Обгоревший остров не имел возможности погрузиться в воду глубже, чем позволяло засушливое лето, и уныло чадил до тех пор, пока его бока не обдул милосердный ветерок. К тому времени, когда начали пробуждаться обитатели поселка, почерневший клочок суши успел остыть и даже пытался притворяться, что он всегда был таким.
Напрасный труд! Каждому известно, что следы бурной ночи невозможно скрыть от окружающих – и людям, и островам.
Тяжелое беспамятство, в котором пребывали поутру Суля и Комиссар, мало напоминало здоровый богатырский сон. Зато они отлично бы вписались в известную картину В. М. Васнецова «После побоища Игоря Святославича с половцами». А еще с парней можно было бы писать, например, молодых бурлаков, не дотянувших свою лямку и рухнувших замертво под тяжестью крепостного права.
Такая вот невеселая картина обрисовалась утром в мамотинском доме, оставленном на попечение двух охранников.
А начиналось все так славно! Вчера поздним вечером, преисполненные выпитым и съеденным, они вышли подышать свежим воздухом и натолкнулись на белобрысую девчушку, которая, переступая с каблука на каблук, заглядывала через кусты на их территорию. Увидев приближающихся парней, она смутилась, сделалась пунцовой, но осталась на месте. Со своей сумочкой через плечо она напоминала школьницу, завидевшую уличных хулиганов.
– Че ты дергаешься, дурочка? – галантно сказал Комиссар. – Солдат ребенка не обидит. – В армии он не служил, и поговорка вовсе не являлась его жизненным кредо, но звучала мужественно и потому входила в обиходный лексикон Комиссара.
– Я ищу папу, – быстро сказала девчушка. – Он у вас на стройке работает. Иван Сергеевич Богословский. Знаете такого?
– А, Ванька! – догадался Комиссар. – Отирается тут такое чучело. Так оно тебе, значит, папашей приходится?
Это казалось невероятным, но девчушка покраснела еще сильнее.
– Позовите его, пожалуйста, – попросила она, запинаясь.
– Да он, наверное, нажрался давно и... – Суля хотел махнуть рукой, показав тем самым, что презираемый им мужик удалился в неведомом направлении, но перехватил предостерегающий взгляд приятеля и закончил фразу иначе: – В доме дрыхнет твой папанька. Разбудить?
– Я сама! – быстро сказала девчушка.
– Сама с огурцом упражняйся, – посоветовал Суля, у которого все мысли были сосредоточены на удовлетворении сексуальной нужды – большой и малой.
– С каким еще огурцом? – искренне удивилась белобрысая.
Комиссар восхищенно цокнул языком. Давно ему не приходилось сталкиваться с такой наивностью.
– Тебя как звать, золотце? – спросил он, задумчиво разглядывая пупок соседки и облегающую ее маечку-топик.
– Варя, – отозвалась она после некоторого колебания.
– Идем к нам в гости, Варюха. Сдадим тебе папашку с рук на руки.
– Но сначала посидим все вместе, песни попоем, – вмешался Суля. – Хором. – Получив от приятеля тычок локтем под ребра, он растянул губы в улыбке. – Шучу. Ванька уже отпелся.
– Как?!
– Лежит на полу, за сердце хватается, – подхватил Комиссар, горестно кивая щетинистой головой. – Как бы не окочурился.
– Отведите меня к нему! – звонко потребовала Варя. – Ему нельзя пить, совсем.
– Ну, если женщина просит... – Комиссар развел руками и приглашающе мотнул головой. – Пошли.
– У вас по двору страшная черная собака бегает. Она меня не покусает?
– Не, – заверил ее Суля. – Рокки нас слушается... Иди сюда, Рокки. – Пнув приблизившегося пса ногой в морду, он победно захохотал: – Вот видишь? У нас полное взаимопонимание.
