- Того, Павел Петрович. Я верю Амиру Батыровичу.
- А ребятам Луизы Цвях?.. То-то же...
- Может, ваш информатор...
- Мой информатор мне не соврет: по степи по-прежнему разъезжает мотоциклист на "Яве" и за спиной у него старший лейтенант милиции.
- Что же получается, всадник без головы?
- В том-то и беда, Семен Михеевич, что на всадниках головы целы.
- Допустим. Но одну мы знаем, где искать.
- Мотоциклиста?
- Да. Будем искать в Мергеле.
- Кто он?
- Боюсь ошибиться.
- Ошибайтесь.
- Хозяин нашей квартиры.
- Митя Козинский?!
Ишутин удивился, но не настолько, чтоб начисто отвергнуть подозрение. Помолчав, сказал:
- Если он, в Мергеле вы его не найдете. Как я сказал, мотоциклист с седоком направлялся в сторону Барановки. Там их перехватят. Но если этого не произойдет, берегитесь. С вами они попытаются расправиться. Так что лучше не задерживайтесь, сразу же забирайте вещи и - в Каменку.
- А вы? - Я - в Барановку. Будет обидно, если упустим.
И прежде чем тронуться с места, переспросил:
- Значит, Козинский?
- Подозреваем.
- Это уже легче.
Почему легче, он не уточнил. "Форд" скрылся в облаке цементной пыли.
Полынин и Давлетова направились в Мергель. Павел Петрович оказался прав: Мити Козинского дома не было, но была Маруся. Она уже стала беспокоиться, что их квартиранты куда-то загадочно исчезли.
Гюзель принялась собирать вещи, а Семен решил поговорить с хозяйкой.
- Что-то Мити не видать.
- Укатил. К своей потаскухе, - ответила Маруся.
- На мотоцикле?
- На велосипеде. А мотоцикл - в сарае.
- Поломан?
- Я поломала. Камеры порезала.
- И когда вы успели?
- Вчера вечером. Вижу, собирается. Бреется. Перед зеркалом массажирует свои алкогольные морщины. Ну я и попортила ему резину.
- А что он?
- Дал мне по морде.
- И все же укатил?
- Не сразу. Ходил в карьер. Вулканизировал камеры, вернулся ни с чем, но выпивши. Сказал, что я его лишила какой-то халтурки. Я его спросила, не цыганка ли подсовывает эту самую халтурку? Пообещала заявить.
- А что он?
- А что может, пьяный? Сказал, если с ней что случится, он меня убьет.
- И убьет?
- По пьянке - может, трезвый - побоится. Он копит деньги на машину. А цыганка вроде как челночница. Вот он её по халтуркам и раскатывает.
Слушая Марусю, Семен все крепче верил, что Митя Козинский и есть тот самый мотоциклист. Но в логике событий многое, не стыковалось. Из слов Маруси вытекало, что в прошлую ночь он никуда из дому не отлучался - не на чем было уехать.
"Так был он вчера вечером в Табеевом Стане или не был?" Полунин уже было пожалел, что сообщил Ишутину фамилию подозреваемого. Возводить на человека напраслину равносильно предательству.
Полунин уже испытывал угрызения совести, но...
"А что если Маруся нам пудрит мозги?" - спросил себя по-простецки. Эта мысль - возникла не случайно. Вчера перед поездкой в Табеев Стан, когда он попросил одолжить несколько литров бензина, она тоже показала на мотоцикл: вот он, дома, а хозяин укатил к шлюхе на велосипеде, а вечером, оказалось, мотоцикл ещё был на ходу. Когда же она порезала резину? Если так, кто же тогда возил убийцу в Табеев Стан?
На крыльцо вышла Гюзель, переодетая, в халатике.
- Где тут у вас ведро и тряпка?
- Зачем они вам?
- Уберем комнату и вам сдадим. Мы в своем студенческом общежитии всегда так делали. Сдавали коменданту, иначе "бегунок" не подпишет.
- А вы что - уже уезжаете?
- Как соберемся... Нам ещё надо в Каменку. Сдать мотоцикл. Митя, наверное, вам говорил, что машина не наша.
