- Где этот человек?
- Он мертв. Препараты, которые мы к нему применили, были вполне безопасны. Он скончался от цианистого калия, ампула с которым была зашита ему под кожу. Он разорвал собственную кожу и принял яд.
- Вы сказали, убийства? Подкуп, террор? Вы должны пояснить конкретнее.
Дыхание старика прерывалось все чаще, он опять рухнул на постель. Но как ни странно, голос его был тверд.
- Осталось мало времени, то есть у меня его не осталось. Ты должен мне поверить, Василий, мой источник информации - самый надежный в Москве, а быть может, и во всей стране.
- Простите меня, Алексей, вы всегда были самым лучшим из тех, кого я знал, но ведь всем известно, что сейчас вы не у дел.
- Ты должен найти Медведицу Агату - Скофилда, - продолжал Крупский так, словно Василий ничего не сказал. - Ты и он должны найти их и остановить. Ты и Скофилд. До тех пор пока одного из вас не убрали, безопасность другого гарантирована. Вы - лучшие сейчас, в лучших и нуждаются.
Талейников спокойно смотрел на умирающего Крупского.
- Это как раз то, о чем никто не может просить меня. Как только он попадется мне, я убью его. Так же, как и он убьет меня, если сумеет.
- Ты ничего не значишь! - Старик начал задыхаться. - У вас нет времени на сведение личных счетов, можешь ты это понять?! Они проникли в наши тайные службы, в наши правительства. Они уже использовали вас обоих однажды и будут использовать вас снова и снова. Они используют лишь самых лучших и убивают самых лучших. Вы только их орудия, вы и вам подобные!
- Но где доказательства?
- В конкретных деталях. В сходстве почерков, - прошептал Крупский. - Я изучил все и знаю...
- Что же это за детали?
- Гильзы от русского пистолета в Нью-Йорке и американского пистолета на подмосковной даче. В течение нескольких часов Москва и Вашингтон были готовы вцепиться друг другу в глотки. Вот это и есть почерк Матарезе. Они никогда не убивают, чтобы не оставить после себя следы. Очень часто на месте преступления остаются сами убийцы, но там никогда не найти настоящих следов и подлинных убийц.
- Тех, кто спускает курок, очень часто можно поймать. Вы хорошо знаете это, Алексей.
- Убийцы становятся известны, но не мотивы убийств. Матарезе всему причиной... Настало время прощаться, Василий Васильевич...
- Но зачем им это?
- Я не знаю. - Старик собрался с силами, но зрачки его блуждали. - Я не знаю. Их участие очевидно, но каковы их мотивы, мне неизвестно. Нужно обратиться к прошлому, чтобы понять... Корни Матарезе уходят в давние времена, на Корсику... Корсиканский безумец по имени Гильом де Матарезе. Он был главой Ордена, с него все и началось...
- Когда? - заторопился Талейников. - Как давно это было?
- В начале века. В первом десятилетии... Гильом де Матарезе и его клан. Глава Ордена, верховный жрец и его приближенные. Они возвратились... Их надо остановить. Ты и Скофилд должны сделать это. Их последняя выходка может уничтожить вас обоих.
- Кто они? Где они находятся? - допытывался Василий.
- Никто не знает этого... - Голос старика стал глуше. - Корсиканское безумие...
- Алексей, послушайте меня, - быстро заговорил Талейников, боясь упустить возможность получить сведения. В то же время его мучила мысль, что все услышанное - это всего лишь игра воображения умирающего человека, плод больной фантазии, и слова старика нельзя принимать всерьез. - Кто является источником этой информации? Кто так хорошо осведомлен, где он? В Москве? В СССР? Как вы получили эти сведения о Блэкборне и о содержании доклада ВКР по поводу событий на подмосковной даче? И наконец, кто этот неизвестный, который говорил о существующем плане вмешательств, диверсий и убийств?
Уходящий из жизни Крупский сквозь забытье сумел понять, чего добивается его ученик. Слабая улыбка тронула его бескровные тонкие губы.
- Раз в несколько дней, - заговорил он, стараясь, чтобы его услышали, - за мной присылали шофера, который отвозил меня за город. Иногда для того, чтобы я потихоньку встретился там с одним человеком. Это благодарность государства мне, старому солдату, которого сумели оценить. Меня все время информировали...
- Я не понимаю, Алексей...
- Премьер Советского Союза - мой сын. Талейников ощутил, как холодная волна окатила его. Это признание объясняло все. Крупского следовало принимать всерьез. Премьер устоял во многих политических интригах, преодолел все препятствия на пути к власти. Он устранял одного противника за другим. Старый Крупский обладал информацией, которая помогла премьеру избавиться от всех противников, убрать тех, кто мог помешать ему в борьбе за пост.
- Может быть, он примет меня?
- Никогда. При первом же упоминании о Матарезе он должен будет уничтожить тебя. Постарайся понять, у него нет выбора. Но он знает, что я прав, рассказав тебе обо всем. Он никогда не признает этого вслух, он не может позволить себе этого. Его интересует лишь одно: кто сейчас на мушке, он или президент США.
- Я понял.
- Оставь меня, Василий, - с трудом выговорил умирающий. - Делай то, что ты должен делать... Я задыхаюсь... Найди Скофилда. Найди Матарезе. Их надо остановить. Корсиканское безумие не должно распространяться...
- Корсиканское безумие?.. Значит, Корсика...
- Да. Может быть, там ты найдешь ответ. Много-много лет назад... Я не знаю...
Глава 5
Коронарная недостаточность вынуждала Роберта Уинтропа пользоваться для передвижения инвалидным креслом, но нисколько не сказалась на ясности ума и жизненной активности. Всю свою жизнь он провел на государственной службе. Но больше всего его занимала собственная персона.
Посетители его дома в Джорджтауне очень скоро забывали о существовании инвалидного кресла. Всем запоминался лишь облик самого хозяина: худощавая фигура, благородные манеры, оживленный интерес во взгляде.
Оставаясь аристократом, он был очень энергичен, большое состояние позволило ему не касаться бизнеса и торговли, и он занимался адвокатской деятельностью. Теперь, глядя на пожилого одряхлевшего государственного деятеля, кое-кто вспоминал Ялту и Потсдам, когда, почтительно склонившись, непримиримый молодой человек разъяснял суть дела и выдвигал контрдоводы, стоя рядом с креслом Рузвельта или за плечом Трумэна.
Очень многие в Вашингтоне, а также Лондоне и даже Москве полагали, что мир мог бы измениться к лучшему, будь Роберт Уинтроп государственным секретарем при Эйзенхауэре, но политические ветры подули в ином направлении, и выбор пал не на него. Зато позже с Уинтропом уже не могли не считаться; он был вовлечен в иную область государственной деятельности, захватившей его целиком. И на протяжении двадцати шести лет тихо и мирно занимался дипломатической работой в Государственном департаменте на должности старшего советника.
В самом начале этой своей деятельности он создал в рамках Госдепартамента отдел консульских операций (ОКО), организовав отборную команду специалистов. В течение шестнадцати лет из двадцати шести он оставался директором этой службы, а затем ушел в отставку. Полагали, что он устрашился того, во что со временем превратилось его собственное детище, но некоторые сочли, что его не устраивала лишь административная работа, не позволявшая самому принимать ответственные решения. Как бы там ни было, но последние десять лет со дня своей отставки он продолжал быть очень деятелен, и к нему постоянно обращались за советом и консультацией. Так было и сегодня.
В ОКО был уже новый директор - Дэниэл Конгдон, преуспевающий офицер разведслужбы, перемещенный в это спокойное кресло из ЦРУ. Он заменил команду Уинтропа новыми людьми и находил особое удовольствие в безжалостных акциях ОКО. Но он был человек новый, у него возникали трудности. Определенную сложность представлял для него сотрудник по фамилии Скофилд, и Конгдон не знал, как справиться с ним. Ему было ясно лишь одно: Скофилда надо убрать, удалить из Государственного департамента ради собственного блага. Действия Скофилда в Амстердаме не могли остаться безнаказанными, его сочли ненадежным, представляющим опасность сотрудником. Вместе с тем встал очень серьезный вопрос: насколько опасным окажется Скофилд, выйдя из-под контроля специальных служб при Госдепартаменте. Ведь этот человек знал о тихо плетущихся сетях деятельности ОКО более, чем кто-либо другой. А так как Скофилд появился в Вашингтоне и был привлечен к этой работе именно Робертом Уинтропом, Конгдон решил обратиться за советом к бывшему директору ОКО.
Уинтроп с готовностью согласился побеседовать на эту тему, но не у себя в кабинете и не в служебных помещениях отдела. За долгие годы работы в Госдепартаменте он уловил интересную особенность общения сотрудников: короткие загадочные фразы и реплики, звучавшие в служебных помещениях, превращались в свободные высказывания в приватной обстановке, и многое можно было узнать и понять лучше. Поэтому Уинтроп пригласил своего преемника на обед.
Уинтроп с готовностью согласился побеседовать на эту тему, но не у себя в кабинете и не в служебных помещениях отдела. За долгие годы работы в Госдепартаменте он уловил интересную особенность общения сотрудников: короткие загадочные фразы и реплики, звучавшие в служебных помещениях, превращались в свободные высказывания в приватной обстановке, и многое можно было узнать и понять лучше. Поэтому Уинтроп пригласил своего преемника на обед.
Трапеза закончилась - Конгдон не коснулся интересовавшего его вопроса. Уинтроп понимал, что, говоря на отвлеченные темы, его гость пристреливается.
- Не перебраться ли нам в библиотеку? Уинтроп выкатился из столовой, приглашая последовать за ним. Среди полок с книгами в серьезной обстановке хозяин сразу перешел к делу:
- Итак, вы хотите поговорить о Брэндоне?
- Да, именно так, - подтвердил Конгдон.
- Каким образом мы выражаем благодарность этим людям за все, что они для нас сделали? За все, чего они лишились... Ведь эта сфера деятельности лишает их многого, за подобную работу платишь ужасную цену.
- Они не занимались бы этой работой, если бы не хотели этого, - вежливо возразил Конгдон. - Если, конечно, их не понуждали к этому. А побывать там и выжить - это уже другой вопрос.
- Что вы хотите этим сказать?
- У меня нет уверенности на его счет, мистер Уинтроп. Я хотел бы знать как можно больше об этом человеке. Кто он? Что он из себя представляет? С чего он начинал?
- От Адама и до Потсдама?.. Это вас интересует? - Что-то в этом роде. Я просматривал его досье - и не раз, но мне все же хочется поговорить с человеком, который действительно знает его.
- Не уверен, что вам удастся найти такого человека. Брэндон... - Пожилой государственный деятель улыбнулся и помолчал мгновение. - Между прочим, его зовут Брэй, а почему - я никак не мог понять. Это последние сведения о нем в дополнение к досье.
- Это как раз одна из загадок, которую мне удалось разгадать, - с улыбкой усаживаясь в кожаное кресло, произнес Конгдон. - Когда он был мальчиком, его младшая сестра не выговаривала его имя - Брэндон. Она называла его Брэй. Так и прилипло...
- Это, видимо, появилось в его досье уже после моей отставки. Воображаю, что там было много чего добавлено. Что же касается его друзей либо отсутствия таковых, то он просто замкнутый человек и стал еще более замкнут с тех пор, как умерла его жена.
- Она убита, не так ли? - очень тихо спросил Конгдон.
- Да.
- В следующем месяце ровно десять лет с тех пор, как она была убита в Восточном Берлине? Верно?
- Да.
- И в следующем месяце исполнится десять лет, как вы оставили руководство отделом консульских операций... высокопрофессиональным объединением, которое вы лично создали?
Уинтроп повернулся в кресле и смерил взглядом нового директора.
- То, что я задумал, и то, что из этого получилось, - две совершенно разные вещи. Этот отдел был задуман как инструмент гуманной филантропической деятельности, призванный содействовать устранению недостатков беспощадной политической системы. Со временем - и обстоятельства служат тому оправданием - цели его сузились. И там, где начинали тысячи, остались сотни. Затем их число сократилось: теперь работают лишь десятки. Мы потеряли интерес к огромному числу мужчин и женщин, обращавшихся к нам ежедневно, и стали прислушиваться к тем немногим избранным, чьи сведения были сочтены более ценными, чем информация обыкновенных людей. И получился отдел, который объединяет горстку ученых и военных. В мое время все было не так.
- Но, как вы правильно заметили, обстоятельства извиняют вынужденные перемены.
Уинтроп кивнул.
- Не заблуждайтесь на мой счет, я не так наивен. Я имел дело с русскими в Ялте, Потсдаме и Касабланке. Я был свидетелем их жестокости в пятьдесят шестом, я видел ужасы Чехословакии и Греции. Я думаю, мне так же хорошо, как и агентам спецслужб, известно, на что способны Советы. И в течение многих лет я позволил многим резким непримиримым голосам звучать с авторитетной силой. Я понял необходимость этого. Или вы сомневаетесь?
- О нет! Просто имел в виду, что... - Конгдон запнулся в нерешительности.
- Вы просто заметили некую связь между убийством жены Скофилда и моей отставкой, - миролюбиво уточнил Уинтроп.
- Да, сэр. Прошу прощения... Я действительно сделал такую попытку. Я не собирался выпытывать что-либо. Я имел в виду, что обстоятельства...
- Поспособствовали переменам, - закончил фразу Уинтроп. - То, что произошло, вы знаете. Я пригласил Скофилда сотрудничать. Полагаю, об этом есть сведения в его досье. Вот почему вы сегодня здесь и задаете вопросы.
- Значит, связь между такими разными событиями... - Конгдон осекся.
- Абсолютно точно. Связь есть. Я чувствовал свою ответственность.
- Но ведь были и другие такие же случаи, с другими людьми, мужчинами и женщинами...
- Не совсем такие. Вам известно, почему в тот полдень в Восточном Берлине именно жена Скофилда была выбрана в качестве мишени?
- Я полагаю, что это была ловушка, предназначавшаяся для самого Скофилда. Только попалась она, а не он. Такое случается.
- Ловушка для Скофилда? В Восточном Берлине?
- У него были свои контакты в советском секторе, он часто внедрялся и делал личные звонки. Они хотели взять его с поличным. Ее обыскали, кошелек забрали. В этом нет ничего необычного.
- Вы предполагаете, что он мог использовать жену в своей работе? - спросил Уинтроп. Конгдон кивнул:
- И опять-таки в этом нет ничего необычного, сэр.
- Ничего необычного? Боюсь, что применительно к Скофилду это просто невозможно. Она была одним из его прикрытий в посольстве, но никогда не участвовала в его секретной работе. Нет, мистер Конгдон, здесь вы не правы. Русские хорошо знали, что им никогда не удастся организовать для него западню в Восточном Берлине. Он был слишком безупречен, очень профессионален... абсолютно неуловим. Поэтому они заманили его жену и убили ее с иной целью.
- Прошу прощения, сэр, я не понимаю...
- Взбешенный человек - неосторожен. Вот как они хотели покончить с ним. Но они не учли - кстати, так же, как и вы, - что за человек Скофилд. Ярость укрепила его в сознании, что врага надо жалить всюду, где можно. И если до этого он был безжалостным профессионалом, то после смерти жены он стал просто ужасен.
- Я все еще не уверен, что понимаю вас, сэр...
- Постарайтесь понять, мистер Конгдон, - прервал его Уинтроп. - Почти двадцать два года назад в Гарвардском университете я встретил молодого человека, специализировавшегося по вопросам государственного управления. Способности к языкам, авторитет среди студентов обещали ему блестящее будущее. Его пригласили на работу в мой отдел, послали в школу Максвелла в Сиракузы, затем направили в Вашингтон в отдел консульских операций. Это было хорошее начало для блестящей карьеры в Госдепартаменте. - Уинтроп помолчал, предавшись воспоминаниям. - Я никогда не ожидал, что он останется у нас. Невероятно, но я полагал, что ОКО послужит для него чем-то вроде стартовой площадки. Дипломатический корпус... в ранге посла... Его дарование требовало применения в международных делах. Я уже видел его за столом конференций... Но что-то произошло, - продолжал Уинтроп, глядя отсутствующим взором куда-то за спину гостя. - Менялся отдел, а с ним менялся и Брэндон Скофилд. Специфические цели нашей работы требовали насилия. И очень скоро Скофилд подал запрос, чтобы его направили на специальное обучение. Он провел пять месяцев в Центральной Америке, пройдя наиболее суровую подготовку и овладев всеми способами защиты и нападения. Он овладел шифрованием, кодированием, стал самым опытным шифровальщиком в армии, затем вернулся в Европу и стал экспертом.
- Он понял требования, предъявляемые нашей работой, - заметил Конгдон, находясь под впечатлением услышанного.
- О да! И очень, - согласился Уинтроп. - Потому что, видите ли, он достиг вершины. Пути назад уже не было. Его никогда не признали бы за столом переговоров. В строгих дипломатических отношениях его место было четко определено. Молодой человек, которого я привел в Госдепартамент, стал убийцей. И оправдания здесь ни к чему. Он стал профессиональным убийцей.
Конгдон переместился в кресле.
- Многие сказали бы, что он стал солдатом на полях сражений, на напряженнейшем театре военных действий, опаснейшем... нескончаемом. Он был обязан выживать, мистер Уинтроп.
- Да, он был вынужден, и он делал это, - подхватил старик. - Он нашел в себе силы приспособиться к требованиям и правилам. А я не смог. И, когда погибла его жена, я понял, что не принадлежу к этой когорте. Я понял, что наделал, взяв к себе талантливого молодого студента ради определенных целей. И эти цели были искажены. Так же как и изначальная концепция ОКО оказалась извращена под влиянием обстоятельств. Мы уже говорили об этом. Я был поставлен перед фактом своих ограниченных возможностей и не мог больше продолжать...