Первый – традиционный, шумный, для туристических групп со всего мира, с портье в ливрее у парадного подъезда, с носильщиками, рум-сервисом, хаускипингом, ресепшном и рестораном, где обширное традиционное американское континентальное меню с огромным выбором еды и отсутствием кулинарии. То есть там все по-западному, кроме сервиса. С точки зрения сервиса африканцы опять-таки очень похожи на наших теток, которые обслуживают гостиницы в не тронутых современным обустройством городах России. Только африканцы более приветливые. С улыбками они не делают все то же, что наши тетки не делают без улыбок!
Второй «пятизвездочный» отель – в основном для тех, кто, путешествуя в одиночку, больше любит помолчать, поразмышлять... Для зажиточных туристов, которым надоела их зажиточность в мегаполисах и теперь хочется попробовать зажиточной жизни на природе. Для тех, кому надоели люди и мобильные телефоны. В отеле всего несколько палаток. Каждая палатка, естественно, считается пятизвездочной. Вместо ресепшна и фойе-лобби – крыша на сваях. Под этой же крышей и завтраки с видом на отражающую рассвет Килиманджаро. От лагеря для экстремалов этот отель еще отличает один ночной охранник, сторож с берданкой у въездных ворот, женщина-уборщица (она же и носильщик) и, конечно, то, что в каждой пятизвездочной палатке есть свой биотуалет, умывальник и душ с напором капельницы.
У охотников до экзотических путешествий этот отель считается самым-самым! Точнее, как говорят сегодня в России, – «the best». Еще в нем останавливаются, помимо зажиточных путешественников-одиночек, семейные пары, которым требуется освежить свои отношения, и плейбои со своими моделеобразными половинками, которых они затащили в Африку лишь потому, что обещали им пятизвездочный уикэнд. Последних особенно жалко. О животном мире они знают только по виденным в затянувшемся детстве мультяшкам: волк всегда гоняется за зайцем, львы с утра до вечера нападают и едят людей, змеи только ищут, кого бы укусить, носороги бодаются с разбега, слоны убивают хоботом, удавы душат и заглатывают целиком, не разжевывая... Особенно страшно для удава заглотить кролика и крольчиху вместе. Тогда его начинает трясти.
Большинство из тех, кто воспитан этими мультяшками, на ночь очень тщательно застегивают все молнии на своих палатках, а то вдруг и впрямь заберется какой-нибудь лев или буффало, а молнию звери расстегнуть все-таки не сумеют. Некоторые еще приставляют к этим занавесочным дверям свои чемоданы. Для утяжеления кладут на них журналы с газетами. Потому что если лев сумеет вдруг расстегнуть молнию, то чемоданом подавится даже удав. Тем более с лежащими на нем газетами, в которых сегодняшние новости.
Впрочем, лично я не имею права ни над кем смеяться. Поскольку сам в первую ночь подумывал о том, как застегнуть молнию на кодовый чемоданный замочек. Какой на нем код, уж точно никто не догадается: ни лев, ни удав, ни зебра, которая, между прочим, судя по мультяшкам, очень больно лягается. Представив себе, как я смешон со стороны со своим кодовым замочком – хотя со стороны наблюдать за мной могли только вампиры-комары сквозь антикомариную сетку на окнах палатки, – я переборол себя и отважно лег спать без замочка, оставив палатку практически нараспашку, даже не приставив к выходу чемодан.
