– Когда медведь засовывает голову в бочонок, резинка от края отходит и головы ему уже не вытащить!
– Вы меня разыгрываете? – догадываюсь я.
– Никогда! – Глаза такие, что честнее не бывает. Серьезно, не бывает. Интересный дядька. Веселый. И прозвище у него смешное. Сермаль. Нарочно не придумаешь. А вот Кирка какой-то странный. Не в своей тарелке. Вроде бы стесняется его, а смотрит так… Никогда бы не подумала! Кирилл Игоев – стесняется! Всегда такой уверенный, такой… мощный. Слабость моя, люблю здоровенных мужчин. Сермаль, правда, тоже не крошка, головой лампочку задевает, но уж больно тощий…
– Мариночка…
Смотрит в глаза. Ласково, ласково… и как будто рентгеном просвечивает.
– Мариночка, нам очень нужно найти одного человека.
– Вы считаете, я могу помочь? – спрашиваю игриво.
– Можете. На вашей машине найти его будет нетрудно.
Краем глаза вижу: близорукие, вечно прищуренные глаза Кирилла распахиваются, как двери в метро.
– Это не моя машина,– сообщаю я.– Подруги. У меня даже доверенности нет.
– Угнала? – интересуется Кира. Знает: от меня можно всего ожидать. И это лестно, черт подери!
– Почти. Если не боитесь – поехали. Заодно и город покажу. Хотя… вы ведь здесь не в первый раз?
– Не в первый,– подтверждает Сермаль (Кира, вижу краем глаза, почему-то мрачнеет).– Но посмотрю охотно. Давно не был. Интересно, что изменилось.
– Вот,– говорю,– это Стрелка. Она не изменилась, слава Богу. Слева – Васильевский, справа – Петроградская. Их расположение тоже не изменилось. Хотите, поедем на Крестовский, там…
Тут Сермаль, который до этого только кивал и улыбался доброжелательно, вдруг развернулся ко мне, положил эдак небрежно руку мне на коленку:
– Поворачивайте налево.
Рука горячая к твердая, как ялтинская галька. Я только глаза скосила:
– Нельзя,– говорю.
Он руку убрал, засмеялся:
– Почему – нельзя?
– Поворота нет. И вон милиционер стоит.
– А вы, Мариночка, плюньте. Поворачивайте, я отвечаю.
Что за человек! Не хочу ведь, а руки сами баранку крутят. И доверенности нет, блин! Подрезаю кого-то и выезжаю… прямо на мента. Он только жезлом легонько помахивает. Рожа глупая, сытая. Все. Приплыли. Взглядываю на Сермаля. Сидит как ни в чем не бывало. Чем же все-таки от него пахнет? Не сообразить никак. Лесной такой запах. Знакомый…
Сидит и в ус не дует. И Кира на заднем сиденье изображает скифский курган. Подставили бедную девушку.
Мент подходит с важностью, сует в окошко веснушчатую ряшку:
– Инспектор Мирных, права, пожалуйста.
Как в трансе, лезу в сумочку. Сначала права, потом техпаспорт, а потом…
Тут Сермаль отбирает у меня сумочку, закрывает и кладет мне на колени.
Мент ошарашенно смотрит на Сермаля… и вдруг его круглое лицо расплывается в трехметровой улыбке.
– Дядя Сережа!
– То-то,– говорит Сермаль укоризненно.– Я тебя еще с моста приметил.
– Да я, дядь Сереж… – Лицо инспектора Мирных багровеет, он просовывает голову в окошко, чуть не роняет фуражку, дышит мне в лицо чесноком, но просто в упор меня не видит. Однако! Это что ж за мужик, который не видит меня?
– Ладно,– смягчается Сермаль.
Он протягивает (опять через меня, кстати!) ладонь. Мент поспешно выдергивает голову из окошка, хватает ладонь веснушчатыми лапами, энергично трясет. Его полосатый жезл лупит меня по плечу. Я отстраняюсь, а Сермаль вылезает из машины. Инспектор бросается к нему, как моя кошка к миске после двухдневной диеты. Сермаль обнимает мента за плечи, тот, задрав голову, преданно глядит.
