– От тебя дурно пахнет, Кулум.
– От всех дурно пахнет, – нетерпеливо отмахнулся Кулум. – Зачем же еще мы постоянно таскаем с собой помады? Вонь – просто часть нашей жизни. Вши – это проклятие, ниспосланное людям, о чем тут еще говорить.
– От меня не пахнет, не пахнет от Робба и от членов его семьи, не пахнет ни от одного из моих матросов, и мы самая здоровая компания на всем Востоке. Ты будешь делать то, что от тебя требуют. Вши – это совсем не обязательно, равно как и вонь.
– Тебе надо побывать в Лондоне, отец. Наша столица воняет, как ни один другой город мира. Если люди услышат, что ты проповедуешь насчет вшей и вони, тебя сочтут сумасшедшим.
Отец и сын сверлили друг друга взглядом.
– Ты подчинишься приказу! Ты вымоешься, клянусь Богом, или я заставлю боцмана вымыть тебя. На палубе!
– Соглашайся, Кулум, – вмешался Робб. Он чувствовал растущее раздражение Кулума и слепое упрямство Струана. – В конце концов, какое это имеет значение? Пойди на компромисс. Испробуй это в течение пяти месяцев, а? Если к этому времени ты не почувствуешь себя лучше, вернешься к тому, как жил раньше.
– А если я откажусь?
Струан посмотрел на него с неумолимым видом:
– Я люблю тебя, Кулум, больше своей жизни. Но некоторые вещи ты будешь делать. В противном случае я буду поступать с тобой, как с матросом, ослушавшимся приказа.
– Как это?
– Протащу тебя на веревке за кораблем десять минут и вымою таким образом.
– Вместо того чтобы сыпать приказами, – обиженно выпалил Кулум, – почему бы тебе иногда просто не сказать «пожалуйста».
Струан рассмеялся в ту же секунду:
– Клянусь Господом, парень, а ведь ты прав! – Он хлопнул Кулума по спине. – Пожалуйста, не будешь ли ты так добр сделать то, о чем я прошу? Клянусь Господом, ты прав! Я буду чаще говорить «пожалуйста». И не беспокойся насчет одежды. У тебя будет лучший портной в Азии. К тому же того, что ты привез с собой, все равно недостаточно. – Струан взглянул на Робба. – Как насчет твоего портного, Робб?
– Хорошая мысль. Да. Сразу же, как только мы обоснуемся на Гонконге.
– Мы пошлем за ним прямо завтра, привезем его из Макао со всем, что ему нужно. Если только он уже не на Гонконге. Итак, в течение пяти месяцев, парень?
– Согласен. Но я по-прежнему считаю это пустой затеей.
Струан вновь наполнил бокалы:
– Теперь слушайте. Думаю, мы должны отпраздновать возрождение Благородного Дома.
– Каким образом, Дирк? – спросил Робб.
– Мы устроим бал.
– Что? – Кулум с интересом вскинул глаза, разом забыв все обиды.
– Именно, бал. Для всего европейского населения. Роскошный по-княжески. Через месяц, считая от сегодняшнего дня.
– Это все равно что запустить ястреба в голубятню! – воскликнул Робб.
– О чем ты говоришь, дядя?
– Эта новость вызовет среди наших леди такой переполох, какого ты еще никогда не видел. Они ни перед чем не остановятся, чтобы перещеголять соперниц и появиться на балу в самом красивом платье – и, безусловно, самом модном! Они загоняют мужей до седьмого пота и будут красть друг у друга портних! Боже милостивый, бал – это грандиозная идея! Интересно, что наденет Шевон.
– Ничего – если решит, что это пойдет ей больше всего! – Глаза Струана весело сверкнули. – Да, бал. Мы назначим приз для той леди, чье платье будет признано лучшим. Думаю…
– Ты что, не помнишь, чем закончился суд Париса? – скривившись, спросил Робб.
– Помню. Но судьей будет Аристотель.
– Он слишком умен, чтобы согласиться на это.
– Посмотрим. – Струан на мгновение задумался. – Приз должен быть значительным. Тысяча гиней.
– Ты шутишь! – воскликнул Кулум.
– Тысяча гиней.
Кулума ошеломила такая расточительность. Это было неприлично. Более того, преступно. На эту тысячу гиней в сегодняшней Англии человек мог прожить как король пять или даже десять лет. Заработная плата фабричного рабочего, трудившегося от зари до зари и еще часть ночи шесть дней в неделю круглый год, составляла пятнадцать-двадцать фунтов в год – и на эту сумму он снимал жилье, содержал жену, воспитывал детей, платил ренту, покупал еду, уголь, одежду. Мой отец сошел с ума, размышлял он, помешался на деньгах. Только подумать о двадцати тысячах гиней, которые он просвистел – да, именно просвистел! – в том глупом споре с Броком и Гортом. Но там, по крайней мере, нужно было убрать с дороги Брока. Эта рискованная затея оправдала бы себя, если бы сработала, да она по-своему и сработала: серебро на «Китайском облаке» и мы снова богаты. Богаты.
