Убедившись, что малыши крепко спят, Кора прошла в ординаторскую, где местный врач с медсестрой играли в шашки, и связалась с ИнтерГполом. Она задала два вопроса.
Первый вопрос: «Были ли у профессора Гальени какие-нибудь родственники на его родной планете Ксеро, которые желают получить его тело?»
Второй вопрос: «Каковы семейные правила и порядки на Ксеро? Насколько крепка там семья, насколько отрицательно общественность относится к прелюбодеянию и каков статус незаконных детей?»
В Центре очень удивились, но обещали вскорости прислать ответы.
Ответы пришли даже раньше, чем было обещано. После обеда. Первый ответ: «У профессора Гальени нет родственников. Никто не ждет обратно его тело. Более того, решено после окончания следствия похоронить профессора на месте, где он совершил свое великое открытие».
Второй ответ: «Семейное право находится во власти традиций. Семья считается священным институтом. До последнего времени соблазнитель подвергался суровому наказанию, вплоть до смертной казни. И сегодня он становится парией, теряет работу и положение в обществе. При конфликтах и спорах об отцовстве решающую роль играет цвет оперения птенца. Есть легенда о возлюбленных, которые всю жизнь скитались в диких местах, скрываясь от наказания».
— Ты удовлетворена? — спросил местный врач.
— Еще не знаю, — ответила Кора.
— А мне он всегда не нравился, — сказал врач.
— Что ты понимаешь в любви! — в сердцах ответила Кора. Она была огорчена. Бывают случаи, когда врач, узнав, что его диагноз точен, предпочитает ошибиться.
— Будешь его допрашивать? — спросил местный доктор. У него была неприятная манера потирать ладони.
— Я буду вести расследование дальше, — сказала Кора.
— Не вздумай отправиться к нему одна, — предупредил местный врач, когда Кора попросила его или медсестру присмотреть за малышами. — Если ты окажешься там без свидетелей, а он догадается, что ты его разоблачила…
— То он меня заклюет?
— Не пытайся меня смешить. Он уже заклевал профессора.
— Ко мне он относится иначе.
— Так арестуй его сначала, а потом допрашивай!
— У меня нет никаких доказательств. Только догадки. А я не получу доказательств, а тем более признания, если он будет настороже.
— Тогда хоть возьми пистолет.
— Я возьму диктофон. Он будет приклеен лентой вот здесь… — Кора приподняла левое крыло и приспособила клейкой лентой маленький диктофончик. — Если со мной что-нибудь случится, ты знаешь, где искать.
Будто сообразив, что мамочке грозит опасность, птенцы подняли писк. Кора приласкала их.
Она отправилась на раскопки пешком — десять минут от больницы. На улице было холоднее, чем вчера, по земле несло пыль, в небе появилась снежная белизна. Кора перед отлетом сюда прочла, что курицы живут на Ксеро в полосе теплого климата, там не бывает морозов. Но если наступают холода — как они укрываются от них?
Зайчик-Хосе выглянул из дверей магазина «Натуральный продукт» и вежливо, не без робости, раскланялся с сыщиком.
— Здравствуйте, — сказала Кора. — Я как раз собиралась к вам заглянуть.
— Добро пожаловать, — без энтузиазма произнес Хосе, обнажив верхние резцы. — Я всегда рад.
— Не беспокойтесь, — сказала Кора. — Я проверила ваши показания и думаю, что вы мне не лгали.
— Я никогда никому не лгу! — радостно воскликнул Хосе. — У меня дети растут! И когда вы узнаете, кто тот мерзавец, который ощипал господина профессора, отдайте его мне, я его разорву на куски собственными руками. — Хосе протянул к ней тонкие руки.
— Хорошо, — согласилась Кора. — Я ему передам ваше желание.
Пока Хосе переваривал ее обещание, не зная, хорошо ли, что инспектор поняла его буквально, Кора проследовала дальше.
На ближних подступах к раскопкам она увидела небольшое облако холодной пыли, которое, когда она подошла вплотную, оказалось мальчиком Хосе-джуниором, убегающим от археолога Орсекки. Почему-то у мальчика был длинный желтый хвост.
— Как ты смеешь! — кричал археолог. — Ты не уйдешь отсюда живым!
Хосе-джуниор, уворачиваясь от археолога, перепрыгивая через траншеи, кричал в ответ:
— А вам чего! Жалко, да?
— Убью! — кричал Орсекки.
Еще мгновение, и когти Орсекки, кричавшего что-то угрожающее, вцепятся в затылок мальчишки, но тот, увидев Кору, с криком: «Тетя, спаси!» — кинулся к ней под крыло.
