– У вас, Евдокия Васильевна, глаза, как у ребенка.
Вот именно, как у ребенка. Избалованного и капризного. А Дуська загадочно улыбается и веточкой жасмина обмахивается. Ах, какой запах, какой запах!
В общем, отдых кончился – разъехались. Телефонами обменялись. В автобусе Тамара спросила:
– Ну что, как он тебе?
А подруга только отмахнулась:
– Да ну его, занудный. Видали мы и получше.
Дура. Ничего в жизни не понимает. Тамара от злости чуть не поперхнулась и отвернулась к окну.
Через месяц Дуська звонит и со смехом рассказывает, что приехал этот пень замшелый, Виктор Иванович, тягучий, как засохшая краска. Свататься приехал. Замуж, короче, зовет. Остановился у родни, билетов в театр набрал, культурно просвещается. А она не знает, как от него отделаться. Привязался как репей.
– Может, ты за меня в театр сходишь, а, Томк? Ты же театры уважаешь. А мне там скукота. Я лучше дома телевизор посмотрю.
Тамара растерялась:
– Он же тебя позвал.
А та:
– Ну и что? Я скажу, что простудилась. Ну не пропадать же билетам! А вы, дескать, с Тамарой сходите. Она у нас большая театралка. Короче, выручай.
Тамара долго сомневалась. Сначала отказалась, а потом перезвонила Дуське и согласилась. Решила брать быка за рога – в конце концов, каждый сам кузнец своего счастья, хватит ждать милостей от природы.
Надела джерсовый костюм, синий в клеточку. Каракулевую шубу. Норковый берет. Сапожки на каблуках. Укладку сделала. Брови, ресницы покрасила – ну, обычное дело.
В половине седьмого стояла на Маяковке, у «Сатиры».
Виктор Иванович подошел через десять минут – солидный, в дубленке и норковой шапке, с букетом гвоздик. Поцеловал руку, сделал пару комплиментов. Вежливый мужчина, воспитанный. Правда, в глазах его Тамара прочла явное разочарование. Но ничего, посмотрим, чья возьмет. Тамара решила биться до конца.
В антракте пили кофе с пирожными и обсуждали актеров.
После спектакля вышли – на улице красота: снег медленно падает, сверкает под фонарями. Тамара надела перчатки и взяла Виктора Ивановича под руку. Предложила пройтись.
Шли по Садовому прогулочным шагом. Тамара предложила на следующий день пойти в Третьяковку. Виктор Иванович пожал плечами и сказал:
– Можно.
Тамара воодушевилась и плотнее прижалась к его плечу. Виктор Иванович посмотрел на часы и сказал, что ему пора – в доме у брата, где он остановился, рано ложатся спать. Пожал Тамаре руку, и они разъехались в метро по разным станциям.
«Не проводил – завтра проводит, – здраво расценила Тамара. – Уж я-то не отступлюсь». Это она решила точно.
Вечером позвонила Дуська. Интересовалась, как провели время, но больше трындела, как познакомилась с одним летчиком, моложе ее, конечно, но мужик – мечта. Красавец! Дуська сделала ударение на последней гласной.
– Ну тебя, – сказала Тамара. – Иди к черту.
Но Дуська не обиделась, а опять рассмеялась.
В Третьяковку пошли в три часа дня. Тамара все рассчитала. Утром наготовила всего как на маланьину свадьбу – утка с яблоками, пирог с капустой, салатов штук пять – на выбор. Квартиру вылизала – ни пылинки.
По Третьяковке ходили часа два. Вышли на улицу.
– Может, кофе попьем? – предложил Виктор Иванович.
Тамара решительно замотала головой. Какой кофе, давно есть пора. Пригласила его к себе. Он согласился. Тамара смотрела в метро на отражение и думала: какая прекрасная пара – оба высокие, стройные, солидные! Приличные, зрелые люди, не то что некоторые.
А дома стол уже накрыт. Виктор Иванович удивился, но ничего не сказал. Тамара поставила греть утку.
Виктор Иванович открыл шампанское. Ел с аппетитом. Все нахваливал. Просил добавки.
