— Если я дам согласие, то вся машина придет в действие? Я — часть вашего плана?
— Мы эту операцию осуществим столь же тщательно, как лох-торридонскую.
— Мое прикрытие для Лондона остается в силе?
— Абсолютно. Ты сейчас где-то в Уэльсе. Все наши телефонные звонки идут через станцию в Суонси и далее на север. Почта регулярно пересылается в абонентский ящик в уэльской деревушке Гвинлиффен, где ее тихо перекладывают в другие конверты и пересылают обратно ко мне. Даже сейчас, если я кому-то нужен, Стоун заказывает разговор с Суонси.
— И никто не знает, где мы? Ни одна живая душа?
— Даже Черчилль.
— Мне надо поговорить с Джейн.
— Да, еще одно, — сказал Тиг, беря Фонтина за руку. — Я дал слово Бревурту. Тебе больше не придется пересекать Ла-Манш.
— Это ее обрадует.
План лох-торридонской операции блестяще претворялся в жизнь. Принцип «развал любой ценой» стал для немцев гвоздем в сапоге.
В мангеймских типографиях сто тридцать тысяч экземпляров «Пособий для комендантов оккупационных зон» вышли с пропущенными частицами «не» во всех важнейших предписаниях. Грузы, предназначавшиеся заводам «Мессершмитт» во Франкфурте, направлялись в сборочные цеха заводов «Штук» в Лейпциг. В Калаче на русском фронте было обнаружено, что семьдесят пять процентов радиопередатчиков настроено на неверные частоты. На заводах Круппа в Эссене инженерные ошибки в расчетах обернулись дефектами в системах наведения всех пушек под шифром 712. В Кракове на фабриках военного обмундирования ткань была обработана особым химическим составом, и двести тысяч комплектов обмундирования, отправленных по назначению, самовоспламенились в пути. В Турине, где немцы контролировали производственный процесс на самолетостроительном заводе, использовались такие технологические схемы, при которых металлоконструкции приходили в физическую негодность уже после двадцати летных часов: целые эскадрильи внезапно разваливались на куски в воздухе.
В конце августа 1944 года руководители лох-торридонской операции сосредоточили свое внимание на береговых патрулях по всей прибрежной зоне Нормандии. Был разработан стратегический план, согласно которому необходимо было изменить графики выставления патрулей на немецкой военно-морской базе в Пуант-де-Барфлер. Бригадный генерал Тиг подготовил сенсационный рапорт в верховное главнокомандование сил союзников и передал его лично Дуайту Эйзенхауэру:
"Утренние дозоры немецких береговых патрулей a Нормандии будут сняты в одиннадцатидневный срок в начале июня.
Операция должна быть осуществлена в этом промежутке.
Повторяю: с 1 по 11 июня".
Командующий союзными войсками ответил должным образом: «Черт меня побери...»
Операция была осуществлена, и войска союзников перешли в наступление. В Лиссабоне велись переговоры с Бадольо и Гранди относительно участия Италии в этих действиях.
Алек Тиг разрешил майору Фонтину отправиться туда: лично. Он имел на это право.
В тесной комнатке в Лиссабоне усталый Бадольо беседовал с Виктором.
— Итак, сын Фонтини-Кристи привозит нам ультиматум. Вы, должно быть, испытываете удовлетворение?!
— Нет, — ответил Виктор. — Ничего, кроме презрения.
26 июля 1944 года. Вольфшанце, Восточная Пруссия (Отрывки из протокола следствия гестапо о попытке покушения на жизнь Адольфа Гитлера в ставке верховного главнокомандования в Вольфшанце. Оригинал изъят и уничтожен.)
«Подручные предателя генерала Клауса фон Штауфенберга сделали признание. Они описали разветвленный заговор, в котором приняли участие генералы Ольбрихт, фон Фалькенхаузен, Хёпнер и, возможно, Клюге и Роммель. Этот заговор не мог быть подготовлен без помощи со стороны противника. Обращает на себя внимание, что обычные каналы связи при этом не использовались. Была задействована сеть тайных курьеров и связных, при этом всплыло кодовое название, ранее нигде не встречавшееся. Это слово шотландского происхождения — название района или деревни: Лох-Торридон... Мы захватили...»
Алек Тиг стоял перед большой картой на стене в своем кабинете. Фонтин удрученно сидел за столом Тига и молча взирал на бригадного генерала.
— Это была рискованная игра, — говорил Тиг. — И мы проиграли. Невозможно выигрывать каждый раз. Ты просто редко проигрывал — вот в чем твоя беда. Ты не привык к поражению. — Он вытащил три булавки из карты и вернулся к столу. Медленно опустился на стул и протер глаза. — «Лох-Торридон» был чрезвычайно эффективной операцией. У нас есть все основания гордиться!