– Ну у тебя – друг! – говорю я, шумно вздыхая. Кира запускает пятерню в бороду, в глазах – смешинки.
– Очень обаятельный,– говорю я. Хотя собиралась сказать совсем другое.
– Согласен.
Не ревнует ни на грамм. Хотя чего ему ревновать? Я же ему не жена, а так, подружка для постели и театра. Или, наоборот, для театра и постели? Ша, Марина! Не заводись, мужики такого не любят.
– А ты сегодня какой-то…
– Какой?
– Странный,– говорю.– Жизнерадостный и причпокнутый одновременно. Ты что, его боишься?
Кира покачал львиной головищей.
– Я ему верю,– сказал он.
Идиотизм, но я тоже.
– Почему?
– Он мой учитель.
И замолчал, словно все сказано. Будто у меня мало учителей. Каждый второй набивается!
Сермаль плюхается на сиденье рядом.
– Еще раз,– говорю.
– Что?
– Дверь.
– А-а-а…
Выруливаю в поток.
– Сентябрь для нас – по-своему весна… – ни к кому конкретно не обращаясь, произносит Сермаль.
Выезжаю на Горького. Мимо «Великана». Мимо зоопарка. Никаких пожеланий от Сермаля не поступает. По собственной инициативе сворачиваю на Биржевой мост. Затем направо, по набережной Макарова, а оттуда – на Средний. Мои пассажиры помалкивают. Наконец мне это надоедает, и я заявляю:
– Есть хочу!
– Хорошая идея,– поддерживает Сермаль.– А как у вас теперь едят? – Морда ехидная-ехидная.
– Руками,– говорю.– Или топором. Если медведь крупный.
– Тормози, Маринка,– вмешивается Кира.– Вон кафе.
Кафе – из новых. Свежеотремонтированное и пахнет не едой, а пластиком. Посетителей почти нет. Только компашка из четырех кожаных курток веселится. По-своему. Мне тут не нравится, но мужики решительно входят внутрь, и мне ничего не остается, как последовать за ними. У официантки такой вид, будто ей щеки к ушам оттянули. Чтобы улыбка держалась. Заказывает Кирилл. Он же и платит. Я получаю рыбу по-польски и фруктовый десерт. Сермаль ограничивается яичницей с грибами. Кире приносят кусок жареного мяса с разноцветным гарниром. Едим. Кирилл с Сермалем при этом обмениваются совершенно непонятными мне репликами. Меня игнорируют, но я не обижаюсь. Рыба вкусная.
Компашка за соседним столиком разошлась не на шутку: мат-перемат. Я делаю вид, что не слышу. Сермаль, похоже, просто внимания не обращает, а вот Кирка начинает нервничать. Неудобно ему за меня. Собираюсь его притормозить, но не успеваю. Поворачивается вместе со стулом.
– Друг,– вежливо говорит он самому громогласному,– кончай материться, ладно?
– Не понял! – Стриженый тут же заводится: – Ты, бля… – и разражается нецензурной тирадой.
Кирилл встает. Обычно этого достаточно. Но не в данном случае. Бандит тоже встает и оказывается таким же громадным. Глядят друг на друга в упор.
Сердце у меня уходит в пятки. Это же бандиты! Чувствую, громила сейчас ударит…
– Эй, сын земли! – внезапно произносит Сермаль участливым голосом.– Не обижай человека. Видишь, у него член отвалился.
Кирилл не шевелится, а громила кидает злобный взгляд на Сермаля:
– Ты чё…
И тут лицо его меняется на глазах. Судорожным движением он цапает себя за ширинку… и белеет.
– Ты, парень, на полу поищи,– тем же участливым голосом советует Сермаль.– Если недавно отвалился, еще можно пришить. Только быстро надо.
К моему невероятному изумлению, громила молча опускается на четвереньки и дрожащими лапами шарит по грязному полу. Его приятели тупо наблюдают.
– Нашел? – секунд через двадцать интересуется Сермаль.
– Не-а,– дрожащим басом отвечает громила.
– Так, может, он на месте? – деловито предполагает Сермаль.
Громила щупает… и расплывается в улыбке.
