Серая стена воды, плотная сизая дымка, ползущая над полями, снижали видимость, затягивали дорогу, и мне уже несколько минут чудилось, что там, впереди, а возможно и сзади, кто-то есть.
— Проповедник, сходи посмотри, что там, — попросил я, когда лошадь подо мной в очередной раз испуганно всхрапнула и отшатнулась в сторону.
— Еще чего! — трусливо возразил он. — И не подумаю! В такое время и в таком месте, если начать искать, можно найти даже Вельзевула. Совсем чертовы лягушатники страну запустили! Под каждым пеньком теперь темная душа живет!
— Я тоже, между прочим, отношусь к чертовым лягушатникам, — напомнил ему Рансэ.
— Если ты считаешь, что я должен устыдиться своих слов, то этого не будет! Никуда не пойду! Хоть режьте!
— Зачем ты таскаешь с собой этого субъекта, Людвиг? — вздохнул страж. — От него толку куда меньше, чем от моих старых дырявых башмаков.
Я показал Проповеднику, что гневную отповедь он может оставить при себе, у нас и так, судя по всему, проблемы.
— Будем продвигаться, пока сможем.
— Согласен. Твое Пугало оказалось право и, в отличие от нас, не полезло на рожон. Проклятый дождь может затянуться на целые сутки. До Воинов Константина еще часов шесть по такой погоде, а мне бы хотелось оказаться рядом с ними засветло.
Он выехал вперед, на ходу создавая на левой ладони массивный, отливающий бронзой знак, очень похожий на литеру «G».
Мы миновали деревню, где дома давно сгнили и грудой старых бревен лежали на земле, опушку мрачного лесного массива, проехали вдоль разлившегося ручья по начинающемуся расползаться от воды заброшенному тракту — все дальше и дальше на север. Настроение лошадей постоянно менялось. То они шли спокойно, то начинали тревожиться и упрямиться.
— Ох, не нравится мне это, — постоянно повторял Проповедник. — Ох, не нравится.
Хотя уж у кого у кого, а у него вообще не было причин для переживаний.
Я, как и Рансэ, не сидел сложа руки и неспешно наращивал на пальцах правой руки знаки. Когда три острых, конусовидных символа уже были закончены, страж, посмотрев на них, с некоторой долей уважения сказал:
— Это нечто новенькое. Интересная идея.
— Подсмотрел у одного знакомого окулла.
Рансэ цокнул языком:
— После того, что рассказал Карл, слухи о ваших приключениях ходят дичайшие. Для кое-кого из молодежи вы — уже легенда.
— Всего-то надо было посидеть в тюрьме несколько месяцев. Надеюсь, он приврал достаточно для того, чтобы мы выглядели настоящими героями?
Ответом мне был смех:
— Поверь, уж он постарался. Но я хотел бы знать, что там в действительности произошло.
— С радостью потешу твое любопытство, как только появится такая возможность. К примеру, когда на столе будет стоять пара бутылок хорошего вина и блюдо с тушеными лягушачьими лапками.
— К черту лапки! Будем есть хорошее мясо в гранатовом соке, шпинат в сливках и виноградных улиток, фаршированных сыром «Бером» и луговыми приправами.
— Заметано. Осталась лишь малость — добраться до приличного трактира.
— Но хватит о еде, иначе мой живот умрет с тоски. Возвращаясь к твоим приключениям, хочу сказать: мне жаль, что нельзя прищучить Орден. Магистры сколько угодно могут подавать протесты князю Фирвальдена, но все без толку. У них есть лишь слова — Карла и твои. Этого слишком мало.
— Надо думать, того господина в алом шапероне, что встретил меня с колдуном маркграфа, среди законников никогда не было.
— Вот именно. И найти его не получилось.
— А вот здесь нет ничего удивительного. После Пугала найти хоть что-то иногда очень тяжело.
— Ордену, правда, удалось доставить некоторые неудобства. Говорят, в кое-каких странах у них серьезные неприятности из-за того, что местная власть перестала оказывать им поддержку и финансирование. Князьки, царьки и бургомистры не желают ссориться с клириками, а те все еще помнят темную историю с епископом Урбаном, где промелькнули законники.
— Я начинаю думать, что все не так уж и плохо, — ответил я из-под капюшона, наклоняя голову, чтобы вода не попадала на лицо. — Раз мы с Карлом настолько слабые свидетели, значит, никто не будет утруждать себя тем, чтобы нас прикончить.
Он усмехнулся:
— Раскрой секрет. После того как ты выбрался из Латки, где пропадал несколько месяцев?
Никто, кроме Гертруды, не знал, что я торчал в Темнолесье, и я не собирался трезвонить об этом на каждом углу, поэтому лишь выразительно посмотрел на него, и он сразу уловил суть:
— Не хочешь, не отвечай. Это не мое дело… Да что такое?! Ну вот! Опять!
Лошади встали намертво и дрожали, точно осиновые листья. Я, не мешкая, спрыгнул на землю, швырнул в ближайшую лужу фигуру — вода отозвалась низким гулом, выстрелив лучами в нескольких направлениях.
— Многовато… — оценил Рансэ. — На обычную мелочевку животные так не реагируют. Ты только глянь на них.
Лошадей колотило, на губах выступила пена, глаза стали совершенно безумными.
— Их придется оставить.
— Глупо, — тут же сказал мой спутник.
— Тогда попробуй справиться с ними. Они разнесут тебе копытами голову или помчат галопом — не остановишь.
— А что будет, когда все кончится? Нам придется идти пешком.
— Пусть вначале кончится. А как добираться, подумаешь после.
— Резонное замечание.
Он осторожно подошел к своей лошади и снял седельную сумку, я сделал то же самое и, не слушая причитаний Проповедника, сказал:
— Лучше бы тебе уйти на какое-то время. Если случится драка, тебя может зацепить.
Его не надо было просить дважды. Он затравленно кивнул и исчез за стеной из дождя и тумана.
— Там какая-то постройка, — Рансэ шел в десяти шагах впереди меня. — Давай к ней.
Постройкой он назвал часть каменного забора, который когда-то окружал сад, где теперь росли давно одичавшие груши. Рансэ положил сумку на землю, сбросил мешавший движениям плащ:
— Я строю линию. Прикрой меня.
Фигуры, особенно ослабляющие и защитные, Рансэ рисовал великолепно, так что я не стал спорить с его решением. Встав на колени прямо в грязь, он начал чертить невидимые глазу обычного человека линии и, не оборачиваясь, сказал:
— В моей сумке кошелек. Возьми с десяток золотых.
Деньги отлично действуют на большинство темных, так как все души когда-то были людьми и просто обожают кружочки из серебра, золота и меди. Монеты имеют большую власть над человечеством, и желание обладать дукатом или флорином столь сильно даже в мертвых, что превращает деньги в мощные знаки. Мы, стражи, часто пользуемся этим как дополнительным оружием. Хотя некоторым, самым жадным из нас, кажется крайне неразумным тратить целое состояние для того, чтобы справиться с темной сущностью.
У меня было иное мнение на этот счет — глупо сидеть на мешке с золотом, когда поблизости рыскает смерть. Покойникам деньги совершенно ни к чему.
Я сунул монеты в карман, все время поглядывая по сторонам и держа кинжал под рукой.
— Как дела? — спросил Рансэ, продолжая рисовать.
— Это ты мне скажи.
— Нужно еще какое-то время. Пока никого?
— Никого, кроме дождя и тумана.
— Будем молиться, чтобы так оставалось и дальше.
В этот миг дымка прорвалась, выплюнув на тракт четырех рыцарей в тяжелых доспехах, побитых бургиньотах на головах, со щитами и оружием. Трое бежали пешком, четвертый, вырвавшись вперед, скакал на чем-то, напоминающем освежеванную лошадь.
В других странах я бы сильно удивился такому старью, его должны были вывести еще лет сто назад, но Прогансу оставалась настоящим заповедником для тех, кто умер сто и двести лет назад, но до сих пор ходил по земле.
— У нас гости! — предупредил я напарника, но тот даже головы не поднял:
— Разберись с ними, не могу отвлекаться.
Всадник пришпорил «коня», наклонил копье, тем самым, показывая, что он совершенно не собирается беседовать с живыми о погоде. Его товарищи неуклюже бежали следом. Я еще успел подумать, что Носителей Чистоты следует удавить хотя бы за то, что они допускают, чтобы в их стране беспрепятственно разгуливала гнусь с горящими из-под забрала глазами.
Все скупердяи мира должны были рыдать горючими слезами в тот момент, когда я всадил в нагрудник и шлем всадника шесть тяжеленных монет. Он рухнул мне под ноги, и я воткнул кинжал между сочленений доспеха, забирая темную душу. Невидимое пламя, сорвавшееся с моих ладоней, окатило троих пеших. Бежавший первым, принявший основную силу удара на себя, упал и загорелся, другой закрылся щитом, и у него вспыхнул лишь плюмаж из облезлых перьев, а третий, самый здоровый и вооруженный ржавым моргенштерном, даже не замедлил бег.
Самым разумным было бы отступить и долбить их знаками, пока они не ослабнут настолько, чтобы я смог дотянуться до них кинжалом, но это означало, что Рансэ подставит свою макушку под шипастый шар или боевую секиру. Пришлось вертеться в буквальном смысле этого слова, отвлекая на себя внимание.
