Раздался новый взрыв хохота; это была обычная шутка охотников на слонов и обозначала — «никогда». В глубине лесов скрываются просторные поляны, которые называются «бальными залами слонов»; их случайно находят, но никто никогда не видел, как танцуют слоны. Когда карнак хвастается своим искусством и храбростью, его товарищи говорят ему:
— А когда ты видел, как пляшут слоны?
Кала-Наг поставил Маленького Тумаи на землю, мальчик снова поклонился до земли и ушел вместе с отцом. Он отдал серебряную монетку в четыре анна своей матери, которая качала его малютку брата; потом всех их посадили на спину Кала-Нага, и вереница похрюкивающих и взвизгивающих слонов потянулась, покачиваясь, по спуску в долину.
Это был беспокойный переход; новые слоны подле каждого брода доставляли много хлопот; вообще постоянно приходилось уговаривать их или бить.
Большой Тумаи сердито молчал и безжалостно колол Кала-Нага; в свою очередь, и Маленький Тумаи не мог говорить — не от досады, а от счастья: Петерсен-саиб заметил его и дал ему денег.
— А что подразумевал Петерсен-саиб под танцами слонов? — наконец тихо спросил он у своей матери.
Большой Тумаи услыхал и крикнул:
— Он хотел сказать, что ты никогда не сделаешься одним из этих горных буйволов-охотников, — вот что. Эй, вы, передние! Кто там загородил нам дорогу?
Один карнак, ассамец, бывший впереди Тумаи на два слона, сердито повернулся и закричал:
— Выведи вперед Кала-Нага и заставь моего молодого слона вести себя прилично. Зачем Петерсен-саиб именно меня послал с вами, ослы с топких рисовых полей! Поставь твоего слона рядом с моим, Тумаи, пусть он ударит его своими клыками. Эти молодые дураки чуют в джунглях своих товарищей!
Кала-Наг ударил слоненка под ребра так сильно, что тот на мгновение перестал дышать, а Большой Тумаи сказал:
— В последний раз мы очистили все горы от диких слонов. Пойманные животные беспокоятся просто потому, что ты небрежно управляешь ими. Не хочешь ли, чтобы я один держал в порядке всю вереницу?
— Право, стоит послушать его, — сказал ассамец. — Мы очистили горы. Ха, ха! Мудры вы, жители низин. Всякому, кроме никогда не видавшего джунглей глупца, известно, что слоны знают об окончании охот этого года… Вот поэтому сегодня ночью их дикие товарищи будут… но зачем мне тратить умные речи, разговаривая с простой речной черепахой.
— Что они будут делать? — крикнул Маленький Тумаи.
— Оэ, малыш! Ты здесь? Хорошо, я скажу тебе, у тебя свежая голова. Они стали бы плясать, и недурно, если бы твой отец, который очистил «все» горы от «всех» слонов, приготовил сегодня двойные цепи.
— Это что за глупости! — сказал Большой Тумаи. — Вот уже сорок лет мы смотрим за слонами, но до сих пор никогда не слыхали сказок об их плясках.
— Да, но житель долин, живущий в хижине, знает только четыре стены своего дома. Хорошо, не привязывай сегодня своих слонов, и ты увидишь, что случится; что же касается до их танцев, то я видел место, где… Ой, что это? Проклятье! Сколько же извилин делает река Диганга! Опять брод, и нам придется заставить детенышей плыть. Стойте, вы, там, сзади!
Таким-то образом, разговаривая, перебраниваясь, с плеском переправляясь через реки, они сделали первый переход, который окончился близ временного кеддаха, приготовленного для новопойманных животных; однако задолго до стоянки погонщики совсем измучились и потеряли терпение.
Наконец слонов привязали за задние ноги к большим столбам; вновь пойманных спутали лишними веревками и перед всеми положили груды корма. Погонщики с гор, пользуясь светлым вечером, отправились обратно к Петерсену-саибу, на прощание посоветовав карнакам с низин усиленно смотреть в эту ночь за слонами; когда же те спрашивали их почему, они только смеялись в ответ.