ОТСТУЛЕНИЕ ВТОРОЕ
О грызунах и соковыжималках
Еще в школе один юный, но очень многообещающий жулик с не менее обещающей фамилией Розенгауз разворовал мою коллекцию марок. Это было мое первое очевидное в жизни горе. Я любил марки. По ним учил историю, географию... Глядя на них, мечтал стать путешественником. Благодаря им мир вокруг меня расширялся от Южной Америки до Австралии, от бабочек до пингвинов, от Леонардо да Винчи до Кибальчича... Конечно, я гордился тем, что ни у кого из моих друзей не было такой коллекции! Они же не болели так часто, как я, поэтому их родители не знали, что новыми марками можно поправлять пошатнувшееся здоровье юного коллекционера. В каком-то смысле я даже любил болеть: мало того, что папа покупал мне тогда новые марки, еще не надо было ходить в школу, а дома все жалели, ублажали... Мама готовила по вечерам гоголь-моголь – главный десерт советского ребенка. Яйца, взбитые с сахаром! Ранний атеросклероз в обнимку с диабетом. Правда, тогда таких мудреных слов мы не знали. Знали только, что гоголь-моголь – это вкусно. Правда, непонятно было, почему такая вкуснятина названа в честь русского писателя с самым длинным среди всех писателей носом. Вот она, убедительная разница в образовании поколений! С пяти лет мы тогда знали Гоголя и как он выглядит в профиль, но не знали, кто такой Атеросклероз. Теперь все наоборот.
После гоголя-моголя я, как бы сказал современный продвинутый ребенок, «для пролонгации кайфа» любил пересчитывать свои марки в альбоме с не меньшим азартом, чем скупой рыцарь свои сундуки в подвале. Наверно, я слишком возгордился коллекцией. И был за это наказан! Во исполнение наказания небом был выбран мой лучший в то время друг – Розенгауз. Я дружил с ним по всем правилам пионерского детства. Если родители пытались предупредить меня, чтобы я был с ним осторожен, я взрывался, как партизанская граната: «Как вы смеете! Он же мой друг!» Мне всегда хотелось защитить Розенгауза от родителей и от школьных пацанов, то и дело цеплявшихся к нему. Он был похож на обиженного суслика или хомячка, которого родители не хотели мне покупать. Из-за скошенного книзу подбородка вся грызущая часть лица его выдвинулась на первый план, губы подергивались, как будто ему всегда хотелось есть. Даже сейчас, вспоминая Розенгауза в детстве, мне хочется сделать что-то хорошее какому-нибудь сиротскому дому. Я наивно сдружился с ним еще и потому, что из всех моих знакомых он особенно хвалил мою коллекцию. Всегда подробно расспрашивал, чем отличается Леонардо да Винчи от Кибальчича. Естественно, с точки зрения стоимости. Теперь-то я понимаю, что так он проводил то, что в будущем назовут маркетингом. Однажды Розенгауз предложил мне обмен: я ему марки, он мне очень редкие фантики от заграничных конфет. Фантики, по его словам, были ценнее. В отличие от марок, фантиками можно было выиграть другие фантики. Я отказался. Хотя подвоха не заподозрил. В то время слово «развести» относилось только к компоту или гоголю-моголю.
После моего отказа в обмене Розенгауз стал навещать меня еще чаще.
Однажды, во время моего очередного отита, после его очередного посещения, в очередной раз пересчитывая свою коллекцию, я не увидел в ней ни Кибальчича, ни Леонардо да Винчи, ни пингвинов, ни многого другого. Остались одни дешевые бабочки и три африканские марки, поскольку они были почтовые, отпаренные с конвертов и продаже не подлежали!
Уличить виновника я не смог. Единственное, что смог, – прекратить нашу дружбу и забыть о нем, как мне казалось, навсегда. Вспомнил лишь много лет спустя, услышав песню Высоцкого «Если друг оказался вдруг».
Папе о пропаже я не рассказал. Стыдно было. Не хотел, чтобы родители видели меня униженным. Правда, что-то они все-таки заподозрили. Слишком долго я не выздоравливал. Не помогал даже гоголь-моголь. Конечно, мне было жалко украденных марок. Но гораздо больше мучило новое, непознанное ранним детством унижение, которое чувствует обворованный человек. Как будто все надежды на светлое будущее попали в соковыжималку. Ощущение безысходности, никчемности. А главное, незащищенности. До этого я был уверен, что живу в стране, где самая сильная армия в мире, которая всегда защитит. Оказалось, не всегда! Над будущей жизнью неопознанным летающим объектом впервые повисла безнадежность.
