КНУТЪ ГАМСУНЪ Голодъ Романъ
ЧАСТЬ I
Все это случилось тогда, когда я бродилъ въ Христіаніи и голодалъ… Странный этотъ голодъ… На всякаго, кому пришлось его испытать, онъ накладываетъ свою печать. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я не спалъ въ своей мансардѣ и слышалъ какъ внизу часы пробили шесть; было уже довольно свѣтло, и по лѣстницамъ началась бѣготня. Внизу у двери, гдѣ комната была оклеена старыми номерами «Утренняго Листка», я могъ ясно различитъ подпись инспектора маяка и напечатанное жирнымъ шрифтомъ объявленіе о свѣжемъ хлѣбѣ у булочника Фабіана Ильсена.
Открывъ глаза, я, по старой привычкѣ, началъ думать, что пріятнаго предстоитъ мнѣ сегодня.
Въ послѣднее время я съ трудомъ перебивался; все мое имущество, вещь за вещью, перешло къ «дядюшкѣ»; я сталъ нервнымъ и раздражительнымъ. Уже нѣсколько разъ мнѣ приходилось лежать въ постели вслѣдствіе головокруженія.
Порой, когда счастіе улыбалось, я получалъ въ какомъ-нибудь «листкѣ» 5 кронъ за свой фельетонъ.
Совсѣмъ уже разсвѣло, и я принялся читать объявленія у моей двери; я могъ даже разобрать тощія, осклабленныя буквы надписи: «Саваны у дѣвицы Андерсенъ, направо въ воротахъ». Это заняло меня на нѣкоторое время… я слышалъ, какъ внизу пробило 8; тогда я всталъ и одѣлся,
Затѣмъ я отворилъ окно и посмотрѣлъ на улицу. Съ того мѣста, гдѣ я стоялъ, я могъ видѣть веревку для сушки бѣлья и чистое поле.
Туда подальше у обгорѣвшей кузницы лежалъ мусоръ, который сгребали рабочіе. Я облокотился на подоконникъ и уставился въ пространство; былъ ясный день, наступала осень, нѣжная, прохладная пора, когда все мѣняетъ краски и умираетъ. Шумъ, доносившійся снизу, манилъ меня на улицу. Комната моя, полъ которой качался при каждомъ шагѣ, казалась мнѣ гробомъ; ни замка у двери, ни печи; я не снималъ ночью чулокъ, чтобы они высыхали къ утру. Единственно, что мнѣ доставляло удовольствіе, это — маленькая, красная качалка; въ ней я сидѣлъ по вечерамъ, мечталъ и думалъ о всевозможныхъ вещахъ. Когда дулъ сильный вѣтеръ и двери внизу были открыты, то черезъ полъ и стѣны проникали сюда странные стонущіе звуки, и на «Утреннемъ Листкѣ», тамъ внизу, у двери, появлялись новыя трещины.
Я всталъ и началъ рыться въ узелкѣ, лежавшемъ въ углу около моей постели, не найду ли я тамъ чего съѣстного, но напрасно; тогда я снова подошелъ къ окну.
Богъ знаетъ, удастся ли мнѣ найти какое-нибудь мѣсто. Отрицательные отвѣты, полуобѣщанія, рѣшительные отказы, лелѣянныя и обманутыя надежды, новыя попытки, каждый разъ кончающіяся ничѣмъ, все это уничтожало мою бодрость духа. Наконецъ, я сталъ искать мѣста кассира, но пришелъ черезчуръ поздно, да и кромѣ того, я не могъ внести залога въ 50 кронъ. Всегда какое-нибудь препятствіе! Захотѣлъ я поступить въ пожарную команду. Насъ было около 50 человѣкъ; мы стояли въ прихожей и колотили себя въ грудь, чтобы имѣть молодцеватый видъ. Чиновникъ обходилъ и осматривалъ всѣхъ; онъ щупалъ мускулы и задавалъ тѣ или другіе вопросы; когда очередь дошла до меня, то онъ прошелъ мимо; только покачалъ головой и сказалъ, что я не гожусь, потому что ношу очки. Я еще разъ пошелъ туда, уже безъ очковъ, и стоялъ съ прищуренными глазами, стараясь сдѣлать свой взглядъ острѣе ножа, но чиновникъ прошелъ мимо меня, улыбаясь: онъ узналъ меня.
Самое скверное было то, что мое платье начало приходить въ такую ветхость, что я не могъ являться искать мѣсто въ приличномъ видѣ.