Ротвейлер, отпрянув, глухо заворчал. Продолжая смеяться, Суля поднял с земли обломок кирпича и запустил его в Рокки, угодив ему прямо между ушами, прижатыми к башке. На этот раз пес даже не огрызнулся, лишь смерил обидчика злопамятным взглядом, прежде чем потрусить прочь.
Суля и Комиссар, изображая полное безразличие, дождались, пока девчушка приблизится, а потом незаметно отрезали ей пути к бегству. Один шагал впереди, поминутно оглядываясь через плечо, второй замыкал шествие, пытаясь на глаз определить, какого покроя трусики носит гостья под своей легкой юбчонкой.
Все трое вошли в дом, и здесь Варе было предложено подняться по узкой лестнице первой. Она подчинилась и тотчас пожалела об этом, ощутив на своих проворно пересчитывающих ступеньки ногах горячее дыхание парней. Было такое впечатление, что идущий следом так и норовил занырнуть с головой ей под юбку.
– Где папа? – спросила она, очутившись наверху. Здесь царили следы бурного застолья, продолжавшегося, возможно, не один день. Несмотря на распахнутые окна, в комнате стоял неприятный запах алкогольных паров и табачного дыма.
– Ванька, ку-ку! – дурашливо крикнул Суля. – Ты куда спрятался, чувачок?
– Под стол, наверное, – предположил Комиссар с нехорошей улыбкой на губах.
Варя начала понимать, что попала в скверный переплет. Еще на что-то надеясь, она потребовала, притопнув ногой:
– Немедленно отведите меня к папе! Вы слышите?
– Теперь мы у тебя будем папами, – игриво сказал Комиссар. – Сколько бабок тебе отвалить за удочерение?
– Вы с ума сошли? За кого вы меня принимаете? – Варя попятилась к лестничному проему, но парни сошлись плечом к плечу, преграждая ей дорогу.
Суля с вальяжной медлительностью извлек из кармана объемистый «лопатник», распахнул его и продемонстрировал соседке, что он полон купюрами неизвестного достоинства.
– Я плачу, – заявил он.
– Мы платим, – поправил товарища Комиссар.
– Выпустите меня отсюда! – Вместо крика у Вари получился жалкий лепет.
Суля, которому надоел затянувшийся разговор, оттянул маечку гостьи и заглянул внутрь, оценивая увиденное.
– Полтинник, – сказал он. – На большее такой товар не тянет.
– Ай! – взвизгнула Варя, делая попытку освободить топик от захватившего его указательного пальца.
– Заткнись, курва! – Комиссар схватил ее за локти, лишая способности к сопротивлению. При этом он тоже норовил оценить оголившуюся грудь пленницы. Для этого ему пришлось прищурить один глаз, но все равно розовых сосков маячило перед его взором ровно в два раза больше, чем положено. – Курва! – повторил он с пьяной убежденностью.
В сумочке у Вари хранился электрошокер, без которого она не отваживалась выходить по вечерам из дома после того, как ее однажды ограбили прямо на улице. Но Суля вырвал сумку из Вариных рук и небрежно отшвырнул в сторону.
– Что вам от меня нужно? – спросила она шепотом.
– А то ты не понимаешь, мочалка драная, – ухмыльнулся Комиссар.
Резко развернутая к нему лицом, Варя увидела его открытую пятерню, летящую навстречу, и, успев машинально зажмуриться, ощутила сокрушительный толчок в лоб, после которого помышлять о сопротивлении стало некому.
* * *Окончательно очнулась она лишь утром следующего дня. Руки стянуты за спиной собачьим поводком; одна нога пристегнута наручником к ножке неподъемного сейфа, рот заткнут каким-то тряпьем. Кажется, в качестве кляпа Варины мучители воспользовались ее собственными трусиками, изорванными в клочья, – она узнала запах своего дешевого дезодоранта. А еще во рту ощущался отвратительный привкус несвежих мужских носков. Изгибаясь всем телом, Варя заплакала от унижения и сознания собственного бессилия.
