– Ты предпочитаешь, чтобы приводили в чувство тебя самого?
Пока оба возились на площадке, невнятно бухтя и шурша гравием, Громов успел закурить и сделать пару обстоятельных затяжек. Удостоверившись, что охранники готовы воспринимать его речь, он пронзил темноту сигаретным огоньком и произнес:
– Если в самое ближайшее время вы не удалитесь отсюда собственным ходом, то вас ждут носилки, гипс и всякие неприятные медицинские процедуры. Я не шучу.
– Так мы без тачки! – пожаловался тот парень, у которого одна рука сделалась раза в два толще другой.
Громов подумал, что бандитская машина с припрятанным в ней оружием стоит сейчас где-нибудь на платной стоянке, дожидаясь своего часа, и ему вдруг захотелось попросту пришибить обоих не мудрствуя лукаво. Борясь с искушением, он процедил:
– Вы можете научиться ходить пешком прямо здесь. А можете заняться этим в реанимационном отделении. Конечно, не раньше, чем вас отсоединят от всяких капельниц и питательных трубочек.
– Послушай, мужик, – попытался урезонить его второй парень, – чего ты на нас вызверился? Мы ж с тобой вроде как не пересекались. – Его дикция была затруднена поврежденной челюстью. Казалось, он угрожающе выдвигает ее вперед, и это совершенно не соответствовало затравленному выражению его глаз.
– Грядки не надо было вытаптывать, – сказал ему Громов.
– Какие грядки, э? – неуверенно возмутился тот, который баюкал свою руку.
– Клубничные.
Громов отлично знал, что охранники не побегут жаловаться начальству. Их засмеют. Какой-то дачник взял и настучал по голове обоим за вытоптанные грядки. Признайся парни в этом, братва их уважать перестанет. Это в лучшем случае. Нет, они лучше отсидятся где-нибудь, а потом расскажут своим байки. Про ментовские облавы, про терки с разборками и наезды с переездами. Придумают что-нибудь. Котелки у обоих худо-бедно варят, судя по тому, что они даже не пытались возобновить схватку.
– Не трогали мы твою клубнику, – проворчал охранник с травмированным лбом.
– Некогда мне тут с вами препираться, – заявил Громов, холодно глядя на парней. – У вас ровно...
Он отреагировал на изменившееся выражение их лиц мгновенно, но все-таки чуточку позже, чем следовало бы. Ночной воздух за его спиной был вспорот шуршащим звуком, и, отпрянув, Громов успел уберечь от сокрушительного удара затылок, но не правое плечо.
Ш-шух! Мимо пронесся темный силуэт с вытянутой вперед ногой. Скорее всего он прятался где-нибудь в кустах, куда его загнала большая нужда. Но покатившийся по земле Громов знал точно одно: он допустил непростительную беспечность, не выяснив точное количество охранников. И теперь его застал врасплох самый опасный боец из всей троицы, пружинистый, прыгучий, жилистый, явно владеющий десятком убийственных приемов.
Пока нападавший по-кошачьи изворачивался в воздухе, парень с поврежденной головой подхватил с земли булыжник и метнул его в лежащего на спине Громова. Он встретил камень подошвами сведенных вместе ног, но это дало прыгуну возможность перегруппироваться и возобновить атаку.
Второй удар пришелся в левую половину груди Громова, ненадолго парализовав работу сердца. Он умудрился подсечь ноги нападающего, но тот, кувыркнувшись, моментально принял боевую стойку, а на Громова обрушился уже не булыжник, а целый обломок бетонной плиты с торчащими во все стороны прутьями. Как Громов успел откатиться в сторону – одному богу известно. Но он оказался обращенным к противникам незащищенной спиной, и прыгун не замедлил этим воспользоваться.
– А-а-а! – заорал он во весь голос, вероятно, стремясь ошеломить жертву.
И...
Дивясь тому обстоятельству, что вслед за этим ничего не последовало, Громов вскочил на ноги и развернулся на сто восемьдесят градусов. Прыгучий боец стоял вовсе даже не в стойке, а на коленях, да и эту позу сохранял с трудом. За его спиной возвышался Ванька с плотницким топориком наперевес.
– Я его обушком, – сообщил он с извиняющейся интонацией. – Не повернулась рука иначе.
– Это хорошо, что не повернулась, – успокоил его Громов, потирая ушибленное плечо. – Мы же не звери какие-нибудь, чтобы людей за клубнику жизни лишать. – Не давая изумленному Ваньке опомниться, он переключил внимание на окончательно деморализованную троицу охранников: – Помните, на чем мы остановились? Вам дается ровно десять минут, чтобы убраться отсюда. Время пошло.
Прыгун послушно кивнул и, попытавшись встать, упал лицом вниз. Соратники кое-как подняли его на ноги и двинулись всей живописной группой прочь.
– Осталось восемь с половиной минут, – сухо сообщил Громов. – А вы еще должны успеть отомкнуть ворота, снять створки с петель и бросить их в ставок.
– Мы что, нанимались? – неуверенно возразил кто-то.
– Ровно восемь минут... Семь минут пятьдесят шесть секунд...
В отпущенное им время парни не уложились, хотя их подгонял Рокки, бесцеремонно покинувший свой сторожевой пост. Но Громов не стал их наказывать, пусть возятся. Хоть какая-то польза будет от них в этом мире.
* * *Положив тяжелую башку на вытянутые лапы, Рокки делал вид, что спит, а на самом деле незаметно следил за новым хозяином, приоткрывая то левый глаз, то правый. Пес боялся, что Громов исчезнет, растворится в темноте. Черкнет темноту огоньком своей сигареты в последний раз и – сгинет.
Уже перевалило за полночь, а они чего-то ждали, расположившись на берегу маленькой компанией: Громов, Ванька и гордый оказанным доверием Рокки.
На весь поселок только в одном далеком окне горел свет, и пес догадывался, почему. Остальные люди погасили свет, опасаясь привлечь к себе внимание неведомых существ, рыскавших во мраке. Рокки твердо знал, что эти твари бродят где-то поблизости, хотя ни разу не натыкался на них. Поэтому звезды казались ему их зрачками, хищно сверкавшими в темноте.
Когда Громов и его спутник встали, Рокки моментально перестал изображать дрему и тоже вскочил на ноги. Следуя за мужчинами, как на поводке, он даже моргать старался пореже, чтобы не выпустить из виду смутно синеющую впереди рубаху своего господина.
Некоторое время они толклись возле джипа, принадлежавшего Мамотину, воспоминания о котором почти изгладились из сознания пса. Мужчины вязали петли на стальном тросе, расстеленном на траве. Одним концом они прикрепили его к заду джипа, завели вокруг столба и полезли с тросом в теплую воду, заставив всех окрестных лягушек заикаться от страха. Рокки тоже не удержался от сдавленного поскуливания, когда обнаружил, что ставок – вовсе не ставок, а еще одно небо, перевернутое. В нем плавала луна, рассыпавшаяся на осколки, и мерцали искрами тонувшие звезды.
Возвратившийся на берег хозяин был мокрым, слегка продрогшим и почему-то веселым. Мимоходом склонившись над Рокки, он коснулся рукой его гладкой шерсти и забрался в джип. Пес вытянулся в одну тревожную линию – от вытянутого носа до кончика хвоста.
– Не волнуйся, – сказал ему Громов. – Никуда я не денусь. Некуда мне деваться, вот в чем дело. Понимаешь?
Еще бы не понять. Рокки находился точно в таком же положении. Успокоенный человеческим голосом, он опустил зад на землю и, поерзав немного, выбрал оптимальную позу для терпеливого ожидания. Издали его можно было принять за черное изваяние.
Джип ожил: озарился изнутри светом, зарокотал сдержанно, выбросил в ночь первую порцию едкого дыма. По мере того как набирал силу механический гул, Рокки всей шкурой, всем нутром ощущал усиливающееся напряжение. Зашуршали камыши, потревоженные натянувшимся тросом, разошлась вспоротая гладь ставка. И тогда собачьи уши уловили низкое гудение, словно кто-то тронул исполинскую басовую струну. Вау-ау-аууу. Звук становился все выше... выше... Нервы Рокки вибрировали в унисон.
Рррунг! Заставив его вздрогнуть от неожиданности, взревевший джип подпрыгнул на месте. Его передние колеса взмыли в воздух и, бешено вращаясь, вновь ударились об землю. Он то норовил встать на дыбы, то рыскал из стороны в сторону, как заарканенный жеребец. Во все стороны летела взрыхленная колесами земля и клочья измочаленной травы.
Воздух пропитался запахом бензина, разогретого металла и тлеющей резины. Р-рунг... р-рунг...
Рокки метнулся в сторону. Джип, нещадно пришпориваемый седоком, тяжело сдвинулся и неохотно пополз дальше. Трос уже не гудел – звенел. Пса обдало фонтаном земли, а, когда он закончил отряхиваться и чихать, прямо на него из воды надвигалась таинственная темная громадина. Оседлавший ее Ванька что-то кричал.
Рокки не бросился наутек. Он оставался на месте, пытаясь отпугнуть чудище свирепым оскалом и рычанием. Но потом все-таки пришлось пятиться, постепенно сдавая позиции под напором тупой, безжалостной мощи.
Когда чудище, полностью выбравшись на берег, неожиданно замерло, Рокки тоже остановился. Это было комичное зрелище: бензовоз, облепленный тиной, и хрипящий от ненависти пес, распластавшийся перед ним в угрожающей позе.
Когда чудище, полностью выбравшись на берег, неожиданно замерло, Рокки тоже остановился. Это было комичное зрелище: бензовоз, облепленный тиной, и хрипящий от ненависти пес, распластавшийся перед ним в угрожающей позе.
Но Громов, выбравшийся из джипа, не позволил себе даже намека на улыбку. Он знал, как болезненно реагируют на насмешки хозяев собаки. Тому, кто прослужил двадцать лет в ФСБ, легко представить себя в шкуре служебного пса.
– Ну что, Рокки, – окликнул он ротвейлера, – но пасаран? Они не пройдут, м-м?
Пес понятия не имел, о ком идет речь, но стремглав бросился к присевшему на корточки хозяину, надеясь, что успеет прикоснуться языком к его щеке. Громов распрямился секундой раньше и укоризненно напомнил Рокки, что терпеть не может телячьих нежностей.
– А вот я лично, – сказал приблизившийся Ванька, – за ласку все бы отдал. Это я теперь понимаю, каково без нее. Без любви и ласки скучно жить. Точно филин в дупле сидишь и глазами на людей лупаешь.
– У тебя есть Варя, – сухо напомнил Громов, сматывая трос в бухту.
– Ей теперь небось не до нежностей, – насупился Ванька.
– Сколько любви отдаешь, столько ее и получаешь. Арифметика простая. Проверь – сам убедишься.
– А вот вас, к примеру, любят?
Громов молчал так долго, что Ванька уже и ответа перестал дожидаться, залюбовавшись звездами. И невольно вздрогнул, когда за его спиной прозвучало:
– Я, брат, специалист по ненависти. А эта штука – как бумеранг.
– Что за бумеранг такой? – вырвалось у Ваньки.
– Займись-ка бензовозом, Иван. Водоросли его явно не украшают.
– А...
– А бумеранг – это то, что всегда возвращается обратно, – коротко бросил Громов и отвернулся, давая понять, что разговор на отвлеченные темы закончен.
Глава 28 По обе стороны баррикады
Было утро пятницы, и Итальянец шагал по театральному офису АОЗТ «Самсон» так размашисто, что сопровождавшая свита едва поспевала за ним. Иногда он неожиданно менял курс, и тогда идущие следом проскакивали мимо поворота, а потом всей гурьбой догоняли босса, толкаясь и наступая на ноги соседям.
Давно Итальянец не обходил свои владения, очень давно. Поменялся интерьер и штат сотрудников. Лично он не собирался знакомиться с каждым, но они должны были понять, с кем имеют дело.
– Ты! – Остановившись на пороге губерманской приемной, он наставил указательный палец на привставшую секретаршу.
Между ними было метра три, но она почти физически ощутила прикосновение ложбинкой между своими аккуратными грудками, упакованными в кружевной лифчик.
– Я? А в чем, собственно говоря...
– Сегодня останешься после работы. Драть тебя буду.
В трусиках секретарши сделалось горячо. Она не знала Итальянца в лицо, но сообразила, что этот незнакомый высокий мужчина с надменным выражением лица волен тыкать в нее и пальцем, и всем иным, чем пожелает. Разрумянившаяся от своих фантазий девушка охнула и выронила из рук чашку с остатками кофе.
А Итальянец уже шел дальше, изредка открывая на ходу дверь. Офисная публика заикалась при попытках ответить на самый простой вопрос. Тревожный шепот провожал босса на всем пути его следования по коридорным лабиринтам.
В уютной берложке штатных охранников он грохнул о пол включенный видеомагнитофон. Торт, нарезанный сотрудницами бухгалтерии, надел вместе с коробкой на голову именинницы. Финансовый директор, ухваченный Итальянцем за шиворот, врезался своим высоким интеллигентным лбом в экран монитора, на котором космические корабли бороздили просторы компьютерной галактики.
Гнев Итальянца был напускным, напыщенным – в полном соответствии с антуражем театрального офиса. На самом деле ему было весело, он был до предела взвинчен, но счастлив, как человек, возвратившийся на родину из дальних странствий. Как здорово сбросить ненавистную личину и вновь стать самим собой, не притворяясь, никого из себя не изображая!
Тихушник Губерман, похерив доверенную ему операцию, разрушил тем самым все политические амбиции босса. Теперь ему, не оправдавшему надежды столицы, грозила не просто опала, а месть по полной программе. Но полномочный представитель президента мог добраться только до Александра Сергеевича Руднева, и.о. губернатора области. Пусть попробует достать Итальянца, если он, Итальянец, снова в авторитете!
В подземном гараже, куда Итальянец спустился уже без сопровождающих, было сухо и чисто. Под потолком еле слышно зудели лампы дневного света. Машин здесь было собрано предостаточно, но посередине помещения имелось свободное пространство, на котором разместилось несколько человек.
Арам и его люди образовали круг, а в центре его, семеня ногами, приплясывали две голые человеческие фигуры. Иногда они сходились вплотную, сталкивались и снова разлетались в стороны. Их сведенные за спиной руки были вздернуты к потолку. Там, перекинутая через трубу горячего отопления, скрежетала стальная цепь, намертво сковавшая обоих. Как только один из пленников умудрялся коснуться ногами цементного пола, стремясь облегчить боль в вывихнутых суставах, второй, зависавший в воздухе, принимался отчаянно извиваться, желая во что бы то ни стало нарушить равновесие. Тот, что потолще, подвывал незнакомым Итальянцу голосом. Его визави тихонько плакал. Это был Боря Губерман, абсолютно непохожий на себя без иронично посверкивающих очков.
– Перетягивание каната проходит с переменным успехом, – доложил Арам не без юмора.
– Что рассказывают интересного? – спросил Итальянец, награждая помощника беглым поцелуем и принимая ответный.
– А что они могут рассказывать, когда их ни о чем не спрашивают? Вас дожидаются, как было велено. – Арам понизил голос. – У Бори Губермана какой-то листок с расчетами нашли. Итоговая цифра – чуть больше пяти миллионов долларов.
– Особнячками, значит, втихую приторговываешь, – прошипел Итальянец, уставившись на бывшего фаворита.
– Александр Сергеевич! – взмолился тот, раскручиваясь на цепи. – Это недоразумение! Я все объясню!
– Закрой хлебало! – Итальянец отвернулся.
Выставив вперед ладонь, он терпеливо ждал, пока закончатся осторожные прикосновения лап поочередно приближавшихся боевиков. Причастившиеся отходили с глуповато-счастливым видом. Некоторые из них лицезрели Папу впервые, и для них церемония рукопожатий означала очень многое. Итальянец усмехнулся.
– Зубки господину Губерману зачем попортили? – спросил он, присмотревшись к своему генеральному директору. – Сопротивлялся, что ли?
– Не! – отозвался один из боевиков Арама, похожий на жизнерадостного дебила. – Мы с пацанами так думаем, что он, тварюга, цепь пытался перегрызть.
– А!.. Алек!.. Александр Сергеевич!..
Тут Губермана, потерявшего опору под ногами, поволокло в сторону и закрутило-завертело, как новогоднюю игрушку на елке. Его товарищ по несчастью временно умолк. Стоя на цыпочках, он лишь шумно переводил дыхание и весь напрягался, не давая вздернуть себя снова.
Хищные челюсти наручников вгрызлись в запястья обоих чуть ли не до кости. Вокруг никелированных браслетов лохматилась, содранная до кровавого мяса, кожа. Итальянец с удовольствием полюбовался вывихнутыми плечами Губермана, его сведенными воедино лопатками и бугрящимися на спине позвонками. Задав ему пинком новую орбиту вращения, он полюбопытствовал:
– Давно эти члены так телепаются?
– Часа четыре, не больше, – ответил Арам. – Пока цепь до нужной длины подгоняли, пока то да се...
– А изобретение чье? Мне нравится.
– Можно считать, что Губерман сам себе казнь выбрал.
Заслышав свою фамилию, генеральный директор оживился. Зацепившись пальцами ног за невидимые неровности пола, он переместил центр тяжести на себя и, искательно заглядывая Итальянцу в глаза, зачастил:
– Александр Сергеевич... Не надо больше... Я все исправлю, все верну-у-у!..
Тут перевес вновь оказался на стороне напарника, и, дико взвыв, Губерман взмыл вверх с закатившимися глазами. Заподозрив, что он собирается потерять сознание или вообще окочуриться, Итальянец требовательно крикнул:
– Хватит! Снимите эту дохлятину!
– Обоих? – уточнили бойцы.
– Обоих.
Когда пленников поставили перед ним на колени, Итальянец внимательно посмотрел на них. Изможденное лицо Губермана было залито слезами, но все еще светилось робкой надеждой. Его товарищ по несчастью уже ни на что не надеялся – глаза мертвые, пустые, губы мелко трясутся. Ухватив его за подбородок, Итальянец резко спросил:
– Как тебя зовут?
– Макс... Максим Мамотин...
– Ты понимаешь, Максим, что твой друг детства тебя подставил? Ты здесь по Бориной наводке.
Пленника, похоже, совсем не волновало, как и почему он очутился в подземном гараже. Он просто очень хотел выбраться отсюда, хотя шансов у него практически не было.