Люша подошла совсем близко, вынимая на ходу купленные для мальчика две коричные теплые плюшки. Да-да, это о нем мелькнула у нее мысль, когда она вместо четырех булочек для Алеши и Зайки попросила шесть. Мальчик смотрел в одну точку, не поворачивая головы к приближающемуся взрослому, он продолжал с усилием, но еле слышно говорить. Теперь Люша услышала.
– Помоги мне, домик! Помоги мне, дерево! Помоги мне, травка! Помоги мне, собачка!
Ни одной просьбы к человеку! Сердце у Люши заныло. Надежды у страдальца на людей не было. Собачку просил он помочь. Ее ведь тоже люди бросили, она поймет.
– Возьми, покушай! – со слезами в голосе протянула Люша свои плюшки ребенку.
Он словно одеревенел. Так и не поднял на нее глаза. И ручку не протянул за едой. «А Дарья стояла и стыла в своем зачарованном сне», – вспомнила Люша слова, всегда заставлявшие ее плакать. Ребенок погибает. По-настоящему. Это она поняла. А дальше все пошло уже не по ее планам, не по ее воле. Но по ее совести. И, может быть, по судьбе.
Она думала очень-очень быстро. Конечно, его надо сейчас завернуть во что-то теплое, согреть, забрать домой, вымыть, обработать от вшей голову, раны смазать зеленкой, уложить спать. И вызвать врача. Вот. Видимо, надо снять с себя куртку, завернуть его, взять на руки и идти. Он наверняка легкий. Кожа да кости. А если вшей домой занесу? Дети завшивеют. Господи, помоги мне! Помоги мне снять с себя куртку, завернуть в нее ребенка и – ничего не бояться!
– Помоги мне, собачка! – продолжал звать мальчик.
Да! Собачка, да! Люша вспомнила о мясе для собачки. Она очень быстро, трясущимися пальцами развернула антрекот и протянула его дрожащему псу. Тот недоверчиво, осторожно взял мясо с ее руки и принялся заглатывать его.
– Что тут у вас происходит? Это ваш ребенок? – услышала Люша рядом с собой уверенный мужской голос. Голос барина-начальника, сытого и глухого к чужим страданиям.
– И мой, и ваш, и ничей, – злобно сказала она, не поворачиваясь в сторону голоса. – Слушайте, что он говорит.
Спрашивающий начальник замолк, вслушиваясь. А потом свалил. Люша не видела его, не хотелось смотреть на раскормленную рожу хозяина жизни, она просто почувствовала, что рядом никого нет. И начала медленно снимать с себя куртку.
– Хорош раздеваться, – услышала она вновь голос любопытного к чужому горю индивидуума.
– У вас есть лучший вариант? Пиджаком своим поделитесь? Или депутатским значком? – вспылила она, повернувшись, чтобы посмотреть в бесстыжие глаза мордоворота, не нюхавшего беды.
Мордоворот (ну, почти мордоворот, – крупный качок, но с человеческим лицом) серьезно смотрел на нее. В руках его было развернутое уже одеяло, готовое принять в свое лоно гибнущего ребенка. Люша сделала полшажка в сторону, и мальчик в долю секунды оказался завернутым в одеяло и – на руках у мужчины.
– Он весь горит, у него температура под сорок, – сообщил владелец одеяла. – Вы что собирались делать, когда куртку снимали?
– Думала, домой отнесу, вымою, зеленкой промажу раны. Потом от вшей средством… Потом к врачу, – залепетала Люша.
– Одинокая? Пьющая? – спросил мужчина. Он нес куль с ребенком куда-то. Люша еле за ним поспевала.
Очень хотелось ответить саркастично, что, мол, одинокая, пьющая, нюхающая и так далее. Ему-то какое дело? Она ж не спрашивает его ни о чем.
– Двое детей. Не пьющая. Но обязательно запью, как только дети вырастут. Довольны? А сам как? Одинокий? Пьющий?
– Одинокий, – ответил благополучный мужик. – По случаю и пьющий. Не алкоголик.
– Ага, – подтвердила Люша, – все алкоголики говорят, что они не алкоголики.