Въ концѣ-концовъ, я лишился всѣхъ своихъ вещей, у меня не было гребешка, не было даже книги, которую я могъ бы почитать съ тоски. Въ продолженіе всего лѣта я отправлялся на кладбище или въ дворцовый паркъ, гдѣ садился и писалъ статьи для газетъ, столбецъ за столбцемъ, о самыхъ разнообразныхъ вещахъ, о чудесныхъ происшествіяхъ, о причудахъ и фантазіяхъ моего неспокойнаго мозга. Съ отчаянія я избиралъ самыя странныя темы, надъ которыми я долго мучился и которыя потомъ не принимались къ печатанію. Когда была окончена одна статья, я принимался за другую; отрицательный отвѣтъ редактора рѣдко приводилъ меня въ отчаяніе; я говорилъ себѣ: должно же мнѣ когда-нибудь посчастливиться. И дѣйствительно, иногда, когда у меня получалось что-нибудь порядочное, работа одного дня давала мнѣ 5 кронъ.
Я снова отошелъ отъ окна, подошелъ къ умывальнику и плеснулъ воды на своя панталоны, чтобъ они казались чернѣе и новѣе. Потомъ, сунувъ по привычкѣ въ карманъ бумагу и карандашъ, я вышелъ. Тихонько спустился я внизъ по лѣстницѣ, чтобы не привлекать вниманія моей хозяйки. Послѣ срока найма прошло уже нѣсколько дней, а у меня нечѣмъ было ей заплатить за квартиру.
Было 9 часовъ. Шумъ экипажей и голосовъ наполнялъ воздухъ, — шумный утренній хоръ, къ которому примѣшивались шаги прохожихъ и щелканье извозчичьихъ хлыстовъ. Этотъ шумъ ободрилъ меня и я почувствовалъ себя какъ-то радостнѣй. Я никакъ не предполагалъ, что вышелъ на утренній свѣжій воздухъ для прогулки. Развѣ мои легкія нуждались въ воздухѣ?.. Я былъ силенъ, какъ великанъ, я могъ бы вывезти экипажъ на своихъ плечахъ. Тихое странное настроеніе, радостное и беззаботное чувство овладѣло мною. Я сталъ наблюдать людей, попадавшихся мнѣ навстрѣчу, и читалъ афиши на стѣнахъ. Поймалъ взглядъ, брошенный мнѣ изъ проѣзжавшаго мимо экипажа. Я отдавался дѣйствію всякой мелочи, всякой случайности, попадавшейся и исчезавшей на моемъ пути.
А хорошо было бы, если бы было что поѣсть въ такой прелестный день. Впечатлѣніе яснаго утра совсѣмъ заполонило меня, я былъ безконечно доволенъ и отъ радости началъ что-то насвистывать. Передъ мясной лавкой стояла женщина съ корзиной и выбирала колбасу для обѣда. У нея былъ лишь одинъ передній зубъ. Эти послѣдніе дни я сталъ такимъ нервнымъ и впечатлительнымъ, — лицо этой женщинй произвело на меня отвратительное впечатлѣніе; длинный желтый зубъ имѣлъ видъ маленькаго пальца, выступавшаго изъ челюсти, а во взглядѣ, который она на меня бросила, чувствовалась жирная колбаса. Тотчасъ же я потерялъ всякій аппетитъ и почувствовалъ себя нехорошо. Придя на базаръ, я подошелъ къ колодцу и выпилъ немного воды; я взглянулъ наверхъ — на городской башнѣ было 10 часовъ.
Я пошелъ дальше по улицѣ; беззаботно ходилъ взадъ и впередъ, остановился безъ всякой надобности на углу, свернулъ въ боковую улицу, хотя мнѣ тамъ нечего было дѣлать; въ это радостное утро я безцѣльно блуждалъ и беззаботно прохаживался среди счастливыхъ людей; воздухъ былъ легкій, ясный, ничего не тяготѣло на моей душѣ.
Вотъ уже 10 минутъ, какъ передо мной идетъ, хромая старый человѣкъ. Въ одной рукѣ онъ несетъ узелъ. Онъ раскачивается всѣмъ тѣломъ, напрягаетъ всѣ свои силы, чтобы двигаться быстрѣй. Я слышалъ, какъ онъ пыхтѣлъ отъ напряженія, и мнѣ пришло въ голову, что я могъ бы понести его узелъ; но я не пробовалъ догнать его. Наверху, у «Гренце», повстрѣчался мнѣ Гаасъ Наули. Онъ поклонился мнѣ и поспѣшно прошелъ мимо. Почему онъ такъ спѣшитъ? У меня совсѣмъ и въ мысляхъ не было просить у него взаймы крону, и я собирался на-дняхъ вернуть ему его одѣяло, которое я занялъ у него нѣсколько недѣль тому назадъ. Какъ я только заработаю хоть немножко денегъ, я не буду никому обязываться одѣялами; можетъ-быть, я сегодяя смогу написать статью о «преступленіяхъ будущаго» или о «свободѣ», или вообще что-нибудь такое, что годится для чтенія; мнѣ за это дадутъ, по крайней мѣрѣ; 10 кронъ… При мысли объ этой статьѣ я почувствовалъ вдругъ, что мною овладѣваетъ стремленіе тотчасъ же приняться за статью и исчерпать мой переполненный мозгъ. Наверху, въ дворцовомъ паркѣ я найду подходящее мѣстечко и не встану, пока не будетъ окончена моя статья.
