— Павлик… он такой хороший! Ты, наверное, знаешь, что я совершенно одна на этом свете. Родители погибли при пожаре. С братом разлучили в детстве. Только-только мы встретились, как произошла эта ужасная трагедия…
— А это не ты его?.. — брякнул Тимоха и, увидев, как исказилось от затаенной боли Женькино лицо, попытался исправить положение: — Ты извини, болтают…
— Если честно, то я и сама толком ничего не понимаю, — глухо пробормотала Женька, седлая стул, на котором до этого раскачивался Тимоха. — Я спала в ту ночь… Очнулась, будто от толчка. В руке нож, весь в крови, стою в луже воды. Я опустила глаза вниз, а там…
От тяжелых воспоминаний в глазах закипели непрошеные слезы. Страшная картина изуродованного тела брата так явственно вдруг всплыла в памяти, что к горлу подкатила тошнота.
— Потом закричала Вика, страшно так, протяжно… — всхлипнула Женька после паузы. — И все!.. Больше я ничего не помню!..
— А кто такая Вика? — заинтересовался Тимоха.
— Это жена Антона. Вернее, теперь уже вдова.
— Она что же, дома была все это время?
— Да нет, она была на работе. Должна была вернуться в час. Наверное, пришла и все это увидела. Не знаю я ничего. Соседка говорит, что в тот вечер к Антону приходила женщина. Чем больше я обо всем этом думаю, тем меньше понимаю. Все перепуталось в голове…
Тимоха походил по комнате, рука его вновь потянулась к сигарете.
— Запутанно все, — пробормотал он, прикуривая. — Ты ведь еще бродишь во сне по ночам, ведь так?
Женька молча кивнула.
— Огня боишься… Пашка сказал, что к газу боишься подходить, камин разжечь не разрешила. Правда?!
— Да, — вздохнув, ответила Женька. — В детстве от пионерского костра бежала как черт от ладана.
— Ребятня наверняка потешалась, — хмыкнул Тимоха, стряхивая пепел в раковину.
— Да. Потешались… — В памяти вновь всплыло ухмыляющееся Ларискино лицо.
Устало прикрыв глаза ладонью, Женька подавила невольную зевоту и виновато пробормотала:
— Извини, устала я… Пашу, наверное, не дождусь. Он говорил, что у него проблемы…
— Да проблемы, скорее, не у него… — хмыкнул Тимоха, мрачнея лицом. — Скажем, расхождение во взглядах или непонимание позиций друг друга. Ладно, идем, покажу, где спать будешь…
Пройдя за парнем по комнатам, Женька вновь подивилась аккуратности хозяина. Каждая вещь знала свое место. Роскоши, правда, как в квартире Павла, здесь не наблюдалось, но и нищетой не веяло. Убранство комнат составляла добротная стильная мебель. Единственной вещью, выбивающейся из общей картины, были старинные напольные часы. Огромный медный маятник медленно раскачивался из стороны в сторону, отсчитывая отмеренный жизнью путь.
Тимоха, заметив неподдельный интерес Женьки к старинной вещи, благоговейно произнес:
— Семнадцатый век… От прапра… не знаю, какого родственника достались.
— Красиво, — печально обронила девушка, вспомнив о единственной вещице, доставшейся ей от родителей — керамическая игрушка, с которой маленькая девочка всегда засыпала, зажав ее в руке.
— Идем, — тронул Женьку парень за плечо. — Отдыхать нужно…
Комната, которую ей выделил Тимоха, мало чем отличалась от остальных. Белые стены, сероватые жалюзи на окнах, пара шкафов-купе да огромная двуспальная кровать, накрытая пушистым темным пледом. Пожелав ей спокойной ночи и бросив на кровать спальный комплект с полотенцем, Тимоха скрылся за дверью.
— Спокойной ночи, — рассеянно пробормотала ему вслед Женька, устало опускаясь на единственный стул у окна.
Непогода на улице принялась сыпать мокрыми хлопьями снега. Голые ветви деревьев неистово метались в круговерти разыгравшейся бури.
Девушка с тоской смотрела в опустевший сад. В сгущающихся сумерках черные контуры яблонь, стонущих от сильных порывов ветра, показались ей настолько жуткими, что она поспешила опустить жалюзи и отойти в глубь комнаты.
Именно в этот момент одно из мрачных очертаний вдруг приобрело силуэт человеческой фигуры и, крадучись, двинулось к дому.
Вдоволь наплескавшись в ванне, Женька завернулась в теплый махровый халат. Такого же, как убранство комнаты, бело-серого цвета, он окутал ее тело приятным теплом. Высоко взбив подушки, девушка улеглась на кровать.
Несмотря на сильное волнение нескольких последних дней, усталость налила свинцом ее веки, и она начала дремать. Сон мягкими волнами накатывал на нее, делая ее тело мягким и безвольным.
Неожиданно в ее расслабленное сознание вторглось что-то постороннее. Женька встрепенулась, заморгала глазами и немного приподнялась на локтях. Она могла поклясться, что слышала звук треснувшего стекла.
Кругом было тихо…
Она вздохнула с облегчением, вновь упала на подушки и, зарывшись в них лицом, наконец уснула.
Тимохе за стеной не спалось. Гнетущее чувство тревоги зародилось в нем еще до полудня. Он пытался затолкать его поглубже, занимаясь текущими делами, но оно вновь и вновь поднималось из глубин души и сжимало сердце тоскливым предчувствием.
Девчонка, которую привез его дружок, добавила ему беспокойства. Мало того, что она подозревалась в зверском убийстве своего брата (этим его удивить было трудно), так она еще оказалась несостоявшейся пассией их заклятого врага. И, по его сведениям, Лаврентий сейчас ее искал.
Долго разглядывая ее во время ужина, Тимоха силился понять интерес двух таких разных мужчин к этой девушке. Силился и не мог. В его вкусе всегда были грудастые длинноногие блондиночки. Как вон Лялька, например.
Вспомнив ее, Тимоха протяжно вздохнул. Лялька была его давней и единственной любовью. По иронии судьбы она выбрала его лучшего друга. Но не портить же с ним отношения из-за бабы.
Тимоха отчаянно принялся искать себе похожую, перепробовав не один десяток натуральных и крашеных, но никто не мог сравниться с Лялькой. Лишь ее голос, который, кстати сказать, Пашка называл прокуренным, звучал у него в ушах, лишь ее улыбку он видел всякий раз, когда обнимал другую…
А сейчас, когда она лежит в больнице и Пашка строго-настрого запретил к ней приближаться, Тимоха чувствовал себя последним дерьмом.
Конечно, несмотря на запрет, он послал к ней надежную девчонку передать фрукты, цветы и все такое…
Была у него такая на примете.
Выросли они в одном дворе. Вместе с ней и Пашкой они в детстве доставили немало неприятностей соседям. Маленького роста, неприметной внешности, она обладала уникальной способностью проникать туда, куда простым смертным доступ был заказан.
Тимоха вспомнил, как, прибежав к нему однажды с работы, она с лихорадочным блеском в глазах поведала о темных делишках ее прямого руководства.
— Ты представь, — шептала она, наклонясь к самому его уху. — Меня там никто не видит, а они у меня все как на ладони! Ты хоть знаешь, что из этого можно извлечь?!
Тимоха знал… Поэтому, невзирая на Пашкин запрет, поддержал ее идею. Она все сделала как надо. Впрочем, так происходило всегда. Положиться на нее можно было в любой ситуации.
Мысли его вновь вернулись к Ляльке. Желание увидеть ее становилось с каждым днем все сильнее.
«Завтра же навещу!» — упрямо решил про себя Тимоха и, воткнув в уши стереонаушники, включил магнитофон.
«Владимирский централ — ветер Северный!» — тоскливо взвыл любимый певец, понемногу расслабляя его напряженные нервы.
Тимоха снова вздохнул и прикрыл глаза.
Именно в этот момент дверь в комнату тихонько приоткрылась и оттуда, сверкая белками глаз, на него двинулась человеческая фигура, закутанная в черное.
Неизвестно, что за седьмое чувство заставило парня приоткрыть глаза. Он резко вскинулся, но драгоценное время было упущено. Последнее, что он увидел, — это лезвие ножа, блеснувшее в свете настольной лампы, и тут же все окутал мрак…
Женьке снилось что-то хорошее…
Улыбаясь во сне, она широко раскинулась на кровати. Поэтому, когда грубый пинок свалил ее на пол, она недоуменно захлопала глазами.
— Ты что наделала, курва?! — Павел навис над перепуганной насмерть девушкой. — Что ты наделала?!
Сильная пощечина отбросила Женьку к стене. В ушах у нее зазвенело, перед глазами поплыли разноцветные круги, но она все же успела заметить, что руки у Павла в крови.
— Убью!!! — вновь взревел он и двинулся на нее, потрясая окровавленными кулаками.
— Я ничего… — попыталась объяснить она, но вновь была сбита с ног ударом в висок.
Павел бил ее долго. Женька не сказала бы, что очень сильно, в ее жизни ей доставалось и похлеще, но с сознанием дела и основательно.
Вконец вымотавшись, он сел на пол, обхватил голову руками и… зарыдал.
— Сука! — выдохнул он через несколько минут. — Он мне был братом, понимаешь!..
Ничего не понимающая Женька приподнялась по стене и, с трудом переставляя ноги, двинулась в ванную. Открыв кран, она сунула ноющую от ударов голову под струю холодной воды и попыталась привести свои мысли в порядок.
Ничего не понимающая Женька приподнялась по стене и, с трудом переставляя ноги, двинулась в ванную. Открыв кран, она сунула ноющую от ударов голову под струю холодной воды и попыталась привести свои мысли в порядок.
Случилось что-то страшное…
Это она поняла по его окровавленным рукам и по бурым пятнам на брюках. Припоминая все его полуфразы, которые он выкрикивал, нанося ей удар за ударом, Женька догадалась — что-то случилось с Тимохой.
Додумать она не успела. Сильная рука схватила ее за волосы и, выдернув из-под спасательной струи воды, вновь швырнула на стену.
— Скажи мне, дрянь! Зачем ты это сделала?! — Павел смотрел на нее покрасневшими от слез глазами, и желание убить все отчетливее читалось в его взгляде.
— Павлик! — прорыдала Женька, протягивая разбитые руки в его сторону. — Объясни мне, пожалуйста, что случилось?! Я ничего не понимаю!..
— Ах, ты не понимаешь!!! — Он шагнул к ней и, схватив ее за шиворот, почти волоком потащил куда-то. — Сейчас ты сразу все увидишь и все поймешь!!!
Но то, что увидела Женька в следующий момент, превзошло все самые страшные ее предположения.
На залитом кровью, белоснежном когда-то диване с искаженным смертью лицом лежал Тимоха…
Все тело его было покрыто глубокими ножевыми ранами. Орудие убийства валялось тут же под банкетным столиком с налипшими сгустками крови и еще чего-то темного, что могло быть частичками изрезанного Тимохиного свитера.
— Теперь поняла?! — зло прошипел ей в ухо Павел. — Ты так же освежевала своего брата?! Сука!!!
Он вновь сильно толкнул ее, отчего Женька, задев ногой за завернувшийся край ковра, споткнулась и упала прямо подле дивана.
Задыхаясь от ужаса, она подняла обезумевшие глаза и прямо перед собой увидела скрюченные, уже начавшие костенеть пальцы покойника.
— Я не… — замотала она отчаянно головой. — Я не…
Перед глазами у Женьки вдруг все поплыло, бессвязный лепет замер на ее губах. Тьма, окутавшая ее мозг, освободила ее от жуткой действительности…
Валек приподнял с нар стонущую от похмелья голову и ничего не понимающим взглядом огляделся по сторонам.
— О черт!!! — простонал он через минуту. — Этого еще не хватало!!!
Сосед с нижней койки недовольно заворочался и скрипучим голосом попросил его заткнуться.
— Да пошел ты!.. — огрызнулся Валек, сползая на пол. — Ничего не помню, хоть убей!..
— Сейчас они тебе напомнят, — погано захихикал другой задержанный, привставая и скаля в ухмылке беззубый рот. — Чего-чего, а это у них здорово получается. А за тобой надзор особый…
При последних словах Валек насторожился, но расспросить ехидного мужика ему не позволили. Дверь СИЗО широко распахнулась, и мент, заглянув из коридора, приказал ему двигать на выход.
— А че случилось-то, командир? — осклабился Валек, пытаясь казаться беззаботным. — Заплачу я за скандал, базара нет…
Мент смерил его тяжелым взглядом и, нацепив наручники, что опять показалось странным, повел по лестнице куда-то наверх.
Мысли в больной голове неприятно зашевелились. Валек попытался еще пару раз заговорить с молчаливым конвоиром, но тот, ткнув ему кулаком между лопаток, приказал молчать.
Кабинет, куда его ввели, мог принадлежать кому угодно. Вывеска на двери отсутствовала. Набор казенной мебели, состоящий из двух стульев и обшарпанного стола, о рангах хозяина также умалчивал.
Не сняв с Валька наручников, конвоир усадил его на стул посередине комнаты и застыл истуканом за спиной.
Потекли долгие минуты ожидания. Валек заметно нервничал. Перебрав в памяти все свои дела и делишки, он не нашел ни одного, из-за которого к нему могли прицепиться. Были, правда, две вылазки с Пашкой, но там, как всегда, все было чисто обставлено, так что за это он не волновался.
Течение его мыслей было прервано внезапным появлением третьего человека. Обойдя стороной задержанного, тот принялся в упор его разглядывать.
— Ну?! — через мгновение рыкнул вошедший. — Будешь говорить или как?..
— А че говорить-то, командир? — заерзал Валек, пытаясь получше разглядеть стоящего перед ним мужчину. — Я толком ничего и не помню. Перебрал малость, подрался, и все…
— Мне твои пьяные разборки знать ни к чему, — задумчиво произнес тот, тяжело опускаясь на стул, заботливо подставленный ему конвоиром. — У меня к тебе другие вопросы…
— Я всегда готов, — нервно улыбнулся Валек, облизав верхнюю губу. — Спрашивай, начальник…
— Готов, говоришь… — Мужчина тяжело шевельнулся на стуле, отчего тот жалобно заскрипел под весом его тела. — Тогда давай так: я развязываю тебе руки, даю бумагу, и ты мне пишешь все о Пашкиных делах… Когда, где, с кем и так далее… Ты все понял?!
— К-какого Пашки?.. — голос перестал слушаться Валька, и он мелко задрожал. — Ты о ком, командир?! Я никакого Пашку не…
Дослушать его не пожелали. По взмаху пухлой ладони на бедного Валька обрушилась целая серия отработанных точных ударов. Он упал со стула и, извиваясь огромным червем, принялся ловить ртом воздух.
— За что, командир?! — прохрипел он спустя какое-то время. — Я же ничего…
Команда повторилась…
Носок сапога замелькал перед носом Валька, заставив несчастного захлебнуться последними словами. Чувствуя, что рот его наполнился кровью и еще чем-то острым и инородным, он жалобно заскулил:
— За что?! Что я такого сделал?!
— Ты, Санек, поработай еще немного над парнем, — вставая, произнес задумчиво мужчина. — Отведи назад в камеру, пусть подумает. Как созреет, дай мне знать…
Поработал над Вальком мент основательно. Идти назад в камеру тот самостоятельно не смог. Поддерживая его под руки, два здоровенных сержанта сбросили его на нары и, сняв наручники, вышли.
— Суки! — протяжно прошептал Валек, с трудом перевернувшись на спину.
— А чего хотели-то?! — подсел сердобольный мужичок, незаметно пристраивая руку у Валька на бедре.
— Пошел ты, петушара! — рявкнул из последних сил Валек и закрыл глаза.
Мужичок обиженно засопел, но нарываться на неприятности не счел нужным, а отошел в сторонку и затих.
Спустя два часа им принесли обед.
Беззубый подошел к Вальку и застыл у того в изголовье. Затем, попыхтев, достал из кармана новую пачку сигарет и пристроил ему под подушкой.
— Чего тебе? — разлепил Валек разбитые губы.
— Сигарет тебе сестра с воли передала… Покури, легче будет… — с этими словами он отошел в дальний угол и принялся мыть заскорузлые руки.
Распечатав пачку, Валек выудил дрожащими пальцами сигарету и, пристроив ее в уголке рта, попросил огня. Кто-то чиркнул спичкой, и Валек, с наслаждением втянув в себя мягкий дымок, вновь откинулся на подушку.
Население камеры вовсю работало ложками, поглощая вегетарианский обед, предложенный заботливыми работниками местной точки общепита. Когда тарелки опустели и последние крошки хлеба были подобраны со стола, кто-то вдруг вспомнил, что лежащий на верхних нарах Валек так и не пообедал.
— Эй, слышь, пострадавший! — окликнул его мужичок с интересной сексуальной ориентацией. — Чего не хаваешь? Менты щас придут и все заберут…
Валек не отвечал…
Мужичок суетливо прошаркал к нарам и, внимательно вглядевшись в лежащего неподвижно парня, суеверно перекрестился.
— Чего там? — обернулись к нему от стола.
— Он это… того… — еще раз перекрестился тот. — Помер вроде как…
Все присутствующие, кто с любопытством, кто со страхом, застыли в немом созерцании.
Валек лежал, уставившись неподвижным взглядом в потолок. Рука с зажатой в ней сигаретой безвольно свисла с койки.
— Ментов звать надо, — прохрипел кто-то после паузы.
Те явились по первому зову. Затопав сапожищами по облезлым доскам, они сдернули тело парня с верхнего яруса нар и, уложив на серую простыню, почти бегом выволокли его из камеры.
Лаврентий буйствовал…
Сообщение о смерти Валька напрочь выбило почву у него из-под ног. Не то чтобы он возлагал на него большие надежды, но парню было кое-что известно, а это могло послужить хоть каким-то противовесом в борьбе с Павлом.
— Сука! — ревел он, двигаясь подобно тарану по служебному кабинету. — И здесь меня обошел!.. Что за баба сигареты принесла?! Почему не запомнили?!
Огромный рыхлый кулак раз за разом обрушивался на видавшую виды облупившуюся полировку стола. Вытянувшись в струну, молоденький прапорщик стоял не моргая. В таком гневе он видел своего шефа нечасто и по опыту знал, что буря скоро стихнет, а на смену ей придут хорошо продуманные указания.
Прапорщик не ошибся. Ухватившись рукой за сердце, Лаврентий остановился у стены и несколько минут задумчиво смотрел через мутное стекло на улицу.
Осенняя непогода, сыпавшая с вечера мокрым снегом, сменила гнев на милость и, слегка покачивая ветвями деревьев, решила побаловать последними теплыми лучами солнца.