– Мне тоже пора подумать о своей семье, о детях. Годы проходят, Ильгар, и я не молодею. Не успеем оглянуться, как мне стукнет сорок, потом сорок пять. А в этом возрасте женщины уже не рожают.
– Ты хочешь ребенка? – встрепенулся я.
– Во всяком случае, я хотела бы иметь нормальную семью. А заводить ребенка без отца практически невозможно.
– Я могу быть отцом ребенка, – смело заявил я.
– В этом я как раз не сомневаюсь, – улыбнулась Женя. – Я говорю о другом… Нам надо определяться, Ильгар, надо подумать, стоит ли продолжать наши отношения, если мы заранее понимаем, что ничего путного из этого получиться не может.
Если бы Маулиньш был жив, если бы я по-прежнему работал в театре, если бы все было как раньше, я бы, не задумываясь, сделал ей предложение. Но в таком положении… я молчал. Просто тупо сидел и молчал. Она, очевидно, восприняла мое молчание как мою неготовность к нашим дальнейшим отношениям или мое нежелание что-то ей говорить. Я просто сидел и подавленно молчал. Женщина, которая стала смыслом моей жизни, не только другом, но и самым близким человеком на свете, неожиданно все больше и больше отдалялась от меня.
– Я не знаю, – с печалью в голосе честно ответил я, – просто не представляю, как дальше будет. У меня нет стабильной работы и стабильной зарплаты. И я не могу ничего тебе предложить. Ты – квалифицированный врач, работаешь в больнице, тебя уважают коллеги, у тебя большая квартира, хорошая зарплата. Мне было бы стыдно пользоваться всем этим и ничего не давать взамен. Я надеюсь, что ты меня понимаешь.
– Не понимаю, – улыбнулась она, – совсем не понимаю. Разве все это имеет значение, когда два человека любят друг друга?
– Да, – вынужден был согласиться я, – все это не так важно. Но я говорю правду.
– Не сомневаюсь. Только я хотела тебе сообщить, что, кажется, жду ребенка. Твоего ребенка, Ильгар. В любом случае других мужчин у меня просто не было.
Я бросился ее обнимать. Какое счастье! После того как Фарида заставила говорить гадости мою дочь, я считал, что радость отцовства мне просто недоступна. Слишком глубокой была еще незатянувшаяся рана. И вот теперь Женя сообщила мне о такой радости. Я думал, что сойду с ума от счастья.
На следующий день я вернулся в Москву. И сразу подумал о том, что обязан поменять свою работу, чтобы не рисковать и не подставляться под пули. Но сделать это оказалось не так просто. Ее просто не было. Так что пришлось продолжать работать инкассатором. Я еще дважды ездил к Жене, с удовольствием замечая изменения в ее фигуре. Мне казалось, что родившийся ребенок объединит не только нас, но и наши судьбы, наши жизни, даже наши города. Я собирался сделать ей предложение, когда однажды ночью раздался телефонный звонок и я услышал сдавленные рыдания. Можете себе представить, как я испугался, сразу почувствовав неладное.
Да, это была Женя. Она потеряла ребенка. Наверное, действительно в таком возрасте трудно быть отцом и матерью малыша. Сама природа словно отторгает подобные семьи, когда пятидесятилетний отец не успеет вырастить и достойно воспитать своего наследника или наследницу. Не говоря уже о том, что в таком возрасте у нас мог родиться ребенок с хромосомными отклонениями, то есть с синдромом Дауна, и мы бы не смогли даже от него отказаться. Вообще Женя никогда бы не стала отказываться от своего ребенка, а я считал бы это чудовищным грехом. На следующий день я приехал в Минск, чтобы поддержать ее. Она была убита горем, много плакала, винила в этой потере только себя. В этот момент я не мог ни о чем с ней разговаривать, только пытался ее успокоить.
Еще через четыре месяца меня благополучно выгнали и с этой работы. Пришедший новый руководитель службы безопасности банка узнал о том, что в его штате работает немолодой гражданин другой республики. Это не могло понравиться никому, не понравилось и ему. Поэтому мне очень быстро оформили все документы и выдали расчет.
Расим еще пробовал меня куда-то устроить, но к концу восьмого года это было уже просто нереально. Я решил, что пора возвращаться в Баку и, наверное, вернулся бы, если бы не случилась трагедия. Расим обычно поздно возвращался домой и шел через парк, чтобы сэкономить время. На этот раз было достаточно темно. Вместе с Расимом возвращался и его племянник, который приехал к нам на два дня посмотреть Москву. И именно в этот проклятый вечер в парке оказалась группа скинхедов. Я видел потом эти кадры. Убийцы снимали все на видео, чтобы похвастаться перед друзьями. Их было шестеро. Расим остался, чтобы их задержать и дать возможность сбежать мальчишке, иначе бы его убили вместе с ним. Я видел в подробностях, как убивали Расима. Он был грузным, располневшим пятидесятилетним кавказским мужчиной, который даже не пытался убежать от этих молодчиков. Врачи насчитали на его теле больше двадцати ранений, многие из которых могли оказаться смертельными.
