Но тут Николас увидел настольную лампу, и следующие четверть часа Даглесс пыталась объяснить принцип действия электричества. Николас едва не свел ее с ума, включая и выключая каждую лампочку в комнате. Наконец, чтобы заманить его в постель, она пообещала почитать еще немного. И поспешно отвела глаза, когда он сбросил полотенце и, абсолютно голый, лег на соседнюю кровать.
– Пижама, – пробормотала она. – Завтра мы купим пижаму.
Она читала не более получаса и, поняв, что он заснул, выключила лампу и уютно свернулась под одеялом.
Даглесс как раз засыпала, когда Николас вдруг закричал во сне. В комнате было достаточно светло, чтобы увидеть, как он отбросил одеяло, мечется словно в лихорадке и стонет, очевидно находясь в тисках кошмара. Даглесс привстала и положила руку ему на плечо.
– Николас, – прошептала она, но он не слышал ее. Она тряхнула его, но он не проснулся. Пришлось отбросить одеяло, сесть на край кровати и наклониться над ним. – Николас, проснитесь. Вы видите дурной сон.
В ответ он выбросил вперед сильную руку и притянул ее к себе.
– Пустите! – крикнула Даглесс, вырываясь, но Николас и не думал ее слушать. Вместо этого он мгновенно успокоился и мирно заснул, очевидно довольный тем, что держит ее, как большую плюшевую игрушку в человеческий рост.
Даглесс, напрягая силы, оторвала его руки и вернулась в свою кровать, но не успела лечь, как он снова начал стонать и метаться. Пришлось снова подойти к нему.
– Николас! Да проснитесь же! – громко воскликнула она, без всякого, впрочем, успеха. Он сбросил одеяло и беспорядочно махал руками. Судя по выражению лица, он переживал нечто поистине жуткое.
Обреченно вздохнув, Даглесс скользнула в постель рядом с ним. Он немедленно прижал ее к себе, словно напуганный малыш свою куклу, и тут же утихомирился. Даглесс сказала себе, что она истинная мученица и делает это исключительно для него. Но где-то в глубине души знала, что одинока и испугана не меньше Николаса.
Прижавшись щекой к теплому плечу, она заснула в его объятиях. И проснулась перед рассветом, улыбаясь еще до того, как поняла, что именно большое, мускулистое обнаженное тело рядом с ее собственным дарит ей нечто вроде ощущения счастья. Первым ее порывом было повернуться в его объятиях и целовать эту загорелую кожу.
Но сознание быстро вернулось к ней. Слишком быстро. Открыв глаза, она потихоньку сползла с кровати и легла в свою постель. Несколько минут она просто смотрела на него. Он спал так тихо, разметав черные локоны по белоснежной подушке. Неужели он и есть ее собственный рыцарь в сверкающих доспехах? Или память к нему вернется и окажется, что где-то в Англии у него дом?
Неожиданно придя в бесшабашное настроение, Даглесс встала, осторожно подошла к окну, где спрятала вчера новый магнитофон, – она дожидалась нужного момента, чтобы показать его Николасу, – поставила кассету «Роллинг Стоунз», поднесла магнитофон поближе, прибавила громкости и включила.
Из магнитофона во всю мощь вырвались первые такты песни «Я не могу получить удовлетворения». Николас в испуге вскочил. Ехидно посмеиваясь над растерянным беднягой, Даглесс приглушила музыку, пока не проснулись остальные постояльцы.
Николас, ошеломленно озираясь, сел в постели.
– Что это был за хаос?
– Музыка, – засмеялась Даглесс, но поскольку Николас никак не мог опомниться, уже серьезнее пояснила: – Это была шутка. Нам пора вставать, поэтому я подумала…
Но улыбка сползла с ее лица, когда Николас и не подумал улыбнуться в ответ. Наверное, мужчины елизаветинской эры не любили розыгрышей. Поправка: современные мужчины, считающие себя пришельцами из елизаветинской эры, не любят розыгрышей.
Минут через двадцать негодующая Даглесс выскочила из ванной.
– Ты намазал мою зубную щетку шампунем! – отфыркивалась она, вытирая свой язык полотенцем.
– Я, мадам? – делано удивился Николас.
– Ах ты… – задохнулась она и, схватив подушку, запустила в него. – Я тебе еще покажу!
– Значит, меня снова ждет музыка на рассвете? – осведомился он, увертываясь от подушки.
– Ладно, – хмыкнула Даглесс, – полагаю, я это заслужила. Идем завтракать?
За завтраком она рассказала Николасу о визите к стоматологу, и хотя тот поморщился, не обратила на это внимания. Любой поморщится при мысли о визите к зубному врачу!
