Э. В. Каннингем Синтия
Глава I
Мой шеф Алекс Хантер — человек последовательный. Никто не обвинит его в непоследовательности. Он сварлив, когда хочет быть сварливым, и сварлив, когда хочет показаться обаятельным. Поговаривают, что где-то у него есть жена и дети. Я им не завидую. Хантер — мой босс и возглавляет детективный отдел третьей в мире страховой компании. Почему я на него работаю? А потому что всякий раз, когда он меня увольняет, кто-то из начальства этажом повыше говорит ему пару слов, и он меняет гнев на милость. А во-вторых, я на него работаю, потому что мне надо платить и за квартиру, и алименты. Особенно меня огорчают алименты.
Хантеру под шестьдесят, у него седина, кислое выражение лица, ум и характер полицейского.
Этим мартовским утром он приветствовал меня с привычной сварливостью:
— Паршивый месяц март, — сказал Хантер.
Я счел эту фразу дружеской преамбулой. Я понял, что Хантеру от меня что-то нужно. Я пока не мог определить, что именно, но дело явно было в деньгах. Никаких сенсационных краж бриллиантов в последнее время не случалось. Никто не угонял яхт, а из музеев не пропадали картины Пикассо. Я изобразил на лице веселую открытость и сказал:
— Доброе утро, мистер Хантер. Вы правы: март в Нью-Йорке не самое лучшее время года.
— Харви, ну почему, когда я с вами по-хорошему, вы обязательно пытаетесь вывести меня из себя. Сядьте.
— Просто вам не по душе моя независимость, — пояснил я, — Вы завидуете моей свободе.
— Ваша свобода — это мираж, — холодно заметил он. — Ваша бывшая жена намерена всерьез разобраться, сколько вы реально получаете. Сядьте. Вы выдоили из нашей компании гонорар в пятьдесят тысяч долларов по делу Сабина и промотали их за полгода.
— Не забудьте, что я поделил гонорар с мисс Коттер, — пылко возразил я. — Как вам известно, она тогда неплохо на нас поработала и заслужила награду не меньше чем я. Затем государство откусило увесистый кусок. Вам не случалось работать на налоговое управление, мистер Хантер?
— Ладно, ладно, Харви…
— Кроме того, я еще остался должен восемь тысяч, включая алименты, но это, черт возьми, не ваше дело, мистер Хантер. Однако вы…
— Перестаньте, Харви, — перебил он меня. — Успокойтесь. У нас с вами какие-никакие, но деловые отношения. У нас с вами контракт. Не надо его нарушать. Работа намечается серьезная, и я хочу знать, интересует она вас или нет. \.
— Вообще-то, не очень, но я вас слушаю.
— Отлично. Тогда присядьте.
Я сел и уставился на него, постаравшись придать лицу такое выражение, где сочетались бы высокий интеллект и неприязнь к собеседнику. По-моему, получилось это у меня так себе.
— Сегодня четверг, — сообщил Хантер.
Он вообще выглядит особенно внушительно, когда сообщает нечто само собой разумеющееся.
— Да, сэр, — подтвердил я. — Четверг.
— В понедельник, — продолжил он, — Синтия Брендон вышла из двадцатидвухкомнатной квартиры своего отца на Парк-авеню и исчезла. Сегодня, повторяю, четверг. За это время никаких известий от нее так и не поступало.
— Я не верю, что в этом городе бывают квартиры из двадцати двух комнат, — произнес я. — Лично я живу в квартире, где всего полторы комнаты.
— Вы уж лучше поверьте мне, Харви. В нашем городе хватает таких квартир, а эта находится на Парк-авеню, в доме 626, и когда мы закончим, я попрошу владельцев обеспечить вас поэтажным планом для вашего просвещения.
— Вы порой бываете очень остроумны, мистер Хантер.
— Я просто пытаюсь держать себя в рамках, Харви, и не давать волю законному гневу. Как я уже говорил, Синтия Брендон вышла в понедельник из квартиры отца и исчезла. Вы знаете, кто она такая?
— Понятия не имею!
— Отлично. Вы невежественны, но честны. Вы когда-нибудь слышали о Э. К. Брендоне — Элмере Кэнтуэлле Брендоне?
— Частный банк «Герсон и Брендон»?
— Молодец, Харви. Молодец!
— Миллионер?
— Не просто миллионер, возможно даже миллиардер. Впрочем, как говорится, кто считает, кто считает…
— Жена Алиса Брендон. Один ребенок, — сказал я.
— Вот именно. Выходит, можете, когда захотите.
Я ненавидел его тихой, холодной и прочной ненавистью и делал все, чтобы не поддаться на его поддразнивания. Я решил немножко поиграть с ним, а потом ударить тем, чем можно было бить Хантера, — ценой.
— Значит, девушка испарилась, — сказал я.
