Гай Н. Смит Сквайр-охотник
Я давно привык терпеливо сносить перепады настроения моего коллеги Шерлока Холмса. Когда на него нападала страсть поработать, ничто не могло сравниться с его энергичностью; в прочее же время он валялся на диване, с утра до вечера почти не двигаясь и смежив веки, хотя я знал, что он не спит. Либо он размышлял над какой-нибудь запутанной историей, либо пребывал в меланхолии, но я понимал, что его задумчивость нарушать не следует: это могло породить резкую отповедь, ибо мой друг нередко проявлял крайнюю грубость, когда его отвлекали от размышлений.
В феврале 1888 года Холмс три дня пробыл в такой прострации, хотя до этого много дней просиживал над всевозможными папками, что-то царапал в блокноте, иногда бормоча себе под нос. Все это время он ничего не ел, поддерживая свое существование лишь крепким табаком; облака дыма окутывали его, будто ноябрьский туман.
— Яд, Ватсон, — его внезапное пробуждение от мнимо сонного состояния заставило меня невольно вздрогнуть, — яд — оружие убийц, которым чаще прочих удается ускользнуть от виселицы. Во многих случаях яд невозможно распознать — разве что симптомы, характерные для отравления определенными веществами, позволяют это сделать. Зачастую смерть наступает уже после того, как преступник вернулся к своей обыденной жизни, и жертве ставят диагноз — смерть от естественных причин. Наверняка вас самого не раз вводила в заблуждение хитрая выдумка того или иного коварного убийцы, который затем пожинал плоды своего злодеяния.
— Мне бы очень не хотелось так думать, Холмс. — Признаться, его слова пробудили во мне угрызения совести: на миг мне подумалось, что в иных случаях я чересчур небрежно исполнял свои врачебные обязанности.
— Это не самая приятная мысль. Но такое, несомненно, случалось. — Он смерил меня тяжелым испытующим взглядом. — Вот и я в редких случаях упускал из виду какое-нибудь важнейшее обстоятельство, которое позволило бы уличить злодея. Никто из нас не может похвастаться абсолютной непогрешимостью. Однако, смею надеяться, за прошедшие дни я добился кое-каких результатов, которые в дальнейшем почти исключат подобные ошибки в расследовании дел об отравлении.
— Что ж, хорошая новость.
Я отлично понимал, что он собирается поведать мне о цели своих недавних записей и размышлений. В ожидании я чуть наклонился вперед.
— Вы наверняка помните мою давнюю диссертацию о ядах. — В табачном дыму теперь удавалось различить лишь смутные очертания его фигуры. — Там я рассматривал некоторые их разновидности.
— Да-да. — Воспользовавшись его предложением, я несколько лет назад прочел эту работу. И в самом деле, она во многом позволяла по-новому взглянуть на вещи.
— А теперь я переработал и дополнил ее, Ватсон. Льщу себя надеждой, что отныне будущий отравитель трижды подумает, прежде чем давать летальную дозу смертельного вещества ничего не подозревающей жертве.
— Славная новость, Холмс. — Мне пришла в голову мысль о растительных ядах. Я никогда не сомневался, что мой друг всесторонне разбирается в ботанике: пожалуй, лишь в химии его познания были глубже.
— К примеру, цианид действует медленно, если его давать небольшими дозами. Кажется, что здоровье жертвы медленно ухудшается, и такая картина зачастую обманывает благонамеренного врача до самой кончины пациента и даже после нее. Если только он не почует слабый запах миндаля в дыхании больного. И совершенно противоположный случай…
Его прервали шаги на лестнице и последовавший за ними стук в дверь: видимо, дело было более срочным, чем обычное письмо или телеграмма. Мой коллега тут же оживился: пожалуй, ради таких минут он и жил. Нежданную гостью, явно пребывавшую в отчаянии, ввела к нам миссис Хадсон, давно вынужденная страдать от таких внезапных визитов.
— К вам дама, мистер Холмс. — И наша хозяйка тотчас удалилась, закрыв за собой дверь: она привыкла к странным посетителям, являющимся днем и ночью, и старалась не выказывать ни малейшего удивления.
— Прошу извинить меня за вторжение, мистер Холмс.
Наша гостья оказалась чрезвычайно привлекательной дамой двадцати с небольшим лет. Длинные золотисто-каштановые волосы ниспадали ей на плечи, а лицо выражало сильную тревогу.
— Пожалуйста, садитесь, мисс… — Холмс, как и я, успел заметить, что на пальце у нашей посетительницы нет обручального кольца.
