Фонтини-Кристи переменил позу и отвел взгляд от напряженного лица посла. Он не сомневался, что все трое считают его обманщиком; надо их разуверить. Но сначала надо подумать. Итак, вот причина. Неизвестный поезд из Салоник заставил британское правительство принять чрезвычайные меры, чтобы — как это сказал Тиг? — продлить ему жизнь. Но дело не в его жизни, а, как ясно дал понять Бревурт, в информации, которой он, по их мнению, располагает.
Что, разумеется, вовсе не так. Итак, между девятым и шестнадцатым декабря. Отец уехал в Цюрих двенадцатого. Но он не поехал в Цюрих. И не сказал сыну, где был... Бревурту, наверное, было о чем беспокоиться. Однако оставались вопросы, многое было непонятно. Витторио обратился к дипломату:
—Выслушайте меня. Вы говорите: Фонтини-Кристи. Вы имеете в виду семейство. Отца и четверых сыновей. Отца звали Савароне. Синьор Нейланд не совсем верно представил вам меня. Я не Савароне.
— Да, — сказал Бревурт едва слышно, словно был вынужден признать истину, с которой не желал мириться. — Я это знал.
— Итак, имя Савароне вам назвали греки? Верно?
— Он не мог сделать это в одиночку, — сказал Бревурт все так же еле слышно. — Вы старший сын. Вы управляете заводами. Он должен был советоваться с вами. Ему нужна была ваша помощь. Мы знаем, надо было подготовить более двадцати различных документов. Ему была необходима ваша помощь!
— Вы, вероятно, отчаянно хотите в это поверить. И поскольку вы себя в этом убедили, то и предприняли беспрецедентные меры по спасению моей жизни, вывезя меня из Италии. Вы, несомненно, знаете, что произошло в Кампо-ди-Фьори.
Заговорил бригадный генерал Тиг:
— Первыми нам сообщили об этом партизаны. От них ненамного отстали греки. Греческое посольство в Риме пристально интересовалось семейством Фонтини-Кристи, но, разумеется, никто не сообщал причин этого интереса. Афинский источник связался с послом, а он, в свою очередь, связался с нами.
— И теперь вы намекаете, — заметил ледяным тоном Бревурт, — что все это было сделано зря.
— Я не намекаю. Я утверждаю. Между указанными вами датами мой отец был в отъезде — как он сказал мне, в Цюрихе. Признаюсь, поначалу я не придал этому факту особого значения, но через несколько дней возникла настоятельная необходимость попросить его срочно вернуться в Милан. Я обзвонил все отели в Цюрихе. Его не было нигде. Отец так и не сказал мне, куда он ездил. Это правда, джентльмены.
Оба офицера смотрели на посла. Бревурт медленно откинулся в кресле — по всему было видно, что он подавлен, он глядел в стол и молчал. Наконец он произнес:
— Что же, вы остались живы, синьор Фонтини-Кристи. Ради всех нас надеюсь, что цена была не слишком высока.
— На это я ничего не могу ответить. Почему это соглашение было заключено с моим отцом?
— А на это не могу ответить я, — сказал Бревурт, не поднимая глаз. — По-видимому, кто-то где-то решил, что он достаточно влиятелен и имеет достаточно надежные связи, чтобы осуществить эту миссию. Оба предположения оказались верными. Возможно, мы никогда не узнаем...
— А что вез этот поезд из Салоник? Что было в ларце, из-за которого вы предприняли столь титанические усилия?
Энтони Бревурт поднял взгляд на Витторио и солгал:
— Я не знаю.
— Это нелепо.
— Не сомневаюсь, что так оно со стороны и кажется. Я знаю лишь... что это груз чрезвычайной важности. Подобные вещи не имеют цены. Лишь абстрактную ценность.
— И, исходя из этих соображений, вы принимали решения и убеждали высокопоставленных правительственных чиновников осуществлять их? Вам удалось убедить даже правительство?
— Да, сэр. Я бы снова это сделал. И это все, что я могу сказать. — Бревурт встал из-за стола. — Не вижу более смысла продолжать нашу беседу. Возможно, с вами еще свяжутся. До свидания, синьор Фонтини-Кристи.
Поведение посла удивило обоих офицеров, но они промолчали. Витторио встал, поклонился и молча пошел к двери. Он обернулся и взглянул на Бревурта: его глаза были бесстрастны.
Выйдя в коридор, Фонтини-Кристи удивился, увидев там капитана Нейланда, стоящего по стойке смирно между двумя матросами. В разведуправлении номер пять, управлении контрразведки, не любили рисковать. Дверь конференц-зала тщательно охранялась.
Нейланд удивленно обернулся к нему. Он явно предполагал, что встреча затянется.
— Вас отпустили, как я вижу, — сказал он.
— Я не думал, что задержан, — ответил Фонтини-Кристи.
— Это просто так, фигура речи.
— Никогда раньше не замечал, насколько она неприятна. Вы проводите меня вниз?
— Да, я должен подписать ваш пропуск.
Они подошли к окошку бюро пропусков Адмиралтейства. Нейланд взглянул на свои часы и сообщил дежурному фамилию Витторио. Фонтини-Кристи попросили отметить в книге время выхода из здания. Затем Нейланд весьма официально отсалютовал ему. Витторио — столь же чинно — кивнул в ответ и направился по мраморным плитам вестибюля к выходу.
Он спускался по ступенькам, когда у него в голове вспыхнули слова. Они явились из клубящегося тумана белого света и стаккато автоматных очередей.
«Шамполюк!!! Цюрих — это Шамполюк... Цюрих — это река!»
И все. Только крики, и белый свет, и тела, распростертые на земле.
Он остановился, не видя ничего, кроме сохранившихся в памяти страшных картин.
«Цюрих — это река! Шамполюк!»
Витторио очнулся. Он неподвижно стоял на ступеньках, тяжело дыша, осознавая, что люди с удивлением смотрят на него. Он подумал, не стоит ли ему вернуться в здание Адмиралтейства к резной двери, за которой находится конференц-зал Пятого управления разведки.
Он спокойно принял решение. «Возможно, с вами еще свяжутся». Что ж, пусть связываются. Он ничего не скажет Бревурту, этому любителю неопределенности, который солгал ему в лицо.
— Осмелюсь предположить, сэр Энтони, — сказал вице-адмирал Хэкет, — что мы смогли бы добиться куда большего...
— Согласен, — прервал его бригадный генерал Тиг, не скрывая раздражения. — У нас с адмиралом есть расхождения, но не в этом, сэр. Мы лишь едва задели поверхность. Предприняли колоссальные усилия и не получили ничего взамен. Мы заслужили большего...
— Не было смысла, — устало сказал Бревурт. Он подошел к окну, отдернул портьеру и посмотрел во двор. — По глазам было видно, Фонтини-Кристи сказал правду. Его поразило то, что он здесь услышал. Он ничего не знает.
Хэкет откашлялся — это была прелюдия.
— Мне не показалось, что он встревожился. Я бы сказал, что он все принял довольно спокойно. Дипломат, глядя в окно, тихо произнес:
— Если бы он встревожился, я продержал бы его в этом кресле неделю. Но он отреагировал именно так, как человек подобного склада и должен был воспринять тревожное сообщение. Потрясение было слишком глубоко, чтобы разыгрывать спектакль.
— Принимая во внимание ваше суждение, — сказал Тиг холодно, — я тем не менее не отказываюсь от своего. Он, возможно, не отдает себе отчета в том, что ему известно. Второстепенная информация часто ведет к первоисточнику. В нашем деле так происходит почти всегда. Поэтому я не согласен с вами, сэр Энтони.
— Я учту ваше возражение. Вы вольны продолжить контакты, я ясно дал это понять. Но вы узнаете не больше, чем сегодня.
— Почему вы так в этом уверены? — спросил сотрудник разведки. Теперь его раздражение сменилось настоящим гневом.
Бревурт отвернулся от окна. В его глазах застыло страдальчески-задумчивое выражение.
— Потому что я встречался с Савароне Фонтини-Кристи. Восемь лет назад в Афинах, Он приехал как нейтральный эмиссар — так, пожалуй, можно это назвать — из Рима. Он был единственный, кто внушал грекам доверие. Обстоятельства той миссии сейчас уже не существенны и не представляют интереса, чего не скажешь о методах дипломатии Савароне. Это был человек в высшей степени осмотрительный и осторожный. Он мог свернуть горы в экономике, мог вести переговоры по труднейшим международным соглашениям, ибо все знали, что данное им слово надежнее любых письменных гарантий. Как ни странно, именно по этой причине его боялись: берегись человека кристальной честности. Мы могли надеяться только на одно: что он призовет на помощь сына. Если в этом будет нужда.
Тиг выслушал слова дипломата, потом подался вперед, положив руки на стол.
— Что же было в этом поезде из Салоник? В этом чертовом ларце?
Бревурт ответил не сразу. Оба офицера поняли: что бы дипломат им сейчас ни сказал, большего они не узнают.
— Документы, хранившиеся в тайне от человечества в течение четырнадцати веков. Они могли бы расколоть весь христианский мир, восстановить церковь против церкви... народ против народа. Возможно, они могут подвигнуть миллионы людей пойти друг на друга войной, которая будет пострашнее той, что ведет сейчас Гитлер.
— И этим, — прервал его Тиг, — внести раскол в ряды тех, кто воюет с Германией?
Тиг выслушал слова дипломата, потом подался вперед, положив руки на стол.
— Что же было в этом поезде из Салоник? В этом чертовом ларце?
Бревурт ответил не сразу. Оба офицера поняли: что бы дипломат им сейчас ни сказал, большего они не узнают.
— Документы, хранившиеся в тайне от человечества в течение четырнадцати веков. Они могли бы расколоть весь христианский мир, восстановить церковь против церкви... народ против народа. Возможно, они могут подвигнуть миллионы людей пойти друг на друга войной, которая будет пострашнее той, что ведет сейчас Гитлер.
— И этим, — прервал его Тиг, — внести раскол в ряды тех, кто воюет с Германией?
— Да. Неизбежно.
— Тогда будем молить Всевышнего, чтобы их не нашли, — заключил Тиг.
— И молиться неустанно, генерал! Поразительно. На протяжении веков люди добровольно жертвовали жизнью, чтобы сохранить эти документы в неприкосновенности. И вот они исчезли. И все, кто знал об их местонахождении, — мертвы.
Часть третья
Глава 7
Январь 1940 года — сентябрь 1945 года.
Европа
На старинном письменном столе в номере отеля «Савой» зазвонил телефон. Витторио стоял у окна с видом на Темзу и смотрел на баржи, медленно плывущие под дождем вверх и вниз по реке. Он взглянул на часы: ровно половина пятого. Значит, звонит Алек Тиг из МИ-6.
За эти три недели Фонтини-Кристи узнал о Тиге многое. В частности, то, что генерал пунктуален, даже слишком. Если Тиг говорил, что позвонит около половины пятого, значит, он будет звонить ровно в четыре тридцать. Алек Тиг жил по часам — отсюда и проистекала его нелюбовь к долгим разговорам.
Витторио снял трубку.
— Фонтини? — Сотрудник Интеллидженс сервис также предпочитал сокращать имена собеседников. Он явно считал, что совершенно незачем добавлять «Кристи», если можно обойтись простым «Фонтини».
— Привет, Алек. Я ждал вашего звонка.
— Бумаги у меня, — зачастил Тиг. — И ваше предписание. В Форин Офис упирались. Уж и не знаю, беспокоятся ли они за вашу безопасность или боятся, что вы предъявите счет государству.
— Последнее, уверяю вас. Мой отец умел торговаться, так, кажется, это называется. Хотя, честно говоря, я этого никогда не понимал. Неужели можно заключить сделку в ущерб себе?
— Черт, я сам не знаю. — Тиг слушал не очень внимательно. — Нам надо немедленно встретиться. Что у вас сегодня вечером?
— Я ужинаю с мисс Холкрофт. Но раз такое дело, могу ужин отменить.
— Холкрофт? А, жена Спейна!
— Мне кажется, она предпочитает, чтобы ее называли Холкрофт.
— Ее можно понять. Муж у нее был круглый идиот. Но нельзя же не обращать внимания на формальности.
— По-моему, она именно это и делает. Тиг рассмеялся.
— Вот нахалка! Я думаю, она мне понравится.
— Значит, вы ее не знаете, а мне даете понять, что следите за мной. Я ведь никогда не упоминал при вас фамилии ее мужа.
Тиг опять засмеялся:
— Только ради вашего блага — не нашего же!
— Так мне отменить встречу?
— Не стоит. Когда вы закончите?
— Что закончим?
— Ужин. Черт, я забыл, что вы итальянец. Витторио улыбнулся. Алек, несомненно, говорил совершенно искренне.
— Я провожу леди домой в половине одиннадцатого. Даже в десять. Полагаю, вы хотите увидеться со мной сегодня вечером.
— Боюсь, это необходимо. Вам предписано отбыть завтра утром в Шотландию.
Ресторан в Холборне назывался «Фоунз». Окна были плотно зашторены черными портьерами, не пропускавшими на улицу ни единого лучика света. Он сидел у стойки бара на табурете в самом углу, откуда открывался вид на весь зал и занавешенную входную дверь. Она должна прийти с минуты на минуту, и он улыбнулся, поняв, что очень хочет ее видеть.
Он знал, когда это началось — их быстро развивающиеся отношения с Джейн, которые вскоре должны привести к прекрасному утешению постели. Не с их встречи в вестибюле «Савоя» и не с первого проведенного вместе вечера. То было лишь приятное развлечение, больше он ничего не желал, ни к чему не стремился.
Началось дней пять спустя, когда он скучал в одиночестве у себя в номере. Кто-то постучал в дверь. Он пошел открывать, на пороге стояла Джейн. В руках у нее была мятая «Таймс». Он еще не видел этого номера. — Ради Бога, что случилось? — спросила она. Он впустил ее, не ответив. Она протянула ему газету. На первой полосе слева внизу была короткая заметка, отчеркнутая красным карандашом:
«МИЛАН. 2 ЯНВ. (Рейтер). С тех пор как государство объявило о национализации концерна „Фонтини-Кристи“, нет никакой информации о судьбе этого крупнейшего промышленного комплекса. Все члены семьи бесследно исчезли, и полиция опечатала фамильное имение Кампо-ди-Фьори. Распространяется множество слухов относительно участи этого могущественного клана, возглавляемого финансистом Савароне Фонтини-Кристи и его старшим сыном Витторио. По сообщениям из достоверных источников, они, вероятно, погибли от рук патриотов, недовольных деятельностью компании, которая, как полагали многие в стране, ущемляла национальные интересы Италии. Сообщается, что обезображенное тело „информатора“ (корреспонденту не удалось увидеть его собственными глазами) нашли повешенным на пьяцца дель-Дуомо с табличкой, подтверждающей, что слухи о свершившейся казни небезосновательны. Рим опубликовал лишь краткое коммюнике с заявлением, что Фонтини-Кристи были врагами нации».
Витторио опустил газету и молча прошел в дальний угол гостиной. Он понимал, что она хотела как лучше, и не винил ее. И все же был глубоко раздосадован. Боль принадлежала только ему, и он не собирался ни с кем ею делиться. Она поступила бесцеремонно.
— Извините, — тихо сказала она. — Я так и знала. Мне не следовало этого делать.
— Когда вы это прочитали?
— Полчаса назад. Газету оставили у меня на столе. Я упоминала о вас кому-то из знакомых. У меня не было причин этого не делать.
— И вы сразу приехали?
—Да.
— Почему?
— Вы мне небезразличны, — просто ответила она, и его тронула ее искренность. — Ну, я пойду.
— Прошу вас...
— Вы хотите, чтобы я осталась?
— Да. Пожалуй, да.
И он стал ей рассказывать. Сначала сдержанно, но по мере того, как рассказ приближался к той ужасной ночи света и смерти в Кампо-ди-Фьори, он все больше и больше волновался. У него пересохло во рту. Он не хотел больше говорить.
И тут произошло нечто удивительное. Отделенная от него расстоянием между двумя стоящими друг напротив друга креслами, не сделав ни одного движения, чтобы сократить это расстояние, Джейн заставила его продолжать.
— Бога ради, расскажите. Все!
Она прошептала эти слова, но шепот был приказом, и в смятении и муке он повиновался.
Когда он умолк, чувство легкости охватило его. Впервые за многие дни он освободился от невыносимо тяжелого бремени, камнем лежавшего на сердце. Не навсегда — боль вернется, но на какое-то время он обрел здравый рассудок.
Джейн знала то, чего он никак не мог понять. И сказала об этом.
— Неужели вы думаете, что так и сможете держать все в себе? Не сказав эти слова вслух, не услышав их? Вы думаете, вы кто?
Кто он? Он и сам толком не знал. Он никогда об этом не задумывался. Это никогда его особо не волновало. Он был Витторио Фонтини-Кристи, старший сын Савароне. Теперь он узнает, кто он. А Джейн, войдет ли она в его новый мир? Или ненависть и месть затмят собой все? Он знал: лишь месть и ненависть вернут его к жизни.
Вот почему он с готовностью пошел навстречу Алеку Тигу, когда тот связался с ним вскоре после неудачной беседы с Бревуртом в Пятом управлении Интеллидженс сервис. Тига интересовало все: на первый взгляд незначительные разговоры, случайные замечания, повторяющиеся слова — все, что могло иметь хоть какое-нибудь отношение к поезду из Салоник. Но и Витторио надеялся, что Тиг ему пригодится, и поделился с ним кое-какими фактами, рассказав о реке, которая могла — или не могла — протекать где-то близ Цюриха, о местечке в итальянских Альпах под названием Шамполюк, где, правда, нет никакой реки. И все же Тиг продолжал разбираться.
А Витторио тем временем выяснял, что могло бы сделать для него МИ-6. Он свободно говорил по-итальянски и по-английски, достаточно хорошо по-французски и по-немецки; знал не понаслышке о деятельности многих крупнейших европейских промышленных компаний — ведь ему приходилось участвовать в переговорах с ведущими финансистами Европы. Безусловно, что-то должно было найтись.
Тиг пообещал оказать содействие. Вчера он сказал, что позвонит сегодня в четыре тридцать — может быть, что-то найдется. И вот ровно в половине пятого Тиг позвонил: у него на руках было «предписание» для Витторио. Значит, что-то нашлось. Фонтини-Кристи размышлял, что бы это могло быть, и с чем связана необходимость внезапного отъезда в Шотландию.
— Вы давно меня ждете? — Джейн Холкрофт неожиданно появилась перед ним из глубины полутемного бара.