Орсекки не успел остановиться и врезался в Кору. Но она удержалась на ногах и даже не дала в обиду Хосе-джуниора.
— Что здесь происходит? — спросила она по мере сил грозно.
— Я его убью, — ответил, переводя дух, археолог.
— Да я всего два перышка вытащил! — ответил мальчик, показав из-под крыла два золотых пера Орсекки.
— И зачем же ты хулиганишь? — спросила Кора.
— Я не хулиганю! — возразил сорванец. — Я папе помогаю. У нас на натуральный продукт всегда покупатель идет. Людям надоела синтетика, честное слово. А меня воспитывать, вы думаете, — легко? А за мной еще трое — мал мала меньше. И все жрать просят.
— Нет, ты представляешь! — Орсекки уже взял себя в крылья и говорил чуть спокойнее: — Ты представляешь — я работаю, завершаю раскопки, а этот негодяй подкрадывается сзади и вырывает у меня перья!
— Я же не все! — ответил мальчик. — Я немножко.
— А ну отдай!
— И не подумаю! — закричал мальчишка. — Вы, тетя Кура, его придержите, а я домой побежал, мне обедать пора.
Он кинулся со всех ног к городу, а Кора и в самом деле постаралась удержать археолога. Но забыла об эффекте своего прикосновения. Тот буквально затрепетал и прижался к ней своим горячим телом.
— Любимая! — клокотал он горлом. — Мое счастье! Ты обнимаешь меня?
— Ни в коем случае! — ответила Кора, хотя ее куриное тело жаждало ласки археолога. — Отойди на шаг, нет, лучше на два.
Археолог всхлипнул и отошел.
— А теперь скажи мне, только честно, ты меня, то есть госпожу Гальени-папа, любил?
— Любил и люблю. Ты об этом знаешь.
— У меня родились твои дети?
— У тебя родились наши дети, — уточнил археолог.
— Но разве это не грозит большими неприятностями?
— Ой, не говори! Об этом даже страшно подумать!
— Именно из-за этого ты ощипал тело профессора Гальени?
Археолог вздрогнул, как ударенный током.
— Ты знаешь об этом?
— Боюсь, что об этом завтра узнают все. Ты, как всегда, неаккуратен.
— Но что я сделал не так?
— Ты не смог изменить свой голос, ты оставил на мешке отпечатки пальцев… тебя видели, наконец, когда ты подвозил мешок к заднему ходу магазина. — Кора лгала, полагая, что хоть в чем-то она попадет в цель. А Орсекки был в таком состоянии, что не мог сопротивляться…
— О ужас! — прошептал он. — Я попался…
— Ты так надеялся, что никто не вспомнит в комиссии, какого цвета было оперение профессора?
— Это было наивно, — сказал петушок. — Но я находился в таком нервном состоянии, что не смог придумать ничего лучше. Я выкрал тело профессора, ощипал его и спрятал в болоте. А перья решил спрятать в подушках магазина…
— И все неаккуратно, непрофессионально, — презрительно произнесла Кора. — Лучше бы и не начинал. Ну какой из тебя преступник! А куда дел его фотографию?
— Я ее закопал. Он же на ней весь белый! Я не гожусь даже для этого…
— К тому же я считаю, что ощипать и выкинуть своего учителя, знаменитого профессора, — акт чудовищного цинизма, — сказала Кора.
— Я его ненавидел! — громко заявил петушок. — Я его ненавидел за то, что он купил тебя, несмышленыша, студентку, затащил, как паук, в свою спальню! Он не имел права владеть тобою! Он не имел права жить! И я должен признаться тебе, любимая, что, ощипывая этого старого развратника, я испытывал наслаждение — наслаждение мстителя!
— А когда ты его убивал, то тоже испытывал наслаждение? — спросила Кора в том же тоне, надеясь, что он сразу признается.
— Я его не убивал, — просто ответил археолог.
— Ну-ну, — мягко укорила его Кора. — Ты же во всем уже сознался. Осталось совсем немного. Ты только расскажи мне, как ты подкрался к профессору и с наслаждением вонзил ему в шею нож.
— С наслаждением?
— С таким же, как ощипывал его.
— Нет! Нет, только не это! Я ощипывал его мертвого, это совсем другое. Но убить его я не смог. Я пытался… я хотел, ты же знаешь! Когда я узнал, что ты беременна от меня, когда я понял, что вылупятся цыплята наших с тобой цветов, я понял, что придется от него избавиться…
— Иначе тебя выгонят с работы.
— И не только это! Я стану отверженным…
— А, ты понял, взял нож и пошел за профессором!