— Был? — удивленно спросил Фонтин.
— Да. Массированное наступление союзников к Рейну начнется к первому октября. Верховное главнокомандование не хочет никаких осложнений: они ожидают массового дезертирства. А мы представляем собой такое осложнение, а возможно, и помеху. Операция «Лох-Торридон» приостанавливается на два месяца. По крайней мере, до конца сентября.
Виктор наблюдал за Тигом, пока тот говорил. На его глазах умирала какая-то часть души этого старого солдата. «Лох-Торридон» стал вершиной его военного таланта: выше ему уже не суждено взлететь, и, понимая, что завершение операции не за горами, он страдал. Но решение принято. Ничто теперь не могло его изменить, а о том, чтобы оспаривать решение, не было и речи. Ведь Тиг — солдат.
Фонтин проанализировал свои собственные мысли. Сначала он не испытал ни разочарования, ни сожаления — скорее чувство неопределенности, словно время! внезапно остановилось. А потом медленно, мучительно в его душе созрела щемящая мысль: что теперь? Какой теперь от меня прок? Что мне делать?
А потом эта неясная тревога вдруг сменилась новой. Наваждение, от которого он никогда не мог избавиться, резко напомнило о себе. Он встал и подошел к Алеку.
— Тогда я прошу тебя вернуть мне долг, — тихо сказал он. — Есть еще одна операция, которую надо осуществить столь же тщательно, как лох-торридонскую. Как ты сам это сформулировал...
— Да, я помню. Я дал слово. Немцы не продержатся больше года. Пораженческие настроения уже широкой распространились среди их генералов. Шесть-восемь месяцев — и война закончится. И тогда мы осуществим операцию «Салоники» столь же тщательно, как лох-торридонскую.
Глава 14
Понадобилось двенадцать недель, чтобы подвести итоги операции и вернуть людей в Англию. «Лох-Торридон» завершился. Двадцать два шкафа с папками отчетов об успешно выполненных заданиях — вот и всё, что осталось. Архивы были опечатаны и помещены в сейфы разведки.
Фонтин вернулся в военный городок в Шотландии к Джейн и двум мальчикам-близнецам, Эндрю и Адриану, названным так в честь британского святого и одного и наиболее пристойных римских императоров. Но они не напоминали ни святого, ни монарха: им было по два с половиной года. Они были неугомонны, как и полагается в подобном возрасте.
В молодости Виктора окружали дети его братьев, ни эти были собственными. Существовало еще одно отличие!
Только им суждено продолжить род Фонтини-Кристи. Джейн больше не сможет рожать — так сказали врачи. Травмы, полученные ею в Оксфордшире, были слишком тяжелы.
Странно! После четырех лет бурной деятельности и величайшего напряжения он внезапно оказался не у дел. Пять месяцев сорок второго года, когда он жил в Данблейне, нельзя было считать периодом покоя. Джейн поправлялась медленно и тяжело, к тому же он неустанно заботился о безопасности их «крепости». Словом, и тогда в его жизни не было передышки.
Сейчас она наступила. И это было невыносимо, как невыносимо было сидеть и дожидаться начала операции «Салоники». Его угнетало бездействие: он не был создан для праздности. Несмотря на присутствие Джейн и мальчиков, Данблейн превратился для него в тюрьму. Ведь там, за Ла-Маншем, где-то далеко в Европе, на Средиземноморье были люди, которые разыскивали его так же настойчиво, как он их. И пока он вплотную не займется поиском, он не сможет больше ни о чем думать.
Виктор понимал, что Тиг не нарушит данного слова. Но и не изменит условия: новая операция, в результате которой Тиг выведет его на людей из Салоник, начнется, когда закончится война. Не раньше. С каждой новой победой, с каждым новым прорывом в глубь Германии, Фонтин нервничал все больше. Война выиграна. Она еще не закончилась, но она уже выиграна. Оставшиеся в живых в разных уголках земли поднимутся, на месте руин возведут новые города, ибо впереди годы и годы мирной жизни. Теперь жизнь Виктора и Джейн зависела от тех, кто ищет ларец, вывезенный из Греции пять лет назад — на рассвете девятого декабря.
Бездеятельность была для него адской пыткой.
Томясь в ожидании, он пришел к одному выводу: после войны он не вернется в Кампо-ди-Фьори. Думая о своем доме и о своей жене, он вспоминал других женщин, погибших в клубах дыма, под белыми всполохами света. Глядя на своих сыновей, он видел других детей, беспомощных, перепуганных, расстрелянных в упор.
Бездеятельность была для него адской пыткой.