Маленький Тумаи позаботился об ужине для Кала-Нага, а по наступлении вечера, невыразимо счастливый, отправился бродить по лагерю в поисках тамтама. Если бы мальчик не нашел того инструмента, который он искал, его сердце разорвалось бы. Продавец сладкого мяса дал ему на время свой маленький тамтам[15], и, когда звезды начали выходить на небо, Тумаи, скрестив ноги, уселся перед Кала-Нагом, положив тамтам к себе на колени, и стал ударять по нему рукой. В музыке этой не было ни мелодии, ни слов, но она доставляла мальчику большое наслаждение.
Вновь пойманные слоны потянули веревки; время от времени они взвизгивали и «трубили». Тумаи слышал, как его мать баюкала в прохладной хижине маленького братишку, усыпляя ребенка тихой песней. Наконец ему тоже захотелось спать, и он растянулся рядом с Кала-Нагом.
Вот наконец слоны начали, по обыкновению, ложиться один за другим; легли все, только Кала-Наг остался стоять на правом конце ряда; он медленно покачивался из стороны в сторону, растопырив уши, чтобы прислушиваться к ночному ветру, который дул, проносясь между горами. Воздух наполняли ночные шумы: звон одного ствола бамбука о другой, шорох чего-то живого в кустах, царапанье и легкий писк полупроснувшейся птицы (птицы гораздо чаще просыпаются ночью, чем мы воображаем) и отдаленное журчание падающей воды. Маленький Тумаи проспал несколько времени, когда же он открыл глаза, луна светила ярко, а Кала-Наг стоял, по-прежнему насторожив уши. Мальчик повернулся, трава зашуршала; он посмотрел на изгиб большой спины Черного Змея, закрывавшей половину звезд на небе, и услышал отдаленный, еле различаемый в тишине ночи крик дикого слона.
Весь ряд слонов поднялся на ноги, точно раздался выстрел, и их кряхтенье наконец разбудило спящих магутов. Карнаки стали глубже вколачивать колья своими большими колотушками, прибавлять лишние привязи и стягивать узлы крепче прежнего. Один вновь пойманный слон почти вытащил из земли свой кол. Большой Тумаи снял ножную цепь с Кала-Нага и пристегнул переднюю ногу взбунтовавшегося к его задней ноге, а на ногу Кала-Нага накинул петлю травяной веревки и приказал ему помнить, что он хорошо привязан. Большой Тумаи знал, что его отец и дед в былое время сотни раз делали то же самое. Но Кала-Наг не ответил, как обыкновенно, особенным горловым журчащим звуком. Он стоял неподвижно и, приподняв голову, распустив уши, как веера, вглядывайся через залитую лунным светом поляну в огромные извилины гор Гаро.
— Посмотри, не начнет ли он беспокоиться ночью, — сказал Большой Тумаи сыну, ушел в свою хижину и заснул.
Маленький Тумаи тоже засыпал, как вдруг услышал треск разорванной травяной веревки, лопнувшей с легким звуком «танг»; в ту же минуту Кала-Наг вышел из своей ограды медленно и бесшумно. Маленький Тумаи, шлепая босыми ногами, двинулся за ним по залитой лунным светом дороге и шепотом спросил его:
— Кала-Наг, Кала-Наг! Возьми меня с собой, Ка-ла-Наг!
Слон беззвучно повернулся, сделал три шага к мальчику, опустил хобот, вскинул себе на шею Тумаи и, раньше чем тот успел усесться, скользнул в лес.