Зато благодаря Розенгаузу я научился впредь быть настороже. Даже в студенческой юности проявлял не свойственную годам бдительность. Например, с подозрением смотрел на каждого, кто начинал слишком нахваливать что-либо из моих вещей: «Какая у тебя чумовая шапка! Ондатровая? Сколько стоит?» – после таких слов я тут же хватался рукой за шапку и в присутствии льстеца уже не выпускал ее из зоны своего внимания.
Да, я благодарен Розенгаузу! Я гораздо легче, чем те, у кого не было в детстве таких «друзей», перенес все дефолты, перестройки, финансовые пирамиды... А также льстивых менеджеров, импресарио, продюсеров... Я никогда больше не хотел, чтобы мои мечты попадали в соковыжималку.
Розенгауз тоже мне благодарен. Теперь он почти олигарх. Никто не знает, что первые деньги он сделал на моих марках. Недавно мы виделись с ним. Расцеловались. В конце концов, любые воспоминания детства приятны. Вспомнили мои марки. Он даже признался, что одну из них – Кибальчича – долго не мог продать. Потому что у марки был подпорчен уголок. Говорил так, словно в этом я был перед ним виноват. С простодушием аквариумной рыбки он признался, что за оборванный уголок и за то, что я неверно назвал ему цену Кибальчича, недолго был обижен на меня. Пока наши и американские космонавты не начали осваивать космос. Тогда у юных коллекционеров-романтиков стали особенно цениться марки, погашенные в космосе. С улыбкой того же суслика на выданье он рассказал, как вырезал из каблука старого башмака печать, поставил ее на рваный уголок и продал особо пылкому, как и я в детстве, коллекционеру-лоху эту марку как погашенную в невесомости неаккуратным космонавтом. Мне было приятно, что мой друг детства оказался человеком незлопамятным. Он не держал долго зла на тех, кого обворовал. Пожалуй, самое полезное качество для достижения успеха при строительстве развитого капитализма с человеческим лицом!
У Розенгауза-олигарха больше не было, как в детстве, скошенного подбородка. Мушкетерская бородка выручила незавершенную часть лица, выдающую потребность грызуна. Видно было, что за бородкой ухаживает крутой, скорее всего, итальянский мастер. Вообще, мой бывший друг детства очень изменился. Это уже было не тщедушное тельце, а настоящее тело. Туловище. Современное, подтянутое фитнесом и зеленым чаем. Облизанное косметологами и массажистами. Отманикюренные руки он выставлял вперед, чтобы все видели, какая у него идеальная кутикула. Помня его сусликовое тельце, я даже подумал, что его, наверное, «вытягивали» где-нибудь в Швейцарии, в специальной клинике по переделыванию неудачной внешности начинающих олигархов. Не все же олигархам разводить других. Надо кому-то иногда и их потрясти. В этом деле швейцарские клиники обогнали даже итальянских дизайнеров. Мир превратился с подачи итальянцев-пиарщиков в огромное казино-разводилово!
Несмотря на всю эту выхухоленность, у меня, как в детстве, опять возникло желание защитить Розенгауза. Все-таки учитель! А я тоже не был злопамятным, особенно по отношению к тем, кто чему-то меня научил в жизни. Что-то жалкое в нем осталось. Глаза были притворно веселыми. А в зрачках все равно ощущалось беспокойство. Губы до сих пор подергивались. Ухоженные руки, когда разговор заходил о деньгах, подрагивали, как лапки того же суслика, которого удалось стереть с лица с помощью швейцарской клиники. Казалось бы, передо мной совсем другой человек. А взгляд и манеры все равно суслика или хомячка. Где бы чего откусить, отгрызть. Вот чему так и не научились до сих пор в Швейцарии, это менять взгляд. Поэтому, если внимательно сегодня присмотреться к нашим починенным, обновленным в лучших клиниках мира олигархам и бизнесменам, может создаться ощущение, что человечество произошло не от обезьян, а от грызунов.