Теперь Кулум понимал, что быть богатым означает прежде всего перестать быть бедным. Он убедился, что его отец был прав: сами деньги не имеют значения – только их отсутствие.
– Это слишком много, слишком много, – потрясенно бормотал Робб.
– Да. С одной стороны, это так. – Струан закурил сигару. – Но у Благородного Дома есть обязанность – все делать по-княжески. Эта новость заполнит умы и сердца людей, как ни одна другая. И об этом станут рассказывать сотни лет спустя. – Он положил руку на плечо Кулума. – Запомни еще одно правило, дружок: когда ты хочешь крупно выиграть, ты должен крупно рисковать. Если ты не готов рисковать по-крупному, большая игра не для тебя.
– Такое… огромное количество денег заставит, может заставить некоторых людей рискнуть большим, чем они могут себе позволить. Это нехорошо, не так ли?
– Главное назначение денег – быть использованными. Я бы сказал, что эти деньги не окажутся потраченными зря.
– Но что же ты приобретаешь с этим?
– Лицо, парень. – Струан повернулся к Роббу. – Кто победительница?
Робб беспомощно покачал головой:
– Не знаю. По красоте – Шевон. Но лучшее платье? Найдутся такие, которые рискнут целым состоянием, чтобы удостоиться этой чести, не говоря уже о призе.
– Кулум, ты еще не встречался с Шевон?
– Нет, отец. Как-то раз я видел ее прогуливающейся по дороге, которую Джордж – Джордж Глессинг – проложил от Глессинг-Пойнт до Счастливой Долины. Мисс Тиллман прекрасна. Но я нахожу мисс Синклер гораздо более привлекательной. В ней столько очарования! Джордж и я проводили некоторое время в ее обществе.
– Вот как, в самом деле? – Струан постарался скрыть внезапно мелькнувший в его глазах интерес.
– Да, – простодушно ответил Кулум. – У нас был прощальный ужин с мисс Синклер и Горацио на корабле Джорджа. У бедняги Джорджа забрали его фрегат. Он был так расстроен… Значит, у нас в самом деле будет бал?
– Почему Глессинг потерял свой корабль?
– Лонгстафф назначил его начальником гавани и главным инспектором, и адмирал приказал ему занять предложенные должности. Мисс Синклер согласилась со мной, что это открывает перед ним завидные перспективы, но сам он не выглядел особенно счастливым.
– Он тебе нравится?
– О да. Он очень доброжелателен ко мне. – Хотя я и сын тайпана, едва не добавил Кулум. Он благодарил судьбу за то, что у него нашлось с Глессингом общее увлечение. Оба они прекрасно играли в крикет. Кулум был капитаном университетской команды, а в прошлом году выступал за графство.
– Клянусь Юпитером, – сказал тогда Глессинг, – значит, ты должен быть чертовски хорош. Сам я играл за флот только полевым. Каким номером ты выходил с битой?
– Третьим.
– Вот это да! Я выше четвертого не поднимался[11]. Черт побери, Кулум, старина, может быть, нам следует выделить участок под поле для крикета? Чтобы было где тренироваться, а?
Кулум улыбнулся про себя, очень довольный тем, что оказался хорошим игроком в крикет. Он знал, что без этого Глессинг просто-напросто перестал бы его замечать, и тогда он был бы лишен удовольствия видеть Мэри. Интересно, позволит ли она ему сопровождать ее на бал?
– Мисс Синклер и Горацио очень любят тебя, отец.
– Я полагал, что Мэри в Макао.
– Она и была там, отец. Но где-то около недели назад она на несколько дней вернулась на Гонконг. Очаровательная леди, не правда ли?
Внезапно послышалось тревожное звяканье корабельного колокола, быстрый топот множества ног и крик: «Свистать всех наверх!» Струан рванулся из каюты.
Робб поспешил за ним, но остановился в дверях:
– Две вещи, Кулум, быстро, пока мы одни. Во-первых, делай то, что говорит тебе отец, и будь терпелив с ним. Он странный человек со странными идеями, но в большинстве случаев они себя оправдывают. И во-вторых, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе стать тайпаном. – После этого он поспешил наверх, Кулум за ним следом.
Когда Струан выскочил на ют, команда уже стояла по местам и открывала пушечные порты, наверху матросы облепили снасти.
Прямо перед ними, растянувшись зловещей линией вдоль горизонта, показалась флотилия боевых джонок.
Прямо перед ними, растянувшись зловещей линией вдоль горизонта, показалась флотилия боевых джонок.
– Клянусь левой ягодицей Тора, да их тут целый флот! – крякнул капитан О́рлов. – Тайпан, я насчитал больше сотни. Поворачиваем и удираем?
– Следуем прежним курсом, капитан. У нас перед ними выигрыш в скорости. Очистить палубы! Мы подойдем поближе и посмотрим. Поставить брамсель и фор-брамсель!
О́рлов проорал наверх:
– Поставить брамсель и фор-брамсель! Все паруса, хоу! – Офицеры подхватили эти крики, матросы бросились к парусам, развернули их, и «Китайское облако», разрезая форштевнем воду, полетел еще быстрее.
Корабль находился в проливе между крупным островом Пок-Ли-Чау в двух милях по левому борту и небольшим островком Ап-Ли-Чау в полумиле справа. Ап-Ли-Чау отстоял на четверть мили от Гонконга и образовывал удобный залив, получивший название Абердин. На берегу этого залива располагалась рыбацкая деревушка. Струан заметил в заливе больше сампанов и рыбацких джонок, чем их было там месяц назад.
На ют поднялись Робб и Кулум. Робб увидел джонки на горизонте, и волосы зашевелились у него на затылке.
– Кто они такие, Дирк?
– Не знаю. Ну-ка, в сторону!
Кулум и Робб отскочили с дороги, когда несколько матросов спустились по вантам и, покрикивая хором, закрепили натянутые тросы, а затем бросились к боевым местам на корме. Струан протянул бинокль Мауссу, чья грузная фигура появилась на юте рядом с ним:
– Ты можешь разобрать, что у них за флаг, Вольфганг?
– Нет, тайпан, пока нет. – Вольфганг, чувствуя, как у него пересохло во рту, вглядывался в огромную, неповоротливую боевую джонку, шедшую впереди, одну из самых больших, какие ему доводилось видеть, – более двухсот футов в длину и водоизмещением около пятисот тонн. Ее корпус с несоразмерно большой кормой слегка кренился под давлением трех обширных парусов. – Gott im Himmel, их слишком много для пиратского флота. Но это вряд ли армада для вторжения на остров? Они, конечно, не осмелятся напасть на Гонконг, пока наш флот так близко.
– Мы скоро все узнаем, – сказал Струан. – Два румба вправо!
– Два румба вправо, – отозвался рулевой.
– Так держать! – Струан проверил положение парусов.
Свежий ветер и натянутые, звенящие снасти заражали его радостным возбуждением.
– Смотрите! – крикнул капитан О́рлов, показывая назад.
Еще одна флотилия джонок показалась из-за южной оконечности Пок-Ли-Чау, готовясь отрезать им путь к отступлению.
– Это засада! Приготовиться повернуть…
– Остановитесь, капитан! Я на юте!
Капитан О́рлов угрюмо отошел к рулевому и встал у компаса, проклиная правило, в котором оговаривалось, что, когда тайпан находился на юте любого судна, принадлежащего Благородному Дому, он становился его капитаном.
Что ж, подумал О́рлов, удачи тебе, тайпан. Если мы сейчас не развернемся и не бросимся наутек, эти джонки с их висельниками отрежут нас, а те, что впереди, просто задавят нас численностью, и мой прекрасный корабль перестанет существовать. Черта с два, разрази меня гром! Со своими пушками мы отправим штук тридцать в огненные ямы Валгаллы и пролетим сквозь их строй подобно валькирии.
И впервые за эти четыре дня он забыл о серебре и радостно думал лишь о предстоящей схватке.
Корабельный колокол пробил восемь склянок.
– Разрешение сойти вниз, капитан! – крикнул О́рлов.
– Да. Возьмите с собой мистера Кулума и покажите ему, что нужно делать.
О́рлов быстро проводил Кулума вглубь корабля.
– Когда пробьет восемь склянок в утреннюю вахту – это полдень по береговому времени, – капитан обязан завести хронометр, – объяснил он, испытывая облегчение оттого, что ушел с юта, когда тайпан узурпировал командование судном. Хотя, опять же, признался он себе, будь ты на месте тайпана, ты сделал бы то же самое. Оказавшись там, ты бы никогда и никому не уступил самой прекрасной должности на свете.
Его маленькие голубые глазки изучали Кулума. Он заметил его мгновенную неприязнь к нему и взгляды исподтишка на его горб и короткие ноги. Даже после сорока лет таких взглядов он все еще не выносил, когда его считали уродом.
– Я родился на льдине в снежную бурю. Моя мать говорила, я был таким красивым малышом, что злой дух Ворг растоптал меня своими копытами через час после моего рождения.
Кулум неуютно задвигался в полутьме.
– О?