Со стороны привязей донесся взрыв бешеных криков слонов; потом тишина сомкнулась, и Кала-Наг побежал. Иногда кусты высокой травы волновались с обеих его сторон, как волны около бортов корабля; иногда ветвь вьющегося дикого перца, протягиваясь, царапала его спину, или бамбук трещал под напором его плеча, но большей частью он двигался совершенно бесшумно, проникая через чащи густого леса Гаро, точно сквозь дым. Кала-Наг поднимался на гору. Хотя Маленький Тумаи в просветах между ветвями наблюдал за звездами, но не мог решить, в каком направлении идет слон.
Кала-Наг достиг гребня подъема и на минуту остановился. Теперь Маленький Тумаи мог видеть вершины деревьев; они, как бы усеянные блестками и такие пушистые под лунным светом, тянулись на много-много миль; видел он и синевато-белую дымку в ложбине над рекой. Тумаи наклонился вперед, пригляделся и почувствовал, что внизу, под ним, лес проснулся, ожил и наполнился какими-то существами. Большой коричневый, поедающий плоды нетопырь пронесся мимо уха мальчика; иглы дикобраза загремели в чаще; в темноте между стволами деревьев большой кабан рылся во влажной горячей земле — рылся и фыркал.
Над головой Тумаи снова сомкнулись ветви, и Кала-Наг начал спускаться в долину — на этот раз стремительно; так сорвавшаяся пушка катится с крутого берега. Громадные ноги слона двигались точно поршни, делая шаги по два-три метра зараз; морщинистая кожа на сгибах его ступней шуршала. Низкие кусты по обеим сторонам Кала-Нага трещали со звуком рвущегося полотна; молодые деревья, которые он раздвигал плечами, упруго прыгали на прежние места и хлестали его по бокам; а длинные гирлянды спутанных лиан свешивались с его клыков и колыхались, когда он покачивал головой из стороны в сторону, пробивая себе дорогу. Маленький Тумаи совсем прижался к большой шее слона, чтобы какая-нибудь качающаяся ветвь не смела его на землю; в глубине души мальчик желал снова очутиться в лагере.
Трава начала хлюпать: ноги Кала-Нага тонули и вязли; ночной туман в глубине долины леденил Маленького Тумаи. Послышался плеск, журчание быстрой воды, и Кала-Наг пошел вброд через реку, на каждом шагу ощупывая дорогу. Сквозь шум воды, плескавшейся около ног слона, Маленький Тумаи слышал другие крики слонов вверху по течению реки и внизу; до него доносилось громкое ворчание, сердитое фырканье; вся дымка вокруг него, казалось, наполнилась волнистыми тенями.
— Ай! — произнес он вполголоса, и его зубы застучали. — Все слоны в эту ночь освободились. Значит, они будут танцевать.
Кала-Наг вышел из реки; вода ручьями стекала с него; он продул хобот и снова начал подниматься. Но на этот раз не в одиночестве: ему не пришлось также расчищать дороги. Перед ним уже была готовая тропинка шириной в два метра; примятая на ней трава джунглей еще не успела оправиться и подняться. Вероятно, всего за несколько минут до него в этом месте прошло много слонов. Маленький Тумаи оглянулся. Крупный дикий слон с большими бивнями и свиными глазками, горевшими, как раскаленные угли, выходил из туманной реки. Но деревья тотчас же снова сблизились, и они двинулись вперед и вверх; повсюду слышались крики слонов, треск и шум ломающихся веток.
Наконец, на самой вершине горы Кала-Наг остановился между двумя стволами. Стволы эти составляли часть кольца, которое окаймляло пространство в три-четыре акра; на всей площади, как мог видеть мальчик, земля была утоптана и тверда, как кирпичный пол. В центре ее росло несколько деревьев, но их кора была сорвана, и обнаженные стволы при свете луны блестели, точно полированные. С их верхних веток свешивались большие лианы, белые, как бы восковые, колокольчики, похожие на цветы вьюна, покачиваясь в крепком сне; внутри же кольца из деревьев не виднелось ни одной зеленой былинки, там не было ничего, кроме утрамбованной земли.