Потом начал разговор. Неприятный, надо сказать. Про Дуську и про свои чувства. Про серьезные намерения. Про надвигающуюся старость.
Тамара слушала, опустив глаза, кивала. Потом глубоко вздохнула, положила свою руку на крупную кисть Виктора Ивановича и сказала:
– Вы мне очень симпатичны, Виктор Иванович. Очень. Чисто по-человечески. Поэтому я вас хочу предостеречь. Тоже, так сказать, чисто по-человечески. Ну, не пара она вам. Не пара. У нее всю жизнь ветер в голове. Все о гулянках да развлечениях думает. Весь жизненный опыт – коту под хвост. Жизнь для нее – сплошное удовольствие. От проблем бежит, от забот шарахается. Всю жизнь – только о себе, любимой. Разве вам такая жена на склоне лет нужна? Разве вы не заслужили женщины более достойной? Подумайте, дорогой! Сколько там осталось, этой жизни? Так надо прожить ее так… Ну, словом, знаете как. Мозги-то у вас на месте. А там – ни приготовить, ни прибрать. Коробка конфет – и у телевизора целый день. И это в лучшем случае.
Тамара закончила свою пламенную речь и, вздохнув, гордо откинула голову.
Виктор Иванович очень растерялся. Очень. Долго молчал, а потом осторожно сказал:
– Ну это как-то странно, Тамарочка. Вы же все-таки подруги!
– И что? – возмутилась Тамара. – Смотреть, как хороший человек пропадает? Я, знаете ли, человек порядочный и честный. У меня, знаете ли, свои принципы.
Виктор Иванович рассеянно кивнул. Начал суетливо собираться к родне. Тамара его решительно остановила:
– Что вам в такое время, самый час пик! Народу в метро – не протолкнешься. Я вам в гостиной постелю. Там прекрасный диван.
Виктор Иванович пожал плечами и повесил дубленку на вешалку.
Тамара стелила постель. Виктор Иванович оглядывал квартиру. Везде чистота – не придерешься. Уютненько, хоть и небогато. Но чувствуется женская рука.
Потом пили чай с конфетами и смотрели телевизор.
Ночью Тамара зашла в его комнату. Села на диван. Виктор Иванович проснулся и испуганно посмотрел на Тамару. Она скинула халат и протянула к нему руки. Виктор Иванович осторожно подвинулся.
Утром пили кофе с сырниками, и Виктор Иванович почему-то боялся смотреть ей в глаза.
Потом открыл холодильник, по-хозяйски изучил содержимое и предложил Тамаре съездить на рынок – обновить, так сказать, картинку.
На улице Тамара опять взяла Виктора Ивановича под руку. Уверенно, как своего. Съездили на рынок. Купили продукты. Платил Виктор Иванович. Тамара сначала отнекивалась, спорила, но он ее остановил, мол, потом разберемся.
Дома Тамара сварила борщ с мозговой косточкой. Виктор Иванович сказал, что хочет вздремнуть после обеда. Он прилег на диван, и Тамара накрыла его пледом. Вышла тихо, на цыпочках. Прикрыла дверь.
Перед тем, как заснуть, Виктор Иванович задумался. Человек он, надо сказать, был рассудительный и резонный. Да, не красавица, куда ей до Дуси. Но, как говорится, с лица воды не пить. Зато хозяйственная, хлопотунья. Готовит чисто и вкусно. В доме – порядок. Квартира хоть и не хоромы, но в хорошем районе. Опять же, до метро пять минут. Есть дача – шесть соток в Верее. Домик так себе, щитовой, но ведь можно и утеплить. Жить до ноября, ходить в лес за грибами. Виктор Иванович блаженно улыбнулся и через минуту уже громко храпел.
Тамара стояла под дверью, сложив на груди руки, слушала мощный храп Виктора Ивановича, и не было для нее слаще музыки.
Раздался звонок. Тамара бросилась к телефону. Конечно, Дуська. Кто же еще? Радостно заверещала про нового полюбовника – того самого летчика. С подробностями. Тамара ее остановила:
– Слушай, не до тебя. Надо блины для мужа на ужин испечь.
