– Почему?
Хашеми прикрыл глаза и искоса взглянул на Армстронга, но не прочел на его лице никакой скрытой хитрости. Ты знаешь слишком много секретов, Роберт, знаешь о кассетах с показаниями Ракоци и, что хуже всего, знаешь о моей «группе четыре» и о том, что я помог Джанану попасть в ад – где к нему скоро присоединится хан, как и Талбот, чей срок наступит через пару дней, и ты, мой старый друг, когда мне будет угодно. Рассказать ли тебе, что Пахмуди приказал наказать Талбота за преступления против Ирана? Рассказать ли тебе, что я с удовольствием окажу ему эту услугу? Много лет я хотел, чтобы Талбота убрали, но не осмеливался пойти против него в одиночку. Теперь вина ляжет на Пахмуди, да поразит его Аллах огнем, и еще одной колючкой в моем боку станет меньше. Ах да, и сам Пахмуди на следующей неделе – но ты, Роберт, ты будешь тайным убийцей, избранным для этой операции, в которой ты, вероятно, погибнешь. Пахмуди не стоит жизни одного из моих настоящих тайных убийц.
Он весело фыркнул про себя, спускаясь по склону, не чувствуя холода, не тревожась из-за того, что Мзитрюк не появился. У меня есть дела поважнее, думал он. Я любой ценой должен сохранить своих людей из «группы четыре» – мою гарантию личного рая на земле с властью даже над самим Хомейни.
– Пахмуди – единственный человек, который мог отдать приказ об освобождении Ракоци, – сказал он. – Скоро я выясню, где Ракоци сейчас. Он либо в советском посольстве, либо на советской конспиративной квартире, либо в подземелье для допросов в САВАМА.
– Либо благополучно выбрался из страны.
– Тогда он благополучно мертв: КГБ не прощает предателей. – Хашеми сардонически улыбнулся. – На какой из вариантов ты ставишь?
Секунду Армстронг не отвечал, озадаченный этим вопросом, таким необычным для Хашеми: иранец не одобрял азартных игр, как и он сам. Так. Последний раз он ставил деньги в Гонконге в 63-м году, взятку, которую положили в ящик его рабочего стола, когда он был суперинтендантом в Департаменте уголовных расследований. Сорок тысяч гонконгских долларов – около семи тысяч американских долларов в те времена. Вопреки всем своим принципам он взял эту хьюнг йо, «благоухающую подмазку», как ее там называли, из ящика и в тот же день на скачках поставил ее всю до цента на лошадь по кличке Рыба-Лоцман, всю сумму в одной безумной попытке отыграть проигранные им деньги – на скачках и на фондовой бирже.
Это была первая взятка, которую он принял за восемнадцать лет работы в полиции, хотя недостатка в предложениях никогда не было. В тот день он крупно выиграл и вернул деньги в ящик стола до того, как полицейский сержант, положивший их туда, смог заметить, что их трогали, – у него осталось больше чем достаточно, чтобы расплатиться с долгами. И все равно он чувствовал отвращение к себе и ужасался своей глупости. Он больше никогда не играл, никогда не прикасался к хьюнг йо, хотя возможность неизменно предоставлялась. «Ты полный болван, Роберт, – говорили ему некоторые из его коллег, – что за беда, если ты отложишь немного шальных деньжат себе на пенсию?»
Пенсию? Какую пенсию? Господи, двадцать лет беспорочной полицейской службы в Гонконге, одиннадцать столь же беспорочных лет здесь, помогая этим кровожадным придуркам, – и все улетело в чертову трубу. Слава богу, мне не о ком тревожиться, кроме себя самого: жены теперь нет, детей тоже, только я сам. Все равно, если я заполучу этого проклятого Суслева, который приведет меня к одному из наших высокопоставленных предателей, у которых руки по локоть в британской крови, значит, я не зря потратил эти годы.
