А Юра Самый Первый в другом подкузьмил: когда на мандатной комиссии стали утверждать списки женского отряда, сказал: «Я категорически против, чтобы в отряд брали женщин, у которых есть мужья и дети. Дело наше не только трудное, но еще и опасное. Нельзя рисковать тем, что ребенок останется без матери». Пришлось ему возразить: «А если без отца? У вас, из первого отряда, у всех почти детишки имеются». А он: «Это совсем другое. Отец погибнет – мать воспитает. А когда мамы молодой не станет, совсем будет нехорошо. И перед миром неудобно». Пришлось Провотворову лично и отдельно уговаривать Королева и других членов комиссии, чтобы Галку и еще одну женщину, обремененную наследником, в отряд взяли.
Ладно, пусть служит. А как ее в космос пристроить – и надо ли вообще это делать – мы еще поглядим.
Пицунда (Абхазская АССР, Грузинская ССР).
Хрущев Никита Сергеевич
Временами на него накатывали приступы неконтролируемой ярости. Хотелось просто, как говорилось в довоенном фильме «Волга-Волга», рвать и метать. Своих-то плебеев, Леню, там, Брежнева или Фрола Козлова, он быстро отвык стесняться. Да и для дела было полезно. Они после приступа начальственного гнева лучше начинали вертеться.
Но вот иногда требовалось сдержаться. Перед заграничными дипломатами и журналистами, будь им пусто. Или перед своими учеными.
Ученых Никита Сергеевич очень уважал. Настоящих, конечно. Не тех, что вроде Лысенко ему ветвистую пшеницу с безграничными урожаями обещают – да никак не дадут. Или всяких там генетиков, что в крошечных дрозофилах еще более мелкие наследственные метки считают. Шарлатаны. Иное дело ученые настоящие. Что дали ему, всей стране и всему делу мира и социализма надежный ракетно-ядерный щит. Да, щит. Но не только щит, но и меч. Благодаря чему СССР может не склоняться перед силами империализма и реакции, а, наоборот, диктовать заокеанским ястребам свои условия. Да! С творцами ракетной и ядерной техники следовало обходиться со всей осторожностью, осыпа́ть их наградами и привилегиями, интересоваться нуждами и выполнять просьбы. А если они тебя в чем-то вдруг разочаровали? Если как раз в их адрес хочется рвать и метать?
Ну, ничего. Это как раз тот случай, когда ярость свою не только можно, но и нужно засунуть в карман, куда поглубже. При душегубе ведь он столько лет держался, ни разу не сорвался. Все только: «Да, товарищ Сталин, так точно, товарищ Сталин, все сделаем согласно вашим мудрым указаниям, товарищ Сталин». И ни разу не позволил себе не то что гнева – легкого недовольства. А позволил бы – не был бы сейчас ни предсовмина, ни первым секретарем ЦК. Шлепнули бы в подвале Лубянки.
Никита Сергеевич закончил ежеутреннее плавание в бассейне с морской водой в своей резиденции в Пицунде. На воде он держался плоховато, поэтому использовал красный резиновый надувной круг собственной конструкции.
Хорошее место – эта дача! Опять-таки, по его собственному распоряжению построенная – приходилось архитектору указывать, что делать, где и как. Все приходилось самому!
Зато в феврале, когда в Москве мороз и слякоть, приятно выехать на юг и поруководить страной отсюда. Тем более что все средства связи имеются, и «вертушка», и спецпочта, и фельдъегеря. А когда надо лично с кем вопрос обсудить – пожалуйста, можно вызвать, кого хочешь.
За время плавания ярость маленько улеглась. Бассейн все-таки очень приятное место, товарищи. И тут может возникнуть вопрос: вот он, Никита Сергеевич, лично обещал полгода назад, на двадцать втором съезде партии, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Плакаты повсюду висят по этому поводу, лозунги. Значит ли это, спросят скептики и маловеры, что каждому будет тогда доступен личный зимний бассейн? И в любом селе, значит? И в каждом микрорайоне? И в пустыне? И в условиях вечной мерзлоты? Но на этот ехидный вопрос следует ответить – и мы ответим! – так: коммунизм – это полное удовлетворение все более растущих потребностей советских людей. Если у человека нет потребности в бассейне – у бабки какой-нибудь, то есть, простите, у пожилой гражданки из села Ровеньки, – то зачем ему, то есть ей, бассейн? Проживет и без бассейна! А ежели молодым парням и девчатам, нашим прекрасным советским комсомольцам, захочется плавать в бассейне – тогда что же? Экскаватор им дадим, лопаты, бетон, фонды, плитку – артезианскую скважину пусть выкопают, ложе бассейна выроют, плиткой обложат. И пусть потребности свои в бассейне удовлетворяют. Коммунизм – это молодость мира, товарищи, и его возводить молодым!