– Ага,– говорит он,– на месте! – и поднимается с четверенек.
– Ну ты… – выходя из ступора, рычит один из его приятелей.
Но громила его притормаживает, широко улыбается Сермалю.
– Спасибо,– говорит он.– Пошли, братва!
Все четверо поднимаются и уходят. Кирилл садится на стул. Я – в полном недоумении.
– Это что,– спрашиваю,– гипноз?
– Почти,– добродушно отвечает Сермаль. А через некоторое время даже снисходит до объяснений.
– У каждого человека,– говорит он,– есть нечто, что он очень боится потерять. И как ни странно, убедить его в том, что он это потерял, совсем несложно. Главное – ваша уверенность.
Объяснение кажется мне разумным. И психологически грамотным. Но, черт возьми, я чувствую, что за всем этим кроется что-то еще.
Мы продолжаем есть как ни в чем не бывало. На моих мужиков с восхищением пялится официантка. Физиономия у нее как у курицы. И фигура такая же.
Поели. Сели в машину.
– Куда едем? – интересуюсь казенным голосом.
– Прямо,– отвечает Сермаль.– Пока прямо.
Ладно, поработаем шофером. Завела, вынула сигарету.
– Сермаль, дайте мне прикурить, пожалуйста.
Кирин дружок послушно вынул из гнезда зажигалку, повертел в пальцах… и вставил обратно.
– Вы ведь не хотите курить, Мариночка.
Верно. Не хочу. Только что хотела, а сейчас даже подумать противно. Экстрасенс хренов! Может, хоть курить брошу?
– Вы – экстрасенс, Сермаль?
– Экстрасенс – это кто? – Взгляд прямо-таки деревенский.
– Помесь конферансье и шамана.
За спиной хрюкнул Кирилл. Верно. Для него и сказано.
Глаза Сермаля неожиданно становятся ласковыми.
– Вы на меня сердитесь, Мариночка? За что?
Глаза Сермаля неожиданно становятся ласковыми.
– Вы на меня сердитесь, Мариночка? За что?
Так я тебе и скажу!
– Вы, Сермаль, случайно мысли не читаете?
– Только хорошие. А вот дальше – налево.
Налево так налево. Сворачиваю со Среднего на Линию.
– А теперь вон в ту подворотню.
Можно и в подворотню.
Квадратный двор. Стены. Из-под обвалившейся штукатурки выглядывают царских времен кирпичи. В углу – лавка. На лавке – древние бабки, похожие на перезрелые грибы. Рядом с лавкой – мусорные баки. От баков несет тухлятиной.
– Узнаешь? – спрашивает Сермаль.
– А как же! – басит за спиной Кира.– Нападение с целью ограбления.
Оба ржут. Бабки вздрагивают и начинают шушукаться.
– Видишь бумажку на стене? – спрашивает Сермаль.
Наблюдаю в зеркальце, как Кира беспомощно щурится. Очки надо носить, пижон!
– Мариночка, можно подъехать поближе?
Барин какой! Три шага не пройти. Однако подаю машину. Но Кира все равно ни хрена не видит. Сермаль, смилостивившись, читает вслух:
– «Занятия по хатха-йоге. Дипломированный специалист двенадцатого посвящения. Физическое здоровье, душевное равновесие и магическая неуязвимость. От пятнадцати до пятидесяти лет. Запись с одиннадцати до тринадцати и с восемнадцати до двадцати. Торопитесь, прием ограничен!»
– А не записаться ли нам? – интересуется Сермаль.– Не ровен час – не успеем.
Ржут. Чокнутые.
– Тринадцатая – это рядом,– отгоготавшись, говорит Сермаль.– Вперед, прекрасная возничая!
Экие он слова знает. Едем на Тринадцатую. Пристраиваюсь у обочины между палевой «шестеркой» и ядовито-синим «жуком».
– Мне подождать в машине? – спрашиваю с сарказмом.
– Ну зачем же? – удивляется Сермаль.– Пойдем вместе. Будет интересно.– Он улыбается по-мефистофельски обольстительно. Чем же все-таки от него пахнет?
Дверь в подвал зазывно распахнута. У входа уже известное нам объявление, но с припиской: «Здесь!» И красная жирная стрела. У двери Сермаль с Кирой деликатно пропускают меня вперед. Джентльмены хреновы. Спускаюсь по обгрызенным ступенькам в крохотную комнату. Каморка папы Карло. В каморке стол. За столом дама неопределенного возраста. Умело засушенная дама. Она душевно улыбается:
– Вы – записываться?
За мной, нет не за – надо мной возникает длинное туловище Сермаля, а рядом, заполнив все свободное пространство каморки,– медвежья фигура Киры.
– Ам! – говорит Сермаль, и дама отшатывается.
– Валерий Борисович! – истошно кричит она.
Дверь за ее спиной тут же распахивается, и оттуда появляется загорелый, очень привлекательный мужчина с длинными пышными волосами цвета воронова крыла. Небольшая остроконечная бородка ему очень идет.
– Здравствуйте, друзья мои,– доброжелательно произносит он… И лицо его гаснет. Скорее всего потому, что где-то над моей головой его взгляд скрестился со взглядом Сермаля.
Я осторожно (от греха подальше) теснюсь в сторонку. Сермаль вплотную подходит к столу. Кира тоже. Теперь я вижу главным образом их спины.
– Значит, дипломированный специалист? – рокочет Кира.
– Да.– Приятный баритон специалиста слегка дрожит.
– А вот мы тебя сейчас – ам! – и скушаем! – ухает Сермаль.
– Вместе с дипломом! – подхватывает Кирилл.
– И с психической неуязвимостью! – добавляет Сермаль.
Становится тихо. Слышно только сдавленное посапывание засушенной дамочки.
Мне жутко интересно. Я протискиваю голову между стеной и локтем Киры и вижу, что элегантный специалист Валерий Борисович ничуть не испуган, а, сдвинув брови, в упор смотрит на закаменевшего лицом Сермаля. Пауза длится почти минуту…
Неожиданно Сермаль быстрым движением цапает Валерия Борисовича за холеную бородку. Тот отшатывается, но недостаточно быстро. Дама визжит. Специалист пытается высвободиться, не роняя достоинства. Но очень трудно оставаться уверенным и элегантным, когда тебя немилосердно дерут за бороду.
– Кайся, негодный! – возглашает Сермаль.
Валерий Борисович пытается дотянуться до обидчика, но его руки в полтора раза короче Сермалевых клешней. Бородка трещит. Кира сатанински хохочет. Сермаль вещает церковным дьяконом. Дама, издав последний сиплый взвизг, оседает на пол. Бумаги со стола осыпают ее шуршащим листопадом.
Наконец Сермаль разжимает пальцы. Несчастный Валерий Борисович судорожно пытается привести себя в порядок, но дух его сломлен. Жаль. Такой интересный мужчина.
– Что вам от меня нужно?
– Не надо врать! – произносит Кира с булгаковскими интонациями.
Я с мистическим трепетом оглядываю Сермаля. Нет, на Воланда он не похож. По крайней мере в моем представлении.
– Вон из города! – гремит Кира.
– Вы пожалеете,– сдавленным голосом говорит Валерий Борисович.
– Срок тебе – три дня! – вещает Сермаль.
– Но…
– Три дня! – Рык Кирилла сотрясает стены и возвращает в беспамятство очухавшуюся было дамочку.
– Не то… – Сермаль с силой проводит ладонью по лицу.
Лично я не вижу на его костистой физиономии никаких перемен, но цыганские глаза Валерия Борисовича округляются почти до невозможности, отвисшая челюсть при этом судорожно подергивается.
На этой немой сцене наш визит завершается.
Поднимаемся наверх. В машине мужики опять начинают ржать. Делают паузу, чтобы отдышаться и опять гогочут.
– И зачем все это? – спрашиваю я минуту спустя.
– Это, Мариночка, демонстрация,– добродушно поясняет Сермаль.– Вам ведь не было скучно, правда?
– Я в демонстрациях не нуждаюсь! – сердито заявляю я.
– А при чем тут ты? – ухмыляется Кира, но Сермаль его иронию не поддерживает.
– Поверьте, Мариночка, все, что мы делаем,– необходимо.
– И без всего можно обойтись,– басит Кирилл сзади.
– Поэтому оно и необходимо,– невозмутимо подхватывает Сермаль.
– Вы надо мной смеетесь! – обиженно говорю я.
– Ни в коем случае! – отказывается Сермаль и смеется.
Я наконец понимаю, чем от него пахнет. Водой. Только не водопроводной, а озерной. Или речной.
– Поехали? – спрашивает Сермаль.
И мы едем.
Полчаса колешу наобум по Ваське. Мне нравится. В конце концов, я и машину у Ленки взяла, чтобы покататься. Мужики молчат. Кира – тихо, как мышка. Мышка размером с медведя. Сермаль молчит деятельно: шебурша ногами, вертя головой. Весь он угловатый и голенастый, как паук. Паук в коробке. Пауков я люблю. У меня в ванной их три. Раза два в год я их отлавливаю. Когда морю тараканов. Потом выпускаю.
– Здесь,– говорит Сермаль, и я послушно торможу.
Парадный подъезд. Темные тяжелые двери, мозаичные полы. На лестнице – огромные, от пола до потолка, окна. Кое-где – остатки витражей. Взбираемся по пологим ступенькам на шестой этаж. На низком широком подоконнике – консервная банка с окурками. За окном – ржавая крыша. За крышей – Нева.
Пока я гляжу в окно, Сермаль и Кирилл топчутся у единственной двери, о чем-то спорят вполголоса. По обе стороны двери – разноцветная россыпь звонков. Половина – безымянные. Сермаль смеется и трижды нажимает на одну из кнопок. Без подписи. Несколько минут – ничего. Затем – шаркающие шаги. Дверь открывается, на пороге – ветхая петербургская бабулька. Удивлена. Изучающе оглядывает нас. Мужчины ей нравятся, я – не очень.
– Прошу прощения,– вежливо произносит Сермаль.– Дома ли Виктор? Нам бы хотелось его увидеть.
– Дома,– отвечает бабулька, хотя в голосе – некоторая неуверенность.
– В таком случае, если вас не затруднит, не проводите ли вы нас к нему?
– Отчего же,– отвечает бабулька,– провожу.
Она улыбается Сермалю – я вдруг вижу, какой она была в молодости. И немножко завидую.
Сермаль церемонно кланяется, и мы следуем просторным многоколенчатым коридором между медных и цинковых тазов, велосипедов и лыж. Двери, двери, двери…
Старушка останавливается у той, на которой висит краденый автобусный номер «7».
Артритный пальчик негромко стучит по жестяной пластинке.
Никакого результата.
– У Вити вчера друзья были,– будто извиняясь, говорит бабулька.– Выпивали. Не знаю, впустит ли…
– Впустит,– уверенно произносит Сермаль.– Огромнейшее вам спасибо.
Бабулька удаляется, Сермаль стучит. Энергично. На сей раз с той стороны – ворошение. Затем хриплый женский голос популярно объясняет, куда нам следует идти и каким извращениям предаться.
Сермаль задумывается ненадолго, затем делает знак Кире. Кира кладет ладони на дверь, совершает некое волнообразное движение, и дверь, издав металлический хруст, распахивается.
Перед нами – просторная комната. Метров сорок, не меньше. Засранная донельзя. Окурки, битое стекло, шматье на полу. Мебели – минимум. Окна – настежь. Под окнами – матрац. Без белья, кое-как прикрытый какими-то тряпками. Ощутимо пахнет травой.
На матраце сидит голая деваха, взлохмаченная и мутноглазая. Рядом, почему-то не на матраце, а около него, завернувшись с головой в зимнее пальто, спит мужчина. Что мужчина, я определяю по грязным, торчащим наружу пяткам. Пока я осматриваюсь, женщина грозно встает во весь рост. Фигура у нее отличная и на фоне солнечного окна смотрится замечательно. Я бы ее сфотографировала, пожалуй. При других обстоятельствах. Деваха медленно набирает в грудь воздух… но прежде, чем успевает что-то сказать, Сермаль делает шаг вперед и выбрасывает руку: