Любовь и злодейство гениев - Сергей Нечаев 2 стр.

«Секунданта Пушкина, подполковника Данзаса, военный суд первой инстанции приговорил к повешению. Затем приговор смягчили: разжаловать в рядовые и отобрать наградное золотое оружие. Позже этот приговор был заменен двухмесячным заключением в крепости».

И вот однажды по Санкт-Петербургу вдруг разнеслись слухи, что Дантес ухаживает за женой Александра Сергеевича.

«Слухи эти — пишет А. Н. Амосов, — долетели и до самого Александра Сергеевича, который перестал принимать Дантеса. Вслед за этим Пушкин получил несколько анонимных записок на французском языке; все они слово в слово были одинакового содержания, дерзкого, неблагопристойного.

Автором этих записок, по сходству почерка, Пушкин подозревал барона Геккерена-отца, и даже писал об этом графу Бенкендорфу. После смерти Пушкина многие в этом подозревали князя Гагарина; теперь же подозрение это осталось за жившим тогда вместе с ним князем Петром Владимировичем Долгоруковым.

Поводом к подозрению князя Гагарина в авторстве безымянных писем послужило то, что они были писаны на бумаге одинакового формата с бумагой князя Гагарина. Но, будучи уже за границей, Гагарин признался, что записки действительно были писаны на его бумаге; но только не им […][1]

Геккерен, между прочим, объявил Жуковскому, что если особенное внимание его сына к госпоже Пушкиной и было принято некоторыми за ухаживание, то все-таки тут не может быть места никакому подозрению, никакого повода к скандалу, потому что барон Дантес делал это с благородной целью, имея намерение просить руки сестры госпожи Пушкиной Катерины Николаевны Гончаровой.

Вследствие ли совета Жуковского или вследствие прежде предположенного им намерения, но Дантес на другой или даже в тот же день сделал предложение, и зимой в 1836 году была его свадьба с девицей Гончаровой[2].

Во весь промежуток этого времени, несмотря на оскорбительные слухи и дерзкие анонимные записки, Пушкин, сколько известно, не изменил с женою самых нежных дружеских отношений, сохранил к ней прежнее доверие и не обвинял ее ни в чем. Он очень любил и уважал свою жену, и возведенная на нее гнусная клевета глубоко огорчила его: он возненавидел Дантеса и, несмотря на женитьбу его на Гончаровой*, не хотел с ним помириться. На свадебном обеде, данном графом Строгановым в честь новобрачных, Пушкин присутствовал, не зная настоящей цели этого обеда, заключавшейся в условленном заранее некоторыми лицами примирении его с Дантесом. Примирение это, однако же, не состоялось, и когда после обеда барон Геккерен-отец, подойдя к Пушкину, сказал ему, что теперь, когда поведение его сына совершенно объяснилось, он, вероятно, забудет все прошлое и изменит настоящие отношения свои к нему на более родственные. Пушкин отвечал сухо, что, невзирая на родство, он не желает иметь никаких отношений между его домом и господином Дантесом. Со свояченицей своей во все это время Пушкин был мил и любезен по-прежнему».

Как видим, ситуация складывалась нелепейшая, а главной причиной дуэли был исключительно дурной характер Пушкина.

Как отмечает Л. М. Аринштейн, друзья и родственники Пушкина, «как могли, пытались отговорить его от поединка. Особенно энергично действовали Жуковский и Е. И. Загряжская, тетка Натальи Николаевны. Жуковский, забросив все другие дела, по нескольку раз в день встречался с Пушкиным».

В результате в петербургском обществе подавляющее большинство было за Дантеса и барона Геккерена. Одним только этим, по словам Данзаса, и можно было объяснить тот факт, что дуэль не была остановлена полицией. Жандармы якобы были посланы в Екатерингоф, якобы власти думали, что дуэль должна была происходить там, а она была совсем в другом месте…

А вот что пишет по этому поводу М. И. Веллер:

«Они с Пушкиным были весьма близкими родственниками. Они были женаты на сестрах. Ну, некоторые считают такую ситуацию доказательством того, что Дантес все-таки имел роман не с Натали, а с ее сестрой, на которой женился. Тем более что Дантес был красавец, Дантес был в свете, Дантес был, в сущности, юноша без средств […] И с чего бы ему было устраивать свои дела таким способом, чтобы ухаживать за Натали, а жениться на ее сестре?! Кстати, сестра была немногим богаче, чем Натали, как вы понимаете.

И вот сестры рыдали друг у друга на груди, не зная, как заставить Александра отказаться от дуэли! Потому что Дантес драться не хотел: во-первых, это его родственник, а во-вторых, Пушкин всю жизнь тренировался в стрельбе. Человек маленький, физически слабый, самолюбивый, преуспеть в фехтовании ему не светило, он укреплял руку — он то ходил с железной палкой, то занимался чем-то вроде гантелей, то брал уроки стрельбы, то тренировался в прицеливании. Короче, стрелял он действительно хорошо, по отзывам современников. А Дантес стрелял плохо. Понимаете, он был близорук, и руки у него дрожали […]

И престарелый отец Дантеса приезжал из Франции, и валялся у Пушкина в ногах, и умолял отказаться от дуэли […] И общие знакомые его и Дантеса делали все, чтобы хотя бы смягчить условия дуэли — и Пушкин категорически отказывался. Вот как дьявол какой-то тащил его на Черную речку под эту пулю!»

Что касается барона Геккерена, то он несколько раз писал Пушкину, встречался с ним.

У Л. М. Аринштейна читаем:

«Геккерен-старший, улучив момент, подошел к Пушкину и попробовал завести разговор, что вот-де теперь, когда они стали родственниками, Пушкин, как он надеется, забудет прошлое и изменит отношение к Дантесу».

Но в ответ он получил письмо совершенно недопустимого в общении между людьми благородного происхождения содержания:

«Поединка мне уже недостаточно […] и каков бы ни был его исход, я не почту себя достаточно отмщенным ни смертью вашего сына, ни его женитьбой […] Я хочу, чтобы вы дали себе труд самому найти основания, которые были бы достаточны, чтобы побудить меня не плюнуть вам в лицо».

Софья Карамзина, хорошая знакомая поэта и дочь выдающегося историка Н. М. Карамзина, в своем письме к брату писала:

«Пушкин скрежещет зубами и напускает на себя свое обычное выражение тигра».

Он, кстати сказать, не пожелал присутствовать на венчании Дантеса и Екатерины Гончаровой.

Л. М. Аринштейн делает вывод:

«Между Пушкиным и Дантесом накопилась такая масса отрицательной энергии, что отдельные фразы уже переставали иметь значение. Взрыв был неминуем».

При этом многие отказывались понимать, как сейчас говорят, «упертость» Пушкина. Даже император, которому, естественно, доложили о трагическом исходе дуэли, написал своему брату:

«С тех пор, как Дантес женился на сестре жены Пушкина […] надо было надеяться, что дело заглушено […] Но последний повод к дуэли […] никто его не постигает».

«Ну, а дальше, — пишет М. И. Веллер, — как известно, Дантес попал. Менее известно, что поскольку за Пушкиным оставалось право второго выстрела, то он устроился на земле поудобнее, прицелился и раздробил пулей Дантесу кисть правой руки, в которой он держал пистолет, каковой рукой с пистолетом прикрывал по праву дуэли этого времени свой правый бок, развернувшись боком к противнику, чтобы меньше пострадать. Всю свою остальную жизнь Дантес доживал с искалеченной рукой.

Далее не стремятся писать, хотя это совершенно известно, что суд чести офицеров кавалергардского полка рассматривал поведение поручика Дантеса и не нашел в нем чего бы то ни было порочащего честь офицера. Дантес полностью оправдан судом офицерской чести[3]. А председательствовал этим полковым судом полковник Ланской, ветеран 12-го года, человек репутации безупречной».

«Любая, а не только „неправильная“ дуэль была в России уголовным преступлением. Каждая дуэль становилась в дальнейшем предметом судебного разбирательства. И противники, и секунданты несли уголовную ответственность. Суд, следуя букве закона, приговаривал дуэлянтов к смертной казни, которая в дальнейшем для офицеров чаще всего заменялась разжалованием в солдаты с правом выслуги».

Александр Сергеевич был смертельно ранен в верхнюю часть бедра, причем пуля, пробив кость, глубоко засела у него в животе. Два дня он боролся со смертью в ужасных мучениях и, наконец, 29 января (10 февраля) 1837 года скончался в своей квартире на Мойке.

Александр Сергеевич был смертельно ранен в верхнюю часть бедра, причем пуля, пробив кость, глубоко засела у него в животе. Два дня он боролся со смертью в ужасных мучениях и, наконец, 29 января (10 февраля) 1837 года скончался в своей квартире на Мойке.

А еще через несколько лет, в 1844 году, тот самый П. П. Ланской, ставший уже генералом, женился на пушкинской вдове, оставшейся с четырьмя детьми на руках. У них родилось еще трое детей, и они дожили свой век в полном мире и согласии (Петр Петрович умер в 1877 году и был похоронен в Александро-Невской лавре в одной могиле с Натальей Николаевной)[4].

Вся эта вкратце рассказанная история нужна была М. И. Веллеру для того, чтобы порассуждать о том, как выглядел реальный Александр Сергеевич Пушкин. Он пишет:

«И не было в нем ничего от того глянца, который на него навели позднее […] Был человек полный недостатков, полный пороков, очень трудный в общежитии, с очень сомнительной, чтобы не сказать больше, репутацией; но, разумеется, чего никто никогда не отрицал — это пушкинского поэтического таланта, а многие даже полагали, что гения если не во всем, то во многом».

Но и это еще не все. В своих рассуждениях М. И. Веллер идет дальше и призывает «не пускать розовые слюни», когда речь идет о ком-то великом.

«Вещи надо видеть в их истинном свете», — пишет М. И. Веллер и призывает говорить не об «облико морале» гениальных людей, а о том, что они были за люди, что было за время, ибо невозможно понять их творения, «если вынуть их полностью из этой эпохи и отделить их полностью от этих личностей».

Как известно, нет в мире совершенства. Никто не идеал, и даже такое «наше все», как Пушкин, не составляет исключения.

Понятно, что создание кумиров — это один из моментов социального обобществления. Как совершенно справедливо отмечает М. И. Веллер, «раз мы люди, мы должны образовать из себя общество, и один из аспектов того, что мы из себя образуем общество — это мы договариваемся, кто у нас кумир».

Понятно также, что не стоит забывать и о том, что отнюдь не все, что делает кумир, является совершенством.

Тот же Пушкин написал слова, ставшие едва ли не прописной истиной: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Но вот так ли это на самом деле?

Прежде всего, что такое гений? Разных определений тут множество: это и высочайшее состояние души, и человек, великий собственным величием, и метеор, призванный сгореть, чтобы озарить свой век, и носитель интеллекта многих веков и целого мира и т. д. и т. п.

А что такое злодейство? Ведь это же не обязательно коварное убийство? Зло-действо… Злое действие… Действие во зло… Если трактовать это так, то злодейством является и ненависть, и зависть, и супружеская измена… Короче говоря — нарушение любой из христианских заповедей.

Принято считать, что гений не разрушает, а созидает, а зло, напротив, не созидает, а разрушает. Но вот, например, Наполеон — блестящий гений, столько всего насозидал, но сколько сотен тысяч людей он при этом погубил? А прародитель авиации — он, наверное, предполагал, что самолеты будут не только быстро доставлять людей из одного города в другой, но и уничтожать их? Получается, в любом гении при определенных обстоятельствах может проснуться особо опасный гений. В конце концов, «гений и злодейство — две вещи вполне совместные», — утверждала атомная бомба (ведь и ее изобретатель, хотя никого лично не убил, наверное, понимал, что не кофемолку создает).

И еще один немаловажный аспект проблемы: гениальность — это способность мыслить, но не жить. В повседневной же жизни очень многие гении (как, впрочем, и большинство обычных людей) далеко не являются примерами для подражания.

Безусловно, М. И. Веллер в своей Туринской лекции затрагивал лишь русскую литературу (пример А. С. Пушкина просто выглядит наиболее характерным), но его выводы справедливы и для любой другой сферы человеческой деятельности. Гениев много, и их творения достаточно хорошо известны, но при этом «нужно себе представлять этих людей живьем»: но не то, что они все были плохие, а то, что они были живые, нормальные, и в них единственно возможным образом были собраны как доблести, так и пороки. В противном случае, они, наверное, ничего и не могли бы создать.