- Знаю. "Нового русского". - Марусе хотелось поговорить, и она сказала, что Митя чуть ли не дружит с этим "новым русским", хотя какая может быть дружба богатого с бедным, дескать, это все равно, что дружба паука с мухой: дружит, пока кровь не выпьет, а выпьет - найдет нового друга.
- Мой на деньгах помешался. За долларом тянется, как собака за колбасой, - говорила она, то ли осуждая, то ли жалея мужа.
Семен и Гюзель решили все-таки дождаться хозяина: далеко на велосипеде укатить он не мог. Он был в Мергеле, из поселка никуда не исчез, но вряд ли встречался с цыганкой: поселок не такой уж большой, чтоб не нашла их Маруся, даже не зовя на подмогу родственников.
Пока убирали в доме, упаковывали гербарии, Маруся сделала яишницу, вскипятила чай. Втроем поужинали.
Незаметно наступили сумерки. Отправляться в дорогу на ночь глядя хоть Ишутин и предупреждал не задерживаться - не было смысла. Мотоцикл на всякий случай перекатили под яблоню - в этот раз сливом бензина может не ограничиться.
На вопросительный взгляд хозяйки, зачем по двору катать мотоцикл, Семен ответил:
- Пусть будет на глазах.
Маруся согласно кивнула: бензином она могла уже не выручить.
Спать легли , когда ночь накрыла поселок. Луна ещё светила - мутным пятном желтела над песчаным карьером, Хозяйка расположилась в летней кухоньке, настежь раскрыла окошко, выходившее в палисадник.
В спальне с крохотной форточкой было душно - сразу не уснуть. Да в эту ночь было и не до сна: с минуты на минуту мог явиться хозяин дома. Если он знает, кто такие на самом деле его квартиранты, и он им уже пакостил, то вряд ли пожелает встречаться.
И Семен, выждав, когда Маруся задует лампу ( к этому времени поселок уже был обесточен), через окно, выходившее в сад, где стоял мотоцикл, выбрался из дома, лег на жесткую землю, затененную деревьями: отсюда была хорошо видна калитка: кто войдет во двор, то только через калитку.
Дремотная тишина, да и напряженная бессонница прошлой ночи, навевали сонливость. Спать могла Гюзель, но и она в прошлую ночь почти не сомкнула глаз. Но Семен чувствовал, что и она бодрствует, держит под наблюдением тыльную часть подворья.
А ещё спать не давала рана, хотя и была она надежно обработана, забинтована, и все же - напоминала о себе тупой ноющей болью.
Уже в первом часу ночи, когда луна скрылась за разрытый холм карьера, на юго-востоке вспыхнуло зарево: в Фейергроте что-то горело. Потом послышались частые взрывы - похоже, кто-то кого-то забросал гранатами. Если бы не зарево, Семен подумал, что работники Луизы Цвях забавляются салютуют в честь поимки неуловимого киллера. После серии взрывов было что-то похоже на салют: в черное небо почти вертикально вырвалось несколько трассирующих пуль.
Это огненное зрелище на какие-то секунды отвлекло Семена, и он с запозданием заметил, что калитка уже открыта, и человек, весь в черном, ведет во двор велосипед. Тот мотоциклист, что вихрем промчался по улице Табеева Стана, тоже был в черном.
"Он!"
Уже не было сомнения, что тем мотоциклистом был хозяин этого дома. Он подвел велосипед к белой стене кухоньки, через раскрытое окно тихо спросил:
- Менты были?
Из кухоньки Маруся что-тоответила. И опять он тихо:
- Они что - без транспорта?
В глубине кухоньки голоса Маруси не разобрать. Зато Митины слова слышались четко:
- Тогда им трави, что я у цыганки. А велосипед загони в чуланчик.
Козинский уже направился к калитке, когда Семен ему перегородил дорогу.
- Митя, стой.
Спокойный голос квартиранта заставил Козинского на мгновение оцепенеть, в следующий миг он бросился бежать, но распахнуть калитку не успел - Семен прыжком настиг его.