Розенгауз рассказал мне о своих последних успехах: обороте, вилле, детях в Кембридже, умеющем считать до трех бульмастифе и его няне с пятью высшими образованиями, а также о ноже для сыра последней модели, купленном, естественно, в Италии больше чем за тысячу евро, и о запасах трюфелей на зиму. Причем не простых трюфелей, а которых нашли свиньи с черным копытом, выращенные на специальных желудях, год отмокавших в дубовой бочке у известного испанского тореадора. Как не знаток предмета, может быть, я что-то и перепутал. Да простят меня за это крутые!
Как и подобает настоящему другу детства, я попытался изобразить крайнее восхищение, на которое способно мое ставшее с годами неподвижным и потерявшее излишнюю восторженность лицо. Отчего-то восхищение получилось скорбным. Розенгаузу же оно показалось недостаточным. И он решил добить меня суперэксклюзивным обувным бутиком, который он открыл для своей новой жены-модели. В этом бутике элитнейшая обувь в мире. Например, недавно завезли всего три пары самых дорогих в мире кроссовок из уникальной кожи. Эту кожу два с лишним столетия назад везли с уральских кожевенных заводов на продажу в Англию на корабле «Виктория». Но корабль в бурю затонул неподалеку от Ла-Манша. Десять лет назад его обнаружили подводники и подняли. Оказалось, кожа в соленой воде за двести с лишним лет приобрела сумасшедшие суперкачества. Первые кроссовки из этой коллекции купил сам Сорос. Вторые – Моника Левински. Пять пар закупила «Аль-Каида», по три пары взяли Ричард Гир, Укупник и Ксения Собчак... Право на продажу этих кроссовок в мире есть только у одного звездного голливудского бутика в Лос-Анджелесе и у его жены! Но на сей момент в голливудском бутике не осталось ни одной пары, а у его жены две еще есть. Кроссовки безусловно мне подойдут, особенно к лицу, поскольку я тоже звезда. Тем более что у меня голубые глаза, а на кроссовках голубой оттенок моря, в котором кожа их выдерживалась двести с лишним лет.
Когда я узнал цену этих кроссовок, я ответил ему, что у меня денег хватит только на одну кроссовку. А мне пока еще, слава богу, нужны две. Конечно, если бы за такую цену подошва кроссовок была еще и погашена в космосе, я бы, пожалуй, напрягся и съездил на месячные гастроли по Сибири, чтобы приобрести их и стать еще звездистее! Мы расстались как лучшие друзья: олигарх и звезда! Ягуар и анаконда. Расстались по-московски, как крутые пацаны приобнялись и похлопали друг друга руками по плечам. Я похвалил его кутикулу. Сказал, что не видел в жизни такого совершенства. Он не остался в долгу, ответил, что у меня на лице самые красивые морщины, которые он когда-либо видел. Очень грамотно уложены, видимо в каком-то суперсалоне. С полуолигархической тусовки я ехал домой, весело напевая: «Если друг оказался вдруг...» И вдруг мне очень захотелось, чтобы сегодня вечером мама приготовила гоголь-моголь!
Может быть, эта история, которая теперь кажется забавным казусом детства, на уровне подсознания действительно повлияла на меня. Никогда более не копил ни деньги, ни марки. Вот уже много лет я коллекционирую только то, что у меня никто никогда не отнимет и не сворует. Ни один грызун! То, что не девальвируется, не будет зависеть ни от перестроек, ни от дефолтов, ни от выборов. То, что даже нельзя погасить в космосе и потом продать подороже. Я коплю впечатления!
