– Лобанов подтвердил тот факт, что фонд «Эдельвейс» занимался незаконной продажей новорожденных детей за рубеж на органы. Более того, он предоставил в наше распоряжение расписки, выданные ему Аникеевой и Завладской после получения определенных денежных сумм. Они обе тоже дали показания, и их показания полностью совпадают с показаниями Лобанова. Единственное, что нам еще неизвестно, Альберт Николаевич, – Гуров криво усмехнулся. – Так это имена и фамилии тех людей, которые являлись вашими зарубежными партнерами. Так называемые заказчики. Но полагаю, что и за этим дело не станет. Обыск в стенах вашего фонда, который, кстати, и проводится сейчас, пока мы тут с вами мило беседуем, выявит все необходимые документы по этому вопросу. В самое ближайшее время дело будет передано в суд. Игра закончена, Альберт Николаевич.
Доронин нервно зевнул и тут же резко дернул под воротом рубашки тугой узел галстука. Он не мог поверить в реальность происходящего. Еще вчера все шло так гладко и благополучно, и тут... Да что там вчера? Все было нормально еще сегодня утром. Где же был допущен столь грубый прокол? Хотя какое значение это имело теперь для него лично. В глубине души Доронина теплилась одна-единственная надежда. Надежда на Ромашова. Не бросит же Валентин его в такой ситуации. Он должен что-то придумать, должен вытащить товарища. Над вопросом, как он это сделает, Альберт предпочитал не ломать голову.
– Если все закончено, то чего же тогда вы хотите от меня, полковник? – Доронин пропустил руки между колен, чтобы в глаза сыщику так явно не бросались его мелко подрагивающие пальцы.
Гуров пристроил сигарету на краешке пепельницы и взглянул на часы.
– Завладская, – негромко ответил он.
– А что «Завладская»? – живо вскинулся Доронин.
– Я расследую дело об угрозе убийства. – Гуров говорил жестко и отрывисто, словно вколачивал гвозди. – Юлия Завладская получила письмо, в котором сообщалось, что ее убьют сегодня ровно в семь часов вечера. Лобанов перед собственной смертью не успел сказать мне...
– Илья умер? – Доронин от неожиданности подпрыгнул на стуле. – Как? Почему?
– Он не оставил мне выбора. Хотя, как мне показалось, Илья Романович подсознательно сам искал смерти, – еще одна капля, подточившая моральный дух Альберта. Гуров давил на задержанного, подобно многотонному прессу. – Потому как шанс у него был, но, увы... Кстати, сейчас точно такой же шанс есть и у вас.
– В каком смысле? – Доронин отрывисто задышал. Отчаянная попытка взять себя в руки не увенчалась успехом. Голос его то и дело срывался на предательский фальцет. – Вы блефуете! Вы не можете просто так взять и убить меня. Вы же представитель закона...
– Для таких скотов, как ты, закона нет, – не сдержался Гуров.
Подхватив с пепельницы сигарету, полковник дважды глубоко затянулся, потом погасил ее и нарочито медленным ленивым движением потянулся к наплечной кобуре. Отстегнул ремешок, вынул «штайр» и положил его прямо перед собой на стол. Пальцы Гурова плотно сомкнулись на рукоятке. Ствол пистолета смотрел в живот нервно заерзавшего на стуле Доронина. Вид огнестрельного оружия в руках сыщика доконал его окончательно.
– Вы блефуете... – снова повторил он, но на этот раз в его интонации было еще меньше уверенности.
– До семи часов осталось совсем мало времени. Всего ничего, Альберт Николаевич. Может быть, в свете новых событий Завладская совсем и не импонирует мне как человек, и, по большому счету, мне все равно, убьют ее или она останется в живых, но я всегда завершаю то, за что берусь. И я никогда не блефую. Поэтому выбор у вас невелик. – Гуров пристально смотрел в глаза собеседнику. – Либо вы прямо сейчас говорите мне, кто, зачем, с какой целью и, главное, каким образом намеревался осуществить убийство Юлии Завладской, либо я приставлю «штайр» к вашей голове и спущу курок. Что я буду делать потом и как оправдаюсь – это уже мое личное дело. Но для вас ровным счетом ничего не изменится. Я понятно выражаюсь?
Доронин перестал ерзать. Теперь он сидел на стуле как пригвожденный, опасаясь сделать лишнее неверное движение, способное спровоцировать Гурова. Поведение полковника, его взгляд и те интонации, с которыми он говорил, заставили Альберта поверить в реальность озвученной угрозы. Опыта в общении с оперативными работниками ему явно недоставало, и на этом строился расчет Гурова.
– Итак? – поторопил задержанного полковник.
Лицо Доронина покрылось мертвенной бледностью.
– Послушайте, – заикаясь, произнес он. – Я не понимаю, о чем вы говорите. Богом клянусь! При чем тут Завладская? Никто не думал ее убивать. Никто не посылал ей никаких писем. Зачем? Признаюсь, Лобанов говорил мне, что в последнее время поведение Завладской стало вызывать у него подозрения. Я не очень-то вникал, если честно. – С каждым словом Доронин начинал говорить все быстрее и быстрее. – Завладская вроде бы наткнулась на какую-то статью, где говорилось о продаже детей на органы, и стала что-то подозревать. Как утверждал Илья, она не знала всей подоплеки дела, в котором была замешана. И он опасался, как бы заведующая не запаниковала... Они с Щетининым контролировали ее, но... Это все, что я знаю. Мы не писали писем, полковник, и мы не собирались... Да здесь какая-то ошибка. Поверьте мне.
Гуров не спешил убирать пальцы с рукоятки «штайра» и ничем не выдал своего внутреннего разочарования. Не нужно было быть гениальным психологом, чтобы понять, что Доронин сейчас не врет. Слишком он был напуган, и, по сравнению с тем, какой судебный процесс ждал в недалеком будущем этого человека, угроза неосуществленного убийства была бы для него каплей в море.
– Не стреляйте, полковник. – Доронин покосился на пистолет. – Я же клянусь вам... Конечно, я не могу поручиться за все действия Лобанова или Щетинина, которые они могли осуществлять за моей спиной, но в данном конкретном случае, мне кажется, что это и не их работа. Тут же нет никакого здравого смысла. Ну подумайте сами!
– Хорошо. – Гуров поднял пистолет со стола и всунул его обратно в кобуру. – Я полагаю, что наш разговор не закончен, Альберт Николаевич, а всего лишь отложен. Как и та шахматная партия. Не забывайте, что в обоих случаях вы находитесь в предматовой ситуации.
– Я это запомнил, полковник. – Доронин облегченно перевел дух.
В эту секунду ему почему-то даже тюремное заключение не казалось таким уж ужасным развитием событий, как новая возможная встреча с Гуровым. В полковнике было что-то пугающее, и Альберт мысленно проклинал ныне уже покойного Лобанова за то, что тот принял решение противостоять этому человеку. Лучше бы было его просто не трогать. Но прошлого не вернешь.
Гуров застегнул пиджак и поднялся из-за стола. Лицо у него было хмурым и задумчивым. До предполагаемого убийства Завладской оставалось около полутора часов, а его расследование по данному вопросу вдруг неожиданно зашло в тупик. А ведь полковник был уверен на девяносто девять процентов, что он находится на верном пути. Где же произошла роковая ошибка? Что он так опрометчиво упустил из виду? Доронин последовал его примеру и тоже встал на ноги. Пару минут мужчины, один крепкий и уверенный в себе, а другой тщедушный, несмотря на свою плотную комплекцию, и морально раздавленный, открыто смотрели в глаза друг другу.
Поединок с «Эдельвейсом» закончился для Гурова абсолютной победой. Но что дальше? Что он может успеть за оставшиеся полтора часа?
* * *Вторник. 17 часов 31 минута
– Я подозревала. – Завладская сцепила пальцы в замок и пропустила их между колен. – У меня были подозрения с самого начала. Как только Татьяна предложила мне заниматься этим. Но она, напротив, убеждала меня, что все в порядке, что все вполне законно... И даже больше, мы якобы занимаемся благородным делом. Вместо того чтобы отправлять детей в приюты, «Эдельвейс» подыскивал им благополучные семьи. И я поверила. Понимаешь, Стасик? Может быть, это только потому, что мне хотелось поверить? – Она вскинула голову.
Крячко пожал плечами.
– Может быть, – кратко произнес он.
На Юлю было жалко смотреть. Она была настолько подавлена всем происходящим, что это, казалось, отразилось и на ее внешности. Лицо как-то осунулось, щеки запали, взгляд тусклый и безжизненный. Она сидела на диване перед телевизором в коричневой шелковой пижаме, вновь сколов волосы на затылке. Стас расположился справа в кресле и грустно смотрел на ту, от которой еще в школе он был в восхищении. Ему казалось, что чувство это сохранилось, и он был даже уверен в этом, когда увидел Завладскую сегодня, но сейчас, в эту минуту... Она была для него совсем чужой, незнакомой.
Информация, которой Гуров успел поделиться по телефону с напарником, была скудной и краткой, но и того, что Станислав услышал, оказалось вполне достаточно. В действительности «Эдельвейс» занимался продажей детей на органы, и Юля была в этом замешана.
