Но не все хорошо и гладко складывалось в жизни Орлова. В тридцать седьмом году, будучи начальником пограничной заставы в одном из пунктов на Дальнем Востоке, Орлов полюбил девушку-таежницу, и они поженились. Совместная жизнь их длилась всего месяц. Таня, так звали жену Орлова, обладала исключительной смелостью и трагически погибла в тайге при неравной схватке с тремя нарушителями государственной границы. Орлов не забыл ее до сих пор. Кому ведомо, какие переживания одолевают его, когда он находится в одиночестве и свободен от работы? А думы?.. Кто их знает! После того рокового происшествия Орлов не пытался вторично жениться…
…Разработка плана оперативных мероприятий по розыску Роберта Пилади подходила к концу. Орлов откинулся на спинку кресла и закрыл глаза — ему надо было уяснить некоторые частности предстоящей работы, но в это время раздался стук в дверь.
— Можно!
Вошел грузный, светловолосый, с пухлым лицом капитан Ермолин. Серый, хорошо сшитый костюм складно сидел на его фигуре.
— Разрешите, товарищ полковник, войти с лейтенантом Ершовым? — спросил Ермолин, не отходя от двери.
— Пожалуйста!
Ермолин приоткрыл дверь, кивнул головой и посторонился, пропуская Ершова, молодого человека небольшого роста с черными, зачесанными назад волосами и выразительным лицом. Лейтенант был одет просто, в недорогой костюм синего цвета.
— Проходите, садитесь, — сказал Орлов.
Когда вошедшие уселись за небольшой столик, покрытый зеленой суконной скатертью, Орлов спросил:
— Что у вас?
— Да вот, товарищ полковник, — вставая со стула, начал Ермолин, — лейтенанту Ершову пришла мысль проверить, не осел ли «гость» на самых что ни есть малозначительных участках городской жизни… У меня с ним с утра возник спор. Я считаю его доводы наивными. Посудите сами: будет ли шпион тратить время на то, чтобы торговать на колхозном рынке семечками или зеленым луком? Все же надо полагать, шпион рвется осуществить свою конечную задачу… Я думаю, товарищ полковник, что нам нечего распылять силы по пустякам…
Орлов слушал, внимательно глядя на Ермолина. Не ускользнула от его взгляда и легкая усмешка лейтенанта Ершова.
Орлов еще не знал хорошо своих подчиненных, но по первому впечатлению Ершов ему понравился своим спокойствием и рассудительностью. Кроме того, он был живее Ермолина. В последнем Орлов пока что подметил одно неплохое свойство — следить за своей внешностью. Вчера Ермолин, например, был в другом отлично выглаженном костюме…
— Так вы утверждаете, товарищ капитан, — проговорил Орлов, — что шпион не будет торговать луком да семечками… А мне кажется, что если его устраивает, то он и газированной водой станет торговать… Садитесь.
До Ермолина не сразу дошел смысл сказанного полковником, а когда понял, лоб его покрылся потом, он крякнул и, устремив взгляд в пол, опустился на стул.
Орлов понимал, что капитан рассчитывал найти в нем поддержку, представлял себе его положение в эту минуту, но все же сказал, обращаясь к Ершову:
— Мне кажется, что ваша мысль, лейтенант, заслуживает внимания. Во всяком случае, проделать это будет нужно. Не повредит, как масло каше. Вот только время у нас ограничено…
— Товарищ полковник, — встал Ершов, — вы о времени не беспокойтесь. Время иногда можно и резиновым сделать…
— Это как сказать! Вы сформулируйте вашу мысль.
— У меня уже готов проект! — сказал Ершов и раскрыл красную папку. — Капитан Ермолин хотя и возражал, но сам мне помог развить некоторые моменты…
Лейтенант пытался встретиться взглядом с капитаном, но тот упорно этого не хотел и продолжал рассматривать пол. Ершов шагнул к столу начальника и положил перед ним исписанный лист бумаги. Пока Орлов читал, Ершов снова сделал попытку увидеть глаза Ермолина, но тот уже старательно снимал пушинку с рукава пиджака.
— Хорошо, товарищ Ершов, — сказал Орлов, откладывая бумагу в сторону. — Можете идти… А вы, капитан, мне еще нужны.
Оставшись с Ермолиным Орлов приветливо улыбнулся и подозвал его к своему столу.
— Садитесь ближе. А вы знаете, Ершов правильно мыслит. Утром, идя на работу, я тоже думал об этом. Пришел сюда и записал. Вот посмотрите мою формулировку этой же мысли… Вот запись Ершова…
К Ермолину скользнули два листа бумаги, и он принялся читать написанное полковником.
— Как ваше мнение?
— Ну что же, товарищ полковник, выходит, я мелко плаваю, — просто сказал Ермолин. — Признаю свою несостоятельность!
— Но вы не обижайтесь, капитан.
— Обижаться я не намерен. Разрешите мне посоветоваться с вами относительно Ершова…
— Говорите, говорите!
— Ершов парень умный, слов нет. Его мы недавно в партию принимали… Я боюсь, что его от дела отвлекает постороннее.
— Что именно?
— Он, товарищ полковник, в свободное от работы время стихи пишет. Очень хорошие стихи… Лирика…
— Что вы говорите! Замечательно! Я сам очень люблю стихи и песни о пограничниках, о хороших человеческих чувствах. Другой раз столько на сердце скопится, что распирает тебя, и ты бормочешь полюбившиеся слова… А может, из них тоже стихи получились бы…
Вечером, выйдя из управления, Орлов решил сходить к Анне Александровне. Она была дома одна — Максим еще не возвратился из поездки. Орлов подметил, что скромное синее платье с белым воротничком ей очень к лицу. Разговаривала Анна Александровна спокойно и совершенно не касалась вчерашней темы. Орлов и сам не упоминал о пакете. Так в беседе о малозначительном прошло около двух часов.
Но вот возвратился Максим. Лицо его еще больше загорело. Увидев Орлова, он улыбнулся и поздоровался с ним за руку, а мать поцеловал в лоб. Наливая из графина в стакан воду, Максим, стараясь скрыть волнение, проговорил:
— Да, ты знаешь, мама, Моршанский убит… Лежит с перерезанным горлом на берегу Мыгры…
Анна Александровна какую-то долю минуты сидела неподвижно, непонимающе смотрела на сына, затем встала и пошатывающейся походкой вышла из комнаты. Максим поставил стакан на стол и бросился за ней.
«Кто такой Моршанский? — подумал Орлов. — Почему весть об убийстве так на нее подействовала?»
Через несколько минут Максим вернулся. Орлов спросил, кто убитый.
— А вы, дядя Володя, разве о нем не слышали ничего?
— Никогда.
Максим удивленно посмотрел на него. Немного подумав, ответил:
— Моршанский — давнишний знакомый папы. Бывал у нас часто. Работал в краеведческом музее. Вот, пожалуй, и все, что я знаю… Да был еще любителем-рыболовом…
Взглянув на дверь, Максим добавил вполголоса:
— По правде, я его не выносил. Мне непонятно, почему мама терпела его посещения… Иногда она на меня обижалась, если я выражал недовольство визитами Моршанского.
— Почему? — спросил Орлов.
— Не знаю. — Максим снова посмотрел на дверь и продолжал уже не остерегаясь: — Вы Мыгру, безусловно, знаете. Километрах в пятидесяти от города есть место, которое называют Каменные Холмы. Никаких холмов нет, а просто лежат на берегу три огромных валуна. Было около пяти часов вечера, когда мы проезжали. Увидели палатку. Коля Соловьев, замыкавший нашу колонну, захотел курить, но у него не было спичек. Он соскочил с велосипеда, намереваясь попросить у рыбака огонька. Вдруг мы услышали крик Соловьева. Вернулись, видим — на нем лица нет, нижняя губа прыгает, он не выговаривая слов, мычит и испуганно смотрит на палатку. Заглянули под полог, а там лежит человек в очках, голова запрокинута, горло рассечено, кровь… Я узнал Моршанского. Около палатки валялись на песке удочки с выжженными на рукоятках его инициалами… Мы доехали до села Семеновского и заявили в милицию…
На пороге показалась Анна Александровна. Максим сразу замолчал и направился к ней.
— Ты иди поешь, Максим, — сказала она, присаживаясь к столу.
Взглянув на племянника, послушно направившегося из комнаты, Орлов понял, что невестка появилась специально для того, чтобы помешать его дальнейшему разговору с Максимом. Стало очевидным: в жизни Анны Александровны есть что-то такое, что она старается скрыть.
Орлов шагнул к ней. Анна Александровна встретила его напряженным взглядом. Он позвал ее в комнату брата. Она пожала плечами, как бы выражая свое удивление, встала и расслабленной походкой направилась из столовой.
В комнате было душно. Орлов раскрыл окно, выходившее в сад, и указал Анне Александровне на стул. Она села.
В молчании шли минуты. Орлов собрался с мыслями и, усевшись напротив, спросил:
— Кто этот Моршанский?
Анна Александровна резко вскинула голову. Глаза ее сверкнули, и Орлову нетрудно было прочесть в них отчетливо выраженное: «Я ничего не скажу…»
Он выдержал взгляд и мягко сказал:
— Я же вам не чужой…
Анна Александровна опустила голову и стала разглаживать складку на платье. Орлов смотрел на эту склоненную красивую голову и старался понять, о чем она думает. Молчание продолжалось.