Разноодинаковые
После того как главным российским курортом стала «пятизвездочная» Турция, возгласы «Мы останавливались в пятизвездочном номере люкс!» не впечатляют, как и фотографии счастливых детей на завтраке перед турецко-шведским столом с метрами восточной еды и турецкой сдобы. К тому же большинство отелей за границей на одно лицо. Они одинаково сформулированы, несмотря на разные названия, цены, цвета обоев на стенах. Заранее знаешь, где мусорник, где мини-бар, где сейф, фен, пилочка для ногтей, ватные тампончики, которые создают видимость заботы о клиенте, ничего не стоят, зато повышают категорию номера, а следовательно, и оплату за него. За завтраком в буфете знаешь, с какой стороны сухофрукты, с какой тосты, с какой булочки, где овсяная каша на воде для редко попадающихся в этих гостиницах зануд-здоровяков. Даже картинки над королевскими кроватями в большинстве отелей похожи: тонированные акварелью гравюры с птичками, цветами, ягодами и перечнем внизу клювиков, лепестков, тычинок, пестиков... Сельдереи, аспарагусы, евпаториумы, арвендисы-петазисы... Точь-в-точь иллюстрации, вырванные из советского учебника ботаники, вставленные в косящие под старину рамки. Интересно, кому первому из хилтоновских менеджеров пришла на ум мысль, что клиенты королевских кроватей, лежа на них, будут вдохновляться этими фрагментами природы, разглядывать их тычинки с пестиками, сверяясь с перечнем. Кого это заинтересует из тех, кто может позволить себе пятизвездочный отель?
Когда часто останавливаешься в таких отелях, где от природы остались только эти фрагменты ботаники, они кажутся скучными, как скучен аккуратно застегнутый на все пуговицы педант в галстуке. В них не таится никаких неожиданностей, как это бывает в российских отелях, где выключатель от лампы в спальне надо искать в шкафу прихожей, а пробка от раковины хранится в сейфе и выдается только под залог – иначе ее украдут.
Редко на Западе бывают отели для неформатных фантазеров, а не для скучных коммивояжеров и бизнесменов, которые не умеют мечтать ни о чем, кроме прибавочной стоимости, и которые с деловым видом уже за завтраком обсуждают мировые сделки. У всех, хотя и разные, но одинаково повязанные галстуки. Разные рубашки, разные костюмы, но при этом все они одинаковые. Они разноодинаковые. Даже на тарелках у них по-разному расположенная и в разном количестве, но одинаковая еда: омлет с холмиками жареного бекона. Красиво звучит – бекон! По-русски гораздо точнее – шкварки. От одного буквосочетания расхочется есть эту дрянь. Западные названия всегда более привлекательны, чем наши. В развитом капитализме названия для клиентов должны быть как наживка для рыбок. Наши названия честнее. Читаешь, допустим, на ценнике «Шкварки» – и чувствуешь уже по буквосочетанию: смерть печени!
Для бизнесменов прибыль важнее печени. Впрочем, они шкварки и не едят, они едят жареный, но бекон. За завтраком, как правило, обсуждают деловые бумаги, проценты сделок, финансовые схемы... Почти у всех нервно постукивают об стол пальчики с ухоженными кутикулами или подергиваются ручки, как при начальной стадии болезни Паркинсона. Правда, глаза спокойны. Я бы даже сказал, безразличны. Как у игроков в покер. А ручки выдают тревогу. Не многие умеют во время переговоров свои руки держать в руках.
Изредка попадаются особо опытные бойцы, у которых при мечте о прибыли спокойными остаются и глаза, и руки. Это игроки высшего класса. Тогда у них под столом дергаются ножки. Они нервно сучат ими. Потому что, когда мечтаешь о деньгах с такой страстью, что-то должно в организме суетиться. Сбоку от тарелки, как некий столовый прибор, у каждого лежит карманный телефон. Чаще всего они отвечают по нему: «Да-да, скоро буду». Величайший из «даосов» Винни-Пух дал им самую точную кличку – «скоробуды».