Я выхватил из воздуха излюбленный золотой шнур, стегнул им по шлему великана, ослепляя вспышкой, тот вяло махнул кистенем, ударив в противоположную сторону от того места, где я находился.
Второй коварно подобрался сбоку, пихнул меня щитом в подбородок, я в ответ захлестнул шнур вокруг его ног, дернул на себя, заставив потерять равновесие, уронил на него фигуру ослабления, хотя на самом деле ее бы стоило потратить на здоровяка, который все так же слепо размахивал моргенштерном из стороны в сторону, надеясь меня зацепить, и, сам того не ведая, все ближе и ближе подбирался к Рансэ. Я прикончил кинжалом упавшего.
В тумане и дождливой пелене нарастал вой и гневные вопли, так что я решил поторапливаться и прыгнул гиганту на спину, замахнувшись рукой. Когти-знаки разорвали его бесплотный доспех, и душа, заскрипев, начала истончаться. Вновь пришлось работать клинком, а затем, немного пошатываясь от влившейся силы, бежать к тому, кто все еще продолжал гореть, но упорно полз в мою сторону.
— Готово! — выпрямляясь, крикнул мне Рансэ.
Я бросился назад, под прикрытие созданной им оборонительной фигуры, наблюдая, как еще два десятка таких же полуразвалившихся рыцарей выступают из марева.
— Смотри-ка, целый отряд, — равнодушно сказал я.
Рансэ с превеликим удовольствием зашвырнул в гущу темных душ знак с литерой «G», проделал просеку в рядах темных и осклабился:
— Настоящее непаханое поле. Ну что? Спорим на бутылку «Абрузевэ», что я прикончу больше, чем ты?
Я усмехнулся и, не ответив, ударил по ближайшей темной душе знаком.
Дождь кончился, но плотная низкая облачность закрывала все небо сплошной пеленой. Рансэ харкал кровью, то и дело вытирая губы некогда белым платком. Я лежал на мокрой холодной земле, глядя в серое небо, которое медленно и неспешно крутилось перед глазами. Вернулась уже подзабытая боль в боку. Очень хотелось молока, сейчас бы оно реально могло помочь.
Проповедник, нахохлившись, сидел на краю колоссальной воронки, на дне которой набралось уже достаточно воды, стекающей сюда из всех окрестных луж. Земля все еще дымилась и смердела кислятиной, почище, чем бочка с протухшей квашеной капустой, лопнувшая в погребе какой-нибудь занюханной таверны.
— Людвиг, хватит разлеживаться, — сказал напарник. — Пора проваливать, прежде чем нагрянет кто-нибудь еще.
После отряда мертвых рыцарей сюда приползли куда более серьезные твари, и мы едва справились. Я встал на четвереньки, проклиная мир, который все еще находился в неспешном движении. Мой спутник кинул мне флягу, которая упала рядом, пребольно ударив по пальцу.
— Травяной отвар. Сделала одна ведьма из Валовичского леса. Пей.
Дрожащими руками я открутил крышку, приложился к горлышку, сделал глоток и едва не выплюнул все обратно вместе с желудком. Горечь была такая, что на глаза навернулись слезы.
— Ты сукин сын! — просипел я, немного придя в себя. — Мог бы предупредить, что это за пойло!
Он забрал у меня флягу, понюхал, пожал плечами:
— Гадкая штука, не спорю. Но ведь помогает?
Я отмахнулся.
— Ты глянь. — Страж выбросил окровавленный платок в воронку. — Твой приятель облегчил нам работу и сэкономил время.
Пугало вело наших лошадей под уздцы.
— В другое время я бы сказал, что тот день, когда ты его встретил, благословенен. — Проповедник смотрел на мир хмуро. — Но сегодня что-то растерял весь свой религиозный пыл.
— Отлично, Соломенная голова, — сказал Рансэ, забирая поводья из костлявых рук Пугала. — Считай, что ты спас наши шкуры. Людвиг, бери сумки. Сваливаем. Если поспешим, то вечером минуем Воинов Константина.
— Поскорее бы.
— Тебя не раздражает, что он вечно тобой командует? — спросил Проповедник.
— Не беспокойся за меня. Как только я сочту себя обиженным, так сразу скажу об этом, — бросил я на ходу и спросил Пугало: — Ты знаешь о Воинах?
Оно помедлило, кивнуло.
— Сможешь мимо них пройти?
Еще более долгая пауза, неохотное покачивание головой. Значит, я был прав, создания первых стражей Пугалу не по зубам.
— Тогда тебе не стоит к ним приближаться. Возвращайся назад. Если хочешь найти меня, иди через Бьюргон или север Удальна. Ты почувствуешь место, где их сила слабеет.
