Вот и хата бортника. Стоит на отшибе, крыша из дранки давно и настойчиво требует починки, подворье захламленное, сарай перекошен. Где-то должно быть и перевернутое корыто — зимой размокающее, а летом пересыхающее, а потому покрытое глубокими — палец пролазит — трещинами.
Рыцарь въехал между двумя огороженными дворами — жердь, перекрывающую ночью дорогу, еще не приладили, и она валялась в густой траве. Заливисто разбрехались собаки. У той, что справа, голос погуще, а левая — писклявка писклявкой. Как такую можно держать во дворе?
Кажется, через плетень выглянул бородатый мужик. Точно сказать трудно, поскольку солнце побагровело и спряталось за леском, оставив на виду лишь самую верхушку. Начинались сумерки — быстрые по-летнему. Длинные тени потянулись от стены к стене, от овина к овину.
Рыцарь проехал к сельской площади с колодцем посредине — обычное место кметок, вечерком перемывающих косточки соседкам.
Пыль у колодезного журавля была истоптана, но люди уже разошлись. Никто не спешил с ведрами. Ни с пустыми, ни с полными.
«Может, оно и к лучшему?» — подумал Годимир.
Он спешился у знакомого черного плетня — зиявшего прорехами и покосившегося.
— Дорофей!
Собак бортник не держал. Говорил, мол, не выживают они у него.
— Дорофей!!!
Тишина.
Неужели ушел в лес борти проверять?
Тогда плохо дело. Наверняка и Ярош потыкался-помыкался, да и убрался восвояси. Теперь ищи ветра в поле.
Годимир расслабил подпруги седла — пусть жеребец отдохнет с дороги. Подвел игреневого к сараю, у которого торчали несколько кольев, образуя подобие коновязи. Отстегнул грызло уздечки, бросил перед конем охапку соломы. Еда не ахти какая, но на безрыбье и рак — рыба.
Дорофей не будет протестовать, если в его лачуге переночует странствующий рыцарь.
— Дорофей! — На всякий случай Годимир постучал в болтавшуюся на веревочных петлях дверь. Заглянул в дом.
В лицо дохнул смрад жилища, не убиравшегося не то что давно, а попросту никогда. Гнилье, застарелый пот, копоть, подгорелая каша, причем полугодичной давности, скорее всего. Нет, спать он здесь не будет даже за сокровища дракона. Вот посмотрит сейчас, не валяется ли бортник пьяным где-нибудь под ворохом старых шкур, и скорее на воздух, дышать.
— Дорофей…
Смутная тень шевельнулась в глубине дома. Попробуй различи хоть что-нибудь, когда атака серых сумерек разбивается об оборону закопченного бычьего пузыря, словно стремительный разлет конницы кочевников-степняков о ровный строй рыцарей-словинцев.
— Эй, Дорофей, ты, что ли…
Дверь со стуком захлопнулась за спиной рыцаря, погрузив внутреннее убранство бортничьего жилища в кромешный мрак. Как в желудке горного великана.
Тишина.
А это что? Шорох справа. Теперь за спиной…
Щеки Годимира коснулся легкий ветерок, вызванный движением крупного тела, а после сильные руки обхватили его вокруг туловища, прижимая локти к бокам. Рыцарь лягнул нападавшего ногой, попытался ударить головой назад. Кажется, попал…
Но тут ему на голову набросили пыльный, воняющий прелью мешок, ударили под вздох…
Пояс стал значительно легче — это забрали меч.
Словинец попытался закричать, позвать на помощь, дернулся опять, опрокидывая удерживающего его человека на пол. Сверху навалились еще двое, судя по весу и тумакам. Один из них умело скрутил запястья Годимира веревкой, а второй улегся животом рыцарю на лицо.
Попробуй тут посопротивляйся…
Годимир обмяк, сосредоточившись на том, чтобы не задохнуться.
Добровольную сдачу оценили. Наверное. По крайней мере, бить его перестали, а потащили, не снимая мешка с головы, прочь.
ГЛАВА ПЯТАЯ ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ
Хриплый голос прокряхтел:
— Ишь, тяжелый какой, ровно каменный…
— Молчи уж, слабосильный, — ответил второй, басовитый и густой, как патока. — Сам вызвался.