Сколько водки в нее влили вчера эти изверги? Сколько раз поимели? То, что происходило в незнакомом доме, вспоминалось лишь урывками, как болезненный бред. Бутылочное горлышко, раздвигающее стиснутые зубы. Нож, который подонок по кличке Комиссар держал возлее ее горла. Пощечины. Тяжесть чужих тел.
Все виделось как в тумане, и поначалу Варя решила, что это от спиртного, которое она не переносила на дух. Но, поморгав ресницами, она поняла, что все дело в слезах. Сначала их было не так уж и много, но когда Варя увидела, во что превратились ее обновы, на которые она копила деньги почти два месяца, слезы побежали по щекам ручьями. Ее лучшая юбка превратилась в тряпку, да и она сама была не лучше – такая же истерзанная, грязная, валяющаяся на полу. Лучше бы ее просто убили. Потому что как жить дальше, Варя себе совершенно не представляла.
Перевернувшись на спину, она запрокинула голову и подождала, пока высохнут слезы, застилавшие глаза. Села, стараясь не тревожить лодыжку, прихваченную стальным браслетом. С ненавистью посмотрела на громадный старомодный сейф, который насильники вчера приподнимали вдвоем, чтобы придавить свободный браслет ножкой, и вдруг вспомнила, что лиса, попавшая в капкан, перегрызает себе лапу.
Но Варя была всего-навсего молоденькой девчушкой, слабой, растерянной, раздавленной свалившимся на нее несчастьем. И она все еще верила в то, что люди хоть чем-то отличаются от зверей. Варя несколько раз ударилась голым плечом о стальную махину и поняла, что ни сдвинуть ее, ни приподнять у нее не хватит силенок. Избавиться от кожаных пут на руках тоже не удавалось. Оставался единственный вариант: разбудить одного из своих мучителей и попросить отпустить ее на свободу. Все равно они получили от нее все, что хотели. Раз уж не убили, надо было как-то жить дальше.
Второй этаж дома, куда заманили Варю, представлял собой довольно просторное помещение, задней стеной которому служил скат крыши. Сюда были завезены мягкий уголок, кое-какая мебель, несгораемый шкаф и всякая офисная рухлядь вплоть до компьютера. Свободного пространства все равно оставалось предостаточно. На нем запросто умещались и низкий стол с остатками вчерашнего пиршества, и хрупкая Варя, и два здоровенных парня, каждый из которых был в полтора раза выше и в два раза тяжелее ее. Намаявшись ночью с пленницей, они притомились и продолжали спать беспробудным сном, хотя солнце все сильнее прогревало их мерзкую берлогу.
Комиссар, развалившийся на диване, подходил для задуманного больше, чем дерганый, насквозь лживый и самовлюбленный Суля. В его натуре угадывалась гнильца, сквозившая и в манере говорить, и во взгляде, и в том, как он норовил прижигать Варю сигаретой, вынуждая ее шевелиться под собой. Комиссар в сравнении с ним казался туповатым, заторможенным. Зато – более прямолинейным и гораздо более сильным. Если уж полагаться на одного из этих бандитов, то пусть это будет главарь, едва умещавшийся на диване.
До предела натянув цепь наручников, Варя вся вытянулась в струнку и осторожно тронула голову Комиссара босой ногой. Ощущение было такое, словно прикоснулась к ощетинившемуся ежу. Он упорно не желал реагировать на все более настойчивые толчки, этот проклятый еж. И лишь после десятой или одиннадцатой попытки с дивана донеслось хриплое:
– Ну? Чего тебе?
Варя требовательно замычала. Приподнявшись на локтях, Коммисар буркнул:
– О, йогиня какая выискалась... Зарядку делаешь? Правильно. Хвалю.
– М-м-м!
– Кляп просишь вытащить? – догадался усевшийся на диване Комиссар, поскребывая густую растительность на груди. – Так ты же орать начнешь...
– Н-н-н! – возразила Варя, отчаянно мотая головой.
– Ну, гляди у меня! Вздумаешь голосить – зашибу на хрен. Поняла?
Она кивнула. Во рту, освободившемся от тряпичного кома, моментально скопилось столько слюны, что Варя никак не могла заговорить. Собственный язык казался слишком большим и неповоротливым.
Комиссар расценил ее молчание по-своему:
– Похмелиться небось хочешь? Чердак трещит? – Не дождавшись ответа, он тяжело протопал к столу и, прихватив откупоренную бутылку шампанского, пожаловался: – Лично у меня башка прямо раскалывается. Не колхозная все-таки...
Это было дико, но парень, изнасиловавший Варю, теперь искал у нее сочувствия. Словно они были добрыми друзьями, хорошенько повеселившимися минувшей ночью.
– Отпустите меня, – попросила Варя. Наручники на ноге мешали ей свернуться в калачик, как ей того хотелось, и сознание собственной наготы заставляло ее обращаться к мучителю с опущенными глазами. Как будто это она должна была стыдиться, а не Комиссар.
Он воспринял это как должное. Оттянув резинку своих цветастых трусов, он удивился совсем другому обстоятельству:
– О, какая нескладуха! Хрен стоит, а голова падает. Требуется это дело сбалансировать. – Половина выдохшегося шампанского пролилась мимо его глотки, но остальное попало по назначению, и несколько секунд спустя он застонал, блаженно отдуваясь: – Ух ты, хорошо!.. Подлечишься, Варюха?
– Отпустите, – повторила она. – Пожалуйста.
– Ага, щас. – Комиссар закурил и, выпустив к потолку первую порцию дыма, благожелательно поинтересовался: – А кто нас с Сулей в чувство приводить будет? На тебя вся надежда. Будешь у нас заместо сестры этого... милосердия, только без сутаны, что особенно ценно... Суля! Сулейман Батькович, просыпайся! Не то шеф нагрянет, вставит нам по самое «не балуйся».
Не добудившись дружка, Комиссар заговорщицки подмигнул пленнице:
– Kак вчера свалился, так и лежит. И всегда в штанах, заметь. Мерзнет, что ли? Как этот... ямщик в степи.
У Вари вырвался непроизвольный нервный смешок. Покосившись на нее, Комиссар насупился:
– Ты вот что... Особо не веселись. Не заплатим мы тебе. Все башли на накрытие поляны ушли, а в бумажнике у Сули одна мелочовка осталась, для понта... Только не ори, – предупредил он, шагнув вперед. – Без тебя мозги накреб... набре... короче, перекосоёблены.
– Я дам вам денег! – воспряла Варя. – У меня есть. Много.
– Много? – Комиссар оживился тоже. – Это что-то новенькое. – Кожа на его голове заходила ходуном. – Ладно, гони свои бабки, а я тебе обеспечу сразу все райские наслаждения. Без всякого «баунти».
– Вы меня не так поняли! – выпалила Варя. – Я заплачу вам, если вы меня отпустите!
– Сколько, конкретно? – Комиссар склонился над ней так резко, что у него хрустнули позвонки. Вся его ссутулившаяся фигура представляла собой настороженный вопросительный знак.
– Пятьсот рублей.
– Мало. – Лапища Комиссара сграбастала грудь пленницы и смяла ее, как будто это была бесчувственная глина.
– Тысячу рублей! – взмолилась она. – Деньги у меня в сумочке, честное слово!
– Ха! Из сумочки я и сам могу взять.
Фальшивый свист исполнил мелодию известной песенки про то, как финансы поют романсы.
– Ладно, – сказала Варя с отчаянием. – Две тысячи. Двести рублей лежат дома, а остальные я займу.
Свист резко оборвался на протяжной ноте. Комиссар осклабился и выпрямился во весь рост. Варя вдруг подумала, что вести переговоры с этим здоровяком все равно что играть с медведем, вставшим на дыбы. Добродушие его казалось все более обманчивым.
– С тебя штука, – заявил Комиссар. Немного помолчал, ожесточенно поскребывая растительность на черепе и уточнил: – Баксов.
– У меня нет таких денег, – произнесла Варя едва слышным шепотом. Она уже несколько раз слышала за окном голос отца и теперь думала, успеет ли закричать достаточно громко, прежде чем насильник набросится на нее.
Комиссар прочитал ее мысли:
– Давай, зови своего папаньку, – глумливо предложил он. – Я ему морду набью, а потом еще и в ментовку сдам за вторжение в чужой дом.
– Только попробуй!
– А чего тут пробовать? Как мы с Сулей повернем, так и будет. Вот ты, к примеру, кто такая? Мочалка безродная, блядь. Сама пришла, сама дала. Какой с нас спрос? Никакого. – Комиссар кивнул в сторону сумочки. – Твоими же бабками участкового подмажем, а тебя в КПЗ упрячем за аморальный образ жизни. Так что либо гони штуку, либо расплачивайся натурой на добровольных началах. Выбирай.
За окнами призывно засигналил грузовик. Проворно заткнув пленнице рот кляпом, Комиссар выглянул наружу и зычно окликнул товарища:
– Подъем, братела! Там работяги самосвал кирпича пригнали, надо бы поприсутствовать при разгрузке.
Разбудить Сулю удалось с третьей попытки. Глаза его настолько утонули в набрякших веках, что не сразу заметили Комиссара и вчерашнюю гостью, скорчившуюся возле сейфа. Суля увидел перед собой только стол, заставленный остатками вчерашнего пиршества, и направился прямиком к нему, протягивая руку к первой попавшейся бутылке.
И тогда Варя поняла, что самое худшее вовсе не осталось позади, как она полагала. Сжавшись в комочек, она закрыла глаза.
Глава 16 Против лома нет приема
Зеленый змий, потревоженный поутру и выпущенный на волю из бутылки, свиреп, беспощаден и коварен. Он обжигает глотки, разъедает нутро и оглушает безрассудные головы смельчаков, отваживающихся бороться с ними натощак.
У тщедушного Сани не было ни малейших шансов выстоять в этом противостоянии с сорокаградусным противником, и Громов рассчитывал, что вскоре мальчишка упадет и забудется тяжелым пьяным сном. А когда продерет глаза, то никакого Эрика уже не будет, ночные кошмары потускнеют и рассеются, как дым над островом, дым, горечь которого до сих пор ощущалась на губах.
Они добрались до острова затемно, погрузившись вместе с гробом и лопатами в рыбачью плоскодонку, заранее присмотренную Громовым в камышах. Утлое суденышко было позаимствовано вместе с железным прутом, к которому было приковано, а на рассвете вернулось на прежнее место как ни в чем не бывало.
Да, именно так: как ни в чем не бывало. Эта дурацкая фраза прицепилась к Громову, как репей. Бессмысленная смерть Ксюхи. Ночной расстрел бандитов. Похоронный фарс на острове. Плюс к этому незнакомый Эрик, которого следовало тоже определить в очередь дожидающихся Страшного суда... А Громов как ни в чем не бывало сидел за столом, разливал водку по неказистым чашкам и заговаривал мальчишке зубы, надеясь, что тот скоро свалится под стол.
Третья емкость – наполненный до краев стакан – одиноко стоял в стороне, не способный никого ни напоить вусмерть, ни тем более воскресить. Тупо глядя на него, Саня выцедил свою поминальную порцию – уже вторую за утро – и шумно задышал открытым ртом, опять не притронувшись к скудной закуске. Громов не возражал. Снова взялся за бутылку и восполнил образовавшуюся пустоту: