В условиях невыполнения элитой своих главных функций – общественного лидерства – российское общество остается еще во многом атомизированным, малосвязанным по горизонтали. Модель современной политической нации – сообщества граждан, постоянных жителей определенной территории, объединенных общим делом (res publica) и готовых участвовать в осуществлении власти на этой территории (демократия), – остается всего лишь умозрительным ориентиром для России.
В этих условиях в сознании россиян до сих пор преобладает сталинское понимание нации, основанное на формуле единства территории, языка и культуры. Реалии XXI века требуют расширения этого понимания не только в сторону гражданственности и демократии, но и активной интеграции в рамках современной иммиграционной политики. Российской Федерации не нужны новые территории, но остро нужны люди, способные и готовые участвовать в обустройстве огромной территории самой России. Главным ресурсом иммиграционной политики РФ являются русские в странах СНГ, вторым по значению – другие выходцы из постсоветских государств.
Возможность, но вместе с тем и проблему представляют иммигранты из стран Азии. Открытость Востоку, расширение экономических связей с Китаем и другими странами, потребности развития российского Дальнего Востока и Сибири создают стимул для привлечения иностранной рабочей силы. Российским властям, однако, предстоит поддерживать баланс между выходцами из различных азиатских стран, особенно в приграничных регионах, и выработать действенную стратегию адаптации и ассимиляции новых жителей и будущих граждан Российской Федерации.
Необходимость строительства современной политической нации требует наличия активной и творческой национальной элиты. По традиции, заложенной Петром I, российская элита прежде всего служила государству. Со времен Екатерины II дворяне получили право не служить, но служение государству все равно оставалось доминирующей функцией элиты. В советский период государство стало всеохватным, и не служить ему было невозможно. В 1990-х годах этот принцип был нарушен. Элита освободилась не только от государства, но и в значительной степени от общества, от страны.
Проблема национализации российской элиты очевидно стоит на повестке дня. Речь идет не о подчинении элиты государству или о новом закабалении ее Кремлем, а об ориентации элиты на общенациональные цели и задачи, в формулировании которых она призвана играть ведущую роль и за решение которых она же должна нести основную ответственность. Такое изменение положения и функций элиты означал бы фундаментальный сдвиг, позволяющий стране начать движение вперед.
Президент Путин в 2012 году начал серию мероприятий по ограничению и упорядочению связей элиты с заграницей – от запрета чиновникам и депутатам иметь счета в зарубежных банках и обязательного декларирования зарубежной собственности до запрета представителям отдельных профессий (например, сотрудникам правоохранительных органов) выезжать за границу. Эти меры дали власти возможность усилить контроль над бюрократией, но принципиально ситуацию не изменили. Задача состоит в том, чтобы от национализации как дисциплинарной меры в отношении существующих элит и частичной смены их перейти к формированию подлинно национальной элиты, основанной на принципах общественного служения и меритократии, но не замыкающейся в национальной скорлупе, а открытой глобальному миру.
После десятилетия перемен (1990-е годы) и периода стабилизации и обогащения (2000-е годы) Россия вступила в период подъема национализма (это слово здесь и дальше употребляется в нейтральном значении, без пафоса, явственно слышимого в слове «патриотизм», но и без осуждения, которого заслуживают крайние формы национализма). Проблема не в том, чтобы ограничить влияние национализма в современной России, а в том, как направить национальное чувство и национальную энергию в конструктивное, общественно полезное русло.
Россия на современном этапе испытывает острую потребность в созидательном национализме, вписанном в глобальный контекст. Фактически речь идет о национализме просвещенного действия, сосредоточенного на развитии России – в первую очередь ее экономики, науки и техники, общественных и политических институтов, и отвергающего самоизоляцию страны, ее противопоставление другим странам и высокомерное или враждебное отношение к другим нациям. Магистральное направление общенационального действия, таким образом, – это комплексная модернизация страны.
Общая историческая платформа
Модернизация предполагает устремленность в будущее. Национальное объединение ради будущего, однако, требует минимального базового консенсуса в отношении к отечественной истории. Разумеется, речь здесь идет не об истории в строгом научном смысле слова, а о руководящих принципах и ценностях современного общества, иллюстрируемых с помощью исторического материала. В основе такого подхода должно лежать восприятие отечественной истории как неразрывного целого, без купюр, понимание причин и следствий исторических событий и отказ от одностороннего идеологизированного подхода (не важно какого – коммунистического, имперского, либерального и т. п.).
Для отношений с Западом и странами СНГ наибольшее значение имеет наше отношение к истории советского периода. Здесь наиболее серьезными болевыми точками являются:
● советско-германский пакт 1939 года и раздел Восточной Европы, включая аннексию Прибалтики;
● советско-финская «зимняя» война 1939–1940 годов;
● массовые убийства польских граждан в Катыни и других местах, совершенные в 1940 году НКВД по приказу Сталина;
● военные интервенции СССР в Венгрии в 1956-м и в Чехословакии в 1968 году;
● война в Афганистане 1979–1989 годов.
Еще последнее советское руководство во главе с Горбачевым осудило некоторые из этих действий как противоречащие международному праву или нормам общечеловеческой морали. Эта оценка была впоследствии подтверждена всеми президентами Российской Федерации. В частности, Владимир Путин однозначно назвал катынские убийства преступлением, совершенным сталинским режимом. В 2010 году совместная поездка в Катынь премьеров России и Польши должна была стимулировать историческое примирение двух стран.
В последнее время в России стала набирать силу «ревизионистская» тенденция, которая фактически стремится оправдать преступления или неправовые действия прошлого существовавшими тогда обстоятельствами, преобладавшей в те годы международной практикой, ссылками на то, что некоторые жертвы сталинских действий сами были, мягко говоря, небезупречны и т. д. Такой ревизионизм вреден и опасен с двух точек зрения: внутри страны он ведет к моральному релятивизму, размыванию базовых понятий «хорошо» и «плохо», а во внешнем окружении укрепляет недоверие к России, усиливает подозрительность по отношению к намерениям Москвы.
Глубокими историческими исследованиями должны заниматься ученые, и долг правительств – помочь специалистам разобраться в событиях прошлого (например, открывая государственные архивы). В то же время не может быть никаких сомнений в том, что убийствам граждан, вооруженным нападениям и военным интервенциям не может быть никакого оправдания. Необходимо твердо усвоить: речь здесь идет не об истории, а о настоящем и будущем, о моральных принципах нынешних творцов политики. Признание преступлений преступлениями нужно не столько для потомков репрессированных, сколько для граждан страны, от имени которой (пусть под другим названием) совершались эти преступления.
Осуждение темных страниц советского прошлого не должно, однако, вести к формированию у россиян комплекса вины за прошлое. У России, которая в советский период внесла решающий вклад в Победу над нацистской Германией, нет оснований для того, чтобы принимать позу вечно кающегося. Российская империя была не более жестокой и кровавой, чем Британская или Французская; царский режим угнетал великороссов не меньше, чем поляков или финнов; Голодомор был преступлением советского режима, но на классовой, а не на этнической почве, и пострадали от него не только украинцы; «ужасы советской оккупации» Германии не идут в сравнение с атомными бомбардировками Японии или авиационными ударами по немецким городам и т. д.
Самой России также совершенно не обязательно изображать жертву. Это не в характере русского народа, который сам обычно справлялся со своими проблемами, включая массированные вторжения иностранных армий, не рассчитывая на помощь извне. Жертвенность, напротив, взывает не только к сочувствию, но и к помощи со стороны сильных держав, обещая взамен лояльность и дружбу. Такой потребности у России никогда не было и не должно появиться впредь.
Российской Федерации, однако, приходится иметь дело с бывшими жертвами действий ее исторических предшественников. Добиться исторического примирения с соседями – важная задача российской внешней политики. В новейший период отечественной истории ее всерьез пытались решить вместе с Польшей, и достигли некоторого продвижения на этом пути. Помимо упомянутого уже совместного визита глав правительств в Катынь была создана совместная группа по трудным вопросам современной истории, профессиональные историки России и Польши подготовили совместный учебник. В 2011 году состоялся исторический визит Патриарха всея Руси Кирилла в Польшу.
С началом украинского кризиса этот процесс остановился, а его плоды были во многом перечеркнуты новыми-старыми страхами и фобиями. Обострилось недоверие к Российской Федерации в Прибалтике, а также – впервые за семьдесят лет – в Финляндии, которую после Второй мировой войны в Москве представляли как пример добрососедства и взаимного доверия. Резко ухудшилось взаимное восприятие россиян и немцев, делающее отношения РФ и ФРГ – одну из основ современной общеевропейской стабильности – не только более прохладными, но и менее устойчивыми.
России и до украинского кризиса постоянно приходилось иметь дело со стойким недоверием к себе, даже с враждебностью, подкрепляемой историческим материалом. «Антиимперский» элемент в отношении Запада к России всегда был важнее идеологического. Он возник задолго до Октябрьской революции, существовал во время холодной войны и остался после ее окончания. В своем отношении к России – соответственно царской и советской – такие фигуры, как Фридрих Энгельс и Джон Фостер Даллес, не столь далеки друг от друга. Учитывая, однако, характер Российской империи и Советского Союза, провести четкую грань между «антиимпериализмом» Запада и его настороженным отношением к России как таковой трудно либо невозможно.
В идеале, вероятно, Запад после 1991 года желал бы полной смены российской идентичности, как это произошло после окончания Второй мировой войны в Германии. Такая смена идентичности означала бы прежде всего однозначную оценку всего советского периода отечественной истории как преступного и бесчеловечного. Коммунизм должен был быть юридически приравнен к нацизму, политика сталинского СССР – к действиям гитлеровской Германии. Коммунистическая партия и советские карательные органы были бы признаны преступными организациями, а их руководящие кадры подверглись бы люстрации и уголовному преследованию.
Россия должна была бы постоянно каяться за преступления СССР, как это до сих пор приходится делать нынешней Германии. На ней навсегда остался бы груз исторической вины, который мог бы быть актуализирован в любой нужный момент. Не избежал бы негативных оценок и царский период истории: моральная ответственность за насилие, проявленное империей по отношению к соседям (например, полякам), возлагалась бы на Российскую Федерацию. Для Российской Федерации, однако, такой подход является абсолютно неприемлемым. Ее элита настаивает на самостоятельной оценке отечественной истории и обладает собственным взглядом на всемирную историю.
Здесь для РФ принципиальное значение имеет история Второй мировой войны. Великая Отечественная, т. е. борьба советского народа против гитлеровской агрессии, до сих пор является важнейшим фактором общенационального единства. Война сплотила нацию, а Победа в ней создала сверхдержаву, укрепив в ней одновременно еще на несколько десятилетий коммунистический режим. Со временем память о войне превратилась в своего рода светскую религию, символ веры в свою страну, мощный ресурс политической мобилизации, к которому прибегали все правители России – от Сталина до Путина.
В международном плане Москва и сегодня позиционирует себя как наследница победителей фашизма во Второй мировой войне. Большинство россиян, вероятно, расценивают Победу 1945 года как самый большой позитивный вклад их страны и народа во всемирную историю. Попытки умалить этот вклад или поставить под сомнение решающую роль СССР во Второй мировой войне, особенно активные в период после окончания холодной войны, являются примером предвзятости или недружественного отношения к сегодняшней России. В то же время самим россиянам нельзя игнорировать тот факт, что в странах Восточной Европы после их освобождения Красной армией от фашизма немедленно последовала коммунизация, фактическое лишение их международной субъектности.
Со своей стороны, Россия критикует своих сегодняшних международных оппонентов – прежде всего правительства прибалтийских стран, Украины и Молдавии – за то, что они опираются на традицию борьбы за независимость, восходящую к участию местных националистов в войне против Красной армии на стороне Гитлера. Запад еще в годы холодной войны прагматично использовал эти антисоветские силы для противоборства с СССР, а после его распада увидел в восточноевропейских националистах фактических союзников в усилиях по недопущению воссоздания евразийского центра силы во главе с РФ. Здесь тоже не должно быть умолчаний. Сотрудничество с Гитлером по каким бы то ни было причинам не может быть оправдано. (Это также относится к Мюнхенскому сговору 1938 года и пакту Молотова – Риббентропа 1939-го.)
Сейчас наиболее острое противостояние по этим вопросам происходит на Украине, в странах Балтии, в Молдавии – территориях, где значительную часть населения составляют этнические русские или люди, живущие в мире русской культуры – «Русском мире», как его называют в Кремле и в Московском патриархате.
«Русский мир»
В 2014 году идея «Русского мира» была безумно и бездумно брошена в топку конфликта в Донбассе. На фоне присоединения Крыма и образования «народных республик» в Донецке и Луганске выдвижение Кремлем тезиса о единстве территорий, объединенных русским языком и православием, привело не к сплочению близкородственных народов и стран вокруг России, а к дистанцированию от РФ даже ее ближайших партнеров и союзников, таких как Белоруссия и Казахстан. Тем не менее реальный «Русский мир» не сгорел. Он продолжает существовать, поскольку опирается на целый ряд демографических, языковых, культурных и исторических факторов.
Роспуск Советского Союза оставил свыше 25 млн этнических русских за пределами границ Российской Федерации. Русские составляли значительную часть населения Украины, Казахстана, Латвии, Эстонии, Литвы, Молдавии и других бывших республик СССР. За прошедшие почти четверть века ситуация существенно изменилась в результате массовой реэмиграции из стран Средней Азии и Закавказья, но в других регионах (на Украине, в Прибалтике) осталась примерно той же, что и прежде.
Лишь меньшинство русских захотели или смогли приобрести гражданство Российской Федерации. В основном они влились в корпус граждан стран проживания. В Эстонии и Латвии интеграция затруднена прохождением языковых и прочих тестов. Ассимиляция русских, однако, происходит медленно. Они сохраняют свой язык, культуру, традиции – как правило, в их «советском» варианте. Зарубежные русские в СНГ совершенно не обязательно ассоциируют себя с Российской Федерацией, но для них Россия – родина их культуры, к тому же географически близкая. Они могут быть ресурсом российской внешней политики, но не автоматически и далеко не во всех случаях.
Помимо тех, кого Российская Федерация в 1991 году оставила за новыми государственными границами, несколько миллионов русских или русскоязычных граждан бывшего Советского Союза эмигрировали в дальнее зарубежье – в Израиль, Германию, США. Они составляют значительный процент населения еврейского государства, их присутствие заметно в крупных немецких городах, таких как Берлин или Мюнхен, и в некоторых районах США. Эти люди гораздо дальше – не только географически, но и ментально – от России (главным образом потому, что вырвались из «постсоветской орбиты»), но они, тем не менее, сохраняют некоторый интерес к стране, где родились и выросли.
В принципе, все эти разнородные группы населения могут быть объектом и субъектом российской «мягкой силы», если бы существовала какая-то концепция и стратегия формирования и использования такой силы. Задача подобной стратегии заключалась бы не в расширении сферы геополитического влияния Российского государства, тем более приращении его новыми областями, а в увеличении силы международного притяжения России как страны и общества.
Даже несмотря на компрометацию идеи «Русского мира» в ходе украинского кризиса, потеряно далеко не все. Пример Украины демонстрирует значение экономических связей соседних государств с РФ. Русский язык, на котором общается губернатор Одесской области Михаил Саакашвили с местным населением, остается языком межнационального общения во многих странах на западных и южных границах РФ. Россия все еще располагает крупным образовательным и научно-техническим потенциалом. Российская культура – как классическая и «высокая», так и современная, в т. ч. массовая, – обладает притягательной силой.