– Тоже верно. Но я пока нет. Точно – не алкоголик.
Люше в ногу что-то уткнулось. Собачий нос! Как же она забыла! Собачка, к которой обращался из последних сил ребенок, неотступно шла за ними.
Они подошли к большой машине. В марках Люша не разбиралась принципиально. Дорогущий внедорожник. Дело не в этом. Что это он затеял? Куда собрался везти ребенка?
Между тем мужик открыл заднюю дверь машины и уложил на сиденье мальчика. Потом поднял дверь багажника и показал собаке рукой, запрыгивай, мол. Та немедленно повиновалась. И после этого благородный спаситель обратился к Люше:
– Что делать будем?
– Я же сказала. Отвезите нас ко мне домой. Только в аптеку заедем. Там у меня школьная подруга директор. Она проконсультирует, что ему дать от температуры.
– Нет, – покачал головой мужик. – В больницу его надо. Полный осмотр, диагностика, комплексное лечение. И как можно быстрее. Я его в больницу отвезу. Там и в органы соответствующие отзвонят: ребенок-то при смерти у нас. Неизвестный, брошенный кем-то ребенок. Найдут тех, кто его в такое состояние привел. Ну, и так далее.
– А как я узнаю, что вы его именно в больницу? – начала Люша.
– Ну как? Вместе же поедем! – удивился мужик. – Вместе нашли, вместе поедем. Ясное дело.
Она молча залезла на высокое сиденье рядом с водителем.
– Вы тут близко живете? – спросил мужик, выруливая.
– Совсем рядом. Вон, за магазином мой дом виден, большой, сталинский.
– Так это и мой дом! – воскликнул новый знакомец. – Что это я вас раньше не видел?
– И я вас не видела.
– Я тут, правда, не так давно живу. Квартиру свою разменял, большую. Дом за городом купил и однушку тут вот. Раньше мы все за городом жили. До развода. А сейчас тут. И до работы близко. А вы тут старожил?
– В этом доме – больше пятнадцати лет. Вышла замуж, муж здесь квартиру купил. А родительский дом тоже очень близко, я сюда потому и хотела, чтоб из своего района не уезжать.
– Да и я раньше тоже тут недалеко жил. Странно, что не встречались.
– Не до того нам было, чтоб встречаться, – сказала почему-то Люша.
– Ну да. Это точно. Не до того. Я вот женился-разводился. Только-только мозги на место встали.
– И я женилась-разводилась. Муж потом ушел. А квартиру мне оставил. Спасибо ему.
– А чего ушел-то?
– Другую встретил. Моложе, красивее.
– И детей не пожалел?
– Не было у нас детей. Это у меня потом дети появились. От другого. Но и с другим – не сложилось. И все равно! Но в какую больницу мы едем?
– В очень хорошую, – коротко ответил собеседник. – Сейчас увидите. Меня, кстати, Иван зовут. Иван Юрьевич Духнов, если полностью.
– А меня – Люша. Люсия Алексеевна Ярцева. Но так никто не называет. Так что – Люша.
– Очень приятно, Люша. Классное имя! – Иван засмеялся. – Может, на «ты» будем?
– Хорошо, давайте на «ты», то есть – давай.
Иван позвонил кому-то и кратко объяснил ситуацию с ребенком. Просил, чтобы в приемный покой специалист сразу подошел, счет на секунды.
– А ты кто, Иван, вообще-то? – спросила Люша.
– Вообще-то врач.
– Педиатр? – Люша в глубине души уже радовалась такому классному знакомству с врачом, к которому потом можно будет обратиться за помощью, если что с детьми стрясется.
– Нет. Специальность – челюстно-лицевая хирургия. Пластический хирург. Я и в этой клинике работаю, и в частной. Так что здесь у нас все свои. Вылечим парня.
– Точно?
– Точно только Господь Бог знает, но нам не скажет. А мы будем надеяться и стараться.