При свете месяца она казалась серой, как сталь; только от слонов падали чернильно-черные тени. Маленький Тумаи, затаив дыхание, смотрел на все глазами, которые были готовы выскочить из орбит, и чем дольше он смотрел, тем дольше показывалось слонов. Маленький Тумаи умел считать только до десяти; он много раз считал по пальцам, наконец, потерял счет десяткам десятков, и у него начала кружиться голова. Вокруг открытой площадки он слышал треск низких кустов; это слоны поднимались по горному откосу; но едва выходили они из-за деревьев, как начинали двигаться, точно призраки.
Тут были дикие слоны-самцы с белыми бивнями, осыпанные листьями, орехами и ветвями, которые застряли в морщинах на их шеях и в складках ушей; были и толстые маленькие слонихи с беспокойными розовато-черными слонятами, высотой около метра, пробегавшими у них под животами; молодые слоны, с только что начавшими показываться бивнями и очень гордые этим; худые шероховатые слонихи, с вытянутыми тревожными мордами и бивнями, похожими на грубую кору; дикие старые одинокие слоны, покрытые шрамами от плеча до бока, с большими рубцами, оставшимися от прежних боев, с засохшим илом, приставшим к ним во время их одинокого купания и теперь осыпавшимся с их плеч; был между ними один с обломанным бивнем и с огромным рубцом на боку, следом ужасного удара тигровых когтей.
Они стояли друг против друга, или по двое расхаживали взад и вперед по площадке, или же качались поодиночке. Десятки и сотни слонов.
Тумаи знал, что, пока он неподвижно лежит на спине Кала-Нага, с ним ничего не случится, потому что даже во время суеты и драки в кеддахе вновь загнанный дикий слон не ударяет хоботом и не стаскивает человека с шеи ручного слона; а слоны, бывшие здесь в эту ночь, не думали о людях. Один раз все они дрогнули и подняли уши, услыхав в лесу лязг ножных цепей; это подходила Пудмини, любимица Петерсена-саиба: она разорвала свою цепь и теперь, фыркая и ворча, поднималась на гору. Вероятно, Пудмини сломала изгородь и явилась прямо из лагеря Петерсена-саиба; в то же время маленький Тумаи увидел другого слона, незнакомого ему, с глубокими шрамами от веревок на спине и груди. Он тоже, вероятно, убежал из какого-нибудь лагеря в окрестных горах.
Все затихло; в лесу больше не было слонов; Ка-ла-Наг, качаясь, сошел со своего места между деревьями, с легким клокочущим и журчащим звуком вмешался в толпу, и все задвигались.
По-прежнему неподвижно лежа, Маленький Тумаи смотрел вниз на множество десятков широких спин, колыхающихся ушей, качающихся хоботов и маленьких вращающихся глаз. Он слышал, как одни бивни, случайно ударив о другие, звенели, слышал сухой шелест свивавшихся вместе хоботов, скрип огромных боков и плеч в толпе и непрерывный свист хвостов. Облако закрыло луну, и он остался в черной темноте, но спокойный непрерывный шелест, постоянная толкотня и ворчание продолжались. Мальчик знал, что вокруг Кала-Нага повсюду были слоны и что вывести Черного Змея из этого собрания — невозможно. Итак, Тумаи сжал зубы и молча дрожал. В кеддахе, по крайней мере, блестел свет факелов, слышался крик, а здесь он был совсем один, в темноте, и раз какой-то хобот поднялся к нему и дотронулся до его колена.