— А, ты понял, взял нож и пошел за профессором!
— О нет! Не надо! — археолог бросился бежать от Коры. — Я не могу смотреть тебе в глаза!
— Нет, ты признайся! — кричала, догоняя его, Кора. — Ты это сделал?
— Если ты… если ты, любимая… — тут он сильно взмахнул крыльями и неожиданно для Коры, а возможно, для себя самого, взмыл в небо.
Он летел вдаль над пропастью, над рекой, и до Коры донесся его прощальный крик:
— Если ты так считаешь, то я согласен! Я убил профессора! Я убил его!.. убииииииииил…
— Убиииил! — подхватило эхо.
— Убил, оказывается, — сказал мальчик Хосе-джуниор, который никуда не убегал, а стоял неподалеку, держа в руках два вытащенных из Орсекки пера, два золотых пера, каждое размером с мальчика.
— А ты что здесь делаешь? — грозно спросила Кора. Этот свидетель ей был не нужен. Еще пойдут сплетни…
— Не бойся, тетя Кура, — сказал мальчишка, который был очень сообразительным. — Я никому не скажу. Рано еще, да?
— Рано, — сказала Кора.
— Но когда нужно, ты меня позови, я, где надо, выступлю свидетелем. Собственными ушами слышал, как этот чайник сознался.
— Хорошо, — сказала Кора. Ей было ужасно жаль молодого археолога. До слез жаль. Преступление страсти — все равно преступление. И, без сомнения, на родной планете его ждет горькая судьба… если не гибель. «И зачем только я избрала такую жестокую профессию? Кто дал мне право решать, жить или не жить этим существам, которые полюбили друг друга…» Но Кора преодолела минуту слабости. Она вспомнила, что ради собственного счастья совсем не обязательно убивать старого мужа своей любовницы.
— Ничего, — сказала Кора вслух. — Справедливость должна восторжествовать.
— Справедливость? — спросил Хосе-джуниор. — Где вы ее видели, тетя?
— Но ведь мы с тобой хотим ее торжества?
— Разве? — удивился мальчик. — А я думал, что не хотим.
— Как так?
— А я видел, — сказал мальчик, глядя в землю. — Я видел, как этого профессора кокнули. Я же всегда возле раскопок ошиваюсь.
— Погоди! — попыталась остановить мальчика Кора.
Но тот припустил к городу. За ним струились золотые перья из хвоста убийцы.
* * *«Ну вот, — рассуждала Кора, шагая по центральной улице городка и автоматически раскланиваясь с прохожими, — ну вот мы и завершили дело. Оказалось, что это не преступление ради корысти, а преступление ради любви.
И чего мы добились?
Мы добились того, что отныне в мире на трех сирот стало больше. Ведь совсем не обязательно новая обитательница тела их мамы, если такая найдется, а тело не разберут на детали, будет с ними так же нежна и заботлива, как совсем чужая земная женщина Кора Орват».
Первые снежинки кружились в воздухе. Еще неделя-другая, и снег пойдет пеленой и затянет раскопки, город и всю планету. То-то будет нелегко комиссии с Ксеро.
Кору начала грызть тревога — ей стало страшно за детей. Бывает же материнское, ничем не обоснованное предчувствие… Нет, больше она здесь быть не могла.
Она побежала по улице, размахивая крыльями.
…Навстречу ей мчался Орсекки. Орсекки тащил колоссальных размеров узел из нескольких простыней. За Орсекки неслись, обгоняя друг дружку, местный врач и шесть или семь медицинских сестер.
— Стой! — закричала Кора.
— Это мои дети! — завопил в ответ совершенно рехнувшийся археолог.
Кора уже знала, что сейчас произойдет! Куры учатся летать!
Разбегаясь все более, Орсекки начал бить крыльями по воздуху, оторвался от земли и даже смог набрать некоторую высоту.
Ни одного вертолета рядом не было.
Коре пришлось самой стать истребителем-перехватчиком.
Она поднялась в воздух и вскоре настигла Орсекки, который держал курс к горам.
— Ты что делаешь? — спросила она на лету.
— Тебя не касается, — ответил он.
Говорить Орсекки было трудно, потому что он держал тюк в клюве.
— А что ты тащишь? — спросила Кора.
— Тебя не касается.
— Если это дети, то ты подвергаешь их страшному риску!
— Меня все предали! — сообщил Орсекки.
— И что ты намереваешься делать?
Тюк затрепетал в клюве, норовя вырваться. Никаких сомнений не оставалось: преступник похитил своих детей и готов их погубить, только не отдать в чужие руки.
— Я их сам воспитаю, — невнятно ответил Орсекки.