– Как и ты, я человек неазартный, Хашеми, но если бы мне пришлось… – Он остановился, достал пачку сигарет, и они с наслаждением закурили. Дым смешивался с холодным воздухом и был хорошо виден в сгущающихся сумерках. – Если бы мне пришлось, я бы сказал, что Ракоци, скорее всего, был пешкешем твоего Пахмуди какой-нибудь советской шишке, просто чтобы прикрыть себя и с этой стороны.
Хашеми рассмеялся:
– Ты с каждым днем становишься все больше иранцем. Мне следует быть с тобой поосторожнее. – Они почти дошли до машины, и его помощник вышел, чтобы открыть ему дверцу. – Мы едем прямиком к хану, Роберт.
– А как быть с «шевроле»?
– Его мы оставим под присмотром других, я хочу добраться до хана первым. – Лицо полковника потемнело. – Хочу позаботиться о том, чтобы этот предатель был больше на нашей стороне, чем на их.
ГЛАВА 48
База ВВС в Ковиссе. 18.35. Старк смотрел на Гаваллана в полном потрясении.
– «Шамал» через шесть дней?
– Боюсь, что да, Дюк. – Гаваллан расстегнул молнию на своей куртке и положил шапку на тумбочку в прихожей. – Хотел сам тебе об этом сказать. Извини, но именно так все и есть. – Оба мужчины находились в бунгало Старка, и Старк поставил Фредди Эйра снаружи, чтобы их никто не подслушал. – Сегодня утром я узнал, что всех наших птичек посадят на цепь, запретят все полеты, потом национализируют. У нас шесть дней на то, чтобы спланировать и осуществить «Шамал» – если мы решим этим заниматься. Это у нас будет следующая пятница. Каждый новый день после этого мы будем искушать свою судьбу.
– Господи! – Старк рассеянно расстегнул свою летную куртку и протопал к буфету, оставляя на полу снег с ботинок и капли воды на ковре. В самой глубине нижнего ящика пряталась его последняя бутылка пива. Он откупорил ее, налил половину в стакан и протянул Гаваллану. – Твое здоровье, – сказал он, отхлебнул из бутылки и уселся на диван.
– Твое здоровье.
– Кто согласился, Энди?
– Скрэг. Про остальных ребят пока не знаю, но буду знать завтра. Мак прикинул все по времени и разработал общий план из трех этапов, в котором полно дыр, но который можно осуществить. Давай скажем так: план рабочий. Как насчет тебя и твоих ребят?
– Что у Мака за план?
Гаваллан рассказал ему.
– Ты прав, Энди. В нем полно дыр.
– Если бы тебе пришлось удирать, как бы ты спланировал это отсюда? Тебе придется покрыть самое большое расстояние и столкнуться с самыми большими трудностями.
Старк подошел к летной карте на стене и показал на линию, которая тянулась от Ковисса до крестика в заливе, в нескольких километрах от побережья, который обозначал нефтяную вышку.
– Это вышка «Флотсам», один из наших регулярных маршрутов, – сказал он, и Гаваллан отметил про себя, каким напряженным стал его голос. – У нас уходит примерно двадцать минут, чтобы долететь до берега, и еще десять, чтобы добраться до вышки. Я бы спрятал топливо на берегу рядом с линией этого маршрута. Думаю, это удалось бы сделать, не вызывая особых подозрений: там одни только дюны, никакого жилья на много миль в округе, и многие из нас раньше часто летали туда на пикник. «Экстренная» посадка, чтобы проверить поплавки для посадки на воду перед полетом над морем, не должна сильно встревожить иранцев на радаре, хотя они закручивают гайки все туже с каждым днем. Нам нужно будет запасти две двухсотлитровые бочки на вертолет, чтобы перелететь через залив, и нам придется проводить дозаправку вручную прямо в воздухе.