Вот один слон затрубил; все подхватили его крик, и эта музыка продолжалась пять или десять ужасных секунд. С деревьев скатывалась роса и, точно дождь, падала на невидимые спины; скоро поднялся глухой шум, сперва не очень громкий, и Маленький Тумаи не мог сказать, что это такое; звуки разрастались. Кала-Наг поднял сперва одну переднюю ногу, потом другую и поставил их на землю. Повторилось: раз-два, раз-два — постоянно, как удары молота. Теперь все слоны топали зараз, и раздавался такой звук, будто подле входа в пещеру колотили в военный барабан. Роса падала, и ее больше не осталось на деревьях, а грохот продолжался, и вся почва качалась и вздрагивала; Маленький Тумаи зажал руками уши, чтобы не слышать этого стука. Но топанье сотен тяжелых ног по обнаженной земле превращалось в один исполинский толчок, который сотрясал все тело мальчика. Раза два он почувствовал, что Кала-Наг и все остальные сделали несколько шагов вперед; после этого звук изменился; Тумаи слышал, что огромные ноги давили сочные зеленые поросли; но проходило минуты две — и снова начинались удары по твердой земле. Где-то близ Маленького Тумаи дерево затрещало и застонало. Он протянул руку и нащупал кору, но Кала-Наг двинулся вперед, продолжая стучать ногами, и мальчик не мог бы сказать, в каком месте площадки находится он. Слоны не кричали; только лишь два или три маленьких слоненка взвизгнули хором. Потом Тумаи услыхал шелест, и топот начался сызнова. Так продолжалось, вероятно, полных часа два, но уже по запаху ночного воздуха Тумаи чувствовал приближение зари.
Утро пришло в виде полосы бледно-желтого сияния позади зеленых гор, и стук ног оборвался с первым же лучом, точно свет был сигналом. Раньше, чем в ушах Маленького Тумаи стихли звон и шум, даже раньше, чем он успел изменить свою позу, в виду не осталось ни одного слона, кроме Кала-Нага и слона со шрамами от веревок; никакой признак, никакой шелест или топот среди деревьев на горных откосах не указывал, куда ушли остальные животные.
Маленький Тумаи осматривался. Насколько он помнил, открытая площадка за эту ночь увеличилась. На ней оказалось больше деревьев, чем было прежде, а кусты и трава по ее краям пригнулись к земле. Маленький Тумаи посмотрел еще раз. Теперь он понял значение топота. Слоны утрамбовывали новое пространство земли, раздавили густую траву и сочный бамбук в мочалы, мочалы превратились в лохмотья, лохмотья в тонкие волокна, а волокна вдавились в почву.
— Ва, — сказал Маленький Тумаи, и его веки отяжелели, — Кала-Наг, господин мой, будем держаться близ Пудмини и двинемся к лагерю Петерсена-саиба, не то я упаду с твоей шеи.
Третий слон посмотрел на двоих, уходивших вместе, фыркнул, повернулся и пошел своим путем.
Через два часа, когда Петерсен-саиб сидел за своим первым завтраком, его слоны, на эту ночь привязанные двойными цепями, принялись трубить, и Пудмини, запачканная илом до самых плеч, а также и Кала-Наг, у которого болели ноги, притащились в лагерь. Лицо Маленького Тумаи стало совсем серо, осунулось; в его пропитанных росой волосах запуталось множество листьев; тем не менее он попробовал поклониться Петерсену-саибу и слабым голосом закричал:
— Пляски, пляски слонов! Я видел их и умираю… — Кала-Наг припал к земле, и мальчик в глубоком обмороке соскользнул с его шеи…
Но через два часа, очень довольный, Тумаи лежал в гамаке Петерсена-саиба; свернутое охотничье пальто Петерсена поддерживало голову мальчика, а в его желудке был стакан горячего молока, немного водки и щепотка хинина. Старые, волосатые, покрытые рубцами охотники джунглей в три ряда сидели перед ним, изумленно глядя на него. Он в коротких словах, по-детски рассказывал им о своих приключениях и закончил словами:
— Теперь, если я сказал хоть слово лжи, пошлите людей посмотреть на это место; они увидят, что слоновый народ увеличил площадку своей танцевальной залы; найдут также десяток-другой, много десятков тропинок, ведущих к этому месту. Своими ногами они утоптали землю. Я видел это. Кала-Наг взял меня, и я видел. И поэтому у Кала-Нага очень устали ноги.