— На морозе? В горах?
Орсекки выбился из сил… Он судорожно колотил крыльями по воздуху, но они уже не хотели его держать — с каждым метром он терял высоту. Кора летела рядом, стараясь придержать клювом тюк, — она боялась, что тюк выпадет и дети разобьются о камни внизу.
Но каким-то отчаянным усилием Орсекки удержал тюк, и они вместе опустились в лощину между скал — не очень далеко от города, но невидимые оттуда.
Орсекки упал на спину и хватал воздух широко раскрытым клювом. Из его горла вырывался хрип.
Кора сразу же развязала тюк, и перепуганные цыплята забились под ее бок, спасаясь от холода и страха. «Как жаль, что птицы не выкармливают детей грудью, — пожалела Кора. — Я бы сейчас покормила и успокоила их».
— Все это глупо, — сказала Кора. — Ты только погубил бы детей.
— Но я не могу так больше жить… я не могу.
— Не надо было убивать профессора Гальени, — сердито сказала Кора.
Орсекки приподнял голову. Он смотрел на Кору отчаянным взглядом.
— Клянусь тебе здоровьем наших детей! — воскликнул он. — Клянусь всем святым! Я не убивал профессора!
— Ах, оставь, — сказала Кора. — Завтра ты скажешь, что не уносил на верную гибель своих цыплят.
— Я не хочу жить…
— Теперь это самое легкое.
— Ты мне не веришь или не хочешь верить?
— Ты единственный, кто хотел убить профессора… Ведь ты хотел?
— Хотел.
— И единственный, кто имел к тому возможность. Имел?
— Имел. Но не убивал!
— Может, ты даже знаешь, кто убил?
Последовала длинная тягучая зловещая пауза.
— Ну, говори же! Мне надо нести детей обратно.
— Знаю, — сказал археолог и заплакал.
Таким Кора его и оставила.
Она загнала детей в тюк и с невероятным трудом донесла его до города.
На окраине она не выдержала и буквально рухнула у крайнего дома. Ее страшно беспокоило здоровье малышей. Как бы сиротинушки, кровинушки ее не схватили простуду!
Цыплятки выползли из тюка. Они тоже настрадались и потому были непривычно тихи и малоподвижны. Вот Чук и Гек с золотыми и черными перьями, а вот пеструшка Мила…
Как она их всех любит… Ради них она готова на все. Такова доля женщины… ради любимых пойти на все.
По улице несся Хосе-джуниор.
— Тетя Кура! — закричал он. — Что случилось? Все бегают, по телефонам звонят. Говорят, ваших детей украли, а то и вас убили.
— Ничего, обойдусь.
Цыплята при виде Хосе оживились и потянулись к нему. Они еще не видели таких маленьких людей, и Хосе им понравился.
Они тоже понравились мальчику.
— Во, никогда не думал, что цыплята такие бывают, — сказал он. Потом пригляделся к Чуку, который пытался склюнуть с его куртки яркий значок, и произнес: — Ну точно ихний папаша!
— Ты и это знаешь? — удивилась Кора.
— Угу, — сказал парнишка и побежал по улице, Чук за ним.
Они бежали по кругу. Потом за ними побежал и Гек. Только Мила осталась возле матери.
Кора понимала, что Орсекки не лгал. Он не убивал профессора.
Или ему кажется, что он не убивал профессора.
Да, он в истерике, он почти лишился рассудка — но не от страха, а от обиды…
— Стой! — закричала Кора громко. Так, что мальчик и цыплята замерли. — Стой, Хосе! Ты же сказал мне, что видел, кто убил профессора?
— Конечно, видел, — ответил мальчик.
— Так чего же ты скрывал правду?
— А кто меня спрашивал? Сам я в куриные дела не лезу. И папаша мой меня учил: если у соседей проблемы, пускай они их и решают — у нас своих проблем хватает, правда, тетя Кура?
— Так расскажи мне, как он его убил.
— Кто убил?
— Расскажи мне, как археолог Орсекки убил нашего профессора.
— А при чем тут Орсекки?
— Ну он же убил профессора! Он в этом сознался.
— Сознался, сознался, а что ему оставалось делать?
Мальчик подошел к Коре, обнимая за шею цыпленка. Цыпленок вырывался, но не сильно.
— Не говори загадками! — закричала Кора.
В тот момент она уже поняла, кто убил профессора, — кто имел и основания, и желание, и даже необходимость убить профессора. Но решение было столь необычно для Коры как для инспектора ИнтерГпола, что она никак не могла к нему прийти.
— Так вы же знаете, — сказал мальчик.