– Для кого? – переспросила Дуська.
– Для мужа! Что, со слухом плохо? – повторила Тамара.
– Дура, – сказала Дуська и почему-то заплакала.
– Сама дура, – ответила Тамара и положила трубку.
Улыбаясь, она замурлыкала какую-то мелодию, достала миксер и начала взбивать тесто для блинов.
«Главное, чтобы не было комочков, – подумала она. – Самое главное, чтобы не было комочков».
Она прикрыла кухонную дверь, чтобы звук миксера не разбудил Виктора Ивановича. Потом достала старую, чугунную сковородку и поставила ее на огонь.
Блины, надо сказать, у нее всегда получались замечательные.
Правда и ложь
Эта старуха привязалась к Веронике на прогулке – ну, как это обычно бывает.
Вероника приехала в санаторий три дня назад – привез муж, за руль после той аварии она садиться боялась.
Сразу обрушилась целая гора процедур – массаж, иглотерапия, бассейн, ЛФК. Только после ужина нашлось время немного передохнуть и погулять.
Вероника вышла из корпуса и, опираясь на палку (без нее она ходить еще боялась), осторожно дошла до скамейки перед столовой. На улице стояло распрекрасное бабье лето, и под ногами плотным и ярким ковром лежали опавшие листья. Вкусно пахло грибами и прелой травой.
Старуха материализовалась минут через пятнадцать. Любопытная, как все старухи, она начала расспрашивать Веронику обо всем. Почему она с палкой? Ах, авария! Какой кошмар! Ах, сустав, ах, переломы. Надо же, чтобы так угораздило – такая молодая и приятная женщина, почти девочка. Далее хорошо воспитанная Вероника давала подробный отчет – сколько лет, где работает, кто муж, как зовут детей. Нелюбопытная по природе, она удивлялась, как постороннего человека может занимать чужая жизнь. Но старухе, было видно, и впрямь все было интересно.
Она была похожа на большую облезлую ворону: седые, растрепанные волосы, крупный крючковатый нос, большие широкие ладони. Облик завершали многочисленные черные тряпки, висевшие, как на пугале, – черная юбка, черные чулки и ботинки, черный макинтош. Она много курила и хрипло кашляла.
Вероника извинилась и заторопилась в номер – к вечеру сильно свежело. Кряхтя и охая, старуха проводила ее до корпуса.
Наутро, на завтраке, старуха увидела сидевшую в одиночестве Веронику и бодро направилась к столику, видимо, полагая, что ее общество, безусловно, приятно. Вероника тяжело вздохнула и отодвинула пустую тарелку из-под манной каши.
Старуха вновь казалась не в меру любопытной и словоохотливой. Пару раз кивнула знакомым и принялась свистящим шепотом рассказывать какие-то истории из жизни отдыхающих.
– Простите, но мне это неинтересно, – решительно заявила Вероника.
Старуха замолчала и обиженно захлопала глазами с редкими ресницами.
Вечером Веронику настигла та же участь. Старуха опять подсела на скамейку.
«Вот влипла, – подумала Вероника. – Всегда со мной так».
Старуха закатывала глаза и с упоением сплетничала про медсестер, врачей, уборщиц и поварих.
Веронике хотелось поскорее оказаться в номере – выпить горячего чаю, почитать наконец новую Улицкую, позвонить своим. И всего-то было нужно резко оборвать старуху, извиниться и быстро пойти к себе. Быстро не получилось. Старуха начала вспоминать любимых актеров ее поколения. Потом заинтересовалась литературными пристрастиями Вероники. Вероника удивилась – старуха оказалась в курсе всех книжных новинок.
Старуха опять проводила измученную Веронику до дверей корпуса, объявив на прощание, что с ней «очень мило». Вероника кисло улыбнулась.
Каждое утро старуха явно караулила новую подругу в столовой, стоя с подносом в руках и оглядывая столики. Вероника хоть и раздражалась, но старуху жалела – бедная, скорее всего, одинока как перст. Отводила глаза, когда проходившие мимо их столика отдыхающие бросали насмешливые и сочувственные взгляды.