– У Ворга раздвоенные копыта, – с коротким смешком добавил О́рлов. – Ты веришь в духов?
– Нет. Нет, не думаю.
– Но в дьявола ты веришь? Как все добрые христиане?
– Верю. – Кулум старался не выдать голосом охватившего его страха. – Что следует делать с хронометром?
– Его следует завести. – О́рлов опять хохотнул. – Если бы тебя мать рожала на свет так же, как меня, может, и ты вышел бы Кулумом Горбуном вместо Кулума Стройного Красавчика, а? С высоты моего роста на все смотришь по-другому.
– Мне очень… Вам, должно быть, ужасно трудно.
– Не трудно – ваш Шекспир нашел слова получше. Но ты не волнуйся, Кулум Силач. Я могу убить человека вдвое больше меня безо всякого труда. Хочешь, я научу тебя убивать? Скажу сразу, лучшего учителя тебе не найти. За исключением разве что тайпана.
– Нет. Нет, спасибо.
– Ты поступишь разумно, если научишься этому. Очень разумно. Попроси своего отца дать тебе несколько уроков. Когда-нибудь тебе понадобится такое умение. Да, и скоро. Ты знал, что у меня есть дар провидения?
Кулум передернулся:
– Нет.
Глаза О́рлова сверкнули в темноте, улыбка сделала его еще больше похожим на маленького злого гнома.
– Тебе еще многому нужно научиться. Ты ведь хочешь стать тайпаном?
– Да. Я надеюсь стать им. Когда-нибудь.
– В тот день руки твои обагрятся кровью.
Кулум вздрогнул, но тут же постарался вернуть самообладание.
– Что вы хотите этим сказать?
– Уши у тебя есть. В тот день на твоих руках будет кровь. Да. И очень скоро тебе понадобится человек, которому ты сможешь доверять в течение многих-многих дней. Пока Нурстедт Стриде О́рлов является капитаном одного из твоих кораблей, ты можешь верить ему.
– Я запомню, капитан О́рлов, – сказал Кулум и пообещал себе, что, когда станет тайпаном, первым делом спишет О́рлова на берег. И тут, подняв голову и заглянув ему в лицо, он вдруг испытал странное чувство, будто О́рлов прочел его тайные мысли. – В чем дело, капитан?
– Спроси у себя самого. – О́рлов отпер шкафчик, в котором хранился хронометр. Для этого ему пришлось встать на ступеньку приставной лесенки. Затем он начал аккуратно заводить часы большим ключом. – Эти часы нужно заводить на тридцать три оборота.
– А почему вы сами делаете это? Почему не один из офицеров? – спросил Кулум, хотя это его нисколько не интересовало.
– Это обязанность капитана. Одна из них. Навигация – такая вещь, которую следует хранить в тайне. Если бы с этим мог справиться любой матрос на корабле, конца бы не было бунтам. Лучше всего, когда только капитан и несколько офицеров обладают необходимыми навыками и знаниями. Тогда матросы без них беспомощны и обречены на гибель. Мы держим хронометр на запоре и здесь, подальше от глаз, безопасности ради. Разве он не прекрасен? Какая работа, а? Сделано добрыми английскими руками с помощью добрых английских мозгов. Он показывает точное лондонское время.
Воздух в проходе был спертый, и Кулум почувствовал приступ дурноты, тем более сильный, что его терзал страх перед О́рловом и предстоящей схваткой. Но он сумел справиться с тошнотой и твердо решил, что не доставит удовольствия О́рлову, раскиснув у него на глазах. Он постарался не замечать кисловатого запаха, который шел из льял. Когда-нибудь я рассчитаюсь с ним за все, поклялся он про себя.
– Неужели хронометр настолько важен?
– Ты посещал университет и задаешь такие вопросы? Без этого красавца нам конец. Ты слышал о капитане Куке? Шестьдесят лет назад он первый воспользовался хронометром и доказал его необходимость. До того времени мы не могли определять долготу. Но теперь, имея точное лондонское время и секстант, мы можем узнать, где находимся, с точностью до мили. – О́рлов запер шкафчик и бросил на Кулума быстрый взгляд. – Ты умеешь пользоваться секстантом?
– Нет.
– Когда мы потопим джонки, я покажу тебе. Или ты полагаешь, что сможешь быть тайпаном Благородного Дома, сидя на берегу? А?
Они услышали торопливый топот ног по палубе и почувствовали, что «Китайское облако» еще больше прибавил в скорости. Здесь, внизу, казалось, что весь корабль пульсирует, словно живое существо.
Кулум облизнул сухие губы:
– А мы сможем потопить так много джонок и уйти от опасности?
– Если не сможем, до берега придется добираться вплавь. – Коротышка посмотрел на Кулума снизу вверх. – Ты когда-нибудь терпел кораблекрушение или тонул?