Но передо мной на улицѣ продолжалъ ковылять старый калѣка. Меня начинало злить, что этотъ увѣчный человѣкъ все время идетъ впереди меня. Его путешествіе, кажется, никогда не кончится; можетъ онъ будетъ итти по тому направленію, что и я, и тогда я всю дорогу буду имѣть его передъ собой. Я былъ такъ раздраженъ, что мнѣ показалось, будто онъ умѣряетъ шаги на каждомъ перекресткѣ и ждетъ чтобъ видѣть, по какой дорогѣ я пойду, а затѣмъ онъ опять поднимаетъ свой узелъ и изо всѣхъ силъ старается итти скорѣй, чтобы обогнать меня. Видя передъ собой это искалѣченное существо, я все больше и больше злился; я чувствовалъ, какъ понемножку исчезаетъ мое хорошее настроеніе духа, и чистое, ясное утро представляется мнѣ уже въ другомъ свѣтѣ. Онъ имѣлъ видъ большого хромого насѣкомаго, опустившагося на землю и желавшаго безраздѣльно завладѣть всѣмъ тротуаромъ.
Дойдя до конца улицы я не могъ дальше выносить этого и остановился передъ какимъ-то окномъ, чтобы дать ему возможность уйти дальше Но когда я двинулся дальше, нѣсколько минутъ спустя, человѣкъ этотъ былъ опять передо мной: онъ, оказывается, то же остановился. Не задумавшись, я сдѣлалъ три-четыре шага, догналъ его и ударялъ по плечу,
Онъ моментально остановился; мы пристально посмотрѣли другъ на друга.
— Дайте шиллингъ на молоко! — сказалъ онъ, наконецъ, и наклонилъ голову на бокъ.
Вотъ какъ; великолѣпно, нечего сказать! Я порылся въ своихъ карманахъ и сказалъ:
— На молоко, да. Гы! Деньги въ наше время не дешевы, а я не знаю, дѣйствительно ли вы нуждаетесь.
— Со вчерашняго дня я ничего не ѣлъ, — сказалъ человѣкъ. — у меня нѣтъ ни одного хеллера, и я не могъ найти работы.
— Вы ремесленникъ?
— Да, я игольщикъ.
— Что такое?
— Игольщикъ; впрочемъ, я еще умѣю точать башмаки.
— Это другое дѣло, — сказалъ я. — Подождите минутку, я принесу вамъ сейчасъ немного денегъ, пару ёръ.
Я быстро спустился по Пилестреду; я зналъ, что тамъ во второмъ этажѣ живетъ ростовщикъ; впрочемъ, до сихъ поръ я еще къ нему не заглядывалъ. Пройдя въ ворота, я поспѣшно снялъ свою куртку, свернулъ ее и взялъ подъ мышку; затѣмъ я поднялся по лѣстницѣ и постучалъ въ лавочку. Я поклонился и бросилъ куртку на прилавокъ.
— Полторы кроны, — сказалъ человѣкъ.
— Ладно, — возразилъ я. — если бы она не была мнѣ узка, я, разумѣется, не отдалъ бы ее.
Онъ далъ мнѣ деньги и квитанцію, и я отправился назадъ. Это дѣло съ курткой было, собственно говоря, удивительной выдумкой; у меня останутся деньги на обильный завтракъ, а къ вечеру будетъ готова моя статья о «преступленіяхъ будущаго». Я веселѣй сталъ смотрѣть на жизнь и послѣшилъ къ человѣку, чтобы скорѣй отдѣлаться отъ него.
— Вотъ, пожалуйста! — сказалъ я, — я очень радъ, что вы обратились прежде всего ко мнѣ.