Меж тем, исчерпав, видимо, сплетни и новости, старуха явно загрустила. И как-то вечером на скамейке решилась наконец рассказать о себе. Она приосанилась, воодушевилась и торжественно объявила, что история ее жизни уникальна, необыкновенна, трагична. Преподнесено это было так, будто новые познания Веронику обогатят и наполнят.
Словом, старуха решила поделиться сокровенным. С полным доверием. А это что-то да значит. Она откинула голову, на минуту прикрыла глаза. Неторопливо и размеренно, с долгой, тщательно выверенной для эффекта паузой, начала свой рассказ. Издалека, слава богу, не из детства и юности, но из молодости точно.
Первый муж – инженер-нефтяник. Крупный специалист, таких по пальцам. Послали в долгую командировку в Баку – там он был незаменим. Дали роскошную виллу – пять комнат, терраса. Белый дом, колонны, чей-то бывший особняк, теперь – только для специалистов такого класса. Прислуга и повариха. Черная икра на завтрак, осетрина на обед. Кусты роз под окном. В саду гуляет павлин. Правда, по ночам орет дурным голосом, но это мелочи. Она молода и прекрасна. С мужем полнейшая идиллия. Она ходит в белом кисейном сарафане и срывает с дерева янтарный инжир. Купается в море, много читает. По просьбе мужа привозят фортепьяно. Вечерами она играет с листа. Беременеет. Рожает прелестного мальчика, долгожданного и обожаемого. В семье царят лад и покой. Зарплата у мужа такая, что о деньгах никто не думает. Муж обожает сына. Мальчик очарователен – белые кудри, черные глаза. В три года знает буквы и пытается складывать слова. Резвится в саду – отец купил ему щенка. Жизнь безоблачна, как синее апшеронское небо.
До поры. В пять лет мальчик тяжело заболевает. Да что там тяжело – болезнь страшная и необратимая, опухоль мозга. За что их так наказывает бог? Он сгорает за полгода. Могила на русском кладбище в Баку. Памятник из белого мрамора – малыш бросает в море гальку. В броске закинута пухлая ручка, откинута кудрявая голова.
Муж чернеет лицом, а она не встает три месяца. Он носит ее на руках в туалет. Видеть людей невыносимо. Она просит мужа уехать в Москву – ей кажется, что так будет легче. Ему идут навстречу – и отпускают их на несколько лет.
В Москве она постепенно начинает приходить в себя. Новая квартира на Тверской, новые связи, новые подруги. В ноябре она заказывает в ателье шубу, закрашивает седину и покупает сервиз на двенадцать персон. В доме опять появляются люди. Муж получает крупный пост в министерстве. Они ведут светский образ жизни – приемы, обеды, премьеры. Через три года – ей уже хорошо за тридцать – она наконец беременеет. Беременность протекает тяжело – все-таки возраст, но она, слава богу, рожает прекрасную девочку, очень крупную, четыре с половиной килограмма – на отца похожа как две капли воды. Муж, конечно, ее обожает – долгожданный и такой желанный ребенок. Девочка тиха и послушна. В четыре года берется за карандаш и рисует изумительные картинки. Чудо, а не ребенок! Снова няни, прислуга. Они опять начинают выходить в свет.
Когда девочке исполняется девять лет, ее насмерть сбивает машина – на Тверской по дороге из музыкальной школы. Теперь не встают оба – муж лежит в кабинете, она в спальне. Лечат их лучшие доктора. Она поднимается первая – и начинает ухаживать за мужем.
Через год муж объявляет ей, что уходит. У него новая женщина, разумеется, молодая. У него новая жизнь. Они ждут ребенка.
Она пытается отравиться, но ее спасают. Разменивают квартиру на Тверской – и она уезжает в Перово, в однокомнатную. Муж, правда, дает денег на содержание, но это весьма скромное содержание. Ей надо привыкать жить по-новому. Она идет в районную школу библиотекарем. Там, среди людей, понемногу приходит в себя.
