И что у него в голове сейчас наверняка жуткая неразбериха.
Ведь наверняка между этим занудой и его папашей было много общего…
Может статься, они оба члены одной и той же ячейки борцов за Чистоту Запада…
В какой-то момент я застыла над пропастью.
Во-первых, потому что здесь заканчивалась тропа, а во-вторых, потому что на самом деле вот уже несколько часов я не слышала шагов за своей спиной.
Ни разу.
Я застыла на месте и стала ждать.
Слепая вера – это хорошо, но я ведь не слепая. Я цветочница.
К тому же, как сказал бы поэт, любви нет.
Есть лишь доказательства любви.
Я застыла на месте и посмотрела на часы.
«Если через двадцать минут он здесь не появится, – пообещала я самой себе, – я откажусь от аренды нашей квартиры на улице Фиделите».
Сколько бы я ни хорохорилась, все-таки я тоже не железная.
Черт. Пусть я съехала с катушек, сорвалась, но ведь и ради него тоже, не только ради себя.
Обманщица.
Хорошо, признаю. Я сделала это только ради себя.
И даже, кстати, не ради себя… А ради той маленькой девочки, рядом с которой я жила, когда была маленькой девочкой…
Никогда раньше у меня не было случая ей сказать, что, даже если зимой от нее попахивает, она все равно мне друг и всегда может присоединиться к моей компании и сидеть со мной рядом в классе.
Всегда.
И навсегда.
Так что вот. Теперь это сделано.
Она его получила – свое доказательство любви…
«Если через девятнадцать минут он здесь не появится, – повторила я, стиснув зубы, – я откажусь от нашей квартиры на Фиделите».
Ровно семнадцать минут спустя за моей спиной раздался брызжущий ядом голос:
– Эй? Знаешь что? Ты меня достала, чертов Сморчок… Ты в самом деле меня достала!
Я едва не разревелась от счастья.
Это было самое красивое и самое романтичное признание в любви, которое я когда-либо в жизни слышала…
Я развернулась и кинулась ему на шею, и уж не знаю, как мне это удалось, но прыгая в его объятья, я сбила его с ног и мы оба сорвались вниз.
Мы слетели по этому чертову каменистому склону до самого низа, в самые заросли каких-то колючек, и остались более или менее живы.
Потом мы, как смогли, докарабкались до местечка поровнее и всерьез надулись друг на друга.
Ну вот, звездочка моя… Это конец… И если хочешь еще разок полюбоваться на нас вживую, ну и за всякими там бонусами – возвращайся к первому эпизоду первого сезона, потому что здесь мне уже больше нечего добавить.
* * *
Хи-хи-хи!
Мне снилось, будто Франк меня щекочет.
Хи-хи-хи! Ну… прекрати…
Открыв глаза, я поняла, что в конце концов заснула, а щекотал меня вовсе не Франк во сне, а Ослик, наяву изучавший мои карманы.
– Твой новый друг, судя по всему, желает яблоко…
По-прежнему морщась от боли в разбитой руке, я поднялась и увидела Франка: он спокойно сидел на уступе скалы и варил себе кофе.
– Завтрак подан, – сказал он мне.
– Франки? Это ты? Ты не умер?
– Нет, пока еще нет… Тебе и на этот раз не удалось…
– Ты ничего себе не сломал?
– Сломал. Лодыжку, наверно…
– Но… уф… – я с трудом складывала этот пазл, – но… а ты… не был в коме?
– Нет.
– А что же это тогда с тобой было?
– Я спал.
Ничего себе хам… И какого черта я так за него волновалась?
Ничего себе хам…
Ничего себе хам!
Мсье, видите ли, спал…
Мсье изволили отдыхать…
Мсье похрапывал под звездным небом…
Мсье преспокойнейше дремал в объятьях этой шлюшки Морфея, пока я тут упивалась своими страданиями…
Мсье был не на высоте.
Мсье меня разочаровывал.
Как я испугалась, когда он притворился, что потерял сознание… Как всю ночь надрывалась, расписывая, какие же мы с ним хорошие… И сколько же всякого дерьма мне пришлось переворошить, чтобы мы выглядели достойно… И сколько усилий было потрачено на то, чтобы все это еще и отсортировать втихомолку, потому что мне очень хотелось, чтобы мы вызывали уважение, а не жалость.
Да уж, вся эта кропотливая игра в бирюльки с моими чудесными детскими воспоминаниями: вытянуть только нужные, не притрагиваясь к остальным, которые годны лишь на то, чтобы загнать меня еще глубже в мою кромешную тьму.
Сколько труда усердной мастерицы, делающей из говна конфетку…
Сколько мужества…
Сколько нежности…
Сколько любви…
И как же мне было холодно… И одиноко… И грустно… И как же я старалась, из кожи вон лезла, чтобы добиться расположения мертвой… и еще… ко всему прочему, это его обращение в службу скорой сексуальной помощи с творческим уклоном…
Черт, я была в ярости…
Что ж, ладно…
– А откуда здесь взялся Ослик? – спросила я.
– Понятия не имею. Он уже был здесь, когда я проснулся…
– Но как он сюда спустился?
– Вон по той узкой тропке…
– Но… уф… как он нас нашел?
– Не спрашивай меня… Еще один осел, которому хватает глупости тобою дорожить…
– …
– Ты дуешься?
– Ну да, я дуюсь, черт тебя побери! Представь себе, я страшно переволновалась! Я всю ночь не сомкнула глаз…
– Оно и видно…
Ох, ну надо же, какое поганое у меня настроение, шел бы он от меня куда подальше со своим кофе.
– Ты сердишься на меня? – спросил этот лицемер с поджатыми губками, хренов чинильщик семейных бирюлек.
– …
– Настолько сильно?
– …
– Неужели действительно настолько?
– …
– Правда-правда?
– …
– Ты правда беспокоилась за меня?
– …
– Ты правда думала, что я в коме?
– …
– Тебе было грустно?
– …
– Ужасно грустно?
– …
Да, это так. Чего уж, продолжай, придурок. Посмейся надо мной еще…
Молчание.
Хромая, он доковылял до меня, принес дымящуюся чашку с ломтем коврижки и поставил передо мной.
Я и бровью не повела.
Он, как мог, присел рядом со мной, вытянув свою негнущуюся ногу, и сказал очень ласково:
– Посмотри на меня.
Да пошел ты.
– Джинн Билли, посмотри на меня.
Ладно, фыр… фыр… я подняла голову на три миллиметра выше.
– Ты ведь знаешь, что я тебя обожаю, – прошептал он, глядя мне прямо в глаза. – Что я люблю тебя больше всего на свете… Тебе давно это известно, ведь так?
– …
– Конечно, так. Ты все прекрасно знаешь. Ты просто не можешь этого не знать… Но здесь вот уже четыре ночи подряд ты не даешь мне спать и… ты ведь знаешь, что можешь достать любого? Ты очень-очень надоедлива… И это настолько утомительно, что порой, чтобы выдерживать тебя рядом, приходится притворяться чуточку мертвым… Можешь ты это понять или нет?
– …
– Так что давай, старушка, пей свой кофе…
Я расплакалась.
Тогда он подполз еще ближе и обнял меня, как маленькую, и расцеловал, прогоняя ночные печали.
– Йа-а д-ду-умала, что т-ты у-у-умер, – всхлипнула я.
– Но нет…
– Йа-а д-ду-умала, что т-ты у-у-умер и что мне то-о-оже при-и-идется у-у-умереть…
– Ох, Билли, ты меня достала… – вздохнул он. – Давай выпей кофе и поешь немного. Нам еще надо отсюда выбираться.
И я принялась жевать эту отвратительную коврижку, вымокшую в моих слезах.
И зарыдала пуще прежнего, потому что йа-а-а ненави-и-ижу ко-о-оврижки…
* * *
Под ярким солнцем и на ветру[58], мы, ковыляя, как могли, отправились в дорогу.
Я соорудила Франку шину из нескольких палок и веревки, и он захромал, используя Ослика в качестве ходунков.
Теперь уже не мы направляли осла, а он – этот чудесный маленький ослик, ниспосланный нам свыше, – вел нас в свое стойло.
По крайней мере, мы на это надеялись…
В стойло или куда-нибудь еще.
Куда угодно, только не к моей последней жертве, ладно?
Эй, Ослик? Ты ведь меня не подведешь?
Ну пожалуйста…
Да, да, отвечал он, я веду вас к себе домой. Мне ваших глупостей тоже уже выше холки хватило…
Ладно.
Мы ему доверяли.
Ковыляя,
под ярким солнцем
и на-а-а ветру.
(Ладно, тут уж точно, с песней куда как приятней, чем без.)
Какой же он все-таки милый, этот ослик.
Пожалуй, однажды я вернусь и просто его украду…
Я больше не разговаривала.
Совсем.
Наотрез.
Я слишком перенервничала, устала, настрадалась, да и обиделась тоже, надо сказать…
Франк пару раз пробовал было завязать разговор, но я воротила нос, как от кучи старого дерьма.
Достаточно. Я тоже не святая…
Ведь он же мог мне сказать хоть слово за целую ночь…
Мог ведь хоть что-нибудь мне сказать.
Я жутко на него разозлилась.
К тому же еще и выставила себя на посмешище перед всем этим скопищем хладных звезд, которым и дела нет до моих историй.
И ведь даже ревела и все такое.
Какая дура…
Тишина.
Глубокая тишина на солнце и пронизывающий холод.
А потом… где-то, наверное, через час… я сдалась.
Мне надоело общаться с самой собой. До смерти надоело. Я чувствовала себя в плохой компании. К тому же я соскучилась по моему другу. Да, я скучала по этому мерзавцу.
Вот и сказала просто так:
– Жарко сегодня, не правда ли?
И он мне улыбнулся.
Дальше мы поговорили о том о сем, как в старые добрые времена, и даже не заикнулись о моих вчерашних подвигах. Было и было. Проехали. Забыто… Ладно, будут и другие…
В какой-то момент он вдруг меня спросил:
– А почему ты смеялась?
– О чем ты?
– Ну я уже понял, что ты была очень-очень несчастна и крайне озабочена тем, что я впал в глубокую кому, но я слышал однажды посреди ночи, как ты рассмеялась. Прямо-таки прыснула со смеху. Можно узнать почему? Представила, сколько всего можно будет у меня стырить на Фиделите?
– Нет, – улыбнулась я, – нет… Просто вспомнила рожи наших с тобой одноклассничков, когда мы закончили нашу сцену…
– Какую еще сцену?
– Ну ту самую… нашего Мюссе…
– Да ладно? То есть пока я в предсмертных судорогах корчился у твоих ног, ты тем временем думала о каких-то придурках из нашего класса, о том, что было тыщу лет назад?
– Ну да…
– А какая связь?
– Не знаю… Просто вдруг вспомнилось…
– Вот так вот просто?
– Ага.
– Ты все-таки немного того, ты в курсе?
– …
Молчание.
– Скажи-ка, не ту ли пьесу ты имеешь в виду, где Пердикан в конце женится на Розетте?
И понеслось. Мы снова вернулись к теме.
Все-таки это был один из самых заезженных наших приколов, ну да ладно… посмотрим, раз уж ему так хочется, посмотрим…
– Нет. Он никогда бы на ней не женился.
– Да запросто.
– Нет.
– Конечно, женился бы.
– Конечно, нет. Такие парни, как он, не женятся на пастушках гусей. Знаю, тебе хотелось бы в это верить, потому что ты у нас большой романтик эпохи трубадуров, но ты абсолютно неправ. Я сама, как эта твоя Розетта, из той же касты, и уж я-то точно могу тебе сказать, что в последний момент он наверняка бы смылся… Уехал бы по делам в Париж, или что-то еще бы произошло в том же духе… К тому же его папаша никогда бы ему этого не позволил. Напоминаю, там еще на кону стояло 6000 экю…
– А я уверен.
– Чушь.
– Уверен, что он бы на ней женился.
– И почему бы он вдруг это сделал?
– Ради красивого жеста.
– Красивый жест? Да черта с два! Он бы с ней поразвлекся да бросил, а она бы осталась с его ублюдком в окружении своих индюков и кур.
– Как ты цинична…
– Да…
– Почему?
– Потому что я лучше тебя знаю жизнь…
– О нет, замолчи, пожалуйста… Только не начинай…
– Уже молчу.
Пауза.
– Билли?
– Йес.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Что?
Даже осел остановился.
– Ты хочешь, чтобы мы поженились?
А, нет, он просто гадил…
– Почему ты так шутишь?
– Я не шучу. Я еще никогда в жизни не был так серьезен.
– Но… э-э-э…
– Что э-э-э?
– Ну, мы с тобой как бы разных конфессий, чего уж там…
– Ты о чем сейчас говоришь?
– Сам знаешь…
– А скажи-ка, что это за девчонка однажды мне объясняла, что настоящая любовь никак не связана с анатомическими подробностями?
– Не знаю. Маленькая засранка, которой всегда хотелось, чтобы последнее слово оставалось за ней…
– Билли…
– Да?
– Давай поженимся… Сколько они еще будут нас доставать с этими своими браками для всех, манифестациями для всех, оппозицией для всех, ненавистью для всех, предрассудками для всех, добрыми чувствами для всех… Ну а в таком случае, нам-то с тобой что мешает? Почему нет?
Да он и вправду на полном серьезе, этот кретин…
– А с чего это мы будем поступать, как все?
– Потому что однажды ночью, не знаю, помнишь ли ты… это было давно… Однажды ночью, ты заставила меня пообещать тебе, что я никогда тебя не брошу, потому что без меня ты вечно делаешь одни сплошные глупости… И знаешь, я пробовал… Я действительно пробовал сдержать свое обещание… Но мне пока не всегда хватает сноровки. Стоит мне только отстать от тебя на четыре шажка, как ты опять срываешься с катушек… Так что я хочу на тебе жениться, чтобы впредь на твою голову сыпалось меньше бед… Мы никому ничего не скажем и будем жить, как и прежде, просто мы будем это знать. Мы будем знать, что мы связаны друг с другом, и связаны навек.
Еще бы я не помнила этой ночи, шутишь…
Значит, он тоже не все время спал…
– Ты прекрасно знаешь, что глупости я буду делать всегда…
– Вовсе нет. Я имею наглость думать, что тебя это подуспокоит.
– Что именно?
– То, что у тебя наконец будет хоть маленькая, но твоя собственная семья…
Молчание.
– Билли, соглашайся… На колени перед тобою я сейчас все равно не встану – слишком больно, но представь, как будто я это сделал… Представляешь себе зрелище?.. С ослом в роли свидетеля… Вот уже десять лет, как мы с тобой гребем в одной лодке, и сегодня мне правда хочется логического завершения…
– Почему ты решил на мне жениться, почему именно на мне?
– Потому что ты самый прекрасный человек из всех, кого я когда-либо встречал или встречу, и потому что мне хочется, чтоб именно тебе позвонили в первую очередь, если и со мной что-нибудь случится.
– Да ладно? Серьезно? Ну ладно, тогда, конечно… – вздохнула я. – Раз это только на случай телефонного звонка, то я согласна… Всегда готова помочь…
Знаешь, звездочка моя, твои праздники – это круто, но, эй… поосторожнее там с попперсами, детка, потому что это уже и сейчас настоящий космос…
Тишина.
Тишина в солнечном свете и небесной лазури.
– И что? И почему это наша малышка Билли так глупо лыбится, а? – бросил он мне насмешливо. – Малышка Билли думает о своей брачной ночи?
Но… р-р-ры… уф… и вовсе я не глупо лыбилась. Напротив – очень даже тонко улыбалась.
Я улыбалась, потому что я не ошиблась.
О нет…
Я вовсю ликовала, потому что снова оказалась права: хорошая история, особенно любовная, всегда заканчивается свадьбой – с песнями, плясками, бубнами и прочими прибабахами.
О да…
Ля-ля, та-ти… та-та…
Благодарю тебя, Анри Шери дю Шазо.
Примечания
1
«Некоторые любят погорячее» (англ. Some like it hot, 1959 г.) – музыкальная комедия режиссера Билли Уайлдера, в российском прокате известная под названием «В джазе только девушки». (Прим. переводчика)
2
Что ж… Никто не совершенен… (англ.)
3
«Потому, что это был он, и потому, что это была я» – отсылка к знаменитой фразе Мишеля де Монтеня (1533–1592), французского писателя и философа эпохи Возрождения, которой он объясняет свои отношения с Этьеном де Ла Боэси (1530–1563) («Опыты», том I, глава XXVIII). (Прим. переводчика)
4
«В диких условиях» (англ. Into the Wild) – кинофильм режиссера Шона Пенна по одноименной книге Джона Кракауэра, вышедший на экраны в 2007 г. (Прим. переводчика)
5
Quechua – марка спортивной одежды, обуви и инвентаря по доступным ценам. (Прим. переводчика)
6
Диджей Ворчун (англ.).
7
«Зенит» (франц. Zénith) – легендарный концертный зал в 19-м округе Парижа. (Прим. переводчика)
8
Здесь: Это мужской мир, вы знаете… – Все хорошо (англ.).
9
«It’s a Man’s World», «I Feel Good» – названия известнейших синглов Джеймса Брауна (1933–2006), американского певца, признанного одной из влиятельнейших фигур в поп-музыке ХХ в. (Прим. переводчика)
10
Игра слов: Sephora – крупнейшая сеть магазинов парфюмерии и косметики во Франции, плюс «звездный» суффикс –us, как у Сириуса и пр. (Прим. переводчика)
11
Базз Лайтер (англ. Buzz Lightyear) – персонаж студии «Pixar», космический рейнджер, один из главных героев серии мультфильмов «История игрушек». (Прим. переводчика)
12
Названия популярных песен 60-х гг. французского певца, известного под псевдонимом Франк Аламо (настоящее имя – Жан-Франсуа Гранден, 1941–2012). (Прим. переводчика)
13
Билли Джин – не моя любовница, / Она просто девушка (англ.).
14
Слова из песни «Billie Jean» (альбом «Thriller», 1982 г.) легендарного американского артиста Майкла Джозефа Джексона (1958–2009). (Прим. переводчика)
15
«Sur un dernier signe de la main» – песня Франка Аламо. (Прим. переводчика)
16
Polly Pocket (англ., букв. Карманная Полли) – линия игрушек, включающая в себя миниатюрных пластиковых кукол и множество аксессуаров. Первоначально наборы выпускались в футлярах карманного размера, с конца 90-х куклы Полли существенно «подросли» и в современном виде похожи на мини-Барби. (Прим. переводчика)