Человѣкъ взялъ деньги и началъ удивленно разсматривать меня съ головы до ногъ. Чего онъ уставился на меня? Мнѣ казалось, что онъ смотритъ какъ-то особенно на колѣни моихъ панталонъ; мнѣ надоѣло, наконецъ, его безстыдство. Неужели этотъ негодяй думаетъ, что я дѣйствительно такъ же бѣденъ, какъ выгляжу? Я уже почти написалъ статью въ 10 кронъ. И вообще, чего мнѣ боятся будущаго, если во мнѣ клокочетъ вдохновеніе. И какое дѣло этому чужому человѣку до того, что мнѣ вздумалось въ такой прелестный день дать ему на чай? Взглядъ этого человѣка разозлилъ меня, и я рѣшилъ прежде, чѣмъ уйти, прочесть ему наставленіе. Я пожалъ плечами и сказалъ:
— Милый человѣкъ, у васъ отвратительная привычка смотрѣть на колѣни, когда вамъ даютъ крону.
Онъ облокотился головой о стѣну и открылъ отъ удивленія ротъ. Какая-то мысль копошилась въ его нищенскомъ мозгу; онъ, вѣрно, думалъ, что я хочу его провести, и протянулъ мнѣ деньги.
Я затопалъ ногой и началъ ругаться, — онъ долженъ оставить эти деньги у себя. Неужели же онъ думаетъ, что всѣ мои хлопоты были напрасны? Очень возможно даже, что я долженъ ему эту крону. Я началъ припоминатъ старые долги. Онъ имѣетъ передъ собой человѣка, честнаго до мозга костей. Короче говоря, деньги принадлежатъ ему…
О! не стоитъ благодарности! Мнѣ это доставило только удовольствіе.
Я ушелъ. Наконецъ-то я отдѣлался отъ этого сгорбленнаго, назойливаго человѣка, и теперь никто больше не будетъ мнѣ мѣшать. Я опять поднялся по Пилестреду и остановился передъ гастрономической лавкой. Въ окнѣ я увидѣлъ съѣстное и рѣшилъ войти и взять что-нибудь на дорогу.
— Кусокъ сыру и французскую булку! — сказалъ я и бросилъ на прилавокъ свою полукрону.
— Хлѣба и сыру на всѣ деньги? — спрашиваетъ женщина насмѣшливо и не глядя на меня.
— Да, на всѣ пятъдесятъ ёръ, — отвѣчаю я.
Я получилъ требуемое, простился въ высшей степени вѣжливо съ старой толстой женщиной и быстро поднялся на дворцовый холмъ въ паркъ. Я отыскалъ для себя одного скамейку и началъ съ жадностью уничтожать свой провіантъ. Какъ мнѣ было хорошо! Давно уже я такъ богато не завтракалъ; понемногу мною овладѣвалъ сытый покой, который бываетъ послѣ долгаго плача. Я становился бодрѣе; меня больше не удовлетворяло написать статью на такую простую и общепонятную тему, какъ «преступленія будущаго». Каждый могъ догадаться объ этомъ, стоило только почитать всемірную исторію; я чувствовалъ, что во мнѣ растетъ вдохновеніе. У меня было такое настроеніе, что я могу преодолѣть всякія трудности, и я рѣшился на большое сочиненіе въ трехъ отдѣлахъ «о философскомъ познаніи». Разумѣется, я найду способъ уничтожить нѣкоторые софизмы Канта. Когда я досталъ принадлежности для письма и думалъ уже начать работу, я не нашелъ карандаша; я забылъ его у ростовщика; онъ остался въ карманѣ моего жилета.
Богъ мой, вотъ не везетъ! Я выругался, всталъ со скамейки и началъ ходить взадъ и впередъ до дорожкамъ. Вездѣ было тихо; тамъ вдали у королевской бесѣдки нѣсколько дѣвочекъ катали телѣжки, а кромѣ нихъ ни души. Я былъ ужасно разозленъ и бѣгалъ, какъ сумасшедшій, взадъ и впередъ передъ своей скамейкой. По всѣмъ швамъ трещитъ. Статья въ трехъ частяхъ не можетъ быть написана только благодаря тому простому обстоятельству, что я не могъ имѣть въ карманѣ карандаша за 10 ёръ. А что если я опять вернусь на Пилестредъ и заставлю отдать мнѣ мой карандашъ. Еще есть время написатъ довольно значительный кусокъ, прежде чѣмъ паркъ наполнится гуляющими. Многое можетъ зависѣтъ отъ этой статьи о философскомъ познаніи; можетъ-быть, счастье многихъ людей — кто можетъ это знать?.. Можетъ-быть я окажу нравственную поддержку молодымъ людямъ.
Пораздумавъ, я рѣшилъ не трогать Канта; этого можно избѣжать, стоитъ только обойти вопросъ о времени и пространствѣ. Однако, я не соглашусь съ Ренаномъ… съ старымъ ксендзомъ Ренаномъ. Во всякомъ случаѣ, нужно во что бы то ни стало написать статью въ столько-то и столько столбцовъ; неоплаченная квартира, косой взглядъ хозяйки, когда она встрѣтила меня сегодня на лѣстницѣ, все это мучило меня въ продолженіе цѣлаго дня и всплывало даже въ тѣ счастливые часы, когда у меня не было тяжелыхъ мыслей. Я долженъ положить всему этому конецъ. Я поспѣшно оставилъ паркъ, чтобы взять свой карандашъ у poстовщика.
Спустившись съ дворцоваго холма, я догналъ двухъ дамъ. Проходя мимо нихъ, я задѣлъ одну рукавомъ; я поднялъ голову. У нея было полное, немного блѣдное лицо. Вдругъ она краснѣетъ и дѣлается своеобразно красивой; я не знаю, почему, — можетъ-быть, она услышала какое-нибудь слово отъ прохожаго, можетъ-быть, у нея мелькнула какая-нибудь скрытая мысль. А можетъ-быть, это оттого, что я коснулся ея руки. Ея высокая грудь поднимается и опускается нѣсколько разъ, а рука судорожно сжимаетъ зонтикъ, что съ ней?
Я остановился и пропустилъ ее впередъ. Въ эту минуту я не могъ дальше итти, все мнѣ казалось такимъ страннымъ. Я былъ въ раздражительномъ настроеніи духа, я злился на самого себя за всю эту исторію съ карандашомъ, и, кромѣ того, я былъ въ высшей степени возбужденъ всей этой ѣдой, которую я принялъ на пустой желудокъ. Но вдругъ мои мысли внезапно принимаютъ самое неожиданное направленіе подъ вліяніемъ какого-то каприза. Вдругъ мнѣ захотѣлось напугать эту даму, преслѣдовать ее и надоѣдать ей. Я опять догоняю ее, прохожу мимо, неожиданно оборачиваюсь и стою лицомъ къ лицу съ ней, чтобы разглядѣть ее. Я стою и смотрю ей въ глаза и вдругъ выдумываю имя, котораго я никогда раньше не слыхалъ, нервное, протяжное слово: «Илаяли»! Когда она уже совсѣмъ близко, я наклоняюсь и говорю ей съ настойчивостью.
— Вы теряете вашу книгу, фрёкэнъ.
Я слышалъ, какъ сердце ея билось при этихъ словахъ.
— Мою книгу? — спрашиваетъ она свою спутницу и продолжаетъ итти дальше.
Моя злость росла, и я продолжалъ преслѣдовать дамъ. Въ эту минуту мнѣ было совершенно ясно что это сумасшедшая выходка съ моей стороны, но я не могъ остановиться; мое смущеніе прошло, и я прислушивался къ своимъ безразсуднымъ мыслямъ. Напрасно я повторялъ себѣ, что мое поведеніе безразсудно; я строилъ глупѣйшія гримасы за спиной дамъ, кашлялъ какъ сумасшедшій, проходя мимо нихъ. Медленно идя въ нѣсколькихъ шагахъ впереди нихъ, я чувствую ихъ взглядъ на своей спинѣ и я какъ-то невольно сгибаюсь отъ стыда за свою неслыханную наглость. Постепенно у меня является ощущеніе, что я гдѣ-то далеко, въ другомъ мѣстѣ; у меня было неясное чувство, что это вовсе не я иду, согнувшись здѣсь, по тротуару.
Нѣсколько минутъ спустя дама дошла до книжной торговли Пашасъ; я останавливаюсь у перваго окна, а когда она проходитъ мимо, я опять захожу впередъ и говорю:
— Вы теряете вашу книгу, фрёкенъ.
— Да нѣтъ же, о какой книгѣ онъ говоритъ? — спрашиваетъ она съ испугомъ. — Понимаешь ли ты, о какой книгѣ онъ говоритъ?
И она останавливается. Я наслаждаюсь ея смущеніемъ, безпомощность ея взгляда приводитъ меня въ восторгъ. Она никакъ не можетъ понять моего настойчиваго возгласа. У нея не было никакой книги, ни одного листочка, и тѣмъ не менѣе она роется въ своихъ карманахъ, оглядываетъ свои руки, поворачиваетъ голову, смотритъ назадъ на тротуаръ и напрягаетъ свой маленькій нѣжный мозгъ, чтобы понять, о какой же я книгѣ въ концѣ-концовъ говорю. Она мѣняется въ лицѣ, я слышу ея дыханіе; даже пуговицы ея платья уставились на меня, какъ рядъ испуганныхъ глазъ.