Почти стемнело. Окна бунгало смотрели на взлетно-посадочную полосу и базу ВВС за ней. 125-й, получив приоритетное разрешение на вылет в Эль-Шаргаз, стоял на площадке в ожидании топливного заправщика. Самолет окружали назойливые и нервничающие «зеленые повязки». В дозаправке 125-й на самом деле не нуждался, но Гаваллан сказал Джону Хоггу, чтобы тот все равно ее затребовал, рассчитывая, что это даст ему больше времени для разговора со Старком. Двум другим пассажирам, Арберри и Дибблу, которых отправляли в отпуск после их побега из Тебриза и которые сидели зажатые между заполнявшими весь салон ящиками с запчастями, наскоро сколоченными и испещренными надписями на английском и фарси «ДЛЯ СРОЧНОГО РЕМОНТА И ВОЗВРАЩЕНИЯ В ТЕГЕРАН», из самолета выйти не разрешили, даже чтобы размять ноги. Как и пилотам, которых впустили только для проведения наземной проверки и наблюдения за заправкой, когда подъехал заправщик.
– Вы бы полетели в Кувейт? – спросил Гаваллан, нарушив молчание.
– Конечно. Кувейт для нас – лучший вариант, Энди. В Кувейте нам нужно будет заправиться, потом пробираться вдоль побережья к Эль-Шаргазу. Если бы это зависело от меня, я бы припас еще топлива на всякий случай. – Старк показал на крошечную точку на карте у берегов Саудовской Аравии. – Вот здесь было бы в самый раз. Нам будет лучше пробираться вдоль побережья морем, никогда не знаешь, что взбредет этим саудовцам в голову. – Чувствуя легкую дурноту, он уставился на все расстояния, которые им предстояло покрыть. – Этот островок называется Джеллет, Жаба, потому что он похож на нее очертаниями. Никаких строений, остров совершенно пустой, но рыбалка там великолепная. Мы с Мануэлой летали туда раз или два, когда я работал в Бахрейне. Я бы сделал запас топлива там.
Он снял свою летную фуражку и вытер капли пота со лба, потом снова надел ее. Морщины на его лице проступали резче, и само лицо выглядело более усталым, чем обычно: все полеты проходили с большей нервотрепкой, чем всегда, отменялись, опять ставились в план, потом отменялись снова; Эсвандиари вел себя еще отвратительнее, все были на взводе, стали раздражительными, уже несколько недель у них не было ни почты, ни каких-то контактов с домом, у большинства его людей, включая его самого, имелись давно просроченные отпуска и замены. Потом еще возникали дополнительные проблемы с переселяющимся сюда Загросом. Три человека и вертолеты, и что делать с телом старого Долбаря Джордона, когда оно прибудет сюда завтра? Это был первый вопрос, который Старк задал Гаваллану, когда тот начал спускаться по трапу 125-го.
– Об этом я позаботился, Дюк, – тяжело ответил ему Гаваллан, стоя на ветру, сильном и пронизывающем. – Я получил разрешение Управления воздушным движением для 125-го, самолет вернется сюда завтра днем, чтобы забрать гроб с телом. Я отправлю его в Англию с первым же рейсом. Ужасно. Я встречусь с его женой сразу же, как вернусь, и сделаю что смогу.
– Чертовски обидно, что так вышло… слава богу, с молодым Скотом все в порядке, а?
– Да, но это беда, что вообще кто-то пострадал, ужасно. – Что, если бы это был труп Скота и его гроб? – в который раз думал Гаваллан; этот вопрос все не шел у него из головы. Что, если бы это был Скот? Удалось бы тебе и в этом случае так легко изолировать это убийство в своем сознании, чтобы оно не мешало заниматься другими делами? Нет, конечно же, нет. Все, что тебе остается, – это благословлять свой йосс и делать все, что в твоих силах – просто делать все, что в твоих силах. – Любопытно, иранская диспетчерская служба и комитет аэропорта были потрясены не меньше нас и всячески готовы помочь. Давай пройдемся и поговорим. У меня совсем не много времени. Вот здесь почта для кое-кого из ребят и письмо от Мануэлы. С ней все в полном порядке, Дюк. Она передала, чтобы ты не волновался. Дети чувствуют себя прекрасно и хотят остаться в Техасе. Твои родители тоже в порядке; она попросила меня передать это тебе сразу же, как только я тебя увижу.
Потом Гаваллан оглушил его своей бомбой про шесть дней, и теперь разум Старка был как в тумане.
– Со всеми пичугами из Загроса, у меня здесь три 212-х, один «Алуэтт» и три 206-х, не говоря уже о куче запчастей. Девять пилотов, включая Тома Локарта и Жан-Люка, и двенадцать механиков. Это слишком много для такого рискованного трюка, как «Шамал», Энди.
– Знаю. – Гаваллан посмотрел в окно. Заправщик выруливал, чтобы встать рядом со 125-м, и он увидел, как Джон Хогг спускается на бетон по трапу. – Сколько времени он будет заправляться?
– Если Джонни не будет слишком торопиться, три четверти часа, не меньше.
– Немного времени, чтобы составить план, – сказал Гаваллан. Он оглянулся на карту. – С другой стороны, его никогда не бывает достаточно. Есть в этом направлении какая-нибудь вышка, которая пустует, все еще остается закрытой?
– С десяток. Тут десятки таких, которые до сих пор находятся в том же состоянии, в каком их оставили забастовщики много месяцев назад – заваренные двери и все такое, безумие, а? А почему ты спрашиваешь?
– Скрэг сказал, что одна из них была бы идеальным местом, где можно спрятать топливо и заправиться.
Старк нахмурился.
– Только не в наших краях, Энди. У него там есть большие платформы, у нас же они большей частью крохотные. Нет ни одной, которая могла бы принять больше одного вертолета за раз, а уж нам точно не захочется висеть рядом и ждать своей очереди. А что говорит старик Скрэг?
Гаваллан пересказал ему.
– Ты думаешь, ему удастся поговорить с Руди?
– Он сказал, понадобится нескольких дней. Я теперь не могу так долго ждать. Ты не мог бы найти повод слетать в Бендер-Делам?
Глаза Старка прищурились.
– Конечно. Может быть, мы смогли бы отослать туда пару наших птичек и сказать, что мы их передислоцируем… даже лучше, скажем Мастаку, что передаем их туда взаймы на неделю. Нам еще удается время от времени получать разрешения на полеты – когда этот сукин сын не путается под ногами.
Гаваллан пригубил пиво, растягивая его на подольше.
– Мы больше не можем работать в Иране. То, что произошло с беднягой Джордоном, никогда не должно было случиться, и я чертовски сожалею, что не отдал приказ об эвакуации еще много недель назад. Чертовски сожалею.
– Это была не твоя вина, Энди.
– По-своему и моя тоже. В любом случае мы должны уйти отсюда. С вертолетами или без. Мы должны попытаться спасти что можно. Не подвергая людей риску.
– Любое похищение будет чертовски рискованным, Энди, – мягко сказал Старк.
– Знаю. Я бы хотел, чтобы ты спросил ребят, примут ли они участие в «Шамале».
– Нам никак не удастся вывезти все свои вертолеты. Просто никак.
– Знаю, поэтому предлагаю сосредоточиться только на 212-х. – Гаваллан увидел, что Старк посмотрел на него с новым интересом. – Мак со мной согласен. Ты мог бы вывезти три своих?
Старк ненадолго задумался.
– Два – это максимум, с которым я мог бы справиться. Нам понадобятся два пилота и, скажем, один механик на машину для всяких непредвиденных ситуаций, и еще несколько человек, чтобы ворочать бочки с горючим или дозаправляться в воздухе, – это как минимум. Это будет непросто, но если нам повезет… – Он принялся насвистывать безо всякой мелодии. – Может быть, мы могли бы послать третий 212-й Руди в Бендер-Делам? Ну конечно, почему бы нет? Я скажу Мастаку, что мы отдаем им вертолет взаймы на десять дней. Ты мог бы прислать мне телекс для подтверждения с просьбой осуществить этот перевод. Но, черт, Энди, у нас все равно остаются здесь три пилота и…
Зазвонил телефон внутренней связи базы.
– Черт возьми, – раздраженно бросил Старк, вставая и подходя к аппарату. – Я настолько привык к тому, что телефоны не работают, что каждый раз, когда один из них начинает звонить, я вздрагиваю, словно ошпаренный кот в ожидании Армагеддона.
Гаваллан наблюдал за Старком: высоким, худым и таким сильным. Хотел бы я быть таким сильным, подумал он.
– А, спасибо, – говорил между тем Старк. – О'кей… конечно, спасибо, сержант, кто?.. конечно, соединяйте. – Гаваллан заметил, как изменился тон его голоса, и стал слушать с большим вниманием. – Добрый вечер… Нет, мы не можем, сейчас не можем… НЕТ!
Мы не можем! Не сейчас, мы заняты. – Он положил трубку и пробормотал: «Гаденыш». – Мастак. Хочет нас видеть. «Я хочу, чтобы вы немедленно пришли ко мне в кабинет!» Задница неподтертая! – Он отхлебнул пива и немного успокоился. – Еще звонил Вазари с вышки, докладывал, что последняя из наших пташек только что села.
– Кто?
– Папаша Келли, он летал на «Флотсам», перебрасывал несколько нефтяников с одной вышки на другую – у них огромная нехватка рабочей силы, зато хоть пруд пруди толстозадых комитетчиков, которым больше нравится за молитвами следить да мартышкины судилища устраивать, чем нефть качать. – Он поежился. – Я тебе одно скажу, Энди, эти комитеты сам Сатана спонсирует. – Гаваллан отметил про себя это слово, но вслух ничего не сказал, и Старк продолжал: – Они и есть преисподняя.
– Да. Азадэ чуть не убили, собирались побить камнями.
– Что?
Гаваллан рассказал ему про деревню и их побег оттуда.
– Мы до сих пор, черт подери, не знаем, как там старина Эрикки. Я видел ее перед отлетом, и она была… замороженная, пожалуй, единственное слово, которое приходит на ум, она все еще не оправилась от шока.
Лицо Старка помрачнело еще больше. Сделав над собой усилие, он стряхнул с себя накатившую на него ярость.
– Скажем, 212-е мы вывезем, а как быть с ребятами? У нас здесь остаются три пилота и десяток механиков, которых нужно отправить до похищения, как быть с ними? И как быть с запчастями? Мы оставим здесь три 206-х и «Алуэтт»… и как быть с нашим домашним скарбом, банковскими счетами, квартирами в Тегеране, фотографиями, детскими вещами… черт, не только нашими, но и тех, кто уже выехал из страны? Если мы отсюда свалим, мы потеряем все это. Все.
– Компания возместит каждому все убытки. Я не смогу оплатить всю мелочь, но мы заплатим то, что лежит на банковских счетах, и покроем все остальное. В большинстве случаев суммы будут минимальными, потому что большинство из вас хранит деньги в Англии, снимая их оттуда по мере надобности. Последние несколько месяцев – и уж точно с тех пор, как банки забастовали, – мы кредитовали все зарплаты и пособия в Абердине. Мы заплатим за оставленную мебель и личные вещи. Мне кажется, большую часть всего этого нам все равно не удалось бы вывезти: порты до сих пор забиты, фуры практически не ходят, железная дорога не работает, грузовые перевозки по воздуху почти полностью прекратились. Потери всем компенсируют.
Старк медленно кивнул. Он допил пиво до последней капли.