Информация, которой Гуров успел поделиться по телефону с напарником, была скудной и краткой, но и того, что Станислав услышал, оказалось вполне достаточно. В действительности «Эдельвейс» занимался продажей детей на органы, и Юля была в этом замешана.
– Илья Романович... Он мне не понравился сразу, – продолжила тем временем Завладская. – Само его лицо, манера общения. Скользкий, отвратительный тип. Но я считала, что это всего лишь предвзятое отношение. Подозрения-то ничем не подтверждались... До тех пор, пока мне не позвонила Светлана. Мы с ней вместе учились в университете. А я до этого рассказывала ей о том, чем занимаюсь. И подозрениями поделилась... Так вот, она мне звонит и советует прочесть статью в «Харьков таймс». Я нашла ее через Интернет и узнала, что в ней рассказывается о судебном процессе над еще одной нашей сокурсницей, Тамаркой Минаевой. На пятом курсе она вышла замуж за бизнесмена из Харькова. Он приезжал в Москву по каким-то своим делам и в ночном клубе познакомился с Тамаркой...
Завладская нагнулась над журнальным столиком и взяла с краешка пепельницы уже заранее вставленную в мундштук сигарету. Прикурила от пляшущего огонька зажигалки. Крячко обратил внимание на то, что дрожи в пальцах у Юли уже не было. То ли она смогла взять себя в руки, то ли нервное напряжение действительно в ней перегорело. Она больше не предпринимала попыток к самоубийству, но Станислав на всякий случай предпочитал не оставлять ее без надзора. Перебинтованное левое запястье с проступившими на повязке багровыми кровоподтеками служило Крячко ярким напоминанием о его былом опрометчивом поступке.
– По окончании университета она сразу уехала к мужу. Первое время мы переписывались, но, знаешь, как это бывает... Два-три коротеньких сообщения по электронке и все. Дескать, живу, работаю, все в порядке... Короче, о Тамарке после ее отъезда я практически ничего не слышала. Ну, до этой статьи... Ужасно. – Завладская зажмурилась, но уже через секунду снова открыла глаза. – Я как прочла ее, меня аж передернуло. Там такие подробности... Хочешь, я могу дать тебе прочитать? – предложила она полковнику.
– Не сейчас, – отказался Крячко.
Завладская глубоко затянулась, запрокинула голову и выпустила под потолок тоненькую сизую струйку дыма. Отбросила рукой упавшую на лицо челку.
– Как знаешь. – Она пожала плечами, помолчала несколько секунд и заговорила опять: – Так вот, тогда я серьезно забила в набат. Ну, относительно серьезно, конечно. – На губах у Юли появилась виноватая улыбка. – Я еще раз поговорила с Аникеевой. Строго поговорила... И еще... Я же говорила тебе, что приняла решение оставить практику и уйти в частный бизнес. А вместе с больницей я рассчитывала послать куда подальше и Доронина, и Лобанова, и всех остальных тоже.
– Почему ты не рассказала мне обо всем этом сразу? – жестко спросил полковник. – Ты хоть представляешь, скольких неприятностей можно было избежать?
– Представляю. – Завладская не смотрела на него. – Но я побоялась, Стасик. Побоялась, что ты не станешь тогда оберегать меня.
– Одно противозаконное действие не исключает другого. – Крячко тоже потянулся за сигаретами. – Надеюсь, ты понимаешь, что суда тебе избежать не удастся...
– Если я останусь жива, – негромко ввернула Завладская.
– Во-первых, как известно, незнание не освобождает от ответственности, а во-вторых, подмена детей в родильном отделении...
– Я понимаю.
На какое-то время в разговоре повисла пауза. Крячко вдруг почувствовал, что, несмотря ни на что, ему чисто по-человечески жаль бывшую одноклассницу. Но чем он мог помочь ей в такой ситуации?
– У меня есть одно соображение, – мрачно и с расстановкой произнес он. – Не знаю, насколько это возможно, но попытка не пытка.
Она повернула голову в его сторону.
– Какое предложение?
– Бери лист бумаги и ручку. Пиши явку с повинной. Вчерашним числом. – Внутренне Стас мучился угрызениями совести, но даже он не способен был на то, чтобы вот так просто вытереть ноги о женщину, с которой переспал около часа тому назад. – Я проведу.
– И что это даст?
В глазах Завладской вспыхнула искорка надежды, и от этого Крячко передернуло еще больше. Скрывая свои эмоции, он поднялся с кресла, пересек зал и остановился только возле кухонного буфета. Доставая бинты, Станислав обратил внимание на то, где у Юли хранятся канцелярские принадлежности. Выдвинув ящик, он захватил сразу несколько белых листов бумаги и ручку. Вернулся с этим арсеналом к Завладской.