Спустя некоторое время страшное видео появилось в Интернете. Никто из убийц даже не пытался скрыть свое лицо. Было очень грустно и очень страшно. Нужно отдать должное правоохранительным органам. Милиция и прокуратура сработали достаточно оперативно. Как только видео появилось в Сети, убийц сразу вычислили и всех шестерых арестовали. Потом выяснилось, что двоим не было еще и четырнадцати. Один из них лично наносил удары своей финкой. Интересно, что может вырасти из этого убийцы? И, оставляя его на свободе, мы готовы стать потенциальной жертвой его следующего нападения? Ведь отведавший крови убийца уже не сможет остановиться. Молодые преступники получили разные сроки, а я повез тело Расима в Баку.
По нашим обычаям, его похоронили на родовом кладбище. А потом стали давать четверги, на которые собирались друзья и родственники покойного. В сороковой день мы поехали на кладбище, а вернувшись, устроили поминки в мечети Таза-Пир, чтобы помянуть нашего друга. На таких поминках обычно подают плов с двумя видами мяса, с зеленью и каштанами. И еще легкие салаты, сыр, зелень, помидоры, огурцы. Спиртное категорически запрещено. И я впервые подумал, что напрасно нам не разрешают напиваться. Хотя бы для того, чтобы каким-то образом снять эту невероятную боль, освободиться от груза своей ответственности.
Еще через неделю я вернулся в Москву. Все мои звонки в Минск оказывались безответными. Я уже начал волноваться, не понимая, что именно произошло, когда Женя сама позвонила мне.
– Я потеряла свой телефон, – объяснила она, – и уже целую неделю восстанавливаю утраченные номера. Вы его уже похоронили? – Она знала о смерти Расима.
– Да. Я отвез его тело на родину.
– Какая жестокость, – вздохнула Женя, – неужели все ради забавы, ради того, чтобы похвастаться этим роликом?
– Не только, – возразил я, – они таким образом самоутверждались. Следователи заявили, что подобных случаев достаточно много. Выбирают подходящий типаж – выходца из Средней Азии или Кавказа и забивают его до смерти. Причем момент убийства всегда фиксируется на камеру. В последнее время начали убивать китайцев, вьетнамцев, негров.
– Какая жестокость, – печально повторила Женя. – Когда ты приедешь в Минск?
– Не знаю. Я пока ничего не знаю. Мне нужно немного успокоиться, отдохнуть, прийти в себя. Может, в конце месяца, не раньше.
– Я понимаю, – согласилась она, – будь осторожен. И не пытайся ходить там, где убили Расима, может появиться и вторая банда скинхедов.
– Не пойду, и вообще я собираюсь сменить квартиру. Слишком тяжелые воспоминания, я не смогу здесь долго оставаться.
– Может, приедешь ко мне? – неожиданно предложила Женя.
– Когда? – Я подумал, что это единственный выход спастись от безумия.
– Прямо сейчас. На поезде или на самолете, мне все равно. Тебе нельзя оставаться одному в Москве. Давай лучше ко мне.
– Я выезжаю прямо сейчас, – твердо проговорил я и сразу отправился в аэропорт.
Прилетев в Минск и увидев Женю, я не выдержал и разрыдался. А потом остался у нее на ночь. И еще на один день. И еще на одну ночь. Так я прожил в Минске почти два с половиной месяца…
Глава 18
Меня везли довольно долго. Я даже не открывал глаз, настолько все стало мне безразличным. Арвид, видимо, считал, что сделал самый сильный ход, он понял, что только таким образом сможет гарантировать мою лояльность и сделать меня заложником обстоятельств. Теперь я обязан решать, что именно мне следует делать. Но я сидел в машине с закрытыми глазами и почему-то вспомнил убитого Расима и свои рыдания у Жени дома. Мне почему-то не было стыдно тогда за свои слезы. Хотя я всегда стеснялся плакать при людях, даже когда был совсем маленьким.
Я весь сжался, понимая одно – расслабляться нельзя. Одно неверное слово, одна ошибка – и Арвид сделает так, что я больше никогда не увижу Женю. Только он напрасно думает, что сделал сильный ход. Ход его ошибочный, и я намереваюсь это ему доказать.
