– А? Нет, конечно же, – Экхард замотал головой. – Она допрашивает какого-то важного пленника. Его доставили с северных границ. Сказала, что это очень важно, но объяснить, что к чему, пока тяжело.
«Еще бы, – опять про себя произнес Брицелл. – Разве в твою тупую башку что-нибудь сложнее охотничьего устава вобьешь? Псари и то больших успехов добиваются».
– Вот и славно, – мягко проговорил чародей. – И все же, о чем же идет речь в пергаменте, который ваше величество так сильно прижимает ладонью к столу? Кстати, я настоятельно рекомендую вашему величеству не нагружать правую руку столь сильно. Мне доложили, вы опять упражнялись с рогатым копьем.
– Так не болит давно уже! – король несколько раз согнул и разогнул правую руку в локте, взмахнул ею, словно нанося удар шестопером невидимому врагу.
– Все равно еще рановато. Разрабатывайте кисть, ваше величество, более легкими предметами.
– Ага, ложкой, – хмыкнул Экхард.
– Ну конечно, настолько беречь себя – это уже слишком, – пропустил шутку мимо ушей Терциел.
– И все-таки, что в письме? – вернул разговор в прежнее русло капитан егерей.
Король вновь почесал голову, поправил корону, откашлялся:
– Самое необычное – подпись.
– И кто же его подписал?
– Принц Кейлин.
– Однако… – протянул Брицелл.
Терциел потер кончик длинного носа, склонил голову к плечу:
– Прошу простить меня, ваше величество. Возможно, конечно, я не слишком хорошо разбираюсь в политических перипетиях Ард’э’Клуэна, но кто это?
Прежде чем Экхард ответил, Брицелл бросил отрывисто:
– Сын Витгольда.
– То есть покойного государя Трегетрена?
– Да, твое святейшество. Именно так, – кивнул Экхард.
– Старший брат ее королевского величества Селины, чья коронация должна была пройти вчера, если в Трегетрене не случилось нового переворота, – добавил егерь.
– Но ведь в таком случае коронацию, конечно же, можно считать недействительной? Насколько я понимаю, королем должен стать этот принц… Как его?
– Кейлин, твое святейшество, Кейлин…
– Да, Кейлин.
– И что он пишет? – продолжал гнуть свою линию Брицелл.
– Об этом он и пишет, капитан, – король опять вперился глазами в пергаментный листок. – Что считает Селину с Валланом узру…
– Узурпаторами? – подсказал Брицелл.
– Во-во. Слово-то какое… Короче, не по правде они корону заграбастали. И его в Верхний Мир спровадить хотели. Только он выжил. И даже оброс кой-какой воинской силой.
– Да? – опасно прищурился капитан егерей.
– Так написано.
– А от вас ему что нужно, ваше величество? – Терциел поменял наклон головы, напоминая желтоклювку, выискивающую червяка на черной пашне, потер кончик носа.
– Кейлин заявил, что будет бороться за отцовское наследство. Просит признания и…
– Позвольте, я угадаю, ваше величество, – вмешался Брицелл. – И воинской помощи.
– Нет, капитан. Он просит признания и вернуть одного из его людей.
– Не понял…
– Я тоже.
– Возможно, кто-то из его соратников задержан в Фан-Белле? – высказал предположение жрец.
– Похоже, – кивнул Экхард. – Но кто?
– А почему бы нам не пригласить его в замок? – заметил Брицелл.
– Кейлина?
– Ну, не неизвестного соратника же. Кто принес письмо? – Терциел развел руками.
– Веселин, – ответил капитан конных егерей. – Бородатый, одноглазый, на щеке шрам. Подошел к страже на замковых воротах. Сказал, его величеству Экхарду Второму в собственные руки. Вот я и передал.
– Веселин задержан?
– Само собой. Под благовидным предлогом – подождать ответа. Да он и не сопротивлялся.
– Почему веселин? – задумчиво проговорил король.
– Может, Властомир оказывает Кейлину поддержку? – предположил Брицелл.
– Тогда зачем ему наша поддержка и признание?
– Откуда ж я знаю, ваше величество?
– А если веселин – наемник? – Терциел опять почесал нос. – Хотя какая разница? У нас сейчас всего два пути.
– И какие же? – Экхард тяжело вздохнул, он хоть и был тугодумом, но не идиотом же, и начал догадываться, что подскажут ему советники.
– Признать Кейлина. Поддержать его требования. При необходимости помочь военной силой, – жрец сопровождал каждое предложение резким жестом ладони.
– Значит, война с Трегетреном, – медленно, с расстановкой произнес молодой король.
– То-то и оно, ваше величество, – подал голос егерь. – Сейчас, с Ихэренским бунтом в левобережье, это невозможно. Вначале я бы уладил внутренние дела, а потом связывался с соседским, весьма сильным, между прочим, королевством. Перебросить значительные силы через Ауд Мор будет нелегко. Да и казна не бездонная. Кстати, о состоянии казны я был бы не прочь услышать от вашего канцлера.
Последние его слова Экхард проигнорировал.
– Возможен еще вариант развития событий, – продолжал Терциел. – Есть ли у нас уверенность, что человек, написавший письмо, взаправду Кейлин?
Жрец внимательно обвел глазами собеседников.
– Нет, конечно. Такой уверенности нет, и взяться ей неоткуда. Значит, человек, назвавшийся Кейлином, может оказаться самозванцем.
– Потрясти веселина, – стукнул кулаком по столу Экхард Второй.
– Поосторожнее с рукой, ваше величество, – невозмутимо проговорил чародей. – Можно, конечно, да только я не вижу смысла. Потащим веселина в застенки – спугнем рыбку пожирнее.
– А если назначить Кейлину встречу? – высказал мысль Брицелл. – А потом взять его на горячем.
– И передать Селине. То есть, прошу прощения, конечно же, королеве Селине. И принцу-консорту Валлану. Таким образом мы избежим войны с Трегетреном. И возможно, быстрее усмирим смуту в Ихэрене. Ведь ни для кого не секрет, что сейчас отделение тала погибшего Витека Железный Кулак от Ард’э’Клуэна играет на руку нашим южным соседям. Не так ли, ваше величество?
– А если письмо прислал настоящий Кейлин, не самозванец? – едко поинтересовался король.
– И что с того? Главное то, что для Ард’э’Клуэна важнее видеть его самозванцем. Интересы государства, конечно, имеют первоочередное значение для монарха, – Терциел развел руками, обменялся взглядами с капитаном егерей.
Брицелл многозначительно кивнул.
– Значит, вы советуете мне предать принца Кейлина? – Экхард откинулся на высокую спинку кресла, расправил плечи.
«Что ты петушишься? – подумал егерь. – Что ты без нашего совета стоишь, бычок толсторогий?»
– Ну почему же, ваше величество? – примиряюще протянул жрец. – Конечно, никто не подталкивает вас к неблаговидным поступкам. Но взгляните на вопрос трезво. Во-первых, написавший письмо может и не быть Кейлином. Во-вторых, даже если это Кейлин, и что с того? Сейчас мир между Ард’э’Клуэном и Трегетреном гораздо важнее привязанностей и предпочтений. Когда на кон поставлена судьба королевства, о приязни и неприязни лучше забыть.
– Странные речи ведешь, твое святейшество, – дернул щекой король.
– Конечно, мои слова могут показаться странными, ваше величество. Но я прожил достаточно длинную жизнь. Много видел. Много читал – в Храме великолепная библиотека, содержащая бесценные сведения по истории человечества. – Жрец замолчал, перевел дыхание и продолжил: – Хочу привести еще один довод в пользу поддержания мира между северными королевствами. Мой брат по Храму, Квартул, сейчас направляет мысли и поступки капитана конных егерей Валлана, будущего принца-консорта Трегетрена. Я знаю его как очень рассудительного и, несмотря на молодость, мудрого служителя Храма. Уверен, он сдержит многие порывы барона Берсана, смягчит законы Трегетрена, поможет привести страну к процветанию.
Конечно, для вас не секрет, ваше величество, что владыка Приозерной империи с середины лета наложил ограничение на торговлю купцов Империи с северными соседями, то есть с Повесьем, Трегетреном и Ард’э’Клуэном. Император Луций, да живет он вечно, поступил так, протестуя против чудовищных жестокостей и зверств, сопровождавших вашу последнюю войну с перворожденными. Конечно, даже на самый неопытный взгляд понятно, что убыток в результате такого решения его императорского величества несут купцы с обеих сторон. Прислушиваясь к советам Квартула, Трегетренская королева может восстановить свое доброе имя в глазах Империи и Храма. Ард’э’Клуэн также может процветать под вашим мудрым правлением, ваше величество, если вы хотя бы иногда склоните свой слух к ничтожным советам вашего покорного слуги.
Брицелл, сохраняя на лице маску невозмутимости, в глубине души веселился. «Нет, каково! Как вычитывает мальчишку-короленка! Еще немного, и розгой пригрозит. Хорошо, что пригорянская ведьма куда-то запропала. Очень вовремя…»
Терциел умолк, поклонился королю, прижав ладонь к сердцу. Выжидающе уставился на монарха.
Экхард не спешил с ответом. Он волновался. Отчаянно потел и двигал корону то на левое, то на правое ухо.
Наконец король открыл рот. Откашлялся, прочищая пересохшее горло.
Терциел умолк, поклонился королю, прижав ладонь к сердцу. Выжидающе уставился на монарха.
Экхард не спешил с ответом. Он волновался. Отчаянно потел и двигал корону то на левое, то на правое ухо.
Наконец король открыл рот. Откашлялся, прочищая пересохшее горло.
– Благодарю, твое святейшество, благодарю, капитан Брицелл. Вы мне все разъяснили. Разложили резоны, как лавочник товар по полочкам. Дружба и мир между королевствами, добрососедские отношения и братание с бароном Берсаном, который спит и видит Трегетренскую железную корону на бритой башке. А принца Кейлина следует заманить в замок и выдать сестренке. С головой или без головы. А лучше одну голову, отдельно от тела, чтоб легче привезти. Да только Пастырь Оленей учил некогда святого отшельника Станека – относись к людям так, как хочешь, чтоб они к тебе относились. А я не хочу, чтоб мою голову когда-нибудь выдали, да тому же… А, ладно, не важно кому. Просто не хочу и все. Потому я отпущу веселина, принесшего письмо, и на словах передам ему: пускай Кейлин приходит ко мне в замок, как гость, как брат, как равный к равному. И плевать, что на моей голове корона, а на его еще нет. Вам понятно, мудрые мои советники?
«Э-э-э, как запел, короленок, – Брицелл почувствовал, как сквозь глухую ненависть, заполнившую до отказа его грудь, начинает прорываться слабенький росток уважения. – Это его Бейона так натаскивает или сам? Да нет, скорее всего, сам. Весь в папашку. Такому только волю дай. Всех в бараний рог скрутит».
– Да, ваше величество, – склонил голову Терциел. – Вы достаточно ясно изложили свое мнение. Нам понятно. Не так ли, капитан Брицелл Постум?
Гвардеец кивнул.
– И мне понятно, ваше величество, – продолжал чародей. – И хоть я и не являюсь вашим подданным, ничего мне не остается, как согласиться, ибо нет ничего хуже гостя, пытающегося поучать хозяина дома, а тем паче навязывать ему свое мнение.
– Раз так – очень хорошо, – Экхард сложил пергамент в несколько раз, сунул его за соболий обшлаг светло-зеленого кафтана. – Я больше не задерживаю вас. Благодарю еще раз, твое святейшество, за мудрые советы, а тебя, капитан Брицелл, за верную службу.
Король поднялся.
Жрец и егерь встали из-за стола одновременно с ним. Поклонились.
В дверях Брицелл почтительно пропустил чародея вперед. Терциел сутулился, словно напоказ, и шаркал ногами.
«Стариком прикидывается, а ведь наверняка еще шести десятков не стукнуло…»
– Нелегкое дело, спасать заблудшие души варваров, а, сын мой? – жрец вдруг хитро прищурился, оборачиваясь через плечо.
Капитан сделал круглые глаза и кивнул на вытянувшихся по обе стороны двери егерей. Несмотря на преданность своему командиру, донести мог каждый. Причем с такой же легкостью, как иной человек сморкается в два пальца. Для кого-то смещение Брицелла с должности означало потерю влиятельной поддержки, а для кого-то грядущее продвижение по службе. Сотник мог стать капитаном, полусотенник – сотником, десятник полусотенником… Наемники, что с них возьмешь?
– Не беспокойся, сын мой, – чародей слегка приоткрыл сложенные лодочкой перед грудью ладони – в них удобно умостилась вырезанная из оникса змейка. – Нас никто не слышит.
– Ну, ежели так, – Брицелл вздохнул. – Молодой бычок начинает матереть. Еще немного, и не всякий вставит кольцо ему в нос.
– Вот и я о том, сын мой. Промедление, как говорил один из отцов-Примулов в пору моего ученичества, смерти подобно.
– Что-то я не понимаю, твое святейшество…
– Не пытайся изображать из себя дурня, сын мой. Конечно, ты все понимаешь. Надежны ли твои гвардейцы?
Брицелл хмыкнул. Действительно, чего уж водить по кругу ученую козу на веревочке? Все и так яснее некуда.
– За каждого не поручусь, но четыре сотни отлично выученных воинов пойдут за мной и в огонь, и в воду.
– Хорошо, сын мой. Помнится, ты сетовал на суд, лишивший достойного сына Империи прав нобилитета? – Терциел замолк, но, не дождавшись ответа, продолжил: – Сегодня ты можешь вернуть все титулы и привилегии, потерянные вследствие неосторожности.
– Я все понял, твое святейшество. Нужно немного времени. Перебросить усиленные патрули из казарм в замок. Да так, чтобы бычок не заподозрил ничего.
– Тут я, к стыду своему должен признаться, полный профан. Всецело на тебя полагаюсь. На тебя и на твой военный опыт, конечно же.
– Что ж. Во имя Сущего Вовне, я готов послужить Храму. Только…
– Что гнетет тебя, сын мой?
– Пригорянская ведьма.
– И?
– Прямых свидетельств против нее нет, но…
– Смелее, сын мой.
– По всей видимости, она не чужда волшебства.
– Конечно, я давно догадываюсь. Понимаешь, сын мой, те особые эманации…
– Прошу простить меня, твое святейшество, но об эманациях поговорим позже?
– Да, конечно, сын мой.
– Я предчувствую трудности с Бейоной. Экхарда я успокою без труда. И рыпнуться не успеет. А вот она… Не мог бы ты…
– К сожалению, сын мой. Обеты, запреты и ограничения, наложенные на меня Священным Синклитом, не дают мне права напрямую вмешиваться в дела Ард’э’Клуэнского королевства. Ты понимаешь меня, сын мой?
– Понимаю, – Брицелл скривился, словно от зубной боли. – Что ж тут непонятного? Придется действовать грубой сталью.
– Вот и чудесно, сын мой. Действуй. И получишь все, о чем только может мечтать изгнанник, лишенный прав нобилитета.
«Угу, – мрачно подумал Брицелл. – А ты загребешь жар чужими руками. А именно, моими. Но предложенная ставка стоит того, чтобы бросить кости».
– Я иду, твое святейшество. Немедленно иду в казармы.
Терциел устало улыбнулся и благословил капитана конных егерей ладонями, сложенными знаком «чаши». Повернулся и зашаркал сандалиями по коридору, ведущему к лестнице.
Ард’э’Клуэн, Фан-Белл, подземелья замка, златолист, день двадцать первый, середина дня.
Говорят – лично мне на своем опыте испытать пока что не доводилось, но бывалые люди рассказывали, – что тюремщики, перед тем как допросить обвиняемого в преступлении, стараются сломить его дух. Напугать видом пыточного инструмента или казни менее удачливых сокамерников, изнурить голодом и жаждой, вывести из душевного равновесия томительной неизвестностью, когда человек начинает ждать прихода сурового дознавателя, словно спасения, ниспосланного Сущим Вовне.
Результат воздействия зависит от многих случайностей и совпадений. Одному человеку день посидеть голодным – мука мученическая, а другому и седмица поста нипочем. Зато он способен сойти с ума от одиночества, давящей темноты и тишины, нарушаемой лишь редким звоном падающих с сырого потолка капель.
Что касается меня, то я еще не разобрался, начинают ли сдавать мои твердость и решимость или нет. Пока не мог. Видно, много невзгод хлебнул на жизненном пути и ко многому сумел приноровиться, сам того не замечая.
Голод? Тьфу, что за безделица? Зимуя в хижине старика-траппера, ставшего первым учителем беглого школяра после строгих наставников-жрецов из Храма, я, случалось, дня по три маковой росинки во рту не держал. Особенно когда сухари закончились, а избушку нашу снегом замело выше крыши. Так что вареная бурда, появляющаяся два раза в день, может показаться парню вроде меня кормежкой от пуза. И воды мне хватало.
Тьма? Низкий потолок над головой? Хе! Поработали бы здешние заправилы – кто там меня упек в подземелье? – в рассечке. Вот где было не выпрямиться, спины не разогнуть. Так еще и работать приходилось. И кайлом забой продвигать, и породу в корзину складывать, с тем чтобы выволочить на поверхность и промыть и кровлю со стенами выработки крепить. А темнота… Не приведи Сущий! Факелы жгли понемножку. Много света – много дыма. А от дыма легко угореть и самому не заметить. И ведь были случаи, когда помирали старатели в забое. Особенно неопытные новички, которые вознамерились вот так вот сразу, за месяц-другой, разбогатеть. Их после находили рядом с прогоревшим до конца факелом. Но ни одного не удалось спасти. А здесь и походить можно, и полежать на топчане. Привыкшему к спокойной домашней жизни тюремное ложе может и твердым сверх меры показаться, но на самом деле оно не жестче, чем моя кровать на Красной Лошади.
Вонь от бадейки в углу? Это хуже. Кстати, ее за четыре дня моего заключения никто и не подумал вынести. А может быть, их вообще здесь не выносят? Да нет. Если бы так было, я бы уже задохнулся давно. Но и к смраду приноровиться можно. Притерпеться.
Гораздо сильнее угнетала меня неизвестность. Кто нас схватил? По чьему приказу? Где сейчас Гелка? Что с ней? Ладно я, дурень старый, – помру, и никто не всплакнет. А ребенку за что подобные испытания?
Четыре дня.
Четыре ночи.
Все время совесть грызла меня, выедая изнутри душу.
На третий день я попробовал на прочность дверь.
Безрезультатно. Видно, таких умников до меня тут сидело видимо-невидимо. Дверь навесили что надо. Дуб. Не отщипнешь лучинку, не прорежешь, не процарапаешь. Петли снаружи. Окошко широкое, но невысокое. Миска с едой проходит, а кулак нет, не говоря уже о голове. Ладонь я сумел высунуть. А что проку? Помахать очередному надзирателю? Так он наверняка и не сидит в коридоре. Очень ему нужно мерзнуть на сквозняке, ломоту в суставах зарабатывать.