— Так точно, Харви. Испарилась. Теперь прошу понять: мы отвечаем за страховку Брендона — до последнего цента, а кроме того, связаны контрактами по целому ряду проблем и с банком «Герсон и Брендон». На мисс Брендон у нас два полиса: она застрахована от киднеппинга — то бишь похищения — на миллион долларов, и еще на миллион долларов у нас застрахована ее жизнь. Оба полиса находятся у Э. К. Брендона. Так что имейте в виду, Харви, что речь идет о двух миллионах. О двух миллионах симпатичных зеленых долларов.
— Я не могу в это поверить.
— Не можете? — на лице Хантера возникла сладкая улыбочка. — Почему же вы не можете в это поверить?
— Потому что не может быть на свете такой глупой страховой компании.
— Мы не так глупы, Харви. Известно ли вам, какие счета мы предъявляем каждый год «Герсону и Брендону»? Включая страхование частных лиц — партнеров и служащих фирмы — наш доход составляет более двухсот тысяч в год. Дела у нас с ними идут неплохо — не хуже чем у всех тех, кто знает, как заниматься страховым бизнесом и, стало быть, в состоянии позволить платить приличное жалованье таким сотрудникам, как вы, Харви. Поэтому, если Э. К. Брендон готов позволить себе платить хорошие денежки за лишнюю парочку страховых полисов, мы идем ему навстречу с дорогой душой.
— Киднеппинг? И от него часто страхуют? — поинтересовался я.
— Трудно сказать, Харви. Ведь когда компании заключают с клиентами такие договоры, они не оформляют это как страховку от киднеппинга, и потому на это не существует надлежащей статистики. Обычно это значится под рубрикой «прочие услуги». Ведь если о такой страховке становится известно, это снижает доверие к фирме. Какой смысл, например, страховой компании «Ллойд» заявлять во всеуслышание, что пудель миссис Каквастам застрахован на двадцать тысяч? Я вовсе не утверждаю, Харви, что они когда-то страховали жизнь пуделя, это просто так, для примера, но подобные случаи вполне возможны.
— Но как насчет страхования жизни? Вы говорите, владелец обоих полисов сам Э. К. Брендон. Но в пользу кого заключена страховка?
— В пользу Э. К. Брендона.
— Что?! Но вы же, кажется, сказали, что он богат, как Рокфеллер.
— Так оно и есть. Просто, Харви, он очень любит деньги. Я, признаться, никогда с ним не встречался, но не исключено, что деньги он любит больше, чем дочь. Потому-то он и связался со страховкой от киднеппинга. Кроме того, дорогой друг, раз он владеет полисом, то имеет право, случись такая беда с дочкой, получить миллион долларов — причем, миллион, необлагаемый налогами. А миллион долларов без налогов, согласитесь, не шутка.
Я рассмеялся. Я не мог не рассмеяться, хотя прекрасно понимал, что в один прекрасный день Алекс Хантер, который напоминает собой упитанную гориллу, сделает так, что я перестану смеяться. Ему это удастся, несмотря на то что я моложе его лет на двадцать.
— Смейтесь, смейтесь, — сказал Хантер и, с трудом взяв себя в руки, продолжал. — Так или иначе наша компания будет вынуждена заплатить миллион долларов, если девицу похитят или убьют, и два миллиона, если случится и то, и другое.
— Значит, ее умыкнули? — я попытался внести ясность в ситуацию.
— Я этого не говорил. Я сказал только, что в понедельник она вышла из квартиры отца, и с тех пор о ней ни слуху ни духу. Нет никаких признаков того, что ее похитили, разве что отец просто помешался на идее киднеппинга и опасается, что именно это и произошло.
— Но вы же сказали, что деньги он любит больше, чем дочь, чего же он волнуется? Он выигрывает в любом случае.
— Он выигрывает у нас миллион, Харви. Но представьте, что девицу умыкнули и требуют от него два, а то и пять миллионов? Тогда он оказывается в незавидном положении. Даже вы, Харви, можете это понять.
— Вы хотите сказать, что, если он откажется платить и пустит дело на самотек, может подняться вонь?
— Вот именно, Харви. Может быть, и нет такой девицы, что стоила бы два миллиона, но, увы, наше общество сентиментально.
— В общем, это его головная боль…
— Нет, Харви, это наша с вами головная боль. Он, видите ли, хочет увеличить сумму страховки. Он хочет ее удвоить — довести до двух миллионов. Два миллиона долларов, Харви. Так-то… Начальство захотело поговорить с девушкой, когда он выразил такое желание. Но девушки-то нет. Ее нет уже четыре дня.
— Тогда пусть он отправляется сами знаете куда.
— Дудки, Харви. Если бы речь шла о вас, о маленькой страховочке за вашу жизнь, мы бы могли предложить вам отправиться сами знаете куда. Но с Брендоном этот номер не пройдет. Вы помните, сколько мы с него имеем в год?