Да, далеко мысли от факта, вызвавшего недовольство, улетели. Ну, и слава богу. Злость внутри съежилась, померкла. Она сейчас как раз и ни к чему. Ярость плохой советчик и подсказчик. Нужные люди к нему сейчас придут. Уважаемые. Очень для Советского Союза полезные.
А вот и они. Человек шесть. Конструктора ракетные. Всех их, правда, не упомнишь. Бушуев какой-то, Мишин. Но того, кто у них во главе, он вовек не забудет. Королев Сергей Павлович. Какую вещь наш дорогой товарищ Королев придумал и создал! Межконтинентальную баллистическую ракету! Теперь ни один американский ястреб в своем Вашингтоне не сможет чувствовать себя в безопасности, океанами от нас отгородившись. А то, что он, Сергей Павлович, придумал спутник искусственный Земли запустить, а потом и первого человека в космос отправил, нашего простого парня Юрку, – за это ему партия и правительство и лично товарищ Хрущев памятник когда-нибудь поставят. Но в последний период что-то сдал товарищ Королев, а? Что-то перестал радовать наш советский народ новыми победами, так?
Никита Сергеевич даже и не заметил, что две последние мысли вслух высказал. Вернее, обратил внимание на это, только когда Сергей Павлович развел руками: «Ни в коем случае, Никита Сергеевич! Наоборот, готовим новые, яркие победы!»
Все равно немного неудобно получилось. Конструктора все при параде: все, как один, в костюмчиках, белых рубашечках, галстучках – хотя, как Никите Сергеевичу известно, Королев галстуки не любит и надевает их только в особенных случаях. А он – глава партии и правительства – в купальном халате на голое тело. Впрочем, ничего тут стыдного нет. Баб ведь среди них нет, мужики настоящие, никакие не пидарасы. Вдобавок вспомнилось, как читал где-то: патрицианки в Древнем Риме не стеснялись раздеваться перед своими рабами. Впрочем, нет, последняя мысль неправильная, партийно нескромная, ее следует немедленно отменить.
– Сейчас, товарищи, располагайтесь пока в шезлонгах. Если кто хочет выкупаться, милости прошу. А мы с вами плавно перенесем наше обсуждение в столовую. Попируем, так сказать, на просторе. По свойски, по-большевицки.
И он отправился переодеться к завтраку.
Событие и мысль, что не давала ему покоя вот уж несколько дней, заключалась в очень простой вещи: янки наконец тоже своего полноценного космонавта на орбиту запустили. Полноценного – потому, что раньше штатники летали по так называемой суп… суб… ох, не выговоришь… в общем, по недоделанной траектории, ему сын Сергей объяснил: только в космос нос высунул, и тут же – плюх, и на земле. И советские люди уже привыкли, что у американцев все получается или смешно, или никак. Вот и с этим полетом: планировали его соперники-конкуренты на декабрь, потом технические проблемы у них возникли, перенесли на январь… Советская печать и лекторы из общества «Знание» над ними только изгалялись. А тут вдруг – бух, трах, и все получилось: подполковник Гленн совершил три витка вокруг Земли и приводнился в Атлантике. И ни к чему не придерешься. Правда, конечно, наш Герман Второй целые сутки летал, семнадцать витков накрутил. Однако простому народу, по большому счету, какая разница, три оборота или семнадцать? Главное – наступают на пятки проклятые янки, не хотят смириться с нашим безоговорочным приоритетом в космосе. Мы-то чем на их вызов ответим?
И оказалось, что эти последние слова он снова вслух говорит – они уже сидят за столом, полно закусок, водки, вина и коньяков, а Никита Сергеевич во главе стола, одет в косоворотку-вышиванку и легкий льняной костюм. А челядь знай бесшумно подливает в рюмки, накладывает каждому, кто что любит.
– Никита Сергеич, – вылез с ответом кто-то из конструкторов, заместителей Королева, – у нас к полету все готово: и ракета, и корабль, и космонавт. Планируем запустить его на трое суток. Этот полет будет иметь большое научно-техническое, медицинское и политическое значение.
Хрущеву не понравилось: и то, что отвечает не самый главный, а влез какой-то второстепенный зам, и сама идея: подумаешь, трое суток! Конечно, сильный ход – они три витка, а мы целых трое суток, однако никакого качественного роста, не правда ли? Так и будем в витках соревноваться, что ли? А если они на пять суток полетят? Нам придется на пятнадцать запускать? Скука сплошная.
– Никита Сергеич, – вылез с ответом кто-то из конструкторов, заместителей Королева, – у нас к полету все готово: и ракета, и корабль, и космонавт. Планируем запустить его на трое суток. Этот полет будет иметь большое научно-техническое, медицинское и политическое значение.
Хрущеву не понравилось: и то, что отвечает не самый главный, а влез какой-то второстепенный зам, и сама идея: подумаешь, трое суток! Конечно, сильный ход – они три витка, а мы целых трое суток, однако никакого качественного роста, не правда ли? Так и будем в витках соревноваться, что ли? А если они на пять суток полетят? Нам придется на пятнадцать запускать? Скука сплошная.
Хрущеву было невдомек, что сработала домашняя заготовка – он, находясь в безвоздушном пространстве абсолютной власти, потихоньку терял нюх на аппаратные интриги, переставал замечать их – качество, которое два с лишним года спустя его погубит. И когда высказался совсем не восторженно по поводу предложения зама, вступил Королев. С видом, будто бы мысль ему только что пришла в голову, заявил:
– А давайте две ракеты с двумя кораблями и двумя космонавтами запустим. С интервалом в сутки. Техническая возможность есть, за сутки мы на полигоне можем вывезти на стартовую позицию вторую ракету и подготовить ее к пуску. И космонавты будут летать каждый по трое суток. Двое суток, значит, пребывать на орбите вместе. Переговариваться друг с другом по радио.
Никита Сергеевич сразу загорелся: «Це ж совсем другое дело!» Он представил, какие возможности для пропаганды дает этот ход: в Советском Союзе действует целый космический флот! Армия звездолетов! Недаром он где-то, в Америке, кажется, говорил, что мы делаем ракеты, как колбасу!
– Да, Сергей Палыч! Это вы в правильном направлении думаете! Такой полет нам очень нужен! Начинайте готовить.
Однако чувствовал Хрущев: чего-то не хватает в столь прекрасной идее двойной космической экспедиции. Что-то недодумано. Недокручено. Ведь две ракеты – это что? Наглядная демонстрация преимуществ советского строя. А советский строй – это что? Это равенство, братство, недопущение эксплуатации человека человеком. Это – человек человеку друг, товарищ и брат. Это молодым всегда у нас дорога. Это равноправие мужчин и женщин… Вот! Вот она, идея!
– Я, конечно, в ваши космические дела не лезу, – молвил Никита Сергеевич, – но, помнится, вы хотели набрать отряд космонавток? Почему бы нам не запустить одну ракету с пилотом-мужчиной, а другую – с нашей советской женщиной?
– Никита Сергеевич, – мягко возразил Королев, – ваша мысль, безусловно, чрезвычайно интересная и плодотворная, и мы обязательно претворим ее в жизнь в самом ближайшем будущем, но сейчас, к сожалению, отряд космонавток только набран и приступил к тренировкам. – на самом деле еще даже не приступил.
– А сколько времени надо, чтобы их подготовить?
– Пять-шесть месяцев, плюс сшить специальные скафандры, вы ведь понимаете, Никита Сергеевич, у мужчин и женщин все по-разному устроено.
– Полгода ждать полета долго.
– Да, Никита Сергеевич. Мы обязательно используем вашу мысль о совместном полете женщины и мужчины – но в следующей космической экспедиции. Сейчас пусть летят на двух ракетах два мужика.
– Да, двойной полет, групповой – это хорошо. Но что-то тут, согласитесь, недокручено.
И Хрущев продолжил напряженную работу мысли. У нас ведь как – даже с самыми интеллектуальными кадрами? Если сам за дело не возьмешься, ничего не сдвинется.
Итак, групповой полет. Двое советских людей. Мужчина и женщина – пока отпадает. Ладно, подождем. Подумаем в аналогичном направлении. Чем еще силен наш родной СССР? Он ведь Союз Советских Социалистических Республик… Республики… Братства народов надежный оплот… Дружба нерушимая разных национальностей… Верно… Мысль забрезжила. А потом предсовмина сказал:
– А что, если нам послать на орбиту интернациональный экипаж? Пусть на одной ракете летит, скажем, русский, а на другой – грузин? Нет, грузина не надо, после Сталина грузина в космосе не поймут.
– Украинец прекрасная кандидатура, – сказал кто-то из конструкторов с ясными, восторженными глазами – ведь знают, шельмы, что он, Хрущев, хоть и русский, но с Донбасса, из Юзовки, что Украиной много лет руководил. – И как раз в отряде космонавты-украинцы имеются.
– Да и второго можно нерусским, – проговорил еще кто-то, – двое русских в космосе уже побывали, Юра и Герман. А тренируется у нас прекрасный парень Андриян. Так он как раз, я знаю, чуваш!
– Прекрасная идея, товарищи! – проговорил Хрущев, как будто бы не он сам все это придумал, и с женщиной, и с дружбой народов. А ему своих идей не жалко, пусть пользуются, лишь бы делу помогало. – Давайте так и запишем: посылаем на орбиту интернациональный экипаж!
В этом решении, немедленно принятом к исполнению, содержалась изрядная доля ханжества и лукавства. Собравшиеся прекрасно знали, что в многонациональном Советском Союзе имелись нации и народности, которые лишь в исключительнейших случаях допускались к такому совершенно секретному делу, как оборонка и космос. В свое время тот же Королев перед Инстанциями собственной головой ручался, лишь бы оставили в ОКБ‑1 на более-менее руководящих должностях немца Раушенбаха, еврея Чертока, крымского татарина Аппазова. Говорят, лично с Берией объяснялся, лишь бы их не гнать. Обычно ведь на работу в «ящики» представителей подозрительных наций и народностей не брали. А впоследствии громадные проблемы будут у космонавтов Волынова и Елисеева, прежде чем их запустят-таки на орбиту – ибо в первом окажется при ближайшем рассмотрении толика иудейской крови, а во втором – прибалтийской.
Однако Советский Союз славился тем, что напоказ творилось одно (и говорилось с трибун, и писалось в газетах и книгах, и снималось в кино) – а в жизни происходило совсем другое. Считалось: то хорошее, что происходит напоказ и на виду, со временем подтянет, как комсомолка-отличница – неподдающегося хулигана, все остальное грубое пока и неправильное. Поэтому сказано демонстрировать в космосе дружбу народов или равенство полов – будем демонстрировать.
Ну, а для того, чтобы выступать за мир и всеобщее ядерное разоружение, следовало, конечно, наделать как можно больше ракет с атомными боеголовками. Так, плавно, перешли ко второму вопросу повестки.
– Вы ведь знаете, товарищи, – по-прежнему экспрессивно заявил предсовмина, – что янки установили здесь, за морем, в Турции, свои ядерные ракеты? Что же это получается? Пять-шесть минут подлетного времени, и они уже здесь, падают нам на головы! И бомбят наши Кубань, Дон, Донбасс, Крым, Одессу! А мы? Что мы можем противопоставить столь агрессивным планам НАТО? Я понимаю, это вопрос для заседания совета обороны, и он у нас здесь, в Пицунде, состоится завтра, с участием военных и других ответственных товарищей, но я у вас, ракетчиков, спрашиваю: что можно сделать?
На самом деле Никита Сергеевич далеко не прост был в ракетных делах. Сын его Сергей работал в «ящике» у конструктора Челомея, был шефом превозносим и продвигаем, а взамен (говоря современным языком) лоббировал перед папашей интересы своей «фирмы». И рассказывал отцу, конечно, о состоянии и перспективах ракетной техники.
– Так почему бы нам, – хитро оглядев собравшихся, проговорил председатель совмина, – не запустить на орбиту спутник с ядерной бомбой? Пусть он там кружит над нашими недругами, а если вдруг понадобится, атомная ракета посыплется по нашей команде в буквальном смысле им на голову? Сколько тогда подлетное время будет? Больше или меньше тех шести-восьми минут, что американцам лететь из Турции?
– Как раз столько и составит, – кивнул кто-то из конструкторов.
– Вот!
– Сделаем, Никита Сергеевич, обязательно такую ракету сделаем, – деловито пометил в своем блокноте Королев. Он не стал, разумеется, докладывать всесильному сатрапу, что эскизный проект подобной ракеты уже готов. Вскоре ее назовут ГР‑1, или глобальной ракетой.
А неустанный борец за мир во всем мире (как величали в газетах дорогого Никиту Сергеевича) продолжал свои человеконенавистнические построения.
– Я знаю, Сергей Палыч, вы такую ракету проектируете, чтобы на орбиту не пять тонн выводить, как сейчас, а все сорок. Дело хорошее, не спорю. Но почему мы с вами так опасливы, так робки? Что, если создать носитель, который смог бы закидывать на орбиту все семьдесят, а то и восемьдесят тонн? Вы представляете, какая перспектива открывается? Восемьдесят тонн на орбите – это целая космическая станция! Будут в ней летать наши космонавты, а мы оснастим ее ядерными боеголовками. И если вдруг, как говорится, завтра война, они обрушат эти атомные припасы прямо на головы американцам!