Они подъехали к зданию, над входом в которое значилось: «Приемный покой». У дверей уже стояли медсестры с каталкой, ждали их. Иван вынес мальчика. Глаза ребенка были закрыты. Он молчал. Понял, что помощь уже пришла и звать никого больше не надо? Или? Или доживает последние минуты жизни? Люшу трясло. Она шла, стараясь поспевать за широким шагом Ивана.
– Ваш ребенок? – с оттенком неприязни, как показалось Люше, спросила у нее медсестра.
– Наш общий, – ответил внушительно Иван, как она совсем недавно отвечала ему. – Мы его у магазина нашли, стоял бредил. В майке одной и босиком. Давайте быстро его на осмотр, а я в регистратуре все доложу, с деталями. Потом зайду, поинтересуюсь. Зайдем то есть, да?
Иван кивнул Люше.
Каталка с мальчиком быстро исчезла за матовыми стеклянными дверями.
Они рассказали в регистратуре, где и как обнаружили ребенка. Потом, по телефону, то же самое пришлось доложить полиции.
– Слушай, – предложил Иван, – давай-ка на обратном пути к участковому нашему зайдем. Вдруг он знает, откуда парень. Ведь скорей всего он босиком не издалека к магазину пришел, как думаешь?
– Давай зайдем. Только у меня с одиннадцати работа онлайн. Я должна дома быть.
– Успеем тысячу раз, – посулил Иван.
Люша глянула на часы: всего девять! Всего-то меньше часа назад она распрощалась с Зайкой в детсаду. Не может быть! Ей казалось, что прошло по меньшей мере часов пять. И все-все вокруг нее изменилось.
Они хотели было пройти к ребенку, справиться о перспективах. Врач вышел к ним сам.
– Ну, что сказать… Будем выцарапывать. Пневмония двусторонняя. Раз. Крайняя степень истощения – два. Педикулез – это три, но это так, ерунда.
– Педикулез – это? – вопросительно глянула на Ивана Люша.
– Это вшивость, это забудь. В два счета выведем, – успокоил тот.
Они хотели было пройти к ребенку, справиться о перспективах. Врач вышел к ним сам.
– Ну, что сказать… Будем выцарапывать. Пневмония двусторонняя. Раз. Крайняя степень истощения – два. Педикулез – это три, но это так, ерунда.
– Педикулез – это? – вопросительно глянула на Ивана Люша.
– Это вшивость, это забудь. В два счета выведем, – успокоил тот.
– Но там и еще… Разобраться надо. Кровь взяли на ВИЧ, РВ, гепатит. Обследуем всего. Но пока надо из пневмонии вытаскивать.
– Тогда мы сейчас поедем, – решил Иван. – Если что-то срочное: я на телефоне в любое время. Если нет, я сам отзвонюсь через пару часов.
– А поесть ему можно привезти? Соки? Бульон? Фрукты? – спросила Люша.
– Обязательно. Все привезете. Но чуть позже. Сейчас мы его выходим, а потом и до соков очередь дойдет, – пообещал доктор.
Они попрощались с врачом и бодро отправились к машине Ивана.
– А что с собакой? Ее надо куда-то пристроить, – вспомнила Люша.
Она опять услышала внутри себя детский тихий монотонный голосок: «Помоги мне, собачка», и сердце ее сжалось.
– Как он говорил: «Помоги мне, собачка», а? Это что ж творится такое на белом свете? – услышала она возглас Ивана.
Похоже, думали они об одном.
– С собакой, Люша, все просто. С собакой мы решим все в пять минут! – весело сказал Иван, открывая дверь машины перед дамой.
Пес радостно приветствовал их из своего убежища.
– Собака сейчас будет обследована, выкупана, пострижена. И потом останется жить у меня, – продолжил Иван свою мысль. – С собакой просто. Вот с человеком как быть?
– Человека… придется мне взять человека, – неожиданно для самой себя проговорила Люша. – Не знаю, как это делается, но если дадут, я возьму.
– У тебя двое. А у меня никого. Я взял бы. Но мне вряд ли дадут: одинокий разведенный мужик – сама понимаешь, кто. Педофил или гей. Или все в одном флаконе.
– Если так, и мне могут не дать – я тоже разведенная.
– Слушай, а кстати, вот скажи мне, разведенная мать, без обид: разные туфли – это концептуально? – не выдержал Иван.
– Да! Именно так! Жаль, ты меня в восемь утра не видел. На мне еще колготки были. На шее. Детские. Вместо шарфа, – горестно поведала Люша.
– И чего это? В знак протеста?
– Ага. Против раннего вставания. Понимаешь, концепция такая: пока соберешь двоих детей с вещами на выход, едет крыша. А когда едет крыша, незаметно для себя обуваешься вот как я сейчас. Да еще и колготки вместо шарфа на шею наматываешь.
– Супер! – отметил Иван. – Как все просто оказалось! А ведь фиг знает что подумать можно. Успокоила ты меня.
– Не собиралась ни волновать, ни успокаивать. Я такая, какая есть. И мне не надо, чтоб кто-то меня принимал или не принимал. Мне не надо даже, чтобы на меня смотрели. Не нравится – можно отвести взгляд. И все. Я же не спрашиваю, почему ты в одинаковых туфлях. И тому подобное, – возмутилась Люша.
– Ладно, не заводись по пустякам. Ну, ошибся я в первом своем впечатлении. Умей прощать.
– Сам умей прощать. И не поддаваться первым впечатлениям. Осуждение – это знаешь что такое? Грех. Вот и справляйся, – огрызнулась Люша.
Ей хотелось домой. Отдышаться, подумать немного, маме позвонить, та наверняка уже волнуется без привычного утреннего Люшиного звонка. Но мама, будто почувствовав дочкину тоску, позвонила сама.
– У тебя все в порядке, детонька?
– У меня – да, мамуль. Ребят отвела. Скоро дома буду. Тебе все купила.
– А я к тебе сейчас пойду. Котлеток нажарила вам на ужин. Замечательный телячий фарш при мне прямо вынесли. Такие котлетки – Лешенька хорошо их кушает. Я занесу, посмотрю на тебя и пойду. У меня ученики после двух косяком сегодня.
– Так и не ходи. Я сама к тебе забегу.
– Я уж собралась. Двигаться тоже надо. Все. Жди.
Разговор закончен.
– Мама, – сказала Люша Ивану, – ко мне собирается. С котлетами.
– Завидую. Лучше бы ты этого не говорила. Сердце мое не камень. Тем более я не завтракал.
Он взял Люшин телефон (она так и держала его в руке после маминого звонка) и быстро набрал какой-то номер. Тут же забрынькал его аппарат.
– Это я контактами обменялся, – пояснил Иван. – Ты сохрани мой номер. Нам с тобой теперь вместе многое суждено.
С этим нельзя было не согласиться.
– Мама пешком к тебе идет? – услышала она вопрос.
– Ага.
– Сколько ей идти? По времени?
– Ну, она еще не вышла. И идет медленно. Минут двадцать, как минимум.
– Отлично. Тогда давай так. Вместе сейчас к участковому нашему зайдем. Поспрашиваем, не знает ли он мальчишку. Если наш, с его участка, обязательно должен знать. А я думаю, что наш. Я на ступни его посмотрел. Грязные, конечно, но не стоптанные так, как будто он долго пешком босой шел. Думаю, выскочил из дому больной, в бреду, к магазину поплелся. А дальше идти не мог.
– Мы, конечно, сходим с тобой к участковому. Только как он определит, о каком ребенке речь? Нам бы фото какое сделать! Как я не догадалась, вот сглупила-то! – огорчилась Люша.
– Я догадался, – довольно произнес Иван, – вот, смотри. Я, как подходил еще, понял, что с парнем что-то не то. И вот – видишь? Запечатлел.
Он протянул телефон, на экране которого во всех жутких подробностях предстал ребенок в майке. И чуть левее – Люша спиной, в куртке.
– Слушай, – испугалась Люша, – может, мне переобуться? К участковому?
– Ну смотри сама. Время идет. Мама тебя на улице потом ждать будет.
– Не, у нее свой ключ. Я ее предупрежу, если что.
– Тогда давай. Твоя правда. Тебя к какому подъезду везти?
