Председатель АОЗТ «Самсон» был в этой партии даже не шестеркой, а так, случайной козявкой на игровом поле. Руднев вовсе не ценил своего головастого подручного. Оценивал – да. Этим он, собственно говоря, и занимался в настоящее время.
Если разом выдоить разбухшее акционерное общество «Самсон», набежит не так уж и много – восемь, ну десять миллионов долларов. Основные деньги в обороте, в товаре, в недвижимости, а быстро распродать империю c молотка невозможно – в ситуации, когда на сто продавцов приходится один покупатель. Эти замороженные капиталы не дают ничего, кроме капающих процентов прибыли. К тому же юридически Руднев не имел к собственности АОЗТ «Самсон» ни малейшего отношения. Итак, от силы десяток зеленых лимонов мог собрать он на неблагодатной почве отечественного бизнеса. Этого было мало, катастрофически мало.
Высокий покровитель Руднева, заседавший на почетном месте при государственной кормушке, недавно назвал точную цену своей любви и дружбы. Всего восемь циферок: 25 000 000 баксов. Почти четверть тонны денег. Без этого взноса в губернаторское кресло не сядешь. Никакие демократические выборы не помогут, хотя народные голоса нынче стоили дешево – по бутылке водки в зубы и пламенные речи в качестве тостов: пейте за мое здоровье, голосуйте за меня, всегда будете сытые и пьяные. Да только без одного-единственного вкрадчивого голоса президентского наместника весь сводный хор избирателей ни хрена не значил. Потому и стоил этот голос в миллионы раз дороже. Солист, микрофон ему в глотку по самую стойку! Паваротти, мать его так!
Всякий раз, когда гнев начинал душить Руднева, он слегка ослаблял узел галстука и водил головой из стороны в сторону, заставляя себя не кипятиться. В принципе затраты с лихвой окупались за полгода, а все остальное время Рудневу светил один лишь чистый доход. Такая игра стоила свеч. Но где взять начальный капитал для того, чтобы поставить его на кон?
Личных сбережений на иностранных счетах у Руднева в полтора раза больше, чем запросил столичный выскочка, но было бы полнейшим безрассудством рисковать своими кровными деньгами. Требуемые 25 миллионов Руднев рассчитывал найти прямо у себя под ногами, на государственной земле. На земле, которая запросто выдержит десяток особняков, продаваемых «самсоновцами» всем желающим... желающим избежать нечеловеческой боли или собачьей смерти. Занимая губернаторское кресло, Руднев запросто мог покрывать темные махинации фирмы.
Держа эти стратегические замыслы при себе, Руднев излагал коммерсанту тактику, поправляя, уточняя, напоминая и расставляя главные акценты. Он был, например, категорически против того, чтобы акционерное общество «Самсон» ограничилось легким косметическим ремонтом существующих дачных халуп, выдавая их за новостройки. Ни в коем случае! На месте хаотичного поселка следовало возвести новый, реальный и конкретный. Чтобы комар носа не подточил, и прокурор тоже, когда власть сменится.
– А деньги? – рассудительно спросил Губерман. – Настоящий особняк обойдется тысяч в двести пятьдесят. Брать из предоплаты?
– Предоплату не трогать, – твердо ответил Руднев. – Перечислять всю, до копейки, туда, куда я скажу. А деньги на строительство помаленьку вытягивай из оборота, я разрешаю.
– Значит, все-таки строить? – Губерман помаленьку скисал, как вчерашнее молоко, оставленное на солнцепеке.
Руднев наклонил голову и веско сказал:
– Строить, Боря. Береженого бог бережет. На днях подгоню тебе подрядчика – очень солидная турецкая фирма, работает от первого рабочего чертежа до последнего гвоздика. Бумаги чтобы с ними были оформлены чисто, без выкрутасов. Чистота, она – залог здоровья. – Руднев усмехнулся и немного полюбовался своими отполированными ногтями, прежде чем спросить: – Надеюсь, тебя не надо учить, как потом добавить к сумме сметы лишний нолик?
– Надеюсь, нет, – слабо улыбнулся Губерман. Он чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы Папа перешел на прежний человеческий язык. Вот сейчас подмигнет и по-свойски скажет: не ссы в компот, Боря, все будет чики-пики, я за тебя в случае чего всегда подпишусь. Так бывало раньше, но теперь Руднев вместо того, чтобы подбодрить партнера, демонстративно взглянул на часы и отрывисто спросил:
– Что еще? У меня через пятнадцать минут совещание.
– Я бы попросил вас переговорить с председателем кооператива «Рассвет». – Губерман поправил очки, неуверенно сидящие на взмокшей переносице. – Человек старой закваски. Взятки берет только при поощрении свыше. Нужно, чтобы он хорошенько проникся ответственностью.
– Ладно, – безмятежно соврал Руднев. – Переговорю. А пока просто дай ему на лапу.
– Так вы прямо сейчас и переговорите, – настойчиво гнул свое Губерман. – Я еще вчера распорядился, чтобы в 9.30 его доставили в вашу приемную.
Руднев посмотрел на него внимательно, очень внимательно. Почему-то вспомнился ему покойный начальник охраны, вбивший себе в голову, что у него есть право предвосхищать хозяйские желания. Где теперь эта голова?
– Жопу свою прикрываешь? – зловеще спросил он, сверля стекляшки губерманских очков таким тяжелым взглядом, что они только чудом не полопались. – Свидетеля со стороны решил привлечь? Чтобы губернатор у тебя в подельщиках ходил, так?
– И в мыслях подобного не было, Александр Сергеевич... Откуда такое недоверие, не понимаю...
Так ответил, обиженно шмыгнув носом, Губерман. Но Папа – вот же бестия! – угадал его намерения точно.
* * *Пафнутьев тревожно встрепенулся, когда в приемной прозвучал властный голос:
– Дашенька... Там этот... председатель кооператива «Рассвет» наблюдается?
– Ждет, Александр Сергеевич.
– Приглашай.
Секретарша с удовольствием спровадила со своей территории непрезентабельного дядьку пенсионного возраста. Почти полчаса ей пришлось любоваться красноречивыми прожилками на его отечном лице. Настоящая карта венозных сосудов и капилляров. Совершенно никчемная и жалкая фигура, перебивающаяся от бутылки к бутылке. Судя по внешнему виду председателя, промежутки никогда не бывали достаточно продолжительными.
Пока секретарша опрыскивала приемную дезодорантом, Пафнутьев робко застыл на пороге, через который ему еще никогда не доводилось переступать:
– Здрас-сс... Вызывали?
– Добрый день, – обласкал его баритоном хозяин кабинета. – Почему вызывали? Пригласили для разговора. Проходите, присаживайтесь... Вот, знакомьтесь, прямо перед вами председатель правлении АОЗТ «Самсон», Губерман Борис Яковлевич...
Контактики в проспиртованном мозгу Пафнутьева успели изрядно поизноситься за последние годы, срабатывали через раз, причудливо искажая получаемую информацию. Вот и теперь из услышанного в ячейках памяти отложились лишь маловразумительные отрывки... Какой-то азот... Почему-то «Самсунг»... Плюс Кальман... Все это были смутно знакомые Пафнутьеву слова, но увязать их воедино он не брался. Плохо ориентирующийся в современной эпохе, он даже «стингер» от «сникерса» не отличал на слух. Зато прекрасно отдавал себе отчет, где находится и с кем разговаривает. Если председатель облисполкома знакомит тебя с человеком, то будь перед тобой хоть Кальман, хоть сам Розенбаум, изволь вежливо пожать ему руку и представиться:
– Пафнутьев, кху... Степан Степаныч, другими словами, кху-кху...
Руднев церемонией знакомства был вполне удовлетворен. Ему трудно было запоминать имена и отчества всех этих никчемных старперов, давно свое отвоевавших и отживших. А тут... э-э... Семен Степанович – легко и просто. С ним все ясно, с Семеном Семеновичем Пафнутьевым. Он, Степан Семенович, нынче побудет курочкой, от которой требуется только одно: поскорее снести золотое яичко. Так и подмывало прикрикнуть: «Рожай давай, бумажки, старый хрыч, несись поскорее и брысь отсюда!» Но речь Руднева текла плавно и величаво, как река Волга, которой он никогда в глаза не видел:
– Познакомились? Вот и отлично... Для справки: фирма «Самсон», можно сказать, является флагманом рыночной экономики нашего региона. Тот самый золотник, который мал, да дорог... – Полный значительности взгляд поочередно затронул собравшихся в кабинете. – Я собрал вас вместе, чтобы обсудить ряд интересных предложений, высказанных господином Губерманом по поводу реорганизации садово-огородного товарищества, имеющего юридический статус кооператива «Рассвет». В городе масса кооперативов такого типа. А сколько жилищно-строительных? Их с гулькин нос, их просто кот наплакал. Надо исправлять положение. Впрочем, Борис Яковлевич объяснит суть своей идеи гораздо доходчивее. Профессиональным, так сказать, языком...
На протяжении этого вступления Пафнутьев ужасно волновался и потел. Во-первых: зачем опохмелялся? Могут унюхать, неприятностей потом не оберешься. Во-вторых, он, как на грех, не знал профессионального языка, ни одного. И теперь боялся, что вообще ни хрена не поймет, а так и будет сидеть, хлопая глазами. Что втолковывал ему хозяин кабинета только что? Кооператив ликвидируют, что ли? С пафнутьевского носа упала мутная капля пота. В огромном кабинете, подавляющем своим размахом, в обществе двух лощеных наодеколоненных мужчин он ощущал себя забредшим на банкетный стол тараканом. Заманили, и – шлеп! За что? Повод всегда найдется. За то, что все еще ползает...
На протяжении этого вступления Пафнутьев ужасно волновался и потел. Во-первых: зачем опохмелялся? Могут унюхать, неприятностей потом не оберешься. Во-вторых, он, как на грех, не знал профессионального языка, ни одного. И теперь боялся, что вообще ни хрена не поймет, а так и будет сидеть, хлопая глазами. Что втолковывал ему хозяин кабинета только что? Кооператив ликвидируют, что ли? С пафнутьевского носа упала мутная капля пота. В огромном кабинете, подавляющем своим размахом, в обществе двух лощеных наодеколоненных мужчин он ощущал себя забредшим на банкетный стол тараканом. Заманили, и – шлеп! За что? Повод всегда найдется. За то, что все еще ползает...
Однако Пафнутьева не зашибли, отнеслись к нему с полным уважением.
Часто поправляя на носу золотую оправу дымчатых очков, молодой коммерсант (Борман? Гурман?), фамилию которого Пафнутьев напрочь забыл, подчеркнуто вежливо и доходчиво стал излагать суть своих предложений по реорганизации кооператива. Он даже снизошел до того, что попытался объяснить собеседнику, почему должно быть так, а не иначе. Красивые обтекаемые фразы проплывали в мозгу Пафнутьева, иногда даже откладываясь там... Экологическое оздоровление промышленного мегаполиса, каковым является Курганск... Создание курортной зоны... Частичное решение жилищной проблемы... Проект постановления исполкома... Письмо землеустроителей...
Становилось все понятнее и понятнее, яснее и яснее, а потом – оп! – сделалось совсем уж предельно ясно и понятно. В обмен на документацию кооператива и несколько автографов Пафнутьева ему прямо сегодня были готовы выдать кругленькую сумму в долларах, что составляло целую кучу настоящих, привычных денег, с которыми ходят в магазин. Кадык Пафнутьева дернулся так, что едва не прорвал изнутри тонкую кожицу куриной шеи. Если ежедневно брать по две бутылки водки с закуской, то этого должно хватить на целых три года! Живут ли так долго в столь сказочной роскоши? При норме – литр в день? Пафнутьев даже подумал, что ослышался, что опять в голове шарики с роликами барахлят.
– Долларов, кху? – переспросил он, едва не подавившись собственным удушливым кашлем.
– Именно, – подтвердил молодой коммерсант, нежно тронув пальчиком дужку очков. – Американских.
– А можно в рублях? – почти прошептал Пафнутьев, обмирая при одной только мысли, что сейчас сказочный мираж рассеется, обернется фигой под носом.
– Можно! – легко согласился очкарик. – Для вас хоть луну с неба... Семьдесят пять тысяч вас устроят?
– Стоп! – протестуще воздел руки хозяин кабинета. – Борис Яковлевич! Так дела не делаются! Финансовые вопросы вы уж обсуждайте сами, без меня. Организационная сторона дела вас устраивает, Семен Семенович?
Пафнутьев выразил утвердительным сипением полное согласие, даже с тем, что он из Степана превратился в Семена.
Хозяин кабинета собрал брови в одну линию:
– Тогда не смею вас больше задерживать, господа предприниматели. Мне, честно говоря, сейчас совсем не до коммерции. Задолженность по выплатам пенсий в области достигла критического уровня, – доверительно говорил он, мягко подталкивая ветерана кооперативного движения к выходу. – Вот, собрал людей, будем думать-гадать, как помочь нашим старикам... Нужно ведь помогать, Семен Сергеевич, как считаете?
– Да, – откликнулся Пафнутьев, – без пенсии никак.
Да только не пенсией были заняты его мысли, забродившие на вчерашней хмельной закваске. Допустим, лихорадочно размышлял он, брать самую дешевую водку, по двадцатке. Получается сорок рублей в сутки. На червонец – жратвы. Итого полтинник. Пятьдесят перемножить на триста шестьдесят пять...
Не дали сосчитать. Вежливо повели прочь из кабинета, помогли спуститься вниз по лестнице, потом в машину усадили, потом высадили, и снова – ступеньки, теперь уже ведущие вверх.
Пятью триста – будет полторы тысячи, соображал Пафнутьев. Ежели добавить нолик, а потом еще приплюсовать три сто, то в год выйдет...Что за наваждение? Он с недоумением уставился на драную обивку собственной двери, к которой его доставили безымянные дюжие молодцы, назначенные в провожатые коммерсантом в золоченых очечках. Документики, дядя, напомнили ему. Мы за документиками приехали.
Только и успел Пафнутьев, что опрокинуть по-походному стопочку на кухне, как опять подхватили его вместе с картонкой с кооперативными бумагами, опять усадили в машину, опять повезли.
Из пенсии можно будет платить за квартиру и собирать помаленьку на зимнее пальто. А 18 250 рублей – это святое, это годовой пропиточно-прожиточный минимум. Семидесяти пяти тысяч должно хватить на целых четыре года безбедной жизни, и еще 2000 останутся на черный день. А если сократить расходы на питание до самого минимума, который называется килька с хлебом, то...
При чем здесь театр оперы и балета? – досадливо подумал Пафнутьев, которого снова сбили со счета, предложив живенько выгружаться у знакомого всем жителям города здания, принадлежавшего фирме «Самсон». А когда он сообразил, куда его привезли и зачем, то помчался вперед вприпрыжку, изнывая от желания поскорее обменять пыльный картонный ящик на новенькие бумажные купюры.
К его удивлению, никаких балерин внутри здания не наблюдалось. У здешних лебедушек юбчонки оказались чуточку подлиннее балетных, зато – в обтяжку, на манер гондонов, которыми Пафнутьев в последний раз пользовался лет десять назад. Испытывая от мелькания их попок легкое головокружение и истому, Пафнутьев, как сомнамбула, послушно шел куда говорили и поворачивал где требовалось.
И ждала его комната с обширным черным столом, на который двое провожатых водрузили пафнутьевский короб – такой большой и внушительный в сравнении с брикетиком сотенных, улегшимся рядышком. И сидели в комнате три человека, представившихся Пафнутьеву нотариусом, юристом и бухгалтером. Под их присмотром волеизъявление двух юридических сторон было должным образом зарегистрировано и оформлено.
Все были довольны итогами этой встречи. Даже два молодца среднеазиатской наружности, намаявшиеся с Пафнутьевым и его коробом. Когда им было поручено доставить кооператора домой, они украдкой переглянулись, и один провел ребром ладони по горлу. Пафнутьев этого жеста не заметил, а если бы и заметил, то списал бы на желание молодца поскорее выпить. Сам он ведь прямо-таки изнывал от такого желания.
* * *Спровадив кооператора к знатокам законодательства и хозяйственно-финансовых фортелей, Губерман энергично продолжил воплощение в жизнь новых планов. Перед ним вольготно раскинулся молодой, относительно цивилизованный бандит Эрик, порекомендованный Папой в наместники облюбованного поселка.
Эрик вовсе не чувствовал себя в губерманском кабинете гостем. Он никогда и нигде не чувствовал себя в гостях, не чванился, не жеманничал, а просто заходил и садился на самое удобное место. В данном случае было выбрано крутящееся кресло Губермана, нерасчетливо вышедшего из-за стола поприветствовать уважаемого посетителя. Теперь Эрик с явным удовольствием устроил себе карусель – большой мальчик, при всех регалиях, соответствующих его взрослому рангу, вплоть до золотого зажима на воротничке черной шелковой рубахи с латиноамериканской вышивкой. Где-то там, на широкой, но пока не слишком волосатой груди сверкала обязательная цепь-ошейник с массивным христианским символом смирения. Порой цепь перекручивалась с золотым жгутом, но Эрик стоически сносил неудобства. Этим своеобразным рыцарским крестом он был награжден два года назад лично Итальянцем, надевшим цепь на Эрикову шею и сопроводившим ритуал троекратным лобызанием.
Подчеркнуто мафиозный прикид очень шел этому парню с нервным худым лицом и длинными черными волосами, гладко зачесанными назад. Губерман подозревал, что по телевизору Эрик смотрит не примитивные боевики, а трагические бандитские саги, возможно, даже проливая втайне скупую мужскую слезу, когда герои замедленно падали, погибая от подлых полицейских пуль.
– Срань господня, – произнес Эрик в полном соответствии с видеоканонами. Подумал немного и выругался еще более звучно: – Шит!
Упоминание круто замешанного американского дерьма означало, что новости, услышанные от Губермана, не вызвали у Эрика ни малейшего энтузиазма. Он и семерка его бойцов переходили в полное распоряжение этого хитромудрого жида, Папиного любимчика. А тот залепил с ходу: езжай-ка ты, братец Эрик, за город дачки сторожить – там самое для тебя подходящее место.
– Какой понт от этого? – угрюмо спросил бандитский братец Эрик, разглядывая лаковые носы своих широко раскинутых в стороны туфель. – Нашел сторожа! Может, еще свисток с берданкой мне выдашь? Тулупчик овчинный?
– Выдам кое-что получше, – загадочно усмехнулся Губерман. – Позже.