Оно повернулось и, не прощаясь, отправилось прочь.
— Куда это оно поперлось? — пристал Проповедник. — Людвиг! Ты его опять отпускаешь на все четыре стороны?!
— Его не пропустят Воины Константина.
Он вытянул губы трубочкой:
— Я и забыл о них. Может, и мне тогда не ходить?
— В тебе нет тьмы.
— Ну, все равно как-то боязно. Вдруг они меня прямиком в рай закинут? Что я скажу архангелам, помилуй меня Дева Мария?
— От скромности ты не умрешь, — рассмеялся Рансэ. — Поверь, в рай они не отправляют, иначе от желающих не было бы отбоя.
Старый пеликан поворчал для порядка, но, как я и подозревал, от нас не отстал. Проповедник не слишком-то жалует одиночество.
Мы достигли Воинов только в глубоких сумерках, когда день уже растерял большую часть присущих ему красок и во влажном после дождя воздухе зазвенело недавно появившееся на свет комарье. Я чувствовал силу, которая сочилась от преграды, созданной стражами под руководством последнего из императоров.
— Добрались, — облегченно выдохнул Рансэ. — Со стороны Константина было очень любезно вручить любимой дочери такой дар.
— Какой дар? — тут же встрепенулся Проповедник.
— Ты в какой дыре жил, если не слышал этой легенды? — удивился Рансэ.
— Моя деревня не была дырой. Во всяком случае, она куда меньшая дыра, чем твоя чертова страна, заслуживающая кары небесной.
— Успокойся, — попросил я его. — История гласит, что дочь Константина, Лидия, очень боялась темных душ. Она была единственной в семье, кто не обладал даром видеть их, поэтому и создали Воинов, которые не пропускали темных созданий на земли, где она потом правила.
— Ты не думал, что, возможно, именно поэтому там отказались от стражей? Из-за Воинов.
— К тому времени, когда погиб последний из рода Константина, Прогансу стала намного больше, чем во время правления Лидии. Воины защищают лишь две северные провинции, а не целую страну. К тому же, как ты видишь, отношение к ним было не слишком уважительное.
Проповедник подслеповато прищурился и спросил:
— Вижу что? Где эти ваши Воины?
— Да вот же они! Наследие наших предков! — неожиданно зло ответил Рансэ. — Прямо перед тобой, душа.
Проповедник осмотрел пустынную местность.
— Глупая шутка.
— Никакая не шутка, Проповедник. Это раньше несколько тысяч статуй тянулись отсюда до самого океана, но теперь от них ничего не осталось. Их уничтожили, когда Братство выгнали из Прогансу. Носители Чистоты, новый король и все остальные дураки разбили их на тысячи частей. Остались лишь камни.
— И что, они до сих пор сдерживают темные души?
— Статуи уничтожены, но их сила никуда не делась. Воины были нашим символом. Главным символом этого чертового мира. После того как мы не смогли спасти последнего короля из династии Первых, которая брала свое начало как раз от Константина, стражей поставили вне закона. Как и память о них. А память следует уничтожать в первую очередь, что и было здесь продемонстрировано.
Как таковой границы не было, статуи, насколько я знал, располагались в пяти лигах друг от друга, этого вполне хватало, чтобы удерживать темных и тогда, и сейчас. Мы миновали место, которое раньше считалось чудом света, проехали насквозь рощу, темную и неприветливую, и, выбравшись из нее, увидели впереди огни небольшого города.
— Да будут славны все святые мученики, что уберегли ваши тупые головы, — облегченно промолвил Проповедник. — Я уж думал, что мы никогда не доберемся.
— Это Кузергу. — Рансэ тоже был рад. — Сегодня, мой друг, нас ждет чудесный ужин!
Ужин действительно оказался чудесным, особенно после того пайка, что находился в наших седельных сумках. Моя душа радовалась, когда на столе появилась пара бутылок прекрасного, молодого, солнечного шабли, и к ним подали огромное блюдо виноградных улиток, а затем мясо ягненка с тмином, чесноком и мятой, и бутылку красного «Кло де Вужо». Рансэ был весел, много болтал, громко хохотал и поэтому совершенно не привлекал к себе внимания. Мы все еще изображали наемников, наши кинжалы были спрятаны, и местные, сидящие за соседним столом, несмотря на косые взгляды, не лезли нас задирать.
Мы приканчивали последнюю бутылку, когда в зале появились незваные гости.
— А я уж думал, когда они припрутся, — процедил Рансэ, нехорошо сверкнув глазами.
Двое, судя по жетонам на цепочках, служили в городской милиции. Они сопровождали немолодого человека в бело-желтом балахоне, и золотая сова, вышитая на его груди, была не видна только слепому.