Когда Семен вышел из тени и спокойно произнес: "Митя, стой", а Митя побежал к калитке, с улицы, из кустов акации раздались выстрелы. Семен сбил Митю с ног, прижал к земле, заламывая руки, инстинктивно оглянулся на дом: услышала ли Гюзель выстрелы? Ведь он ей передал "Вальтер" - на всякий случай.
На крыльце она оказалась раньше, чем прогремели выстрелы. Прямо с крыльца она выстрелила на звук.
Оказывается, она видела, как Митя заводил в калитку велосипед. А ещё видела, что к калитке хозяин дома подходил не один. Тот, второй, остался на улице. Приоткрыв дверь, она стерегла второго. И все-таки тот выстрелил первым. Выстрелил, видать, на голос.
Он не мог видеть Семена, тот был прикрыт стеной кухоньки. Гюзель было бросилась в калитку.
- Назад! - крикнул ей Семен, заканчивая вязать хозяина дома.
Стрелявший мог опять выстрелить, теперь уже прицельно.
Семен, кинув, как куль, связанного хозяина на плечо, внес его в дом.
Из кухоньки в ночной рубахе, простоволосая выскочила Маруся. Завопила:
- Ой, убили! Митеньку убили!
Рядом с ней оказалась Гюзель. Не выпуская из руки пистолета, она затолкала хозяйку обратно в кухоньку. Но та вопила из кухоньки, высунув простоволосую голову в раскрытую створку. Гюзель поднесла к её лицу пистолет, грозно предупредила: - Будешь орать - пристрелю. До утра не высовывайся.
Маруся сразу же замолкла, но через окно, когда Гюзель закрывала створку, простонала:
- Изверги... Что та власть, что эта...
Семен, затянув Козинского в дом и бросив его на пол, вернулся во двор через распахнутое окно, затаился в тени груши. Отсюда ему был виден мотоцикл и крыльцо дома. На жесткой каменистой почве лежать было неудобно. Приходилось удивляться, как здесь ещё росли деревья.
С другой стороны дома через приоткрытую дверь Гюзелъ держала под наблюдением кухоньку. Хотя она хозяйку и предупредила, чтоб та не высовывалась, а вдруг высунется, попытается уйти - стрелять не будешь. Придется и её вязать.
В июле светает рано. Уже через полтора часа стали четко видны предметы. Посреди двора валялся велосипед, легкий ветер, возникший из ниоткуда, тихо раскачивал распахнутую калитку.
Скоро безопасно было идти в контору карьера, звонить в район, вызывать наряд милиции.
Но этого делать не пришлось. Перед восходом солнца за двором остановилась машина. Семен узнал ишутинский "Форд".
Павел Петрович был не один, с ним были мастера из "Автосервиса".
- Эгей, хозяева! - весело позвал Ишутин, входя в распахнутую калитку.
Навстречу выбежала Гюзель.
- Ах. Павел Петрович! Как вы вовремя!
- Я всегда вовремя, - отшутился он. На его смуглом лице сияла довольная улыбка. Он был небрит, видимо, было не до бритья. - Посмотрите, что мы везем! Какого зверя! - Ишутин царским жестом показал на свой "Форд".
- А что мы вам приготовили! - Гюзель таким же жестом показала на входную дверь.
Но тут с улицы донесся возглас автомеханика Левы: - Павел Петрович! А здесь тоже была война!
Оказывается, ночью, стреляя на вспышку выстрела, Гюзель смертельно ранила стрелявшего. Только теперь и Семен и Гюзель догадались, почему из кустов больше не стреляли. А ведь по Семену, когда он вязал хозяина дома, могли стрелять прицельно, притом с близкого расстояния.
Ишутин привез труп мотоциклиста, который доставлял киллера в Табеев Стан. Когда труп внимательно осмотрели, все были удавлены разительным сходством его экипировки и экипировки Мити Козинского. Одинаковыми оказались и мотоциклы, притом они были с одинаковыми номерами.
- Кто из них двойник? - спросил Ишутин.
- А может, кто из них дублер? - уточнил вопрос Полунин.
Но удивление оказалось ещё большим, когда осмотрели труп, обнаруженный под кустом акации. На нем была милицейская форма, в точности такая, как на киллере, схваченном в Табеевом Стане, даже были погоны старшего лейтенанта.
- Вызываем Мацака?
- Зачем? У него сегодня своей работы по горло, - сказал Ишутин.
- Что так?
- Вы стрельбу не слышали?
Семен вспомнил, что ночью, точнее, после захода луны, видел зарево и вроде бы слышал взрывы.
- Где-то на юго-востоке...
- На юго-востоке от Мергеля хозяйство Луизы Цвях. Там было настоящее сражение.
- И тоже были трупы?
- Как же в наше время стрелять, не делая трупов? - Ишутин через силу улыбнулся. - Там уже разбирается милиция. Пошел слух, что это бандитское нападение с целью грабежа богатых.
- Остерегайтесь, Павел Петрович. - Гюзель погрозила Ишутину пальчиком. - На вас тоже могут напасть. "Новые русские" своей смертью не умирают.
- Это что - правило?
- Стало правилом.
- Тогда я - исключение... А пока - допросите нашего общего знакомого.
Допрос Козинского ничего не дал. Митя клялся, божился, что рабочих он не убивал и никого не возил на убийства.
Не желала давать показания и Маруся, но после того как мастер "Автосервиса" шепнул ей, что мужу при всех случаях будет расстрел, а ей пятнадцать лет, если она что-либо утаит от следствия, Маруся заговорила.
В её глазах уже был не страх, был - ужас. Вся она переменилась в лице, голос её дрожал:
- Я... я скажу. Я все скажу! - и к Ишутину: - Павел Петрович! Товарищ Ишутин! Он действительно не убивал рабочих. Это делала какая-то Ласточка... Я случайно подслушала, они говорили по радио. А он убил только одного товарища следователя.
Козинский метнул на жену испепеляющий взгляд, но промолчал.
- А ведь Довбышенко был вашим другом, не так ли? - уточнил Полунин.
Козинский не ответил. Крикнула Маруся:
- При чем тут друг? За него дали тысячу "зеленых"!
- Кто?
Оказывается, следователь уже знал очень многое, и не погибни он от руки своего бывшего друга и бывшего сослуживца, убийцу поймали бы раньше, и гибель по крайней мере троих рабочих удалось бы предотвратить.
Ишутину Полунин пообещал:
- Мы осмотрим кабинет следователя как можно раньше. - Тогда это надо сделать сегодня. - Согласен.
45
Ишутин не ошибся, говоря, что в хозяйстве Луизы Цвях разыгралось целое сражение.
Уже в двенадцатом часу ночи, будучи хорошо поддатыми и утомленными неутомимой графиней, они с присущим фронтовикам чутьем ощутили почти одновременно холодок смерти.
Из неосвещенного слухового окна Горчаков заметил мелькнувшую во дворе тень. Потом мелькнула вторая, третья... Какие-то люди окружали мельницу.
Горчаков лишь успел заскочить в спальню, где шло пиршество и на широкой тахте нежилась обнаженная графиня, как внизу, под каменными стенами мельницы раздались автоматные очереди.
- В ружье! - по-военному крикнул Горчаков. И тут же - залп из гранатометов.
Одна граната разорвалась на кухне. Она влетела через раскрытое окно. К счастью, в этот момент на кухне никого не было.
- Графиня, вам придется спуститься в подвал, - предложил лейтенант.
Она уже облачилась в розовый байковый халатик, но грудь не вмещалась, бюстгальтер одевать было некогда, и она велела лейтенанту стянуть ей грудь длинным вафельным полотенцем.
- Поспешите, графиня.
- Зачем? Открывайте сейф. Там - оружие. Мне - снайперскую винтовку. Пачка с разрывными пулями - в верхнем левом углу.
- И все-таки спуститесь в подвал, - повторил он свою просьбу. Лейтенант, в молодости я неплохо стреляла.
Горчаков исполнил её приказание. Все пятеро заняли круговую оборону. Свет хоть и погасили, и глаза уже стали привыкать к темноте, люди во дворе как растворились.
Луиза заняла позицию у слухового окна, привычным движением рук зарядила винтовку, через монокуляр внимательно, как охотник из засады, осмотрела двор, где Горчаков заметил мелькнувшие тени.
- Они за пакгаузом, - шепнул лейтенант, плечом оттесняя графиню от окна.
- Ты мне мешаешь.
В этот момент автоматная очередь ударила по окнам.
- Они ударили по освещенным окнам.
- Теперь попытаются вышибить дверь.
- Пошли туда Корецкого, - командовала графиня.
- Он уже там. С пулеметом. Семагин - в столовой, Алтунин - на крыше, сторожит лестницу.
- Лестница видна и отсюда. Алтунина - к Питеру. Пусть Питер перебирается к нам.
- Это невозможно. Входная дверь наверняка под обстрелом.
Горчаков не увидел, а почувствовал, как в темноте графиня усмехнулась, голос был бодрым. "А она не из робких," - подумал о своей хозяйке. - Еще неизвестно, чем все это кончится".
Бодрость Луизы диктовалась тем, что она знала, как отсюда выбраться, хотя сама, имея четырех телохранителей, выбираться не собиралась: она надеялась на прочность каменных стен. Дед Луизы, Карл, когда строил эту мельницу, рассчитывал, что клану Цвяхов она будет служить по крайней мере два, а то и три столетия.
- На дне подвала есть решетка, - говорила графиня Горчакову. Это лаз в дом. Выход - у меня в спальне. Пусть Питер свяжется с милицией.
- Графиня, линию уже наверное испортили.
- Питер знает, как связаться.
Алтунин, захватив с собой фонарик, спустился в подвал.
Нападавшие не вели огонь и не передвигались. После залпа наступила какая-то странная тишина. За домом что-то горело. В сумеречном свете пламени дым был похож на пар из лопнувшего самовара.
Наконец, нападавшие подали голос:
- Выпустите нашего человека, и мы вас не тронем.
Акцент кавказский, требовательный голос не оставлял сомнения, что незванные гости приехали с самыми решительными намерениями.
- О чем они кричат? - спросила графиня.
- Чтоб мы выпустили их человека.
- Но ведь его же увезли чекисты?
- Везли-то мы, а потом по дороге передали чекистам.
- Тогда скажите им, что у нас его нет.
- Не поверят.
- Значит, будем отбиваться.
Графиня, говорила, как будто она всю жизнь жила под пулями, и у Горчакова, крепла уверенность, что они обязательно отобьются.
Он надеялся на себя, на своих товарищей: все они были проверены в Чечне, под огнем и сейчас повторялась та же Чечня, только уже в глубине России.
Горчаков видел, как графиня, прижавшись щекой к прикладу, плавно нажала на спуск: оглушительно звонко раздался выстрел - звук в этом каменном мешке словно удесятирялся.
Горчаков метнул взгляд туда, куда целилась графиня. В свете разгорающегося пламени он заметил человека в черном. Человек , как будто его толкнули, повалился на спину. Вместо головы, что-то бесформенное.
"Да она же ему полчерепа!"
Из-за каменной кладки опять гортанное:
- Не отдадите - живыми закопаем!
Горчаков знал: это они могут - закапывали попавших в плен тяжелораненых. Хотя чеченские женщины и протестовали, но в горах хозяин мужчина, а у него уже в крови отчаянная жестокость - скопившаяся за двести лет войны с Россией.
Еще в детстве Алеше Горчакову врезался в память рассказ деда, Владимира Харитоновича. Весной сорок третьего года дед воевал на Северном Кавказе. Здесь летом сорок второго прикрывала подступы к перевалу бригада морской пехоты, почти вся она погибла, но немцев к перевалу не подпустила. Зимой, уже наступая, дед оказался в районе прошлогодних боев. Склоны гор пестрели серыми матросскими тельняшками, но ни одного немецкого трупа немцев местные жители похоронили.