Как пишет М. И. Веллер, очень «полезно видеть изнанку классики, — ту бортовку, на которую посажен этот костюм, ту подкладку, которая прикрывает ее изнутри», и полезно это для того, чтобы понять, что же происходило, и куда сейчас мы все идем.

Очевидно, то, что у человека (пусть даже самого гениального) внутри, — это иногда выглядит совершенно неаппетитно. Но знать это все-таки нужно. Это, как утверждает М. И. Веллер, «все равно как врачу для изучения анатомии не надо ограничиваться знакомством с одетыми людьми, а люди нужны раздетые, и даже более того — люди отпрепарированные: чтобы можно было поглядеть, что у них внутри». Чтобы разбираться в медицине, это просто необходимо знать.

Точно так же и в любой другой области. Чтобы разбираться в литературе, нужно представлять себе, что такое есть писатель, которого читаешь. Чтобы лучше понимать музыку, нужно представлять себе, что такое есть композитор, ее написавший. Чтобы, интересуясь историей, оценивать, например, ход военной кампании, нужно представлять себе, кто кому в ней противостоял. Всех этих писателей, композиторов и полководцев при этом можно осуждать или, напротив, оправдывать, превозносить или ниспровергать, но знать правду об их жизни все-таки желательно, потому что только это знание помогает лучше понять, что они совершили на самом деле.

~

Моцарт (27 января 1756, Зальцбург — 5 декабря 1791, Вена)

• Полное имя — Иога́нн Хризосто́м Во́льфганг Теофи́л Мо́царт.

• Достижения — великий композитор, необыкновенное дарование с трех лет, одна из самых мифологизированных фигур в истории искусства.

• Особенности характера — тщеславный, строптивый, подвержен частым переменам настроения, неуравновешенный, подозрительный.

• Семейное положение — был женат на Констанце Вебер, дочери суфлера и переписчика нот из Мангеймского придворного театра.

• Дети — шесть детей, ранняя смерть четырех из них.

• Материальное положение — невысокое, умер практически в нищете.

• Оперы, которые сделали Моцарта знаменитым, — «Женитьба Фигаро», «Дон Жуан», «Волшебная флейта».

• Внешность — не отличалась особой красотой, он так и не достиг нормального роста, всю свою жизнь отличался слабым здоровьем, был худ и бледен.

• Злодейство — зависть, непомерные амбиции.

Глава первая Правда о Моцарте и Сальери

Великий Йоганн-Хризостомус-Вольфганг-Готтлиб Моцарт, более известный как Вольфганг-Амадей Моцарт (по-итальянски Amadeo — «возлюбленный Богом», что эквивалентно значению имени Готтлиб), родился в Зальцбурге 27 января 1756 года.

А вот реальный Антонио Сальери, совершенно не похожий на печально известный персонаж трагедии А. С. Пушкина, появился на свет на пять с половиной лет раньше — 18 августа 1750 года. Если кто-то не знает, произошло это в итальянском местечке Леньяго, что близ Вероны.

Моцарт родился в семье плохого, но весьма упорного (он некоторое время играл четвертую скрипку в архиепископском оркестре и даже приобрел определенную известность) музыканта Леопольда Моцарта, а Сальери — в многодетной семье состоятельного торговца.

Естественно, Леопольд Моцарт сразу же начал музыкальное воспитание своего ребенка, и уже в четыре года тот умел играть на клавире менуэты и даже более сложные пьесы.

А вообще Моцарт-младший с трех лет обнаружил необыкновенные дарования: подходя сам к фортепьяно, он искал несколько нот, брал их своими маленькими пальчиками, и в получившихся звуках слышался аккорд. После он брал другой, третий, и так далее, и их последовательная стройность составляла гармонию. Ребенок все понимал, все схватывал с изумительной быстротой. Он легко выучился читать ноты, с охотой разучивал произведения, которые задавал ему отец, но все же больше любил играть то, что вдруг само приходило ему в голову.

А вот у Сальери все обстояло несколько иначе. Маленький Антонио тоже очень рано проявил способности и интерес к музыке, но его учителем стал родной брат Франческо, ученик знаменитого в те времена скрипача Джузеппе Тартини.

По мнению величайшего скрипача Давида Ойстраха, «Тартини принадлежит к числу корифеев итальянской скрипичной школы XVII века, искусство которых сохраняет свое художественное значение и по сей день».