За завтраком она заставила его назвать остальные поместья. Пока он будет у врача, она сможет посидеть в местной библиотеке. Может, что-то и обнаружится.
По дороге к врачу Николас молчал, а в приемной даже не подумал рассматривать залитые пластиком стулья. Даглесс поняла, что Николас действительно волнуется, поскольку он даже не захотел взглянуть на пластмассовое растение в горшке. Когда медсестра вызвала Николаса, Даглесс крепко сжала его руку:
– Все будет хорошо. А потом… потом я поведу тебя в кафе и куплю мороженое. Вот увидишь, тебе понравится.
Но что толку обещать! Ведь он даже не знает, что такое мороженое… вернее, не помнит, поправила она себя.
Поскольку ему предстояли осмотр, пломбирование и снятие камня, на что уйдет довольно много времени, она решила идти в библиотеку, но перед этим попросила медсестру позвонить ей, когда Николас соберется уходить.
Направляясь к библиотеке, она чувствовала себя матерью, предательски покинувшей свое дитя.
– В конце концов, это всего лишь дантист, – твердила она себе.
Ашбертонская библиотека оказалась очень маленькой и в основном содержала детские книги и романы для взрослых. Даглесс уселась в отделе путешествий по Британии и принялась искать хоть какое-то упоминание об одиннадцати поместьях, которыми, по словам Николаса, он владел. Четыре уже давно стали руинами, два снесли в пятидесятых (Даглесс стало не по себе при мысли о том, что они пережили столько исторических событий и были уничтожены совсем недавно). Одним был Торнуик-Касл, одно она не смогла найти, два стали частными владениями, и последнее было открыто для публичных экскурсий. Даглесс выписала часы и дни посещений и проверила, не пора ли идти за Николасом. Он пробыл у зубного врача полтора часа.
Даглесс поискала в именном каталоге, но не смогла найти упоминания о семействе Стаффордов. Прошло еще сорок пять минут.
Когда телефон на библиотечном столике зазвонил, Даглесс подскочила. Библиотекарь сказала, что это звонят от дантиста и что Николас скоро освободится. Даглесс почти побежала обратно.
Дантист вышел поздороваться с ней и попросил зайти в кабинет.
– Знаете, мистер Стаффорд крайне меня озадачил, – начал он, вешая рентгеновские снимки Николаса на подложку с подсветкой. – Обычно я стараюсь никогда не высказывать мнения о работе своих коллег, но, как можно понять из этих снимков, мистер Стаффорд попал в руки… не могу назвать этого человека иначе, как садистом. Можно подумать, что эти три зуба были буквально выломаны из челюсти. Видите, вот здесь и здесь кость треснула и срослась неровно. Должно быть, пациенту пришлось вытерпеть адскую боль, пока челюсть заживала. И понимаю, что это невозможно, но уверен, что мистер Стаффорд до сегодняшнего дня в жизни не видел шприца. Возможно, при удалении зубов ему дали общий наркоз.
Доктор выключил свет.
– В последнем я почти не сомневаюсь. В наши дни трудно представить ту боль, которую пришлось бы вытерпеть пациенту.
– В наши дни, – тихо повторила Даглесс, – но четыреста лет назад зубы, как вы сказали, просто выдирали из челюсти.
– Скорее всего, так и было, – улыбнулся доктор. – А если учесть, что тогда не было ни болеутоляющих, ни наркоза… полагаю, многие люди выходили из испытания с треснувшими челюстями.
Даглесс глубоко вздохнула.
– А как остальные зубы? И вообще как он себя вел?
– Ответ на оба вопроса только один: превосходно. Он был совершенно спокоен и даже рассмеялся, когда ассистентка удаляла камни и спросила, не больно ли ему. Я запломбировал одну полость и проверил зубы. – Дантист озадаченно нахмурился: – Странно, но у него на зубах видны легкие бороздки. Я видел такие только в учебниках, а это означает, что в детстве пациент голодал, причем длительно. Не меньше года. Непонятно, где он мог приобрести такие бороздки. Он не похож на человека, семья которого не может позволить себе купить еду.
«Засуха, – едва не вырвалось у Даглесс. – Или наводнение. Катастрофа, погубившая урожай, в эпоху, когда не было ни холодильников, ни консервов, ни замороженных либо свежих продуктов, стекающихся в Англию со всех концов света».
– Не хотелось вас задерживать, – продолжал доктор, не дождавшись ответа, – просто меня очень беспокоит состояние его челюстей после удаления зубов. Он… он задавал множество вопросов. Случайно, не собирается на стоматологический факультет?
Даглесс улыбнулась:
– Обычное любопытство. Большое спасибо за потраченное время и сочувствие.
– Я рад, что пара визитов была отменена. У него крайне интересные зубы.
– Я рад, что пара визитов была отменена. У него крайне интересные зубы.
Даглесс снова поблагодарила его и вернулась в приемную, где Николас, перегнувшись через стойку, флиртовал с хорошенькой медсестрой.
– Идем, – резко бросила она, оплатив счет. Она совсем не хотела вспылить, но, похоже, обстоятельства сами приводили ее к выводу, что этот человек действительно явился из шестнадцатого века.
– Это не тот цирюльник, у которого мы были, – улыбнулся Николас, растирая все еще онемевшие губы. – Неплохо бы взять этого дантиста и его машины обратно, в шестнадцатый век.
– Но все его машины работают на электричестве, – мрачно заметила Даглесс. – Сомневаюсь, что дома елизаветинской эпохи имели проводку на двести двадцать вольт.
Николас, неожиданно схватив ее за руку, повернул к себе лицом:
– Что тебя мучит?
– Кто ты? – вскричала она, глядя на него. – Почему у тебя бороздки на зубах? Каким образом твоя челюсть треснула, когда рвали те три зуба?
Николас облегченно улыбнулся. Кажется, она начинает ему верить!
– Я Николас Стаффорд, граф Торнуик, Бакшир и Саутитон. Два дня назад я сидел в камере, ожидая казни. И было это в 1564 году.
– Не верю, – прошептала Даглесс, отводя взгляд от его лица. – И ни за что не поверю. Путешествий во времени не бывает.
– Что может заставить тебя поверить? – мягко спросил он.
Глава 7
По пути в кафе-мороженое Даглесс обдумывала вопрос. Что заставит ее поверить?
Но ответа не находилось. Должно же быть объяснение всему, что она видит? А вдруг он просто великолепный актер и притворяется, что весь этот мир совершенно для него нов? В конце концов, зубы ему могли выбить во время игры в регби. Поскольку она могла проверить почти все сказанное Николасом, это означало, что он нашел всю информацию заранее, после чего умело ею воспользовался.
Чем же он может доказать ей, что явился из прошлого?
В кафе Даглесс рассеянно заказала себе рожок с кофейным мороженым, а для Николаса – двойной рожок ванильного и шоколадной помадки. Она была так поглощена вопросом Николаса, что не видела его лица в момент первого знакомства с восхитительным лакомством и поэтому совершенно растерялась, когда он нагнулся и быстро, но крепко поцеловал ее в губы.
Даглесс удивленно заморгала, но тут же заметила выражение абсолютного счастья на довольной физиономии Николаса и невольно рассмеялась.
– Спрятанный клад, – выпалила она и вздрогнула от звуков собственного голоса.
– М-м-м? – переспросил Николас, целиком занятый мороженым.
– Если хочешь доказать, что пришел из прошлого, значит, должен знать то, что неизвестно другим. Сообщить мне нечто такое, чего нет в книжках.
– Например, кто был отцом последнего ребенка леди Арабеллы Сидни?
Он как раз добрался до шоколадного мороженого и выглядел так, словно сейчас растает от счастья. Даглесс взяла его под руку и потащила к столу.
Сидя напротив него, глядя в эти синие глаза, опушенные густыми ресницами, она гадала, смотрит ли он так же на женщину, когда занимается любовью.
– Ты не сводишь с меня глаз, – заметил он, глядя на нее сквозь ресницы.
Даглесс, отвернувшись, нервно откашлялась.
– Я не желаю знать, кто был отцом ребенка леди Арабеллы, – буркнула она и не оглянулась, услышав смех Николаса.
– Спрятанный клад, – повторил он, хрустя рожком. – Какая-нибудь ценная безделушка, пролежавшая в укромном месте четыреста двадцать четыре года?
Странно, он может складывать и вычитать!
– Забудь об этом. Всего лишь мимолетная идея, – отмахнулась она, раскрывая блокнот. – Лучше послушай, что я нашла в библиотеке.
И она принялась читать ему выписки из книг. А когда подняла глаза, Николас вытирал руки салфеткой и хмурился.
– Мужчина строит дома, чтобы оставить после себя что-то. Я рад слышать, что не все мои владения бесследно исчезли.
– А я думала, главное – это дети, которым переходит по наследству отцовское имя.
– Я не оставил детей, – признался он. – У меня был сын, но он умер осенью. Через неделю после того, как утонул мой брат. Сначала мать, потом дитя.
Он поморщился, словно от неожиданно острой боли.
До чего же проще и безопаснее жить в двадцатом веке! Правда, в Америке полно насильников, и серийных убийц, и пьяных водителей. Но в елизаветинскую эпоху по Европе гуляли чума, проказа и оспа.
– Мне очень жаль, – выдохнула она. – Жаль и вас, и их. А у вас была оспа?
– Никогда! Ни малой, ни большой![4]
– Что такое «большая оспа»? – удивилась Даглесс.
Николас огляделся, прежде чем смущенно прошептать:
– Французская болезнь.
А, вот оно что! Сифилис.
По какой-то причине ее радовало, что у него никогда не было «большой оспы». Не то чтобы это имело значение, но они пользовались одной ванной!
– Что это такое «открыт для публики»? – спросил Николас.
– Обычно, когда владельцам не по карману содержать большие дома, они передают их в Национальный трест[5], так что теперь можно заплатить деньги, и гид проведет нас по дому. Это очень интересные экскурсии. При доме есть кафе и магазин сувениров…
Николас неожиданно выпрямился:
– Ты имеешь в виду Белвуд?
Даглесс сверилась с заметками.
– Да, Белвуд. Как раз к югу от Бата.
Николас, похоже, произвел кое-какие мысленные вычисления.
– Четверка добрых лошадей домчит нас до Бата часов за семь.
– А добрый английский поезд домчит нас до Бата за два часа. Хочешь снова увидеть свой дом?
– Видеть, как мой дом продан какому-то тресту и парень с бледным одутловатым лицом, обмотанный фартуком, разгуливает по комнатам впереди компании туристов…
Даглесс улыбнулась:
– Ну, если ты так считаешь…
– Не могли бы мы сейчас поехать на этом…
– Поезде.
– Поезде в Белвуд?
Даглесс посмотрела на часы.
– Да, если отправимся немедленно, сможем посмотреть Белвуд и выпить там чаю. Но если не хочешь видеть парня с бледным одутловатым лицом…
– И в фартуке, – добавил он, улыбаясь.
– …разгуливающего по комнатам, тогда зачем ехать?
– Есть шанс, крохотный шанс, что я могу найти твой клад. Когда мои поместья были конфискованы твоей… – Николас издевательски усмехнулся, давая знать Даглесс, что он думает о ее абсурдном заявлении, – твоей королевой-девственницей, вряд ли моей семье было позволено забрать имущество. Так что шанс, хоть и совсем маленький, все же имеется.
Мысль о том, чтобы провести день в поисках спрятанных сокровищ, взволновала Даглесс.
– Чего же мы ждем? – спросила она, беря в руки новую сумочку. На этот раз она была набита туалетными принадлежностями. Без них Даглесс и шагу не сделает!
Железнодорожное сообщение очень нравилось Даглесс в Англии. Почти в каждой деревне имелась железнодорожная станция и в отличие от американских вокзалов содержалась в чистоте и не была расписана граффити. Когда Даглесс покупала билеты, кассир сказал, что поезд до Бата вот-вот отправится.
Как только они уселись, поезд тронулся, и Николас вытаращил от удивления глаза: он даже не представлял, что на свете может существовать такая скорость. Но уже через несколько минут он, как истинный англичанин, привык к скорости и стал разгуливать по вагону. Изучал объявления, восторженно улыбаясь рекламе «Колгейт», поскольку узнал пасту, купленную Даглесс. Если он способен распознавать слова, может, его не так уж сложно научить читать?
В Бристоле они пересели на другой поезд. Николас был потрясен количеством людей, спешивших сесть в вагоны, и с увлечением рассматривал затейливую ограду викторианской эпохи из кованого железа. Даглесс купила на лотке с прессой толстый путеводитель по всем известным историческим домам южной Британии и по пути в Бат стала читать Николасу о тех, что сейчас лежали в руинах. Но, видя, как его ранит упоминание о разрушениях и погибших трудах, замолчала. Время от времени он выглядывал в большие окна и иногда при виде старинных особняков, встречавшихся в сельской местности так же часто, как коровы и овцы, расстроенно ронял:
– Это дом Уильяма.
Или:
– Здесь жил Робин.
Бат, прекрасный, прекрасный Бат, стал настоящим чудом для Николаса. Город казался Даглесс старым, поскольку большинство домов были выстроены в восемнадцатом веке, но Николас посчитал его вполне современным. Даглесс подумала, что Нью-Йорк или Даллас с их зданиями из стекла и стали покажутся ему чем-то вроде иного мира. Нет. Наверное, он повел бы себя так, словно столкнулся с иным миром, поправила она себя и заметила, что чем дольше проводит время в его обществе, тем реже поправляет себя.
Они пообедали американскими сандвичами в ресторане «фастфуд», где Даглесс заказала клубные сандвичи[6], картофельный салат и охлажденный чай на двоих. Николас посчитал обед вкусным, но не слишком обильным. Последовала оживленная дискуссия, но Даглесс удалось утащить его из ресторана, прежде чем он стал требовать кабанью голову или что-нибудь в этом роде.