В то же время Путин был готов к возобновлению сотрудничества с Западом – на своих условиях, сформулированных еще в 2007 году в Мюнхене. Равенство с США было возведено в принцип. Отказ Обамы приехать на саммит АТЭС во Владивосток в сентябре 2012 года побудил Путина «симметрично» отказаться от майской поездки на саммит «восьмерки» в американский Кэмп-Дэвид. Саммит НАТО в Чикаго он также «пропустил». Вместо себя он послал на G8 ставшего премьером Дмитрия Медведева. Встретившись с Обамой в июне 2012 года на встрече G20 в Лос-Кабосе (Мексика), Путин предложил президенту США отделить политику от экономики и решать вопросы раздельно.
Реализовать такое разделение не получилось. К весне 2012 года одной из наиболее острых проблем, разделивших РФ и США, стал сирийский кризис. Москва уже не только протестовала против политики США в отношении Сирии, как она делала это в отношении Сербии, Ирака и Ливии, но своими конкретными действиями (поставками вооружений, дипломатической и финансовой поддержкой Дамаска) помешала Вашингтону осуществить свою цель – свержение режима президента Сирии Башара Асада.
Вместо этого Путин в мае 2013 г.[53] предложил США «Дейтон на двоих» – формулу сирийского урегулирования при равноправном участии Москвы и Вашингтона. Администрация Обамы, однако, не рассуждала в таких категориях. От Москвы в Белом доме ожидали, что она уговорит Асада уйти или окажет на него нажим с той же целью, а взамен получит от США гарантии учета ее интересов в Сирии при новом правительстве.
Такой подход, однако, был абсолютно безнадежен. Для Кремля сирийский вопрос был прежде всего вопросом о характере миропорядка и роли в нем великих держав и их главного совместного органа глобального управления – Совета Безопасности ООН. Во вторую очередь сирийская проблема воспринималась как часть ситуации на Ближнем Востоке, переживавшем потрясения «арабской весны», которую в Москве, в отличие от западных столиц, с самого начала характеризовали как исламистскую, а не демократическую. И лишь в третью очередь речь шла о конкретных геополитических интересах РФ в регионе. «Купить» Россию обещаниями незначительных уступок было нереально[54].
В итоге Москва осталась на своих прежних позициях. Российские дипломаты и аналитики трезво оценивали ситуацию в Сирии и на Ближнем Востоке, а Кремль действовал последовательно. Более того, в августе – сентябре 2013 года России даже удалось принудить США к сотрудничеству на своих (равноправных!) условиях в вопросе химического разоружения Сирии. Тогда в ответ на угрозу Обамы нанести удар по Сирии в наказание за недоказанное применение ее армией химического оружия Путин выступил с инициативой вывоза из Сирии всего химического арсенала Дамаска, который сирийцы долгое время рассматривали как средство сдерживания Израиля. Башар Асад согласился, химическое разоружение Сирии состоялось, несмотря на не прекращавшуюся в стране гражданскую войну. То, что своим активным и успешным «химическим» миротворчеством Россия не дала США нанести уже анонсированные авиационные удары по Сирии, было воспринято многими в Вашингтоне как беспримерное после окончания холодной войны унижение единственной сверхдержавы.
«Последней каплей» для Белого дома в ревизии политики «перезагрузки» стало дело Эдварда Сноудена. Летом 2013 года Россия оказалась единственной в мире страной, которая приняла у себя беглого американского секретоносителя[55] и не поддалась давлению США, предложив Вашингтону подписать соглашение о взаимной выдаче подозреваемых лиц, от чего американская сторона последовательно отказывалась. Обама расценил предоставление Сноудену политического убежища в РФ как личное оскорбление и отменил визит в Москву, что до сих пор в отношениях двух держав случалось лишь единожды, в разгар холодной войны[56].
Вырисовывалась, казалось, «новая норма» российско-американских отношений. Москва все откровеннее критиковала политику Вашингтона, но при этом проявляла готовность к сотрудничеству там, где интересы РФ и США совпадали, причем на равноправных условиях. Экономические связи могли развиваться без оглядки на политические разногласия. В США, однако, администрация Обамы попадала под все более сильный огонь критики, в том числе по вопросам внешней политики. У Белого дома уже не было желания предлагать второй вариант «перезагрузки». Неустойчивое равновесие российско-американского соперничества и сотрудничества могло бы продлиться какое-то время, но не способно было выдержать серьезного испытания.
События вокруг Украины – лишь развязка глубокого кризиса российского евроатлантического проекта, ставшего очевидным ко второй половине 2000-х годов. Спустя ровно семь лет после мюнхенской речи Путина ситуация на Украине перевела российско-американские и российско-западные отношения в состояние, сравнимое с «холодной войной».
Итак, со второй половины 2000-х годов стали развиваться две противоположные тенденции. Особенно четко они выявились в результате российско-грузинской войны 2008 года. В России обозначилось стремление восстановить элементы влияния в пределах СНГ и провести «красную черту» перед дальнейшим продвижением Запада. С 2009 года интеграционный процесс в СНГ получил наконец мощный импульс из Кремля. В свою очередь, на Западе усилились настроения в пользу мягкого сдерживания Москвы, лишения ее каких бы то ни было надежд на исключительную «сферу влияния». Хиллари Клинтон перед своим уходом с поста государственного секретаря США в начале 2013 года охарактеризовала российские усилия в СНГ как попытку «переиздания Советского Союза».
Со своей стороны, блок НАТО, который в 2007 году принял в свой состав Болгарию и Румынию, утвердившись таким образом на Черном море, продолжал с 2008 года держать двери открытыми для Украины и Грузии. В НАТО не рассматривали внеблоковый статус Украины, закрепленный в законе 2010 года, как оптимальный, считая, что нейтралитет Украины помещает эту страну в «серую зону безопасности» и делает ее «уязвимой перед российским давлением». В то же время администрация Обамы до конца 2013 года не предпринимала никаких активных действий на постсоветском пространстве, уступив инициативу европейцам.
После российско-грузинской войны дальнейшее расширение НАТО на Восток представлялось опасным, и главная роль в обустройстве европейского Востока отводилась Евросоюзу. В 2009 году Польша и Швеция инициировали проект Восточного партнерства Европейского союза, нацеленный на ассоциирование шести бывших советских республик – Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Молдавии и Украины – с ЕС. Ассоциация была призвана создать для ЕС «зону комфорта» к востоку от своих границ и закрепить проевропейскую ориентацию стран, расположенных между ЕС и Россией.
В 2013–2014 годах обе тенденции, российская и западная, столкнулись друг с другом в самой важной для обеих сторон точке постсоветского пространства – на Украине. На Западе многие руководствовались известной максимой о том, что без Украины Россия не сможет вновь стать империей, а в Москве были убеждены, что без Украины Евразийскому союзу не будет доставать критической массы. В России готовились играть «в долгую» и предлагали Евросоюзу компромиссы по поводу экономических отношений ЕС – Украина, но в Брюсселе такие переговоры с третьими странами отвергали в принципе. Дипломатия оказалась невостребованной, и дальнейший ход событий определялся динамикой противостояния в Киеве в ее открытой и скрытой от внешних наблюдателей частях.
Явная неспособность Евросоюза управлять ситуацией вывела на первый план Соединенные Штаты. В условиях, когда Украина не относилась к числу приоритетов внешней политики Вашингтона, а приоритетность отношений с Россией была сильно понижена, украинское направление оказалось отданным в руки чиновников второго и третьего уровней, получивших возможность творить здесь историю, руководствуясь собственным видением и соображениями.
В Москве выход американцев из тени стал моментом окончательного раскрытия карт. США, посчитали здесь, пересекли «красную линию», подготовив очередную «цветную революцию», спровоцировав кровопролитие и удержав украинскую власть от наведения порядка, а затем заставили Януковича подписать капитуляцию и бежать из Киева. Отстранив незадачливых европейских союзников, США назначили новое правительство в Киеве и, как полагали в Москве, готовились поддержать его не только политически, но и демонстрацией военной силы.
Путин отдал приказ о начале Крымской операции. После этого период попыток евроатлантической интеграции России окончательно стал достоянием истории. Парадоксальным образом одновременно ею стала и евразийская альтернатива западной интеграции.
Путин отдал приказ о начале Крымской операции. После этого период попыток евроатлантической интеграции России окончательно стал достоянием истории. Парадоксальным образом одновременно ею стала и евразийская альтернатива западной интеграции.
Почему не состоялась евразийская альтернатива?
Ирония истории заключается в том, что именно Россия – собирательница земель – сыграла решающую роль в роспуске Советского Союза. Отчасти это было связано с политической стратегией руководства РСФСР, боровшегося с союзными властями, отчасти явилось следствием «усталости от имперского бремени», которое выражалось в перераспределении ресурсов от русских областей национальным окраинам и пренебрежении к русскому ядру многонационального государства. Помимо этого было широко распространено представление о том, что, даже став формально независимыми, окраинные провинции будут по-прежнему зависеть от России и тяготеть к ней.
В течение первых десяти-двенадцати лет после роспуска СССР Москва, несмотря на официальные декларации, рассматривала Содружество Независимых Государств (СНГ) как второстепенное внешнеполитическое направление. Функция СНГ, казалось, состояла в том, чтобы быть комфортным внешним окружением РФ. У России не было ни необходимых ресурсов, ни достаточно сильного желания для реальной интеграции новых государств. Лишь с Белоруссией удалось существенно продвинуться, создав вначале (1996) сообщество, а затем (1999) и Союзное государство. Вдобавок к этому Россия реформировала Договор о коллективной безопасности от 1992 года в реальную военную организацию (1999). Идея президента Казахстана Нурсултана Назарбаева о «Евразийском союзе» (1994) надолго повисла в воздухе.
Для новых государств СНГ было также не формой интеграции, а, напротив, формой цивилизованного развода с бывшей метрополией – Москвой. Главной задачей бывших республиканских элит 1990-х годов стало создание и упрочение новой государственности, отстаивание своей независимости (прежде всего в отношениях с Россией). Интеграционная риторика, которая нередко звучала в этот период из уст руководителей новых государств, была предназначена в большей степени для того, чтобы понравиться Москве и в обмен на это получить от РФ реальные уступки, главным образом льготные цены на энергоносители.
Первые попытки подлинной интеграции в Евразии относятся к началу 2000-х годов. В 2003 году Путин выдвинул проект Единого экономического пространства (ЕЭП) РФ, Украины, Казахстана и Белоруссии. Фактически это был проект «обустройства России» в пределах географического контура, очерченного Александром Солженицыным в его известной статье 1990 года[57]. Москву ждало разочарование. Украина при трех президентах – Леониде Кучме, Викторе Ющенко и Викторе Януковиче – проявила заинтересованность лишь в льготном доступе на евразийский рынок, но не в интеграции в единое экономическое пространство. После «оранжевой революции» 2004 года Украина прекратила участие в обсуждении членства в ЕЭП. Оставшаяся «тройка» продолжила работу над проектом без Киева.
Однако и те страны, которые сформировали интеграционное ядро ТС – ЕАЭС, сразу же дали понять, что готовы участвовать лишь в экономическом объединении, но не в геополитическом или геостратегическом проекте. Отвечая на вопрос журналиста о перспективах Белоруссии до 2030 года, президент Александр Лукашенко ответил, что он видит свою страну «государством; независимым государством; государством, не подвластным никому»[58]. Аналогичных взглядов придерживался и президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. В Армении и Киргизии существовали серьезные сомнения относительно целесообразности интеграции с Россией. Все эти ограничения и сомнения совершенно естественны, ведь для Армении и Белоруссии, Казахстана и Киргизии независимость – это прежде всего независимость от России.
«Второе дыхание» евразийский интеграционный проект обрел в разгар глобального кризиса. Кризис заставил тогда многих обратить внимание на региональные формы интеграции. В 2009 году Путин, будучи главой правительства, форсировал процесс создания Таможенного союза в составе Белоруссии (9 млн жителей), Казахстана (16 млн) и РФ (142 млн). В 2012 году ТС официально стал Единым экономическим пространством трех стран.
Готовясь к своему третьему президентскому сроку, Владимир Путин, начиная с осени 2011 года, выступил с серией программных статей, в которых евразийская интеграция (не только экономическая, но политическая и военная) была фактически обозначена в качестве главного внешнеполитического проекта России[59].
С точки зрения Путина и его главного помощника в деле евразийской интеграции Сергея Глазьева, этому проекту требовалась «критическая масса» – единый рынок численностью в 200 млн потребителей. Для решения этой проблемы Москва предприняла новую попытку привлечь Украину (45 млн жителей) к евразийскому проекту. Избрание четвертым президентом Украины в 2010 году Виктора Януковича на смену прозападному политику Виктору Ющенко, казалось, создавало предпосылки для этого.
Янукович немедленно отозвал просьбу о вступлении Украины в НАТО и провел через Верховную раду закон о внеблоковом статусе Украины. Антироссийские тенденции в политике официального Киева были приглушены, русский язык в соответствии с новым законом получил статус регионального в ряде областей Украины. В то же время экономического сближения Украины с Россией при Януковиче не произошло. Киев был готов лишь к сотрудничеству с ТС/ЕЭП, но не к интеграции с РФ и ее партнерами. Движимый семейными и клановыми интересами, четвертый президент Украины собирался маневрировать между Россией и Западом.
С точки зрения Кремля, это была межеумочная позиция. Выступая на Валдайском форуме в сентябре 2013 года, Путин рисовал картину мира, структурированного вокруг крупных цивилизационных проектов, которые одновременно являлись бы геополитическими и геоэкономическими конструкциями. В этой картине «Русский мир» выступал как единый российско-украинско-белорусско-евразийский блок, соприкасавшийся с Евросоюзом на западе, Китаем на востоке и мусульманским Ближним и Средним Востоком на юге. Путин говорил о русских и украинцах как о едином народе[60].
Москва приложила много усилий для того, чтобы ясно и доходчиво показать Януковичу, что в его интересах и интересах Украины – курс на сближение и интеграцию с Россией и ее партнерами по Таможенному союзу и Единому экономическому пространству. Украине тем самым был бы фактически гарантирован огромный рынок почти в границах бывшего СССР. В рамках Евразийского союза Украина заняла бы самое важное положение после России. Москва также была готова помочь Украине решить ее сложные финансовые, экономические и социальные проблемы. С 2012 года Путин, для которого приоритетность евразийской интеграции стала безусловной, был готов создать российско-украинский союз на самых выгодных для Киева условиях.
Одновременно Европейский союз вел дело к оформлению первых результатов «Восточного партнерства» – соглашений об ассоциации с партнерами, а также договоренностей о свободной торговле с ними. Речь шла о сравнительно скромных проектах, открывавших, однако, путь к включению ассоциированных стран в западное сообщество. Проект «Восточного партнерства», таким образом, являлся прямым конкурентом интеграционных планов РФ. Кроме того, он отражался на давно сложившихся экономических отношениях Украины и России, между которыми с 1990-х годов действовал режим свободной торговли в рамках СНГ.
Москва в этой ситуации предпочла проявить гибкость. Ее предложения о трехсторонних переговорах с участием ЕС и Украины о будущих торгово-экономических отношениях между ними были, однако, отвергнуты Брюсселем как неприемлемое вмешательство в компетенцию двух участников – Украины и самого ЕС. Это был принципиальный момент. В Европе, как и в США, отказывались признавать какое-либо право России на обсуждение характера и форм отношений между бывшими советскими республиками и странами Запада. Киев по привычке маневрировал между Брюсселем и Москвой, не обозначая своих долгосрочных приоритетов.
В ответ Москва решила продемонстрировать Киеву, какие последствия имело бы принятие Украиной европейских условий без согласования с Россией. Вслед за «пряником» заманчивых предложений в плане интеграции РФ продемонстрировала Украине «кнут» таможенных и иных экономических ограничений. Киев, со своей стороны, решился на рискованный маневр.
В конце осени 2013 года президент Янукович отложил подписание соглашения об ассоциации с ЕС. Результатом стали уличные протесты со стороны тех, кто связывал европейский выбор Украины с надеждой обуздать коррупцию и обеспечить гражданам страны достойную жизнь. Милиция попыталась разогнать Майдан, но безуспешно. Казалось, Янукович ставил себя в положение, из которого был только один выход – согласие на интеграцию с Россией. В декабре 2013 года украинский президент договорился о кредите со стороны РФ на сумму 15 млрд долларов.