Дневные занятия были длинными и изнурительными, после заката курсанты зубрили шифры, изучали секретные карты и спали, давая отдых ноющим телам. В некотором смысле Лох-Торридон стал для Виктора продолжением памятных с юности игр. Он вновь оказался в университете и соревновался с однокурсниками на футбольном поле или в спортзале, боролся на матах или бегал на время. Разница заключалась лишь в том, что его однокурсники в Лох-Торридоне были совсем другими: многие из них оказались старше его, и никто даже не подозревал, что это значит — быть Фонтини-Кристи. Он понял это из кратких разговоров, и ему было легко держаться особняком, состязаясь с самим собой. Это было жесточайшее состязание.
— Привет! Меня зовут Михайлович. — Парень улыбнулся и, тяжело дыша, сел на землю. Он сбросил с плеч лямки рюкзака, и набитый полотняный мешок упал на траву. Им дали десять минут отдыха между марш-броском и тактическими маневрами.
— А меня Фонтин, — ответил Виктор. Этот парень был одним из двух новобранцев, которые прибыли в лагерь на прошлой неделе. Ему было лет двадцать пять — самый молодой курсант в лагере.
— Ты итальянец? Из третьей казармы?
—Да.
— А я серб. Первая казарма.
— Ты хорошо говоришь по-английски.
— Мой отец занимается экспортом в англоязычные страны. Вернее сказать, занимался. — Михайлович вытащил пачку сигарет из кармана и протянул Виктору.
— Нет, спасибо, я только что одну выкурил.
— У меня все болит. — Серб усмехнулся и закурил. — Не представляю, как старики это все выдерживают!
— Мы просто здесь дольше.
— Да я не тебя имею в виду. Других.
— Ну спасибо. — Виктор подумал: странно, что Михайлович жалуется. Он был крепко сбитым, здоровым парнем с бычьей шеей и широкими плечами. И вот что еще странно: он совсем не вспотел, а Фонтин весь взмок.
— Тебе удалось выбраться из Италии еще до того, как Муссолини сделал из вас лакеев Гитлера?
—Да.
— Мачек сделает то же самое. Скоро все сбегут из Югославии, помяни мое слово!
— Я не знал.
— Это пока что мало кто понимает. Мой отец понял. — Михайлович затянулся сигаретой и, устремив взгляд в поле, добавил тихо: — Его казнили.
Фонтин с сочувствием взглянул на парня:
— Да? Это очень больно. Я знаю.
— Откуда? — Серб повернулся и удивленно посмотрел на него.
— Потом поговорим. Сейчас надо вернуться к занятиям. Мы должны добраться до вершины вон той горы, пробежать через лес, так, чтобы нас не засекли. — Виктор встал и протянул руку: — Мое имя — Витто... Виктор. А твое?
Серб крепко пожал протянутую руку.
— Петрид. Греческое имя. У меня бабушка гречанка.
— Добро пожаловать в Лох-Торридон, Петрид Михайлович.
Постепенно Виктор с Петридом сработались. Да так Удачно, что сержант даже выставлял их в паре против более опытных курсантов в упражнениях по проникновению в охраняемый участок. Петриду позволили переселиться в казарму Виктора.
Фонтину казалось, что ожил один из младших братьев: любопытный, часто неловкий, но сильный и послушный. В каком-то смысле Петрид заполнил пустоту, облегчил боль души. Если этим отношениям что-то Я мешало, то лишь несдержанность серба. Петрид был разговорчив, засыпал Виктора вопросами, много рассказывал о себе, о своей жизни и, видимо, ждал, что и Виктор ответит ему тем же.
Но после известного предела Фонтин замолкал. Он просто не был расположен к откровенности. Он разделил боль воспоминаний о Кампо-ди-Фьори с Джейн и больше не собирался посвящать никого. Иногда ему даже приходилось осаживать Петрида.
— Ты мой друг, а не духовник.
— У тебя был духовник?
— Вообще-то, нет. Это просто фраза.
— Но ведь твоя семья была набожна? Наверняка.
— Почему?
— Ведь твое настоящее имя Фонтини-Кристи. То есть «Фонтины Христа».
— Да, на языке многовековой давности. Но мы не религиозны в общепринятом смысле слова. Уже давно.
— А я очень, очень религиозен.
— Это твое право.
Прошла пятая неделя, а от Тига все еще не было никаких известий. Фонтин даже забеспокоился: уж не забыл ли тот про него. Может быть, у МИ-6 появились сомнения относительно идеи «развала любой ценой». Как бы то ни было, жизнь в Лох-Торридоне отвлекала его от саморазрушительных воспоминаний, он niiaa чувствовал себя сильным и ловким.
Руководители лагеря назначили на этот день тренировочный курс «длительного преследования». Четыре казармы должны были действовать раздельно: каждая группа направлялась в лес под углом в сорок пять градусов от соседей и уходила на десять миль в глубь территории Лох-Торридона. Двоим курсантам из каждого барака давалось пятнадцать минут, затем в погоню за ними устремлялись остальные. Двое ушедших вперед должны были как можно дольше водить преследователей за нос.
Сержанты, естественно, отбирали для пары «беглецов» лучших курсантов. Виктор и Петрид стали первой парой из третьей казармы.
Они побежали по каменистому склону к лох-торридонскому лесу.
— Скорее! — приказал Фонтин, как только они вошли в густой лиственный лес. — Идем влево. И запомни: грязь, наступай прямо в грязь и ломай побольше веток.
Они пробежали ярдов пятьдесят, ломая кусты, шлепая ногами по сырой полоске мягкой земли, которая петляла сквозь лес. Виктор отдал второй приказ:
— Стоп. Хватит. А теперь доведем следы до сухой почвы... Так, хорошо. А теперь шагай назад, точно след в след. По земле... Хорошо. Отсюда бежим назад.
— Назад? — изумился Петрид. — Куда?
— К опушке. К тому месту, где мы вошли в лес. У нас есть еще восемь минут. Времени достаточно.
— Для чего? — Серб смотрел на своего друга так, словно Фонтин внезапно потерял рассудок.
— Чтобы взобраться на дерево. И спрятаться. Виктор выбрал высокую сосну, быстро взобрался на дерево. Петрид полез за ним. Его мальчишеское лицо раскраснелось. Они добрались почти до самой верхушки и закрепились по разные стороны ствола. Густые ветви их скрывали, зато местность внизу отлично просматривалась.
— У нас в запасе еще минуты две, — прошептал Виктор, взглянув на часы. — Отодвинь тонкие ветки. Прочно обопрись.
Через две с половиной минуты их преследователи пробежали внизу под сосной. Фонтин наклонился к молодому сербу:
— Дадим им еще тридцать секунд и спустимся вниз. Побежим к противоположной стороне горы. Там ее склон выходит на ущелье. Отличное укрытие.
— И будем на расстоянии брошенного камня от старта, — усмехнулся Петрид. — Как ты додумался?
— У тебя, видно, не было братьев, с которыми ты играл в детстве? Прятки были нашей любимой игрой. Улыбка сползла с лица Михайловича.
— У меня много братьев, — сказал он загадочно и отвернулся.
Сейчас было некогда обдумывать замечание Петрида. Да и не хотелось. В последние семь-восемь дней этот серб вообще вел себя довольно странно. То дурачился, то впадал в тоску и постоянно задавал вопросы, слишком откровенные для полуторамесячного знакомства. Фонтин посмотрел на часы:
— Я спущусь первым. Если никого не замечу, потрясу ветками. Это будет сигнал слезать.
Оказавшись на земле, Виктор и Петрид пригнулись и побежали к востоку от опушки, к подножию горы. Через триста ярдов с противоположной стороны горы начинался каменистый склон, который переходил в узкое ущелье: от землетрясения или сошедшего ледника миллионы лет назад образовалось естественное убежище. Они пробрались к нему буквально по краю пропасти. Тяжело дыша, Фонтин уселся на корточки, прислонившись к утесу. Он расстегнул карман гимнастерки и достал пачку сигарет. Петрид сел перед ним, свесив ноги с утеса. Их укрытие было семи футов в ширину и не более пяти в глубину. Виктор снова посмотрел на часы. Теперь разговаривать шепотом было совсем не обязательно.
— Через полчаса переползем через хребет и удивим наших лейтенантов. Сигарету?
— Нет, не надо, — грубо ответил Михайлович. Он сидел спиной к Фонтину.
Невозможно было не услышать злости в его голосе.
— Что случилось? Ты ушибся? Петрид обернулся, бросил на Виктора пронзительный взгляд.
— Фигурально выражаясь — да.
— Не буду пытаться это разгадать. Ты или ушибся, или нет. Мне нет дела до фигуральных выражений! — Фонтин решил, что если Михайлович переживает один из своих обычных периодов депрессии, то можно и помолчать. Он уже начал подозревать, что за наивностью Петрида Михайловича скрывается душевная неуравновешенность.
— Ты выбираешь только то, что тебя интересует, не так ли, Виктор? Ты отключаешь мир, когда заблагорассудится! Щелк — и вокруг пустота. Ничто! — Серб не спускал с Фонтина глаз.
— Успокойся. Полюбуйся пейзажем, выкури сигарету и оставь меня в покое. Ты мне начинаешь надоедать.
Михайлович медленно повернулся, по-прежнему пристально глядя на Виктора.
— Ты не имеешь права так просто от меня отмахнуться. Не можешь! Я поведал тебе все свои тайны. Открыто, по собственной воле. Теперь ты должен поведать мне свои.
Фонтин посмотрел на серба с внезапно зародившимся подозрением.
— Мне кажется, ты неправильно толкуешь наши отношения. Или, может быть, я неправильно истолковал твои пристрастия.
— Ты меня оскорбляешь...
— Только проясняю ситуацию.
— Мое время вышло! — Петрид повысил голос, но глаза его остались такими же — немигающе-неподвижными, дикими. — Ты же не слепой и не глухой. Ты только притворяешься!
— Пошел вон отсюда! — сказал Виктор сухо. — Возвращайся к старту. Иди к сержантам. Тренировка окончена.
— Мое имя, — прошептал Михайлович. Он подогнул под себя правую ногу, все его могучее тело напряглось. — С самого начала ты сделал вид, что оно для тебя ничего не значит! Петрид!
— Да, это твое имя. Я принял его к сведению.
— И ты раньше никогда его не слышал? Ты это хочешь сказать?
— Если и слышал, какая разница?
— Лжешь! Так звали священника! И ты знал этого священника! — Он уже кричал: это был крик отчаяния.
— Я знал многих священников. Но ни одного, кого бы звали так...
— Священник с поезда! Человек, преданный славе Бога! Кто шел стезей Его священных деяний! Ты не можешь, не должен отринуть его!
— Матерь Божья! — воскликнул Фонтин чуть слышно, пораженный внезапной догадкой. — Поезд. Поезд из Салоник!
— Да! Священный поезд! Рукописи — кровь и душа единственной неподкупной и непорочной церкви! Ты отнял их у нас!
— Ты ксенопский священник! — произнес Виктор, еще не веря своим словам. — Боже, ты ксенопский монах!
— Да, всем сердцем, всей душой, до последней капли крови, до последнего дыхания.
— Как ты попал сюда? Как ты проник в Лох-Торридон?
Михайлович поджал левую ногу. Теперь он стоял на корточках, изготовившись к прыжку, точно дикий зверь.
— Это не важно. Я должен знать, где спрятали ларец, куда его дели. И ты мне скажешь, Витторио Фонтини-Кристи! У тебя нет выбора.
— Я могу сказать тебе только то, что сказал англичанам. Я ничего не знаю. Англичане спасли мне жизнь — зачем мне им лгать?
— Потому что ты дал слово. Другому.
— Кому?
— Своему отцу.
— Нет! Его убили прежде, чем мы успели поговорить. Если тебе что-то известно, ты должен знать и об этом.
Внезапно взгляд ксенопского монаха остекленел. Его глаза затуманились, зрачки расширились. Он полез за пазуху и вытащил небольшой тупорылый пистолет. Большим пальцем поднял предохранитель.
— Ты ничтожество. Мы оба ничтожества, — прошептал он. — Мы — ничто.
Виктор затаил дыхание. Он подтянул колени к груди — приближался тот краткий миг, когда он сможет спасти себе жизнь, ударив ногами священника-монаха. Левой ногой по пистолету, правой — в грудь Михайловичу. И сбросить его вниз с утеса! Больше ничего не остается. Если только он сможет это сделать.
Вдруг священник заговорил — нараспев, монотонно, словно в трансе.
— Ты сказал мне правду, — сказал он, закрыв глаза. — Ты сказал мне правду, — повторил он, точно загипнотизированный.
— Да. — Фонтин глубоко вздохнул. На выдохе он понял: сейчас он ударит, момент настал.
Петрид выпрямился в полный рост, его могучая грудь вздымалась под гимнастеркой. Но ствол пистолета уже не был направлен на Виктора. Михайлович раскинул руки в стороны, словно распятый. Священник поднял лицо к небесам и воззвал:
— Верую в единого Бога, Отца Всевышнего! Я взгляну в очи Христу и не уклонюсь.
Ксенопский священник согнул руку, приставил дуло пистолета к своему виску.
И выстрелил.
* * *— Ну вот, ваше первое убийство, — сказал Тиг спокойно. Они сидели за столом в крошечном кабинете Фонтина.
— Я не убивал его!
— Не важно, как это происходит, и кто нажимает на спусковой крючок. Результат один и тот же.
— По ошибке! Этот поезд, этот проклятый поезд. Когда же он остановится? Когда исчезнет?
— Он был вашим врагом. Вот и все, что я хочу сказать.
— Если так, то вы должны были об этом знать, должны были его засечь. Алек, вы просто олух! Тиг недовольно двинул ногой.
— Слушайте, капитан. Непозволительно подобным образом разговаривать с бригадным генералом.
— В таком случае я с удовольствием куплю вашу контору и организую работу должным образом, — сказал Фонтин и погрузился в чтение бумаг, подшитых в папке.
— В армии это невозможно!
— Только поэтому вы и смогли усидеть в своем кресле. Будь вы одним из моих подчиненных, не продержались бы и недели.
— Да что же это такое! — недоуменно произнес Тиг. — Сижу тут и слушаю, как меня распекает паршивый итальяшка.
Фонтин расхохотался:
— Ну, не преувеличивайте! Я делаю только то, о чем вы сами просили. — Он кивнул на папку. — Усовершенствовать лох-торридонские курсы. А заодно я попытался выяснить; как этому ксенопскому священнику удалось проникнуть в лагерь.
— И выяснили?
— Кажется, да. Все эти досье имеют один и тот же недостаток. В них нет четких оценок финансового положения курсантов: тут только слова, слова, исторические справки, общие рассуждения, но очень мало цифр. Это нужно исправить, прежде чем выносить окончательное решение по каждому курсанту персонально.
— Да что вы имеете в виду?
— Деньги. Люди гордятся деньгами. Это показатель их трудоспособности. Ведь это очень легко выявить, это подтверждается массой различных способов. Всегда есть множество документов. Словом, я требую финансовые декларации от каждого курсанта Лох-Торридона. На Петрида Михайловича ничего нет.
— Финансовые...
— Декларация о доходах, — твердо сказал Фонтин, — надежнейший способ постичь характер человека. Все они в основном бизнесмены и профессионалы. Они с готовностью подадут необходимые сведения. С теми, кто будет уклоняться, надо подробно поговорить.
Тиг снял ногу с колена и уважительно произнес:
— Мы займемся этим, существуют специальные бланки.
— А если нет, — сказал Фонтин, взглянув на него, — любой банк или брокерская контора может их выдать. Чем больше в вопроснике будет пунктов, тем лучше.
— Конечно. Ну а кроме этого, как продвигаются дела? Фонтин пожал плечами и показал рукой на стопку папок на своем столе.
— Медленно. Я прочитал все досье по нескольку раз, сделал массу выписок, составил каталог их профессий, непосредственных и смежных, все расписал с учетом регионов их бывшего проживания, их владения языками... Но к чему это приведет, пока не могу сказать. Это потребует еще какого-то времени.
— И адской работы, — прервал его Тиг. — Помнишь, я тебя предупреждал.
— Да. И еще ты сказал, что все труды окупятся. Надеюсь, ты прав.
Тиг перегнулся через стол:
— С тобой будет работать один из лучших моих сотрудников. Он будет твоим постоянным связным. Это ас: знает больше кодов и шифров, чем десять лучших шифровальщиков. И чертовски решительный малый — способен принимать мгновенные решения при любой опасности. Он тебе, конечно, пригодится.
— Но ненадолго.
— Не зарекайся.
— Когда мы встретимся? И как его зовут?
— Джеффри Стоун. Я привез его с собой.
— Он в Лох-Торридоне?
— Да. Наверняка проверяет шифровальный отдел. Пусть для начала займется этим.
Виктор и сам поначалу не понял почему, но слова Тига его встревожили. Он хотел работать один, без чьего-либо вмешательства.
— Ладно. Полагаю, мы его увидим вечером в столовке. Тиг улыбнулся и взглянул на часы.
— Ну, я не уверен, что тебе захочется ужинать в Лох-Торридоне.
— В столовке не ужинают, Алек. Там едят.
— Да-да, конечно, кухня оставляет желать лучшего. Но у меня есть для тебя новость. В этом секторе находится некая особа.
— В секторе? Разве Лох-Торридон — это сектор?
— Да, сектор противовоздушной обороны.
— Боже! Джейн здесь?
— Я это случайно узнал позавчера. Она совершает инспекционную поездку по поручению министерства военно-воздушного флота. Разумеется, она не предполагала, что ты находишься в этом районе, пока я не дозвонился до нее. Она на побережье Мори-Ферта.
— Ну ты и жулик! — засмеялся Фонтин. — Но тебя легко раскусить. Где же она, черт возьми?
— Клянусь тебе, — заявил Тиг с невинной миной, — я ничего не знал. Можешь сам ее спросить. На окраине городка есть гостиница. Она будет там в пять тридцать.
Боже, как же я соскучился. Как я по ней соскучился! Просто удивительно, он и не подозревал, как глубоко его чувство. Ее лицо, с резкими, но тонкими чертами, темно-каштановые волосы, мягкие и так красиво ниспадающие на плечи, ее ярко-голубые глаза — все отпечаталось в его сознании.
— Надеюсь, ты дашь мне пропуск, чтобы я смог покинуть территорию лагеря? Тиг кивнул.
— И машину. Но у тебя еще есть немного времени. Давай поговорим о деле. Я понимаю, что ты только приступил, но, видимо, уже успел сделать кое-какие выводы.
— Да. Здесь пятьдесят три человека. Я сомневаюсь, что половина из них выдержит весь курс, если занятия проводить так, как мне представляется необходимым...