— Меня зовут Глория Морган. — Она присела на краешек свободного кресла, страдальчески заламывая руки. — Видите ли, мистер Холмс… Мой отец убил мою мать, и это злодеяние пройдет незамеченным и безнаказанным, если только…
— Вы не поставили в известность полицию, мисс Морган? — Холмс, сидя в кресле, вытянул свои длинные ноги. — Ведь именно так обычно поступают, если вы убеждены, что имело место такое подлое преступление?
— Это было бы бесполезно, мистер Холмс. Доктор Ламбет утверждал, что моя мать умерла от столбняка. Но он уже немолод, скоро собирается выйти на пенсию и, думаю, не хотел бы поставить себя в неловкое положение, обвиняя в подобном преступлении одного из видных представителей местного общества, притом что улики весьма шатки.
— Пожалуйста, расскажите все с самого начала, мисс Морган. — Холмс потянулся вбок, взял с пола старую туфлю, где хранил табак, и стал набивать мелкими темными крупицами почерневшую чашечку своей трубки. — Надеюсь, вы не возражаете против запаха крепкого табака, мисс Морган?
— Вовсе нет. — Она чуть кашлянула: комнату уже и без того застилала пелена табачного дыма. — Мой отец — сквайр Ройстон Морган из Винчком-холла, это в Хэмпшире.
— О, я припоминаю эти места. — Холмс откинулся на спинку кресла, сложив пальцы домиком: тому, кто незнаком с этой его позой, могло показаться, что он вот-вот задремлет, но я-то знал, что он готов внимательно слушать. — Это ведь рядом с Лонгпэришем, где обитал легендарный полковник Питер Хоукер, ныне покойный. Один из лучших стрелков, каких рождала наша страна, ветеран Крымской войны, подал в отставку по инвалидности и посвятил остаток жизни преследованию птицы и пушного зверя, не так ли?
— Так и есть. — Глория Морган криво улыбнулась. — Его я тоже проклинаю, хотя он уже полвека как мертв, за то, что мой отец именно по его образцу строил свою жизнь, хотя я надеюсь, что единственный недостаток полковника Хоукера — его пристрастие к охоте и рыбалке.
— Хоукер, несомненно, был самым метким стрелком среди охотников всех времен, — задумчиво-сонным голосом проговорил Холмс. — Он мог, ни разу не промахнувшись, одного за другим подстрелить две дюжины бекасов. Не довольствуясь такими достижениями, в сумерках он еще и упражнялся на летучих мышах в окрестностях Лонгпэриш-холла, и, если верить собственным его запискам, с таким же успехом.
— Так делает и отец, особенно когда у нас останавливаются гости. — В ее голосе слышалось презрение.
— Но я отвлекся, — заметил Холмс. — Прошу вас, продолжайте.
— Как я уже сказала, мой отец страстно желал завоевать такую же репутацию, как у полковника Хоукера. Отличный стрелок, превосходный удильщик на муху, лихой наездник — немудрено, что он пользовался вниманием многих женщин. Должна заметить, что брак моих родителей нельзя было назвать счастливым. Здесь следует особо упомянуть одну даму — богатую вдову по имени Ева Данн: ныне Лонгпэриш принадлежит именно ей, а отец давно мечтает заполучить это поместье. Несколько лет, пусть и не в открытую, ходили слухи об их связи, и моей матери приходилось терпеть это унижение. Но ради меня она оставалась его женой, а это, несомненно, весьма огорчало отца.
И вот, видя, что она и впредь намерена оставаться в Винчкоме, тем самым лишая его возможности жениться на любовнице и заполучить Лонгпэриш, он убил ее.
— Вы можете это доказать?
— Увы, нет. Но в глубине души я нисколько не сомневаюсь, что он с ней расправился.
— Тогда расскажите мне все, что знаете, изложите события так, как они развивались, и постарайтесь не упустить ни малейшей подробности, какой бы несущественной она вам ни казалась.
— Мать решила продолжать жить под одной крышей с моим отцом, пусть это и не приносило ей радости. Она интересовалась садоводством и в хорошую погоду много времени проводила в нашем фруктовом саду. Другой ее страстью были книги. В доме имеется небольшая библиотека, и каждый вечер после обеда она отправлялась туда, чтобы почитать, а в десять часов ложилась спать. Позже она стала нередко запираться в библиотеке, потому что в те дни, когда отец напивался, он заходил к ней и обрушивал на нее всю злобу, свойственную его натуре. А заперев дверь, она обеспечивала себе покой, необходимый для того, чтобы без помех погрузиться в чтение.
— В библиотеке она как раз и встретила свою безвременную кончину? — мягко спросил Шерлок Холмс.
— Да. — Глория Морган подавила всхлип. — Позавчера вечером. Обед проходил в тяжелой обстановке: после неудачной охоты отец пребывал не в лучшем расположении духа. После трапезы мать, как всегда, уединилась в библиотеке. Не могу точно сказать, куда ходил отец. Вероятно, в домик егеря, чтобы обсудить с Рэндаллом, как истребить кротов, которые повадились портить газоны и клумбы, так что те выглядели очень неопрятно.
— А что этот егерь?
— Рэндалл — мерзкий тип. По мне, так он похож на горностаев и куниц, которые гниют и смердят на его распялках. В округе все его ненавидят. В его капканах и силках погибло несколько собак и кошек, принадлежавших деревенским жителям, а другие домашние животные умерли от яда, которым он травит лисиц в заповедных угодьях. Превыше всего для Рэндалла сохранность фазанов, которых он приберегает для гостей Винчкома. И чем больше птицы перебьют в дни охоты, тем уважительнее к нему относятся гости.
— Судя по всему, чрезвычайно неприятная личность, — задумчиво проговорил Холмс.
— В этом отношении он уступает лишь моему отцу. В тот самый вечер я почему-то отправилась спать позже обычного. В одиннадцать часов я проходила мимо библиотеки и заметила, что из-под двери еще пробивается свет. Я опасалась, что мать уснула в кресле или что ей стало плохо, поэтому постучалась. Я стучалась несколько раз — никакого ответа. Тогда я побежала за Дженкинсом, нашим дворецким. Он взломал двери, а там… о, мистер Холмс!
Я потянулся к ней и слегка похлопал по руке. Глория Морган храбро собралась с духом и вернулась к своему рассказу:
— С первого взгляда стало ясно, что мать мертва. Событие само по себе ужасное, а выражение ее лица и то, как неестественно скорчилось ее тело, привело меня в полное отчаяние. Мистер Холмс, нет никаких сомнений, что мать перед смертью немыслимо страдала и не могла даже позвать на помощь.
— Вы послали за врачом?
— Да. Дженкинс сразу поскакал в деревню за доктором Ламбетом, и вскоре тот прибыл.
— А что ваш отец?
— Отец не возвращался до появления доктора. Он кое-как изображал горе. Жалкий спектакль. Самый бездарный актер-любитель наверняка сыграл бы лучше. Доктор Ламбет осмотрел мою мать и заключил, что она умерла от столбняка. Похоже, диагноз удовлетворил отца.
— До того как наступила смерть, непременно должны были проявиться какие-то симптомы болезни, — вмешался я. — При тетанусе больной начинает испытывать боли задолго до последних конвульсий.
— Именно так! — воскликнул Холмс. — Мисс Морган, во время обеда ваша мать выказывала признаки дурного самочувствия?
— Нет. — Глория Морган промокнула глаза платком. — Но в последние дни она страдала потерей аппетита — видимо, из-за безрадостного состояния духа. В тот вечер она ела очень мало, буквально какие-то крохи.
— А остатки ее пищи? — спросил мой друг, пристально на нее глядя. Похоже, история мисс Морган пробудила в нем интерес больший, нежели заурядное расследование.
— Ах, я знаю, о чем вы подумали, мистер Холмс, — отозвалась наша гостья с печальным смешком. — Мне тоже приходила в голову такая мысль: я решила было, что яд каким-то образом подмешали в еду моей матери. От горя и гнева я тут же бросила это предположение в лицо доктору Ламбету и отцу.
— И что же?
— Мой отец лишь жестоко рассмеялся. «Отлично, — заявил он, ведя нас в столовую. — Чтобы доказать, что твои глупые подозрения ни на чем не основаны, мы скормим собакам остатки еды твоей матери». Вслед за ним мы прошли на псарню, и собаки жадно сожрали эти объедки. Когда сегодня утром я выходила из дома, чтобы успеть на лондонский поезд, животные пребывали в добром здравии.
— Понимаю.
Шерлок Холмс погрузился в молчание. Я не мог даже представить, о чем он думает. Но я знал, что лучше не тревожить его расспросами: он сам расскажет, когда сочтет нужным, но не раньше.
Мы с мисс Морган переглянулись. В ее глазах явственно читалось страдание. Она пришла сюда, отчаянно моля о помощи, и Шерлок Холмс стал ее последней надеждой.
— Мы с Ватсоном отправимся в Хэмпшир первым же утренним поездом. — Холмс принял решение, не советуясь со мной, ибо без лишних вопросов знал, что я соглашусь сопровождать его. — Важно, чтобы мне удалось обследовать место этой безвременной кончины без ведома вашего отца, мисс Морган. Это можно устроить?
— Конечно. — В ее голосе звучало облегчение. — Несмотря на внезапную смерть матери, отец не счел нужным отменить фазанью охоту, которая намечена на завтра. Вместе с гостями он пробудет в полях и лесах примерно с десяти утра до середины дня.
— Великолепно! — Холмс щелкнул длинными тощими пальцами. — Я бы предпочел, чтобы вы вернулись в Винчком сегодня же днем, мисс Морган. Вероятно, отец понятия не имеет, что вы поехали ко мне.
— Да, это так. Но если он узнает… — В ее бледно-голубых глазах блеснули слезы. — Боюсь и думать, что он тогда сделает. Он один из лучших стрелков Англии, но в нем есть склонность к грубому насилию. Кажется, только прошлой зимой они с Рэндаллом поймали в Ближней чаще браконьера — в общем-то безвредного крестьянина, который просто хотел добыть себе на обед фазана. После этого бедняга несколько недель пролежал в больнице с переломами. Если бы мой отец не был уважаемым сквайром и главным судьей в наших краях, местная полиция наверняка предъявила бы ему обвинение в нападении и причинении увечий.
— Будем надеяться, наши изыскания пройдут незамеченными. — Шерлок Холмс улыбнулся, поднимаясь на ноги. — И последний вопрос, мисс Морган, хотя он может оказаться для вас мучительным. Тело вашей матери…
— Лежит в каморке при вестибюле. Похороны назначены на послезавтра.
— Превосходно, Ватсон! — воскликнул Холмс, когда шаги Глории Морган затихли. — Я буду вам очень признателен, если вы, когда придет время, выскажете свое профессиональное мнение касательно покойной. А кроме того, советую вам сунуть в карман ваш армейский револьвер. Человек, против которого мы выступим в поход, не только обладает бешеным нравом — это один из лучших стрелков в Англии. Нам не следует полагаться на волю случая.
* * *Утренним поездом мы с Холмсом отправились в Андовер. На окрестных полях сверкал снег. За время этого долгого путешествия мой спутник едва ли произнес несколько слов: я понимал, что он обдумывает все, что сообщила нам вчера мисс Морган. В ее рассказе явно имелась доля правды, хотя по здравом размышлении вся эта история выглядела не слишком реальной. Ее мать действительно убили или же это лишь фантазии молодой женщины, подавленной горем? А если перед нами убийство, то каким образом с Вайолет Морган расправились в запертой комнате, причем так хитро замаскировав это преступление, что опытный врач-терапевт установил смерть от естественных причин? Может быть, доктор Ламбет в сговоре с Ройстоном Морганом? Замешан ли тут егерь Рэндалл со своими запасами отравы для вредителей и заплутавших домашних животных? Я не сомневался в моем друге и знал: если имело место насилие, он выяснит правду. Тяжесть армейского револьвера в кармане пальто вызывала у меня смешанное чувство уверенности и беспокойства. Слишком уж часто случалось так, что Холмс предписывал мне захватить пистолет, и он действительно оказывался нужен. Этот человек обладал феноменальной интуицией.
Прибыв в Андовер, мы наняли экипаж, и Холмс велел извозчику доставить нас к Винчком-холлу, но затем остановиться на безопасном расстоянии и ждать нашего возвращения. Было начало первого, когда мы пустились в путь по изгибам аллеи, обсаженной тополями.
Вдалеке, там, где на горизонте змеилась длинная полоска леса, слышались звуки ружейной стрельбы. Время от времени мы слышали шорох и различали темное пятно — несомненно, то был очередной фазан, который, избегнув выстрелов, вырвался из-под лесного покрова и теперь скользил по склону холма, чтобы опуститься на поле турнепса, занесенное снегом.
— По крайней мере, нашему приятелю-сквайру некоторое время будет чем себя занять, — проговорил Холмс, когда мы пробрались через заросли рододендронов и наконец смогли как следует рассмотреть помещичий дом. Я обратил внимание, что обширные лужайки, заметенные снегом, изрядно обезобразили кроты: об этом упоминала и мисс Морган во время своего визита на Бейкер-стрит.
Сам Винчком-холл располагался на просторной поляне среди высоких сосен и кустарника, тоже отличавшегося немалыми размерами. Трехэтажный дом с большими каминными трубами явно относился к георгианской эпохе. Несомненно, когда-то это была великолепная сельская резиденция, теперь же штукатурка кое-где обвалилась, а западную стену покрывали пятна сырости. Что ж, тем сильнее Ройстон Морган, должно быть, жаждет заполучить богатства своей покладистой вдовушки, заключил я, однако решил держать свои выводы при себе, ибо Холмс, пожалуй, не одобрил бы их. У задней части дома виднелась целая череда экипажей: судя по их количеству, сегодня к сквайру Моргану съехалось немало охотников.