— Помню.
— Поэтому, Харви, мы не в состоянии предложить ему отправиться туда, куда вы советуете.
— Да, но, черт побери, мне что-то не верится, что можно всерьез надеяться слупить с Брендона выкуп в несколько миллионов. Как это можно сделать?
— Ох, Харви, Харви, вы отстаете от жизни. Если девицу похитили с целью получить выкуп, она может оказаться в Африке, а Э. К. Брендону позвонят из Бразилии и попросят положить денежки в швейцарский банк на некий анонимный счет. Поверьте, есть разные способы…
— Вы хотите сказать, что готовы удвоить страховку?
— Боюсь, что да.
— И вы думаете, у нас после этого есть шансы?
— Мы не букмекерская контора, Харви. Мы третья по величине страховая компания в мире, и мы стараемся. Но не в этом дело. Мы можем потерять два миллиона, а глядишь — и целых три. Что бы мы ни думали, как бы мы ни гадали, но деньги это деньги.
— А как насчет полиции?
— Нет, Э. К. Брендон на этот счет был вполне решителен. На этой стадии никакой полиции. И мы с ним солидарны.
— Где же в таком случае мое место? — поинтересовался я.
— Бросьте, Харви. Вы прекрасно знаете, чего я от вас хочу. Мне нужно, чтобы вы отыскали девицу. Если ее похитили, заплатите выкуп похитителям. Если жива, доставьте ее обратно. Если она мертва, подтвердите это. Нам это обойдется в миллион, если вы докажете, что ее никто и не думал похищать.
— У вас мягкое сердце, мистер Хантер.
— Я готов пропустить мимо ушей эту фразу, Харви, учитывая особые обстоятельства.
— Я имею в виду не только ваше отношение к дочери Брендона, но и ко мне, мистер Хантер. Вы платите мне аж две сотни в неделю и время от времени скармливаете еще крошки…
— Двадцать пять тысяч по делу Сабина, по-вашему, крошки?
— Ну да. Я слишком долго ждал этих денег. Слесарь-водопроводчик и то больше зарабатывает. А вам от меня не надо в сущности ничего, мистер Хантер. Ни-че-го! Только: «Харви, мальчик, пойди и найди девочку. Если ее похитили, расплатись с похитителями, а если она померла, то достань свидетельство о смерти». Ох уж этот мальчуган-скаут Харви Крим. На вас работают шестнадцать оперативников и сто одиннадцать расследователей, но вам нужен именно малыш Харви. С глазу на глаз, без свидетелей. Никаких полицейских, никаких частных детективов, только Харви…
Во время этой тирады я не спускал глаз с Хантера, и хотя у него разок и дернулось веко, он не вспылил, не сорвался с цепи. А надо сказать, взбесить Алекса Хантера проще простого. Поэтому я понял, что к отступлению путь отрезан. Бессмысленная, невообразимая работа, но с ней связано много симпатичных зеленых бумажек.
— Это тонкое дело, Харви.
— Вы хотите сказать, что я всю дорогу буду играть в жмурки с законом?
— Ничего подобного я не говорил.
— Но разве не вы сказали заплатить похитителям?
— Между нами говоря, Харви, я вообще не верю, что девицу умыкнули, похитили или причинили ей какой-то вред. Мне кажется, ей по горло надоел ее старик, и она просто послала его подальше.
— Тогда почему бы нам не оставить их всех в покое?
— Потому что вероятность, что фирме придется раскошеливаться на миллион-другой, а то и на все три, требует немедленных действий. Тут нельзя полагаться на авось.
— Сколько лет крошке?
— Двадцать.
— В колледже учится?
— Проучилась два с половиной года. Потом ушла.
— Жила дома?
— С января… да, когда бросила колледж.
— Предположим, мне придется платить выкуп. Каким образом?
— Наличными.
— Сколько?
— Столько, сколько это будет стоить. Это вам решать. Но чем больше вы сэкономите, тем большей любовью воспылает к вам компания.
— Все это пустые разговоры. Мне нужны деньги.
Хантер внимательно посмотрел на меня. Глаза его сузились.
— Как прикажете понимать, Харви, фразу «Мне нужны деньги»?
— Очень просто. Если деньги нужны для дела, то я должен иметь возможность пустить их в ход в любой момент. Выкуп с тебя требуют сразу, а не завтра. Деньги на бочку! И сию же минуту!
— Какую же сумму вы имеете в виду, Харви?
— Я полагаю, что синица в руках лучше журавля в небе. Миллион, два — это все фикция. А вот сто тысяч в портфеле — это нечто ощутимое. Это деньги.
Хантер выслушал и молча поглядел на меня. В его холодных голубых глазах светилось желание убивать. Наконец, он сказал:
— Если я правильно понял вас, Харви, вы хотите, чтобы фирма дала вам новенький сверкающий портфель, а в нем сто тысяч долларов. Я верно излагаю суть?
— В общем-то, да.
— А как вы будете отчитываться за деньги?
— Никак.
— Никак?
— Никак.
— Пойдите проспитесь, Харви.
— Видите ли, мистер Хантер. Если мне удастся выкупить девицу, это хорошо. Если я просто верну ее домой к папочке, деньги останутся неизрасходованными. А если она уже на том свете, деньги опять-таки останутся целехонькими. Вот уже два месяца, мистер Хантер, вы гоняете меня по каким-то пустякам — жульничество с мехами, кража драгоценностей. Меня так и подмывает сказать вам, что мне все это осточертело. Мне не нравится работать на вас, и мне не нравитесь вы!
— Послушайте, Харви…
— Успею, мистер Хантер. Меня от вас тошнит. Почему, черт возьми, вам меня не уволить? Вам же этого страшно хочется. Вы ведь об этом просто мечтаете!
— Почему вы так считаете, Харви?
— Сейчас объясню. Потому, что начальство сказало вам, что либо вы тушите пожар, либо ваша песенка спета. И еще потому, что Э. К. Брендон сказал вам, что если хоть слово о случившемся попадет в газеты, он прекращает отношения с вашей фирмой. И еще потому, что за такие гроши на вас работают лишь бедолаги, готовые брать то, что им кидают например я. Но теперь я загнал вас в угол.
Хантер кисло улыбнулся и сказал:
— Ну и сукин сын вы, Харви. Что у вас на уме?
— Деньги.
— А поконкретней?
— Предлагаю вам рискнуть. Я хочу сто тысяч долларов. Если придется платить выкуп, то это сделаю я. И остаток будет принадлежать мне.
— А вдруг никакого киднеппинга нет и в помине? Вдруг девушке взбрело в голову взять и уйти от папочки?
— Очень может быть.
— И сто тысяч остаются тогда у вас?
— Именно.
— Идите к дьяволу, Харви.
Я встал и спросил, означает ли это, что я уволен.
— Теперь увольняют и берут на работу там, наверху. Вы их любимчик, Харви. Но предположим, что ее все-таки похитили и похитители захотят получить больше, чем сто тысяч долларов? Что тогда?
— Тогда я еще раз к вам обращусь.
— Надеюсь, они вас все-таки уволят, — сказал Хантер. — Вы удивительный, невообразимый нахал. И я сильно сомневаюсь, что вы так уж смекалисты.
Я пошел в свой офис, размышляя, не дал ли я маху. Дело было слишком уж непростым, и никто не знал, чем все это может обернуться.
— Ну что там, вундеркинд? — спросила Мейзи Гилман, наш главный аналитик. — Что гложет твое несчастное сердце?
Она сидит в одной комнате со мной и Харри Хопкинсом, еще одним расследователем. Мейзи — пожилая, довольно уродливая толстуха, которая знает всех на свете. Я спросил ее о Э. К. Брендоне.
— У него денег больше, чем у Рокфеллера.
— Сколько же у нас специалистов по Рокфеллеру и его финансовому положению?
— Я не подозревала, что ты республиканец, Харви! Брендон — богач, как и подобает настоящему техасцу. Его отцом был тот самый Брендон из фирмы «Брендон ойл». Его отослали в Гарвард, затем он обосновался на Уолл-стрите, но по-прежнему держал руку на пульсе техасского бизнеса. Благодаря ему мы ведем дела с техасским бизнесом, и можешь себе представить, Харви, что значит для нью-йоркской фирмы обслуживать этих далласцев. С ними, конечно, надо держать ухо востро, но вотчина старика Брендона — Западный Техас, а там не больно жалуют новоиспеченных техасских страховых королей.
— У тебя длинный язык, и я тебя обожаю, — сказал я.
Тут зазвонил телефон на моем столе. Это был Гомер Смедли. Человек сверху. Один из главных вице-президентов. Он работал с кадрами. Смедли говорит мягко, с отеческими интонациями. На сей раз он тихо и кротко поведал о том, как ему жаль, что мы с Алексом Хантером плохо ладим, в то время как у каждого из нас не характер, а золото. Может быть, нам — то есть мне и Смедли — есть смысл потолковать и сгладить острые углы. Это не было для меня новостью. Такие тихие беседы не раз случались в прошлом. Я пошел наверх.
Смедли встретил меня улыбкой. Это был седой человек среднего роста, он носил очки в стальной оправе. В нем чувствовалась та неосязаемая деловитость, которой насквозь пропитаны все, кто имеет отношение к страховому бизнесу. Для начала он уведомил меня о том, что моя личность бывала — и не раз — предметом дискуссий на совещаниях по кадрам.