— Вперед! Смелей! — кричала Аделия. И неизвестно еще кого подбадривала — себя или буланого?
Годимир хотел ей посоветовать не глупить, а лучше придумать, как бы поскорее миновать несговорчивую заставу, но тут стражники, решив, что он отвлекся, пошли в атаку.
Рыцарь успел отбить один удар — злой, секущий по ногам — низкой примой.
Прямым тычком отпугнул молоденького парнишку (не мог, что ли, Жамок кого поопытнее найти для неблаговидного дела?).
В высокой терции принял лезвие гизармы на крестовину меча, с силой отбросил его. Прянул в сторону, спасаясь от прямого укола.
Благодаря скорости, от которой уже начинало пересыхать горло, Годимир избежал участи каплуна и на вертел не попал. Он вознес хвалу Господу. И, как оказалось, преждевременно. Следующий укол проскрежетал по звеньям кольчуги, сбил рыцаря с ритма. Он широко размахнулся мечом, напоминая ветряную мельницу. Еще раз! О благородном искусстве фехтования пришлось на время забыть.
И тут пронзительно заржал… Да нет, не заржал, а завизжал в предчувствии скорой смерти буланый. Словно эхо ему откликнулись слобожанки из глазеющей за схваткой толпы. Жалостливые, растудыть твою через коромысло…
Драконоборец обернулся.
Аделии удалось поднять коня на дыбы над рогаткой, но стражники-ошмяничи не дремали, и сразу две гизармы воткнулись животному в брюхо, а третья вошла позади передней подпруги, между ребер. Еще одно лезвие полоснуло коня вдоль морды, напрочь срезав шкуру со лба и веко.
Несчастный жеребец рухнул поперек жерди, перекрывающей мост. Древесина не выдержала и с громким хрустом треснула. Королевна успела выдернуть ноги из стремян, но спрыгнула неудачно — не устояла и упала на колени.
Крючконосый, с пышными усами ошмянич, хищно искривив губы, занес гизарму над белым эгретом.
Да что ж они, с ума сошли?!
Годимир зарычал, лягнул изо всех сил юнца-стражника, подобравшегося слишком близко, по причинному месту. Прыгнул «рыбкой», приземляясь на плечо — от боли в ребре почернело в глазах, перекатился и лежа рубанул в аршине над землей. Меч вонзился в середину бедра пышноусого, ломая его, как сухую ветку. Мужик заорал, бросая оружие, и завалился навзничь.
Аделия терла колено, сидя на земле. Меч и черная стрела валялись рядом.
— Попал, ублюдок?! — торжествующий крик Жамка вынудил рыцаря поднять голову.
На него падала сверкающая коса гизармы.
Словинец, стоя на одном колене, ответил ломающим ударом снизу вверх, удерживая меч одной рукой. Сталь со стоном встретилась со сталью. Онемела ладонь.
А, чтоб тебя!
Заминка на мгновение дорого стоила Годимиру. Удачливый стражник сумел захватить его клинок между острием и лезвием гизармы. С радостным возгласом ошмянич повел меч рыцаря в сторону, лишая его возможности прикрыться.
— Ага! — Жамок повторно занес оружие, сжимая древко двумя руками.
«Господи наш, Пресветлый и Всеблагой, прими душу грешного раба твоего, Годи…»
— Держись, сынок! — Чей-то меч сверкающим росчерком встретил древко гизармы, скользнул вдоль него. Удар не слишком благородный, но весьма действенный, о чем свидетельствовал душераздирающий крик Жамка и его гладко срезанные пальцы, посыпавшиеся в пыль.
Незнакомец легко перепрыгнул через лежащего на земле Годимира, резанул по предплечьям стражника, удерживающего меч.
— Вот так-то! — Спаситель обернулся, явив соколиный профиль, высокие залысины и длинные, до ключиц, усы со щегольски закрученными кончиками.
Пан Стойгнев герба Ланцюг! Тот самый рыцарь, у которого Годимир начинал службу оруженосцем, который выгнал его, запретив даже заикаться о посвящении, который встретил его в Ошмянах, принародно ославив самозванцем. Неизменная черная суркотта с шитой золотом цепью на груди, неприкрытые седины. Он не изменился с их последней встречи. Почти. Только левая рука висела на перевязи, да на левом виске зеленел застарелый кровоподтек.
— После, после поблагодаришь! — бесшабашно воскликнул пан Стойгнев в ответ на немой вопрос Годимира. — Вставай! — И лихо закрутил меч одной рукой.
Уцелевшие стражники кинулись к воротам, решив, что лучше позорное бегство, нежели честное увечье или, пуще того, смерть.
Словинец вскочил на ноги.
— Запирай, живее! — выл Жамок, баюкая раненую руку. — Ну же, суки!
Створки сдвинулись и пошли на сближение…
— Пан Стойгнев! — воскликнул Годимир, бросаясь вперед со всех ног, но что-то подсказывало ему — не успеть, захлопнут.
— Я вам запру! — знакомый гулкий, как из бочки, голос вынудил стражников заметаться, уподобившись заприметившим щуку карасям.
Жамок, словно получив хороший пинок под зад, пролетел несколько шагов до встречи с Годимиром, который с удовольствием хрястнул его по шишаку клинком. А поделом!
Из проема ворот появился невысокий пан с пышными усами и стриженными «под горшок», изрядно побитыми сединой волосами. По виду — самый что ни на есть полещук. На белой суркотте красовалось изображение конской головы, вышитое красными нитками. Еще один старый знакомец! Пан Тишило герба Конская Голова из Любичей, что под Грозовым. Странствующий рыцарь, принявший в судьбе Годимира едва ли не отеческое участие. Правда, после того, как чуть не покалечил в кулачном бою.
В руках полещук держал толстый деревянный брус, служивший, по всей видимости, засовом на ошмянских воротах.
— Я вам запру, говнюки мокрозадые! — с удовольствие повторил пан Тишило и приложил ближайшего к нему стражника засовом поперек спины. — Вот как свидеться довелось, пан Косой Крест! — Он шагнул к мосту, сильно прихрамывая на правую ногу.
Увидел пана Стойгнева и тут же нахмурился. Хорошего настроения как не бывало. Годимир не знал причину, но двое пришедших ему на помощь рыцарей враждовали между собой. И весьма давно. Не так давно они сговорились о поединке. Не его ли последствия — хромота, перевязь, синяки?
— Я рада, что в Ошмянах еще можно встретить достойных рыцарей! — Аделия поравнялась с панами, поправила растрепавшиеся локоны, одернула дублет.
— Позвольте представить, панове, — решил проявить знание хороших манер драконоборец. — Королевна Аделия. Пан Стойгнев герба Ланцюг из Ломчаевки Бытковского воеводства. Пан Тишило герба Конская Голова из Любичей, что под Грозовым.
Девушка улыбнулась величественно, не посрамив сановитых предков. Паны рыцари поклонились.
— Я рад, что ее высочество наконец-то соизволила найтись, — ухмыльнулся Тишило. — Так ведь?
— Несомненно, несомненно, — подтвердил Пан Ланцюг, не глядя на полещука, и повернулся к Годимиру. — А ты кой-чему успел научиться, мальчик мой!
Молодой человек скромно промолчал.
— Слава королевне и панам рыцарям, — заорал за мостом кто-то из бронников.
— Слава! Слава! — подхватила толпа.
Аделия обернулась, помахала подданным рукой.
— Ошмяничи! — крикнула она, с трудом перекрывая ликующие вопли. — К замку! Пусть ответит за это, — она обвела рукой корчащихся и замерших неподвижно стражников, — тот, кто должен ответить! За мной!
Пан Тишило крякнул, а Стойгнев покачал головой неодобрительно. Видно, не считал возможным вмешивать чернь в панские споры и препирательства.
— Конь пана рыцаря! — Сутулый мастер подвел игреневого.
Годимир жестом пригласил Аделию подняться в седло.
Едва коснувшись коленом подставленных ладоней, королевна оказалась верхом. Воздела над головой черную стрелу.
— В замок!
— В замок! — отозвались оружейники.
Драконоборец взял коня под уздцы и зашагал знакомым путем. Мимо одной корчмы, у ворот, и второй, при въезде на рыночную площадь, мимо лавок и мастерских, беленых домиков и цветущих палисадников.
Пожилые паны шли по обе стороны от королевны. Друг на друга они по-прежнему не смотрели.
Восторженная толпа валила позади, увеличиваясь по ходу за счет любопытствующих ошмяничей.
Вот и второй частокол — стены королевского замка.
Ворота не заперты. Стражи всего-ничего, каких-то шесть человек.
Зато впереди стражников стояли два рыцаря. В кольчужных капюшонах, хауберках, боевых перчатках. Один со шрамом на подбородке, одетый в белую суркотту с распластавшим крылья черным красноглазым вороном. Второй высокий и худой, напоминающий аиста, в васильковой суркотте с черной же птицей, только не хищной, а какой-то водоплавающей — то ли лебедь, то ли утка.
Рыцари держались со спокойной уверенностью знающих себе цену людей, за оружие не хватались, но рукояти мечей держали на виду. Позади каждого из них замер оруженосец, готовый по первому знаку подать украшенный родовым гербом щит.
Годимир сдержал коня.
Чего ждать? Боя или доброй беседы?
Пан Стойгнев что-то негромко забормотал в усы, Тишило поправил пояс с мечом и кордом.
Голенастый пан Криштоф герба Черный Качур поднял руку и неторопливо вышел вперед на два шага.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Голенастый пан Криштоф герба Черный Качур поднял руку и неторопливо вышел вперед на два шага.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ КОРОЛЕВСКИЙ ЗАМОК
Пан Криштоф герба Черный Качур из Белян поднял руку и неторопливо вышел вперед на два шага. Прищурился. Оглядел стоящих перед ним внимательным взглядом, словно барышник негодящего коня на ярмарке.
— С чем пожаловали, панове? С чем?
Второй защитник ворот молчал. Улыбался непонятно отчего. Не поймешь — насмехается или по доброте душевной.
Годимир вспомнил его имя.
Пан Добрит герба Ворон.
Один из самых опытных и самых заслуженных рыцарей ошмянского королевства. На суде, где его величество Доброжир разбирал обвинение самого Годимира в незаконном присвоении рыцарского звания, пан Добрит вел себя весьма благожелательно. Сидел, в спор не встревал, улыбался… Или он всегда улыбается?
— Так что вы молчите? Что? — чуть громче проговорил пан Криштоф.
Аделия, не произнеся ни слова, подняла над головой черную стрелу.
Пан Черный Качур нахмурился, словно желая сказать: ну, и что с того?
Зато рыцарь в белой суркотте с черным вороном переменился в лице. Довольно неучтиво обошел Криштофа. Хрипло выговорил:
— От кого?
— От Кременя Беспалого! — звонко ответила королевна.
— Вот так вот! — покачал головой Добрит. — А откуда ты…
— Вижу, ты узнал меня? — не дала ему продолжить девушка. — А, пан Добрит? Узнал, не так ли?
— Узнал, твое высочество! Вот так вот! Чего же истину скрывать? С возвращением.
— Благодарю тебя, пан Добрит герба Ворон. — Аделия поклонилась, не покидая седла. — А знаешь ли ты, что не все в Ошмянах обрадовались моему возвращению?
— Вот так вот! О чем это ты, панна Аделия? Ничего, что я так, по-домашнему?
— Ничего, пан Добрит. Я ведь тебя с детства помню. А если хочешь узнать, как меня в воротах, у слободы бронников встретили, пошли человека — пускай поглядит и доложит.
— Да зачем мне кого-то посылать? Вот так вот! Ты скажи, разве я не поверю?
— Да кто ж его… — начала Аделия, но пан Стойгнев с почтительным поклоном прервал ее.
— Прошу прощения, твое высочество. Прошу прощения, панове. Ежели позволите, я скажу, чему стал невольным свидетелем.
— Говори, пан Стойгнев, — разрешила королевна. — Думаю, это будет справедливо.
— Чтобы не задерживать вас, — пан герба Ланцюг приложил ладонь к груди, — скажу. Все как было. Десяток стражников. Ваших, ошмянских… Так вот, десяток стражников пытались не пустить ее высочество и известного нам всем пана Годимира из Чечевичей в город…
Чем дольше Стойгнев говорил, тем сильнее хмурился Добрит и кусал губы Криштоф. А пожилой словинец припечатал все как есть. Ни прибавил, ни убавил. И Годимир с удивлением услышал, что, по словам бывшего наставника, сам он выглядел в потасовке у ворот молодцом. Удивительно! Или случилось что с паном Стойгневым за эти полторы седмицы?
Пан герба Ланцюг окончил рассказ. Еще раз учтиво приложил ладонь к сердцу.
Толпа ошмяничей сдержанно гудела. Как пчелиный рой, спрятавшийся в дупло от непогоды. Никто не выкрикивал, не перебивал, не пытался вставить «веское» слово. Еще бы, стоящих перед замком рыцарей уважали. За справедливость, за честность, за отвагу и воинское мастерство.
Паны Качур и Ворон переглянулись. Криштоф дернул головой, пожал плечами. Пан Добрит горько вздохнул:
— Сдается мне, что знаю я, откуда ветер дует… Вот так вот! Кто бы подумать мог… — Он круто развернулся на каблуках. — Прошу со мной, твое высочество, и вы, панове, тоже. Само собой.
Годимир едва успел подхватить Аделию. Королевна рванулась с седла, будто пряником медовым поманили.
Бросив повод игреневого в услужливо подставленные ладони мастерового, Годимир устремился вслед за девушкой, которая, догоняя белую и васильковую спины, припустила вприпрыжку.
Стражники расступились перед ними и даже, вот удивительно, отсалютовали гизармами.
Они направились от ворот в ограде ко входу в донжон.
Пан Стойгнев, широко шагая и отмахивая рукой, держался вплотную с Годимиром. Сильно хромающий пан Конская Голова приотстал, но сдаваться не собирался — упорно сопел чуть позади.
Вот и знакомая зала.
Стол «виселицей». На стенах знамена. Ниже их — доспехи и оружие. Тут же охотничьи трофеи: головы медведей и туров, горных козлов и архаров, одноглазая башка горного людоеда, лапа кикиморы с устрашающими когтями и обрубок хвоста выверны с костяным жалом.
Горевшие по углам два факела только подчеркивали мрачность обстановки. Вот ведь странно! Во время пира, когда за столами, ломящимися от яств, теснились веселые, щегольски наряженные гости, а добрых два десятка факелов освещали даже самый укромный уголок, зала уж никак не выглядела угрюмой. То ли дело сейчас.
Пан Добрит остановил взъерошенного челядинца:
— Бегом к пану Божидару! Скажи, что я прошу в главную залу спуститься.
Слуга кивнул и стремглав умчался выполнять приказ.
— Располагайтесь, панове! — Пан герба Ворон махнул рукой на длинные лавки. — Теперь-то ты уж точно дома, твое высочество. Можешь отдохнуть.
— Спасибо, пан Добрит. — Аделия сорвала берет, бросила его на стол. Тряхнула волосами. — Не думала, что таким мое возвращение окажется.
— В жизни всякое случается, — хмуро проговорил пан Криштоф. — Всякое.
Королевна хмыкнула, но промолчала.
Годимир заметил, что Тишило со Стойгневом разошлись по разным углам залы и бросают друг на друга недружелюбные взгляды. Вот узнать бы: был поединок или нет? Сам драконоборец остановился под высохшим до состояния коряги хвостом выверны. Уж если дракона не сыскать, то, может, стоит посвятить пару месяцев поисками выверны или ослизга. Почему бы и нет? Одного роду-племени чудища. Все равно что волк и собака. Вот только дракону издревле приписывается способность полыхать огнем на врага, а его более мелкие собратья, согласно бестиариям и прочим фолиантам, попросту ядовиты. Конечно, не столь ужасно, но, если подумать, тоже добыча не из легких, а значит, достойная истинного странствующего рыцаря.
— Дракона, как я понял, ты так и не нашел? — пророкотал под ухом пан Тишило.
— Ну, не вышло, — развел руками словинец.
— Ясно, — кивнул полещук. — Зато в другом повезло. — Пан Конская Голова показал глазами на Аделию, которая что-то шепотом выговаривала пану Добриту. Зареченский рыцарь хмурился и кусал усы.
— А как ты, пан Тишило… — вопрос об исходе поединка со Стойгневым так и вертелся у Годимира на языке, но договорить он не успел. Боковая дверь распахнулась, и в залу вплыл пан Божидар герба Молотило, каштелян ошмянский. Вернее, вначале вплыло брюхо дородного пана, а после появился и он сам.
Брови сомкнуты на переносье. Усы топорщатся. Туча тучей. Не приведи Господи попасться такому под горячую руку.
— И что за дело у тебя, пан Добрит? — звенящим от негодования голосом поинтересовался он и вдруг застыл, уставившись на Аделию.
— Откуда?.. — взревел каштелян, но осекся, взял себя в руки. — Приветствую, твое высочество! Нашлась наконец-то! Радость-то какая! Позволь мне обнять тебя, девочка моя…
Растопырив ручищи с ладонями-лопатами, пан Божидар шагнул к королевне, но она шарахнулась, как от чумного.
— Оставь свою радость при себе! — зашипела девушка, словно рассерженная кошка.
— Что случилось? Я ж тебя вот такой на руках качал…
— А я тебя о том просила?
— Твое высочество… — Божидар огляделся в поисках поддержки и заметил Годимира. — Ты?!
— Ну, я… — не нашелся с ответом рыцарь.
— Неудачник несчастный! Кто позволил? Ноги твоей в Ошмянах не будет…
— Против чести это и совести! — воскликнул пан Стойгнев.
— Что за муха тебя укусила, пан Божидар? — прогудел Тишило.
Тут рыцари поняли, что одновременно защищают Годимира, а значит, выступают вроде как заодно. Оба, не сговариваясь, сделали вид, будто поперхнулись. Со стороны это выглядело, по меньшей мере, смешно. Пан Черный Качур прикрыл губы перчаткой. Уж не прятал ли он улыбку?
— О том-то и речь, — решительно вмешался пан Добрит. — Стражники наши не пускали в Ошмяны ее высочество, сопровождаемую паном Годимиром. А паны Стойгнев и Тишило тому свидетелями оказались. Вот так вот!
— Чему свидетелями? — удивился каштелян.
— А тому, как твои люди верные меня убить пытались! — притопнула ногой королевна.
— Быть того не может! Этого засранца велел не пускать. Что было, то было. Спорить не буду. И Жамку приказал…
— Так это ты приказал? Слышали, панове? — Аделия быстро обвела глазами всех присутствующих в зале рыцарей.
— Я. Нечего мне скрывать.
— И, может, меня убить Жамку приказывал?
— Что, твое высочество? Как можно?
— А что коня моего гизармами закололи?
Божидар покраснел, но от стыда или от гнева — не сказал бы никто.
— Быть того не может!
— Может, — спокойно проговорил пан Стойгнев. — Я свидетельствую.