– Приехали, – произнес наконец один из молодых парней, сидевших впереди. Я вышел из машины, и меня повели куда-то в дом. Это, скорее всего, загородный коттедж. Поднявшись по лестнице, мы оказались в большой комнате, где уже сидел Леонид Иосифович. Он был одет в белую рубашку и светлые брюки с голубыми подтяжками.
– Приехал, – кивнул он мне в знак приветствия.
– Наш врач его вывел, дал одежду и проводил до машины, – пояснил Кирилл, появившийся у меня за спиной.
– Правильно сделал, что приехал, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Хейфиц, – у нас он сегодня главная звезда. Можно сказать, завтра утром состоится его звездный дебют. Надеюсь, вы к нему готовы? – повернулся он ко мне.
Теперь я должен изобразить заинтересованного и очень жадного человека, поэтому вместо ответа задал встречный вопрос:
– Где мои деньги?
– Здесь, – Хейфиц достал какую-то сумочку, – ровно пять пачек. Пятьдесят тысяч долларов. Хотя сейчас многие считают в евро, так получается гораздо больше. А вы у нас, оказывается, все еще мыслите в старых валютах. Такой своеобразный архаик.
Я забрал сумку и посмотрел на пачки. Точно. Пять пачек. Все правильно.
– Наша пресс-конференция состоится ровно в десять утра, – сообщил Леонид Иосифович, – вы должны быть к ней готовы. Сначала расскажете о том, как все было спланировано, затем мы покажем документальные кадры о жизни Глеба Мартыновича. Ну а потом ваше выступление. Не очень затягивайте, минут на десять-пятнадцать. На вопросы журналистов отвечайте уверенно, смотрите всем в глаза, ничего не бойтесь.
– Я не боюсь. – Сегодня я действительно «солирую». Только не в десять утра, а прямо сейчас. – Хотя думаю, что вы напрасно назначили эту пресс-конференцию на десять часов утра.
– Почему? – спросил Хейфиц.
– В девять на одном из центральных каналов пойдет сюжет обо мне. Они вызовут операторов с телевидения, чтобы заснять мою пустую кровать и пустую палату. И уже в девять часов утра сообщат на всю страну о моем бегстве с помощью вашего врача из больницы. Таким образом ваша пресс-конференция в десять утра будет уже заранее дезавуирована, и все станет выглядеть как чудовищная болтовня демагога, который пытается оправдать собственное предательство.
Леонид Иосифович и его помощник переглянулись, и Хейфиц буквально выдавил из себя:
– На каком канале будет этот репортаж?
– Я не знаю. Но они сказали, что в половине девятого в палату приедут репортеры, чтобы снять меня для утреннего выпуска программы новостей. Если меня не найдут в палате, то правильно сообразят, что я сбежал, и выдадут эту информацию в эфир. В таком случае наша пресс-конференция уже ничего не изменит. Все увидят кадры, где Лихоносов сбивает меня на своей машине и потом пинает ногой. А затем телезрителям сообщат, что я сбежал. Можете представить их реакцию?
Хейфиц снова посмотрел на Кирилла. Было видно, как они оба нервничают. Ведь у них есть такой шанс навсегда отстранить Палехова от продюсирования и сделать из него посмешище.
– Что ты предлагаешь? – первым не выдержал Кирилл.
– Срочно вернуть меня туда до девяти утра, – ответил я, понимая, насколько опасным выглядит мой ответ. – Пусть они снимают свой репортаж и уходят. А я потом сразу еду на вашу пресс-конференцию. Представляете, какой убедительной она будет, если выяснится, что часом раньше сами операторы Палехова снимали меня для утренних новостей.
Все. Я исполнил свою партию. Теперь дело за ними. В общем, я говорил разумные вещи, но насколько разумными окажутся Хейфиц и его помощник, это еще большой вопрос. И зачем они должны возвращать меня в больницу, когда я и так у них в руках. Но самое поразительное, что, приняв мой план, они безусловно выигрывают и обставляют своих соперников по всем статьям. Получается, что репортаж в утренних новостях, который готовят операторы, нанятые Палеховым, сработает как бумеранг против самого Глеба Мартыновича и его окружения. Он наверняка купил это время и организует операторов с корреспондентом, чтобы доказать мое алиби и чудовищную вину Лихоносова. И если пресс-конференция состоится уже в десять утра с моим участием, это будет настоящий разгром и полная победа. Кажется, и Леонид Иосифович, и его помощник это хорошо понимали.
– Очень заманчивое предложение, – задумчиво произнес Хейфиц. – Если у нас получится…
– Я пошлю наших лучших ребят, – перебил его Кирилл, – и предупрежу Шейкина, чтобы он был на месте. Как только операторы уедут, мы забираем Салимова и везем его на пресс-конференцию. Представляю лицо Палехова, когда он увидит наш репортаж, – и он тихо засмеялся. У него такой неприятный смех, как будто звук со свистом вырывается из какой-то щели.
– А если у нас все сорвется? – продолжал осторожничать Хейфиц.
– Что может сорваться, если мы отправим туда своих людей? – возразил Кирилл. – Предположим, он не захочет отправляться на пресс-конференцию. Ну и пусть. Он ведь останется в живых, и его могут допросить другие журналисты и следователи.
Он говорил про меня, но даже не смотрел в мою сторону. Для него я не человек, а всего лишь объект, с помощью которого они хотят решить свои проблемы.
Хейфиц надолго задумался. Пауза мучительно затягивалась.
– Хорошо, – наконец заговорил он, – пусть его вернут в палату, а ровно в девять тридцать, когда все закончится, привезут к нам на пресс-конференцию. И пусть всем заранее сообщат, кто и зачем туда приедет.
– Я перезвоню на все каналы и сам выясню, – пообещал Кирилл.
Кажется, они поверили. Пусть теперь ищут, какой именно канал собирается снимать мою палату. Не уверен, что они его найдут. Но, с другой стороны, это был бы действительно сильный ход со стороны Палехова.
– Сейчас уже четвертый час утра. Пусть он немного отдохнет, – предложил Хейфиц, – и вы его снимите. Снимите с вчерашней газетой, чтобы все видели, в каком он нормальном состоянии. Если даже он вернется в палату и потом не сможет к нам выйти, это будет достаточно веская улика против него и самого Палехова.
Все-таки он умный человек, этот продюсер, не зря его называют «хитрым лисом», пытается продумать все варианты до мелочей. Мне ничего не оставалось, как согласно кивнуть головой. Иначе просто нельзя, я не мог все время им отказывать.
Конечно, они достаточно быстро организовали газету и заставили меня позировать. Но здесь пригодилась палочка, которую мне дал Шейкин, и его перевязка. Они убеждали лучше всяких слов, поэтому мне разрешили сидя демонстрировать газету. При этом я еще умудрился корчить лицо и с трудом разговаривать. Мне нужно было оставить пути к моему отступлению.
Уже начало рассветать, когда мне привезли горячий кофе с молоком и несколько бутербродов. Есть я совсем не хотел, а вот горячий кофе оказался как нельзя кстати. Когда на часах было уже около пяти, Кирилл вошел в комнату и предложил мне идти к машине. Во дворе стояли уже два автомобиля, в которых находились сразу пятеро или шестеро головорезов Хейфица. Меня посадили в первую, и Кирилл сел рядом со мной. Он решил лично вернуть меня на место, чтобы избежать разных накладок. Мы поехали обратно, и я снова закрыл глаза. Мне совсем необязательно знать, куда меня привозили и где находится дом, в котором меня принимал этот «хитрый лис» с подтяжками. Лучше закрыть глаза и немного отдохнуть. Впереди еще много работы. Нужно сделать все, чтобы вытащить из лап Арвида Женю, которая так глупо подставилась.
Когда мы подъехали к больнице, на пороге нас уже ждал Шейкин. Лицо у него было уставшее и заспанное. Мне даже стало жалко его – сегодняшняя ночь доставила ему слишком много волнений и тревог. Увидев меня, он кивнул в знак приветствия. А Кирилл помог мне выйти из машины. Я хромал сильнее обычного, и мне вернули мою палочку.
– Пройдите с ним в его палату, – приказал Кирилл, обращаясь к врачу, – чтобы он был там, когда приедут операторы утренних новостей.
– С какого канала? – на всякий случай уточнил Шейкин.
– Откуда я знаю? – нервно пожал плечами Кирилл. – Мы ничего не знаем. Нам важно, чтобы этот тип был в палате, когда его приедут снимать. И самое главное, чтобы он через полчаса вышел оттуда и сел в нашу машину. Мы будем ждать здесь.
– Здесь нельзя, – возразил Шейкин, – надо проехать чуть дальше. Сюда подъезжают наши машины, так что вам лучше подождать немного в стороне. Все равно никто так рано здесь не бывает.
– Подождем, – согласился Кирилл и посмотрел на меня даже с некоторым любопытством: – Иди, иди, сегодня твой день. Твою физиономию будут показывать по всем каналам, – и ухмыльнулся на прощание.
Вместе с Шейкиным мы поднялись в здание и прошли к лифту.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался врач.
– Терпимо. Уже не так сильно болит.
– Я ничего не могу понять, – растерянно проговорил Шейкин. – Если они так срочно организовали ваше похищение, зачем снова вас вернули? По-моему, это нелогично.