Томясь в ожидании, он пришел к одному выводу: после войны он не вернется в Кампо-ди-Фьори. Думая о своем доме и о своей жене, он вспоминал других женщин, погибших в клубах дыма, под белыми всполохами света. Глядя на своих сыновей, он видел других детей, беспомощных, перепуганных, расстрелянных в упор.
Мучительные воспоминания до сих пор причиняли ему страдания. Он не мог вернуться на место казни, туда, где все и всё было с ней связано. Они начнут новую жизни где-нибудь на новом месте. Концерн «Фонтини-Кристи» будет возвращен ему — репарационный суд в Риме ухе известил его об этом.
Через МИ-6 он послал им свое согласие и изложил условия. Все заводы и фабрики, все земли и имущество — за исключением Кампо-ди-Фьори — должны быть распроданы с аукциона за максимально высокую цену. С Кампо-ди-Фьори он поступит иначе.
Был вечер десятого марта. Мальчики спали в детской. Последние зимние ветры завывали за окнами спальни. Виктор и Джейн лежали под одеялом и смотрели на догорающий камин, отбрасывающий оранжевые блики на потолок, тихо переговариваясь, как обычно перед сном.
— "Барклис" все сделает как надо, — сказал Виктор. Самый обычный аукцион. Я передал им право продать все до последнего гвоздя. И если они захотят распродавав частями — это их дело.
— А покупатели есть? — спросила Джейн. Она приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза. Виктор тихо рассмеялся.
— Толпы! В основном на швейцарские предприятиях и в основном американцы. Ведь на восстановлении Европы можно будет сделать состояние! Те, у кого ее солидная производственная база, будут иметь значительное преимущество.
— Ты рассуждаешь как экономист.
— Надеюсь. Будь иначе, мой отец был бы страшно разочарован. — Он замолчал. Джейн дотронулась до его лба и убрала упавшую прядь волос.
— Что с тобой?
— Ничего, просто думаю. Скоро все закончится. Сна чала война, потом «Салоники». Это тоже закончится! Я верю Алеку. Он это сделает, даже если ему придется шантажировать всех дипломатов в Форин Офис. Эти фанатики вынуждены будут смириться с фактом, что ничего не известно об их нечестивом поезде!
— А мне казалось, что его считают как раз благочестивым! — улыбнулась она.
— Непостижимо! — покачал он головой. — Как Бог мог бы такое допустить?
— Не забивай себе голову, дорогой!
Виктор сел. Взглянул в окно: мартовский снежок беззвучно стелился по темному стеклу, подхваченный порывом ветра. Перевел взгляд на жену.
— Я не могу вернуться в Италию.
— Знаю. Ты мне говорил. Я понимаю.
— Но и здесь я не хочу оставаться. В Англии. Здесь я вечно буду Фонтини-Кристи. Последний отпрыск уничтоженного клана итальянских синьоров. Что частично правда, частично легенда, частично миф.
— Но ты и есть Фонтини-Кристи. Виктор посмотрел на Джейн. На ее лице играли блики от огня в камине.
— Нет. Вот уж почти пять лет я Фонтин. Я привык к этому. Что ты на это скажешь?
— Ну, в переводе мало что утрачено, — сказала Джейн и снова улыбнулась. — Разве что растаял аромат древнего аристократического рода землевладельцев.
— Это как раз то, о чем я и говорю, — быстро ответил он. — Эндрю и Адриан не будут испытывать бремени пустой славы. Теперь совсем другая эпоха. Старые дни никогда уж не вернутся.
— Наверное. Немного жаль, что они канули в прошлое, но может, это и к лучшему. — Она вдруг заморгала и вопросительно посмотрела на него. — Но если не Италия и не Англия, то — где? — В Америке. Ты хочешь жить в Америке?
Джейн все еще смотрела удивленно.
— Конечно. Думаю, это даже было бы здорово... Да, верно. Для нас это было бы лучше.
— А фамилия? Тебе же все равно?
Она засмеялась и погладила его по щеке.
— Это не важно! Я вышла замуж за мужчину, а не за фамилию.
— Ты — вот что действительно важно, — сказал он и прижал ее к себе.
* * *Херольд Летэм вышел из старинного, с медной решеткой лифта и взглянул на стрелки-указатели на стене. Его перевели на Бирманский театр военных действий три года назад: Давненько он не был в коридорах лондонской штаб-квартиры МИ-6.
Он одернул пиджак нового костюма. Теперь он штатский — нельзя забывать об этом ни на минуту. Скоро появятся тысячи и тысячи штатских — новых штатских. Германия разгромлена. Он побился об заклад в пять фунтов, что пакт о капитуляции будет подписан до первого мая. Оставалось еще три дня, но ему было начхать на свои проигранные пять фунтов. Все кончено — вот что самое главное.
Он пошел по коридору в кабинет Стоуна. Бедный старина Джефф Стоун! Агент Эппл... Да, не повезло ему — прострелили руку из-за своевольного итальяшки. И в самом начале войны!
И все же это, может быть, спасло ему жизнь. Сколько оперативников, у которых руки-ноги были целы, так и не вернулись. Так что можно считать, что Стоуну по-своему даже повезло. И ему самому тоже повезло. В спине и животе у него застряло несколько крохотных кусочков расплавленного металла, но, как ему сказали, если он будет соблюдать осторожность, то и беспокоиться нечего. Он будет чувствовать себя хорошо. Почти как и прежде. Только списали его тоже рано.
Итак, Эппл и Пеар уцелели. Все-таки они живы! Господи, да по этому поводу можно месяц не просыхать!
Он пытался дозвониться Стоуну, но без толку. Звонил ему два дня кряду, домой и на работу, но никто не брал трубку. А оставлять записки бессмысленно — он еще сам толком не определил свои планы и не знал, сколько пробудет в Лондоне.
Лучше нанести визит лично. Просто вломиться к нему в кабинет и поинтересоваться, почему это старина Эппл так затянул окончание войны.
Дверь была заперта. Он постучал. Никто не отозвался. Черт! Внизу в бюро пропусков сказали, что Стоун отметил приход. Это означало, что он не отметил уход ни вчера вечером, ни позавчера, ни третьего дня, что в нынешнее время и неудивительно. Сотрудники устраивались на ночь прямо на кушетках в кабинетах. Все отделы Интеллидженс сервис работали круглосуточно: штудировали досье, уничтожали записи, которые могли оказаться нежелательными в будущем, чем, вероятно, спасали жизнь тысячам людей. Когда пыль побед и поражений осядет, информаторы окажутся самыми презренными среди уцелевших в этой войне.
Он постучал громче. Тишина.
И все же сквозь узкую щелочку из-под двери струился тусклый свет. Может, Стоун вышел на минутку? В туалет или в кафетерий?
И тут взгляд Летэма привлек цилиндрик дверного замка. Что-то тут не так, что-то необычно. На медном кольце виднелось серое пятнышко. Над ним справа от прорези для ключа тонкая царапина. Летэм присмотрелся. Он вытащил коробок спичек и чиркнул одной, словно боясь сделать то, что собирался.
Он поднес горящую спичку вплотную к серому пятнышку. Пятнышко стало быстро таять и исчезло. Олово!
Это была мало кому известная, но давно проверенная хитрость Эппла. Он часто пользовался этим приемом сам, когда они работали вместе. Пожалуй, Летэм не мог припомнить никого, кто еще пользовался этой хитростью.
Надо было расплавить конец тонкой оловянной проволоки и вставить его в прорезь вместе с ключом. Расплавленное олово застревало в бороздках, но ключ свободно выходил из скважины.
После чего этот замок уже невозможно было открыть. В критических ситуациях, когда у человека, попавшего в западню, оставалось времени в обрез, эта хитрость позволяла задержать погоню, не поднимая шума. Вполне исправный с виду замок вдруг оказывался неисправным. Но все замки, как правило, старые. Не станешь же ломать дверь — лучше вызвать слесаря.
Может быть, Эпплу надо было выиграть время? Или это была ловушка?
Определенно что-то случилось.
— Боже! Ничего не трогайте! Вызовите врача! — закричал Тиг, вбежав в кабинет после того, как дверь сняли с петель. — И никому ни слова.
— Он мертв, — тихо произнес Летэм из-за спины Тига.
— Сам вижу! — свирепо бросил Тиг. — Я хочу знать, когда он умер.
— Кто это? — спросил Летэм, глядя на труп. Мертвец был без одежды, только в трусах и ботинках. Посредине голой груди виднелось небольшое круглое пулевое отверстие. Ручеек крови уже застыл.
— Полковник Обри Берч. Работник архива. — Тиг обернулся и обратился к двум охранникам, которые все еще держали дверь. Третий отправился за врачом на второй этаж. — Навесьте дверь обратно. Никого не впускать. Ничего никому не объяснять. Пойдемте со мной, Летэм.
Они спустились на лифте в подвал. Летэм заметил, что Тиг не только потрясен, но и напуган случившимся.
— Как вы думаете, что произошло, сэр?
— Позавчера я показал ему приказ об увольнении. Он просто позеленел от ярости.
Летэм помолчал. Потом заговорил, не глядя на Тига.
— Я теперь штатский, так что скажу. Вы совершили гнусный поступок. Стоун был лучшим вашим работником.
— Ваши соображения приняты к сведению, — холодно заметил Тиг. — Вы бывший агент Пеар, не так ли?