И через пару лет даже выходит замуж. За неплохого человека, вдовца, военного в чине майора. У майора десятилетняя девочка, дочь. Девочка с ней груба и неприветлива, но она терпелива и упорна – и их отношения более или менее становятся похожими на нормальные. Они съезжаются, у нее снова – трехкомнатная квартира. Достают по записи ковер, цветной телевизор. Подходит очередь на машину. Начинают строить дачу. Жизнь непростая, но все-таки это жизнь. С мужем живут неплохо, а вот у дочки тяжелый характер, но девочка очень талантлива, ей прочат большое будущее в точных науках.
Далее, собственно, ничего особенного в жизни не происходит, хватит с нее событий. Живут они тихо, свой огород, цветы в палисаднике, варенье, в отпуск в Кижи или Питер. На море она больше не ездит.
После университета дочка уезжает в Америку – получает грант. Конечно же, там остается, она же нормальный человек. Выходит замуж, рожает сына. Сын растет успешным и положительным.
Муж умирает от инфаркта в почтенном возрасте. Дочка звонит два раза в неделю – это уж обязательно. Присылает посылки, деньги. Зовет ее к себе. Но, знаете, не хочется быть обузой. Да и потом, какая там новая жизнь?
– Буду доживать эту.
Старуха откидывается на скамейке и тихо, беззвучно смеется.
Вероника потрясена. Она долго не может прийти в себя, а потом провожает старуху до корпуса и долго гладит по руке.
Ночью, конечно, не до сна. Она дважды пьет снотворное и обезболивающее – под утро очень болят нога и спина. К завтраку она не спускается и долго лежит в кровати. Ей стыдно за то, что она так сильно переживает по мелочам – у мужа не клеится на работе, сын принес двойку, нет шубы и приличных сапог, в квартире давно пора делать ремонт – отваливается плитка и отходят обои. Ей стыдно, что она такая мелочная и неглубокая, что ее угнетают и расстраивают столь пустячные и незначительные вещи. И вообще, ей почему-то стыдно, что жизнь ее так благополучна. Она звонит домой (суббота, все дома) и долго говорит с мужем – говорит горячо и объясняется ему в любви, потом просит к телефону сына и почему-то плачет, услышав его голос.
Она безумно боится встречи со старухой. Хотя понятно: сочувствовать и сокрушаться просто нет сил.
Поднимается Вероника только к вечеру и перед ужином идет на массаж.
Массажистка, крупная, немолодая женщина с сильными руками и смешным именем Офелия Кузьминична, профессионально и мягко делает ей массаж. Вероника немного расслабляется и начинает приходить в себя.
Офелия Кузьминична спрашивает ее про новую подругу, и она, поняв, что речь идет о старухе, пытается рассказать ей что-то о своей невольной знакомой, но Офелия машет рукой. Знаю, все знаю, она сюда уже который год ездит по бесплатной собесовской путевке. Морочит всем голову, обожает лечиться. А сама, между прочим, тот еще конь. Кардиограмма как у молодой. Ну, конечно, суставы, артрит – это все понятно.
– Жизнь у нее, конечно, не сахар – продолжает Офелия. – Сын всю жизнь сидел. Как сел по малолетке в шестнадцать за вооруженный грабеж, что ли, так и пошло дело. Выйдет на полгода – и снова садится. Жить на воле не может. Она к нему столько лет ездила, а потом он вышел в очередной раз и вообще сгинул. Дочка родилась крепкая физически, красивая, но полный олигофрен. Дома с ней не справлялись. В десять лет отдала ее в интернат. Ездила к ней всю жизнь – но та ее даже не узнавала. Только в руки смотрела – что привезла. В общем, слюни по подбородку. Первый муж бросил, ушел к молодой. Она, уже в летах, второй раз вышла замуж, за военного, кажется. У того девочка была, дочь. Стерва редкостная, всю жизнь им испортила. А ведь она, старуха, столько в нее вложила, всю душу, все сердце. Дочка эта потом замуж вышла, на Север уехала. Даже отца хоронить не приезжала. Сука та еще. Старухе вообще не пишет, не звонит. Ни копейки за все годы.