– К седьмому, – Люша указала направление движения.
– Ну, ничего себе! Это ж надо! – поразился Иван.
– А чего – ничего себе? – не поняла Люша.
– А того! Это мой подъезд! Я тут живу! Нет, ну это ж надо! Только не говори, что ты на восьмом этаже живешь, а то я по законам чести должен буду застрелиться. Иначе не смою свой позор, – прогудел сосед.
– Не волнуйся! Жить будешь! Мы на седьмом! А ты, я поняла, ты, я теперь знаю, из какой квартиры. У тебя долго ремонт делали. Грязно было ужасно, стучали. Мы все ругались с работягами. А потом – тишина. И я все думала, где ж эти новые соседи, въехали, нет? Ремонтировали, ремонтировали, а потом никого и не видать.
– Да мы… я то есть, за городом поселились. Я оттуда на работу ездил. Иногда только ночевал, перед операционным днем, чтоб не опоздать, – пояснил Иван. – Похоже, мне опять повезло! У тебя иногда бывают котлеты…
– А самому слабо котлет нажарить?
– Нет, очень даже не слабо. Давай я тебя на котлеты приглашу. Но не сегодня. Я, видишь, так ничего и не купил поесть, хотя шел с этой целью.
Куда все катится
У участкового им повезло. Во-первых, он был на месте. Во-вторых, ребенка признал сразу.
– Это Алеша Карташов. Из вашего же дома. Только из второго подъезда.
Иван коротко поведал, где и в каком состоянии найден был ими Алеша Карташов. Участковый не удивился ни капельки.
– Надо в больницу срочно позвонить, – встрепенулась Люша. – Имя, фамилию, адрес сообщить.
– Это само собой, – кивнул участковый.
Впрочем, Иван уже и так звонил врачу.
А потом они все вместе пошли ко второму подъезду, чтобы посмотреть, что там происходит с матерью Алеши Карташова. По пути участковый вводил их в курс дела.
История Алешина оказалась простой. Пора бы уже привыкнуть, но – не получается. Происходит он из известной семьи. Прадед – академик, прабабка – профессор. Да, да! Они самые. Фамилия на слуху. Да и отец прадеда тоже какой-то был знаменитый деятель. Партийный, что ли. Вот тут у них квартира, стало быть. Четырехкомнатная. Дом был – полная чаша. Родилась у них одна-единственная дочь. Тоже наукой занималась, тоже профессор чего-то там. Жила с мужем в этой же самой квартире. У дочери академика рождается опять же дочь. Ей дают фамилию академика, чтоб, значит, род продолжить. И чтоб жить на этом свете полегче было изначально.
И все хорошо, да? На руках только козыри. Квартира, дача, связи, хорошая фамилия и светлое будущее. Значит, можно спокойно, если что, отправляться в мир иной, поскольку в этом все сделано по полной программе. Академик ушел первым. Через пару лет прабабушка-профессор отправилась вслед за супругом. Их дочь с мужем, очень приличные и работящие люди, живут дальше. Растят дочь Анастасию. К ним вопросов нет. Полная тишина и благодать. Шесть лет назад умирает муж. Онкология. Причем очень неожиданно и скоротечно умирает. Дочь Анастасия заканчивает школу, поступает в университет и довольно скоро рожает мальчика Алексея. Того самого ребенка, что стоял у продуктового магазина, надеясь на помощь травки, деревца или собачки. Алексей Карташов – полный тезка того самого академика, кстати говоря. Отца у ребенка нет. Они сейчас часто рождаются сами по себе. От матерей. Мода такая. Матери, поди, и сами без понятия, от кого и как. Ладно. Значит, мать Анастасии берется растить ребенка. И растит. Гуляет с ним, кормит. Еще работает при этом.
– Я знаю этого ребенка! – выкрикнула вдруг Люша, схватившись за голову. – Я гуляла с Зайкой, дочкой моей, во дворе, в колясочке. А бабушка его с ним стала выходить. Он немного младше моей. Только я его не узнала сегодня. Это совсем другое лицо. Он был щекастый, пухленький, спал все время.