– Явка с повинной обеспечивает внушительное смягчение меры наказания, – сказал он. – У тебя появится возможность скостить себе предстоящий срок за содеянное где-то до двух лет. А то и до года. При хорошем раскладе и грамотном адвокате можешь даже получить этот срок условно. С практикой, конечно, придется распрощаться, но ты ведь и так собиралась это сделать. Штраф назначат. Большой. Но это все-таки не тюрьма...
На губах у Завладской появилась улыбка.
– Спасибо, Стасик. Я буду твоей должницей по гроб жизни. Спасибо, милый.
– Не зови меня «Стасик».
– Как скажешь. – Она и не слышала его последней фразы. Погасив в пепельнице сигарету, Завладская одним движением придвинула к себе столик, собрала в кучу разложенные полковником веером листы и взяла в руки шариковую ручку. – Что мне писать?
– Все, как есть, так и пиши. Про Аникееву, про Лобанова, про дела ваши.
– Нет, это я поняла. А как?
– Что «как»? – не уловил смысла ее вопроса Крячко.
– Ну, это же документ получается. Верно? Как я должна его грамотно оформить?
– Как заявление на мое имя. Только пиши в нем не «Стасик», а полковник Крячко. – Он попытался разрядить собственное душевное неспокойствие шуткой. – А внизу поставишь вчерашнее число.
– А про письмо с угрозой? Писать?
– Обязательно. Это самое главное.
Завладская начала быстро водить ручкой по бумаге. Станислав склонил голову и невольно обратил внимание на ее аккуратный ровный почерк. Как в школе.
– Стасик, – позвала она, не отрываясь от написания заявления.
– Да?
– А почему ты сказал, что не знаешь, насколько это возможно?
Крячко не знал, что ей ответить. Но интуиция подсказывала ему, что Гуров непременно встанет поперек этой его идеи.
* * *Вторник. 17 часов 46 минут
Гуров чувствовал себя подавленно. До предполагаемого преступления, которое он с легкой подачи Крячко взялся предотвратить, оставалось чуть более часа. Один час и четырнадцать минут, если быть точным. И на этом критическом этапе Гуров неожиданно зашел в тупик. Все предыдущие его версии рассыпались, как карточный домик. Не столько ради какого-то конкретного результата, а скорее для успокоения собственной души полковник связался с экспертами, которым ранее вручил полученное Завладской письмо, но, как и предполагалось, те не смогли ничем порадовать сыщика. Еще одна ниточка обрывалась.
– Выпей кофе, Лева. Взбодрись.
Орлов лично поставил перед полковником чашку кофе, отошел к окну и задернул шторы. Включил в кабинете электрический свет. На улице сгустились сумерки.
Гуров машинально кивнул, взял чашку и сделал небольшой глоток, затем еще один и еще. Туман в голове слегка рассеялся, но это уже никак не могло повлиять на ситуацию. Гуров осознавал, как мало времени осталось на решение проблемы. Его не хватит и на то, чтобы выработать новую версию, а уж о том, чтобы проверить ее и так далее – не могло быть и речи.
– Я когда-нибудь вам обоим головы поотрываю, – высказался генерал, возвращаясь на свое рабочее место и занимая удобное положение в кожаном кресле с высокой спинкой. Орлов, как всегда, был в одной рубашке, а его генеральский китель висел на стуле в противоположном конце кабинета. – И тебе, и Стасу. За самовольные действия, за нежелание держать меня в курсе событий. Ты ведь в курсе, что я не единожды звонил тебе на мобильный?
– В курсе.
Гуров сделал еще глоток кофе, после чего поставил чашку на уголок генеральского стола и полез в карман за сигаретами.
– И ты ни разу мне не ответил. И не позвонил мне сам.
– У меня не было времени.
– Да ну?
– Петь, я весь день гонялся по городу как угорелый. – Полковник оправдывался исключительно для проформы. Он знал, что и Орлов распекает его только для того, чтобы морально встряхнуть. – То в больницу, то в «Эдельвейс». Там стрельба, тут... – Гуров споткнулся на полуслове и махнул рукой. – И все без толку.
Щелкнула зажигалка, поднесенная к кончику сигареты, и сизый ароматный дымок потянулся вверх.
– Ну почему же без толку? Такую организацию серьезную накрыл. – Орлов придвинул к себе папку и постучал по ней согнутыми костяшками пальцев. – Этот твой «Эдельвейс» тот еще фрукт оказался, как выяснилось. У них много чего при обыске обнаружилось. И, знаешь, кто покрывал всю эту деятельность своим политическим весом?