Он выдержал взгляд и мягко сказал:
— Я же вам не чужой…
Анна Александровна опустила голову и стала разглаживать складку на платье. Орлов смотрел на эту склоненную красивую голову и старался понять, о чем она думает. Молчание продолжалось.
— Вам не хочется со мной разговаривать? — спросил он.
— Почему же, — не посмотрев на него, ответила она. — Нет ничего удивительного! Моршанский — старинный друг Саши и вообще нашего дома… Я думаю, что и на вас весть об убийстве человека, которого вы знали много лет, тоже произвела бы какое-то впечатление. Не правда ли?
— Вот я с вами разговариваю, Анна Александровна, всего второй раз в жизни… И вижу: таитесь вы от меня. Что вас заставляет так поступать?
Она побледнела и опять пригнула голову, как будто пышная прическа, украшавшая ее, внезапно потяжелела. Орлов насторожился. Все, с чем он столкнулся в этом доме: пропажа пакета, замешательство Анны Александровны, Моршанский и весть о его убийстве, — приобрело какой-то единый смысл. Он твердо спросил:
— С какой целью Моршанский украл пакет?
Анна Александровна подняла голову. Взгляд ее расширенных глаз встретился со спокойным взглядом Орлова, и он понял: попал в точку.
— Я не говорила, что он украл…
— Но это же так! — настаивал Орлов.
— Не знаю… хотя думаю, что да, — печально прошептала Анна Александровна.
Орлов взял ее за руку и пристально взглянул в глаза. Она не отвела взгляда. Наоборот, смотрела на него, и он, видя, как теплеет ее взор, ждал откровенности. Но она не торопилась…
— Я вам расскажу, Владимир Иванович, — вздохнув, промолвила Анна Александровна. — Но только прошу, умоляю вас, пусть ничего не узнает Максим. Ему противен будет мой поступок… Мне не хочется огорчать его! Он у меня один остался во всей жизни!
— Максим — человек. Надо постараться сделать так, чтобы он вас правильно понял…
— Помогите мне в этом! — с тоской воскликнула она. — Можете вы это сделать?
Орлову стало искренне жаль Анну Александровну, но он медлил, не зная, насколько откровенна она будет с ним. Так и не дождавшись его ответа, невестка встала и сказала, что вернется через несколько минут.
Она отсутствовала минут пятнадцать. За это время Орлов пытался понять, что заставило его связать пропажу пакета с именем Моршанского. Чутье? Возможно! Несомненным оставалось то, что такой вопрос возник неожиданно для него самого… Что же она собирается рассказать?
Орлов подошел к окну и стал смотреть в сад. Сквозь лиственную ткань акаций метрах в двух за ней просвечивал ствол березы. Мерцающая поверхность ствола источала неведомую притягательную силу, хотелось дотянуться и опереться о прохладную гладкую кору, напрячься и тряхнуть березку, как любил он это делать в детстве после дождя, чтобы капли охладили лицо и плечи. Дождя, видимо, не было давно. Серела листва акации, слабо пахла сирень. Ее кусты в дальнем углу двора дремали, уже окутанные сумраком. Орлов перевел взгляд на крону березки и восхитился: молодой зарождающийся месяц висел среди четких силуэтов ветвей блестящей елочной игрушкой.
Вернулась Анна Александровна, включила настольную лампу, и Орлов, полуобернувшись, увидел ее сумрачное лицо. Она села подле стола и следила, как Орлов закуривал папиросу, затягивался и мечтательно созерцал дымок. «Мальчишка», — подумала хозяйка и заговорила уверенно, неторопливо. Но при первом же взгляде Орлова поняла, что положением владеет не она, а этот русый человек и от него зависит ее дальнейшая жизнь.
— Все началось давно, — говорила она. — Почти двадцать пять лет назад. С Сашей мы уже были знакомы, считались женихом и невестой. Тут и появился на нашем пути Олег Моршанский. Это был некрасивый, долговязый, рыжий молодой человек… Да, рыжий. Только после войны он превратился в брюнета. И вот Моршанский влюбился в меня. Узнала я об этом из его письма…
Моршанский как-то раз пришел к Саше в редакцию, и с этого началось их знакомство. Потом он стал приходить к нам. От Саши мне случалось несколько раз слышать, что Моршанский дал ему какой-то очень интересный материал для его книги, посвятил в какие-то факты. Моршанский продолжал у нас бывать, я к нему привыкла, да и Саша при виде его уже не морщился, как вначале… Может быть, Владимир Иванович, вам не интересно это?