— Дык, кто ж знал-то, Пегаш…
— А никто не знает. Зато все молчат. Один ты.
— Дык, Пегаш…
— Заткнись, сказал. А то обижу ненароком.
Хриплый замолчал.
Зато встрял другой, странно пришепетывающий, словно полный рот каши набил, а проглотить забыл:
— Ты, знамо дело, Пегаш, мужик суровый, но дай мне его вдарить как следоват…
— Дам. Потом. Может быть.
— Не… Как так — «может быть»? Как он меня башкой засветил-то? Знамо дело! В очах засверкало, аж Дыбще увидал…
«Вот чего он шепелявит, — подумал Годимир. — Это я его головой по зубам стукнул. Правильно. Мало еще. Эх, жаль, не успел меч вытащить…»
— Дыбще… — басил Пегаш. — Тоже мне, сказанул… Откель тебе знать про Дыбще-то?
— Во-во! — подхватил хрипатый. — Ишь, знаток выискался. Говорил тут один…
Тут Годимир больно стукнулся левым плечом о землю. А после и правым. Видно, тащившие его под мышки люди почти одновременно разжали пальцы. Словно для смеха, державший за ноги сапог из ладоней не выпустил.
«Ну, и зрелище, должно быть, со стороны!»
Послышался звук удара. Не злого и сильного, каким выбивают зубы и ломают кости, а обидного и унизительного — вроде пощечины или подзатыльника. Вся сила в звук ушла, зато как ляснет, так ляснет!
— Чего он, Пегаш! — заныл хриплый.
— Да я тебя! — это шепелявый.
— Так, мужики, я не понял… — Ноги Годимира плюхнулись во что-то мягкое и скользкое. Хоть бы не в навоз…
Боевые выкрики драчунов сменились болезненным ойканьем. Скорее всего, Пегашу не впервой успокаивать своих приятелей. Управился в мгновение ока. Сказал сурово: — Еще раз, мужики. Еще раз и пеняйте на себя. Обижу, мало не покажется.
Жалобное поскуливание хриплого и шепелявого, должно быть, означало согласие. Во всяком случае, Годимир почувствовал, что его вновь поднимают и тащат. Опять неизвестно куда.
На этот раз «несуны» молча сопели да вцепившийся в левое плечо хрипатый покряхтывал натужно. Наверное, в самом деле, устал.
«Сколько же они меня волочь будут? А главное, куда? Кто они? Откуда взялись в избе Дорофея? Зачем я им? Слишком много вопросов, ответ на которые в одиночку, без помощи похитителей подобрать не удастся, хоть плач, хоть кричи… — словинец пробовал заставить себя рассуждать трезво, но получалось с большим трудом. Вернее, не получалось вовсе. — Что за унизительное положение для странствующего рыцаря — волокут, словно барана на бойню? Попытаться вырваться? Бесполезно. Со связанными руками против троих не попрешь. Нужно выжидать, приноравливаться к обстоятельствам, хитрить по возможности. Главное, чтобы мешок с головы сняли, а там поглядим».
— Все! Хорош, мужики! Кидай его туточки… — скомандовал Пегаш.
Помощники с радостью выполнили его приказ. Даже с излишней прытью. Могли бы и помягче опустить. Снова заныло ребро, поврежденное еще в Ошмянах. Вспыхнул острой болью локоть, столкнувшийся с некстати подвернувшимся камнем.
«Ну, сейчас от мешка освободят…»
Как бы не так. Кто бы ни пленил рыцаря, а возвращать ему зрение здесь не собирались. До поры до времени, по крайней мере.
Вместо этого заговорил новый человек, еще не слышанный Годимиром нынче. Судя по дребезжащему голосу, он разменял, самое малое, семь десятков лет.
— Вон… это… вишь, морда разбойная… кого тебе приволокли…
Ответа не последовало.
— Эй, борода… это… будешь говорить?
— Да пошел ты! — смачно ответил знакомый голос. Ярош? Точно он.
— Я-то пойду… это… куда захочу, хе-хе, — засмеялся старик. — А вот ты… это… вряд ли.
— Давай ужо побыстрее, Сбылют… — прогудел Пегаш. В его голосе слышалась неуверенность. — Давай ужо… А то, не ровен час…
— Поговори мне!! — взвизгнул старик. А после тише добавил: — Это… ладно ужо… сымай ужо… Эх, молодежь без терпения… Юшка, сымай ужо…
Годимира усадили, грубо придерживая за плечо. Мешок сдернули.
Рыцарь открыл глаза и отчаянно заморгал — скопившийся на ресницах мусор попал в глаза. Попытался вытереться о плечо, но чья-то пятерня вцепилась в волосы на затылке, запрокинула голову.
— Гляди… это… борода… Твой дружок?
Глаза рыцаря застилали слезы… Нет, не от обиды или боли, а просто сор щекотал веки. Но сквозь дымку он различил колодезный сруб с журавлем, костерок и десяток кметей — кто стоял, кто уселся прямо в пыль. Вот этот здоровенный, с седыми мазками в вороной бороде — наверняка Пегаш. Сутулый худосочный старичок в домотканой рубахе до колен — Сбылют. Если он не староста Гнилушек, то он, Годимир, благодушный молочник. Рядом кметь средних лет с распухшими губами — вот почему он шепелявил. А хрипатый? Да уж, попробуй угадать, пока не заговорил…
А у колодца, слегка склонившись набок, сидел связанный по рукам и ногам Ярош Бирюк. Видно, что без борьбы разбойник не сдался — левый глаз набряк, бровь над ним рассечена и сочится кровью, не успевшей схватиться корочкой. На правой скуле — широкая ссадина, словно по щебенке провезли лицом.
— Ты… это… говорить будешь? — притопнул ногой Сбылют.
— Ты… это… говорить будешь? — притопнул ногой Сбылют.
— Еще чего! — Бирюк скривился, сплюнул в пыль.
— Твой же дружок… это… из панычей. Рыцарь поди?
— Рыцарь… — процедил сквозь сжатые зубы Ярош. — Крендель с маком, а не рыцарь.
Годимир задохнулся от возмущения. Он-то спешил, чтобы помириться, а лесной молодец вон как о нем отзывается!
— Ты… это… брось придуриваться, хе-хе. Дорофей нам по пьяни все выболтал. И про дракона, и про сокровища, и про королевну…
— Да слышал уже, — лениво откликнулся разбойник. — Уморили, елкина ковырялка. Что б новое придумали, а?
— Нет, я его! — вскинулся шепелявый. Подскочил к Ярошу, замахнулся ногой, обутой в растоптанный поршень.
— Охолонь! — пискляво воскликнул Сбылют, а Пегаш протянул широченную лапищу, схватил ослушника за ворот сермяги, рванул.
— Махал тут ногой один… — послышался хриплый голос из-за спины рыцаря. Ага! Вот, значит, кого Юшкой кличут.
— Чего вам надо, поселяне? — как можно более строго, но без надменности, спросил Годимир.
— Хе-хе… — Староста переступил с ноги на ногу, зябко, несмотря на теплую ночь, повел плечами. — Мы… это… хотим знать, где есть… это… пещера драконья…
— Зачем? — непритворно удивился словинец.
— Дык золото! — выкрикнул хрипатый, за что получил по затылку от Пегаша.
— О-хо-хонюшки… — протянул Сбылют, укоризненно покачав головой. — Молодежь, молодежь… Никакого… это… терпения…
— Нет золота, — твердо проговорил Годимир.
— И пещеры, может, нетути? — хитро прищурился старик.
— Пещера есть. А золота нету. А вам, поселяне, за самоуправство так влетит от пана Божидара…
Мужики захохотали. Все, кроме старосты. Пегаш даже слезы утирать принялся.
Ярош снова плюнул и отвернулся.
— Вы это что?! — закипая, вскричал рыцарь.
— Эх, паныч, паныч, — едва ли не ласково произнес Сбылют. — Нам же пан Божидар… это… на тебя и указал.
— Как?!
— Ну… это… не сам, поди. Жамок сказывал…
Жамок? Годимир напряг память. Ах, да! Особо и напрягать не пришлось. Один из стражников Божидара, что был у пещеры.
— Все едино связывать меня не имеете права! Не по чину кметям на рыцаря руку поднимать!
Кулак Юшки вяло ткнулся ему в затылок. Годимир прикусил язык, замолк, но попытался вскочить. Ладони того же хрипатого мужика уперлись ему в плечи, вернули обратно.
— Сиди! Резвый…
— Ярош! — воскликнул словинец. — Что тут творится?
Разбойник гордо отвернулся. Промолчал, всем видом показывая, что не из тех, кто так быстро обиды прощает. Ну и леший с тобой!
— Ты… это… сиди ужо… — вместо Яроша заговорил Сбылют. — Не трепыхайся. Никакой ты… это… не рыцарь. Так… видимость одна. Вона, Пегаш завтра на утречко… это… меч твой нацепит, так его… это… тоже рыцарем величать и в ножки кланяться?
— Да как ты смеешь!
— Тю! А кто мне воспретит-то?
— Я пан в двенадцатом поколении!
— Пан… — насмешливо протянул старик. — Паны чем кметей… это… завсегда пугают? А тем, что завсегда… это… друг за дружку. Меч нацепил, на коня… это… вскочил и давай мужичье топтать-сечь… А коли кмети его на вилы, так… это… прочие паны понаедут, деревню спалят… Так или нет?
— Ну так, — вынужденно согласился Годимир, не понимая, к чему дед клонит.
— Ото ж… А ты… это… паныч ты али не паныч, а так, погулять вышел… сам по себе. Уяснил?
— Нет! — Рыцарь попытался вырваться, крутнулся на месте, подсекая Юшку ногой. Кметь упал, но плеча Годимира не выпустил. Словинец трепыхнулся выброшенной на берег щукой, угодил локтем (жаль, что прикрученным к туловищу) мужику в живот, придавил его к земле, дернулся еще раз и, нависая над бородатым лицом с выпученными от неожиданности глазами, ударил его лбом в нос. Еще! И еще раз!
— Ишь охальник! — задребезжал Сбылют. — А ну, мужики!..
Тяжелый опорок врезался рыцарю в бок — прямо в больное ребро.
Годимир квакнул, словно огромная лягуха, и откатился в сторону. Новый удар угодил в скулу. Из глаз брызнули искры. Окажись рядом стог сена — все, сгорел бы до серого пепла.
Кто-то угодил ему в бедро — скорее всего, целил промеж ног. Второй попал между лопаток — аж дух занялся.
Молодой человек скорчился, стараясь защитить живот ногами и уткнуть в колени лицо.
Огненной вспышкой взорвалось правое ухо.
Опять ребра.
Плечо.
Снова ребра…
Да что ж они, нарочно, что ли?
— Бейте его, мужики, бейте! — орал Юшка. Теперь он не только хрипел, но и гундосил.
«Так тебе, сволочь, песья кровь, и надо!»
— Хватит! Довольно ужо! — Это староста. Хоть один разумный человек среди кметей нашелся. Хоть и гад, каких поискать, а все ж разумный…
Град ударов, сыпавшийся на Годимира со всех сторон, ослабел и вскоре вовсе прекратился. Могучая лапища — очевидно, Пегаша — подхватила его за шкирку, как месячного щенка, и бросил к срубу. Рядом с Ярошем.
Рыцарь перевел дух. Потрогал языком передний зуб. Пока что сидит на месте, но шатается. Эх, освободить бы руки, дотянуться до меча, пропали бы Гнилушки. По бревнышку, по колышку…
Он открыл глаза.
Кмети молча топились напротив. Дышали они тяжело. Скорее, не от усталости, от азарта — как охотничьи псы, травящие оленя.
Юшка, сидя на земле, пускал розовые пузыри, отражавшие пламя костра, и тихонько подвывал. Сбылют стоял над ним, увлеченно разглядывая нос мужика.
— Сломал! Это… во дает паныч! Сломал, как есть! — едва ли не радостно воскликнул старик.
Толпа угрожающе загудела, придвинулась к колодцу.
— Куды?! Ужо я вам! Молодежь! А ну… это… все взад!
Годимир слизнул кровь с разбитой губы, сплюнул густой тяжелой слюной. От колодца издевательски тянуло свежестью. Водички бы…
Все тот же Сбылют приблизился, сурово оглядел связанных:
— Это… последний раз спрашиваю, золото… это… драконье где?
— С чего ты взял, что от нас про золото дознаться можно? — устало проговорил Годимир.
— Так… это… Дорофей трепал… это… по пьяни.
— Бортник, что ли?
— Ну да. Дорофей… это.
— А где ж он сам? Пускай в глаза нам повторит. — Годимир вспомнил, какую Ярош обещал бортнику расправу в случае, если тот проговорится. «Под землей найду и на краю земли найду! И кишки вокруг дерева обмотаю…» Признаться честно, рыцарю захотелось поучаствовать. Если не самому мотать кишки, то хотя бы придержать болтуна во время наказания.
— А нетути. Это… убег.
— Убег? Так, может, понял, что набрехал по пьяному делу, и испугался? Оттого и убег.
— О-хо-хонюшки… — вздохнул старик. — Нам-то чо за дело, отчего… это… Дорофей убег? Нам чо надо? Чтоб… это… ты… или… это… душегубец энтот к золоту дорогу показали.
— И вот так полдня, елкина моталка, — буркнул Ярош. — Уперлись, ровно бараны.
— Ты… это… замолкни, — решительно проговорил Сбылют, ткнув в разбойника пальцем. — С тобой… это… ужо поговорили… А ты, паныч, подумай. Господь, монахи говорят, делиться велел… это…
— С тобой, что ли, старый? — едко осведомился Ярош, за что и получил тычок по ребрам от ретивого кметя в драном армяке.
— Помолчь, я сказал! — притопнул ногой дед. — Говорливый! Паныч пущай говорит.
Годимир вздохнул. Да уж, положеньице! Хитрее не придумаешь. Как же убедить мужиков, навоображавших себе невесть чего, да и одуревших от собственных выдумок.
— Скажи, Сбылют, — медленно, обдумывая слова, произнес рыцарь. — Скажи мне: зачем вам сокровища дракона?
— Дык, как это — зачем! — заорал шепелявый.
Пегаш округлил глаза, а сутулый редкобородый мужичок рядом с ним даже по лбу себя постучал — вот, дескать, дурень, а еще паныч.
— Как это зачем? — удивился и староста. — Ты… это… золотишко мне отдай, а зачем оно мне, я… это… и сам разберуся.
— Так я ж не зря спросил, — молодой человек продолжал тянуть время, словно надеясь на чудесное спасение. — Золото, оно притягивает лихих людишек. На дармовщинку, как мухи на дерьмо, знаешь сколько слетится?
— А мне… это… без разницы… Как слетятся, так и разлетятся, — решительно проговорил старик.
— Да? — Годимир прищурился. — А если тот же пан Божидар, каштелян ошмянский, со стражниками приедет? Ему ты мешок на голову не накинешь, а?
— С паном Божидаром… это… — Сбылют за словом в карман не лез. — С паном Божидаром поделюсь. Это… по справедливости.
— А ты разве не слыхал, — подал голос Ярош, — какая у панов справедливость? А? Вот елкина моталка! Он тебе и гроша ломаного не оставит.
— Ну, а если Сыдор прознает про то, что в Гнилушках кмети разбогатели? — снова встрял Годимир. — Об этом ты подумал? Как откупаться будешь?
— Было б… это… золото, — стоял на своем старик, — а откупиться… это… завсегда можно!
— Ага, обдерет вас Сыдор, как охотник зайца, — покачал головой разбойник.
— Чья б корова мычала, Бирюк! — не выдержал Пегаш. Подступил ближе, сжимая кулаки. — Не одним ли вы с Сыдором мирром мазаны?
— Вона какие слова мы знаем! — притворно восхитился Ярош. — Ты вспомни, дубинушка, когда я бедняков обирал? Было такое или нет, ответь! — Он посуровел лицом, подался вперед. — Ну?