— Нет, нет, продолжайте, — ответил Орлов.
— Так прошли годы. Когда Саша уезжал на фронт, Моршанский заверил его, что при семье остается верный и преданный друг. Мне уже тогда показалось, что Моршанский был несказанно доволен. Он рассчитывал, что без Саши ему будет свободнее. Во время войны он сравнительно редко бывал у меня. Но регулярно, раз в неделю, звонил по телефону, справлялся о моем здоровье, спрашивал, не нуждаюсь ли в чем-нибудь… Как потом я узнала, он очень боялся бомбежек и, считая здание музея самым надежным, перебрался туда жить, выходя из помещения только при крайней необходимости…
— Он трус? — спросил Орлов.
— Как вам сказать, Владимир Иванович… Совсем трусом его назвать было нельзя, но и храбрецом тоже… Он какой-то был вроде одержимый… Если что ему вздумается, будет этого добиваться. В день победы, в сорок пятом году, застав меня в приподнятом настроении, Моршанский предложил вступить с ним в брак. Я выгнала его. На другой день от него принесли письмо, в котором он извинялся и умолял дать ему возможность посещать мой дом, не лишать его последней радости — видеть меня… Я уступила его мольбам…
— Сколько ему лет, Анна Александровна?
— Сорок девять.
— Как Максим к нему относился?
— Он презирал его.
Орлов посмотрел на большой фотопортрет брата, висевший над столом, и мысли его возвратились к исчезнувшему пакету.
— Что же все-таки было в пакете, Анна Александровна? Чем он привлек Моршанского? Почему вы мне не написали о пакете?
Она переплела пальцы рук и, приблизив лицо к Орлову, тихо сказала:
— Меня арестуют…
— За что?
Анна Александровна встала и, заложив руки за спину, отошла на два шага. Затем резко обернулась и сказала:
— Пакет Саша просил передать вам. Это правда. Но он сказал, что если вы в течение трех дней не появитесь в Лучанске, то передать пакет надо лично начальнику НКВД… Вы не приехали, а туда пакет я не снесла…
— Почему?
— Я не хотела идти в тот дом…
— Это решение вы сами приняли или под влиянием кого-нибудь?
— Моршанского.
— Он знал о пакете?
— Да. Я ему сказала.
— Он интересовался его содержимым?
— Да. Но я не показала ему, как он ни настаивал.
Анна Александровна вздохнула и затихла.
— Моршанскому известно было о моем приезде? — спросил Орлов.
— Да. В тот день, когда от вас пришло письмо, он был у нас, и я сказала о вашем приезде в Лучанск.
— А он знал, где лежал пакет?
— Я ему об этом не говорила.
— Анна Александровна, скажите, не было ли такого случая в последнее время, чтобы Моршанский один оставался в доме?
— Оставался, — подумав, ответила она. — Второго мая Максима не было, а я минут на двадцать выходила в магазин…
Для Орлова теперь многое стало ясным. Кроме главного: что же было в пакете?
— Вы знакомых Моршанского знаете? — спросил Орлов.
— Он всегда говорил, что одинок, — ответила она. — Помню случай… Давно было… Ко мне на улице подошел один молодой мужчина. Он долго не отходил от меня, вызывая на разговор. У нашего дома стоял Моршанский. Как только сопровождавший меня увидел Моршанского, сразу же исчез в толпе. Моршанский все это заметил. Он спросил, откуда я знаю этого человека. Я рассказала все, как было. Тогда Моршанский заявил, что это — крупный аферист…
— А вы не поинтересовались, откуда у него такие сведения?
— Мне тогда не пришло в голову.
Оба замолчали.
«А он, пожалуй, мало верит мне», — подумала Анна Александровна, взглянув на Орлова. Орлов обернулся, их взгляды встретились, и она с запальчивостью сказала:
— Если бы я была замешана в чем-либо, то не сказала бы вам о пакете, и все!
— Анна Александровна, я вам верю, — сказал Орлов. — Меня удивляет одно: как удалось Моршанскому подчинить вас своей воле? Поверьте, очень неприятно расспрашивать… Я никогда не думал, что в этих стенах мне придется выступать в такой роли. Второй вечер мы с вами, и второй вечер вопросы…
— Я… я понимаю вас, — сказала она робко.
— Тогда объясните. По крайней мере, у нас с вами не будет неясностей!
Анна Александровна колебалась. Орлов не торопил ее. Он перелистывал книгу, взятую со стола, и ни разу не взглянул на невестку.
— Владимир Иванович, — тихо позвала она.
Он отложил книгу и повернулся к Анне Александровне. В ее глазах он прочитал решимость и сказал:
— Вы сядьте.
Она села на стул и почти шепотом заговорила: