— Кажется, и зима скоро настанетъ!
— Гм… да! — отвѣчалъ я, — какъ-будто зима уже наступаетъ. Зима уже на дворѣ! — И затѣмъ я прибавилъ:- да, впрочемъ, вѣдь и пора.
Я слышалъ, какъ я говорилъ; каждое слово было такъ ясно, какъ-будто говоритъ потусторонній человѣкъ, я говорю это какъ-то неувѣренно, какъ-то безсознательно.
— Пожалуй, что и пора! — говоритъ приказчикъ.
Я сунулъ руку съ деньгами въ карманъ, нажалъ защелку и вышелъ. Я слышалъ, какъ я пожелалъ покойной ночи, и приказчикъ отвѣчалъ тѣмъ же.
Я уже сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, когда дверь лавочки распахнулась и приказчикъ крикнулъ мнѣ вслѣдъ. Я обернулся къ нему безъ удивленія, безъ малѣйшаго слѣда страха. Я только собралъ деньги и приготовился вернуть ихъ ему.
— Вы забыли вашу свѣчку!
— Благодарю васъ! — сказалъ я ему спокойно. — Благодарю! благодарю! — затѣмъ со свѣчой въ рукѣ я пошелъ внизъ по улицѣ.
Моей первой сознательной мыслью были деньги. Я подошелъ къ фонарю, пересчиталъ ихъ нѣсколько разъ, взвѣсилъ на рукѣ и засмѣялся. — Ну, теперь мнѣ повезло изумительно, чудесно повезло на долгое, долгое время. — Я сунулъ деньги опять въ карманъ и пошелъ. Я остановился передъ рестораномъ на Сторгаде, и началъ спокойно размышлять, не зайти ли мнѣ позавтракать.
Мнѣ слышенъ былъ стукъ тарелокъ, вилокъ и ножей, я слышалъ, какъ рубили мясо. Искушеніе было слишкомъ велико, я вошелъ.
— Бифштексъ!
— Бифштексъ! — крикнула служанка въ окно кухни.
Я сѣлъ около маленькаго стола, у дверей и началъ ждать. Въ моемъ углу было довольно темно. Я чувствовалъ себя уединеннымъ и принялся размышлять; по временамъ я замѣчалъ на себѣ любопытный взглядъ служанки.
Я совершилъ первую подлость, первое воровство, въ сравненіи съ которымъ всѣ мои прежнія продѣлки были ничто. Мое первое большое паденіе… Наплевать! Теперь ничего не подѣлаешь. Впрочемъ, это отъ меня зависитъ уладить дѣло съ лавочникомъ въ другой разъ, впослѣдствіи, когда представится случай. И тогда я перестану катиться внизъ. И, кромѣ того, я не обязался быть честнѣе прочихъ смертныхъ…
— Скоро я получу свой бифштексъ?
— Сейчасъ. — Служанка открываетъ люкъ въ кухню и заглядываетъ туда.
А если дѣло выплыветъ на свѣтъ Божій! Если приказчикъ вспомнитъ, что пять кронъ заплачены лишь одинъ разъ той покупательницей. Нѣтъ ничего невозможнаго, что это придетъ ему въ голову въ одинъ прекрасный день, можетъ-быть, въ слѣдующій разъ, когда я зайду къ нему въ лавку. Ну и что же? И я пожалъ плечами.
— Пожалуйста! — сказала любезно служанка и поставила передо мной на столъ бифштексъ. — Не хотите ли вы перейти въ другую комнату, здѣсь очень темно.
— Нѣтъ, благодарю васъ. Я останусь здѣсь, — отвѣчалъ я. Ея любезность тронула меня, я плачу за бифштексъ, вынимаю на удачу ей монету на чай и пожимаю ей руку. Она улыбается, а я говорю шутя, со слезами на глазахъ:- А на остальное купите себѣ домъ!..
— Кушайте на здоровье!
Я началъ ѣсть, жадничая, проглатывая громадные куски, не разжевывая, звѣрски наслаждался, набивая себѣ ротъ. Я какъ людоѣдъ разрывалъ мясо.
Служанка опять подошла ко мнѣ.
— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — И она нагнулась ко мнѣ.
Я взглянулъ на нее; она говорила очень тихо, робко и потупила взоръ.
— Можетъ-быть, стаканъ пива, или что вы обыкновенно… если хотите….
— Нѣтъ, благодарю васъ! — отвѣчалъ я. — Теперь нѣтъ, я приду въ другой разъ.
Она ушла и сѣла за буфетъ; я видѣлъ только ея голову; удивительная дѣвушка!
Покончивъ съ ѣдой, я направился прямо къ двери; я почувствовалъ себя вдругъ нехорошо. Служанка встала. Я не хотѣлъ подойти къ ней близко, показать свое состояніе дѣвушкѣ, ничего не подозрѣвавшей; я быстро пожелалъ ей покойной ночи, кивнулъ головой и вышелъ.
Пища начинала дѣйствовать на меня; я ужасно страдалъ и не могъ ее надолго удержать. Въ каждомъ темномъ углу по дорогѣ я извергалъ ее, тщетно борясь съ болями, я сжималъ кулаки, топалъ ногами, стараясь проглатывать куски, непринимаемые организмомъ, но все тщетно! Я забѣжалъ въ темныя ворота, нагнулъ голову и, ослѣпленный хлынувшими слезами, принужденъ былъ изрыгнуть весь свой ужинъ.
Я былъ внѣ себя отъ бѣшенства; рыдалъ и проклиналъ невѣдомыя силы, кго бы онѣ ни были, которыя такъ преслѣдовали меня, и призывалъ на нихъ всѣ муки ада за ихъ подлость. Дѣйствительно, нужно сознаться, судьба моя была неблагородна, въ высшей степени неблагородна!.. Я подошелъ къ человѣку, глядѣвшему въ окно магазина, и спросилъ его, не знаетъ ли онъ какого-нибудь средства противъ застарѣлаго голода. Дѣло идетъ о жизни; больной не можетъ переносить бифштекса.
— Я слышалъ, что молоко помогаетъ, — отвѣчаетъ тотъ съ растеряннымъ видомъ;- кипяченое молоко. Для кого вы это спрашиваете?
— Спасибо, спасибо, — сказалъ я. — Это должно-быть очень хорошо, кипяченое молоко…
И съ этими словами я убѣжалъ.
Я зашелъ въ первый попавшійся ресторанъ и спросилъ себѣ кипяченаго молока. Я выпилъ его горячимъ — какъ оно было, жадно глоталъ каждую каплю, заплатилъ и вышелъ. Теперь домой.
Затѣмъ произошло нѣчто странное.
Около моихъ воротъ, у газоваго фонаря, въ яркомъ его свѣтѣ стоитъ фигура, которую я узнаю еще издали — опять дама въ черномъ. Ошибка несмыслима; уже въ четвертый разъ встрѣчаю я ее все на томъ же самомъ мѣстѣ. И стоитъ она неподвижно. Это кажется мнѣ такимъ страннымъ, что я невольно замедляю шаги; мысли мои вполнѣ въ порядкѣ, но я возбужденъ; нервы разстроены послѣ такого ужина. По обыкновенію, я прохожу близко около нея, дохожу почти до двери и собираюсь войти. Тутъ я останавливаюсь. Вдругъ мнѣ кое-что приходитъ въ голову. Не отдавая себѣ отчета, я поворачиваю и иду къ дамѣ, смотрю ей прямо въ лицо и кланяюсь.
— Добрый вечеръ, сударыня!
— Добрый вечеръ.
Ищетъ ли она кого-нибудь? Я уже раньше встрѣчалъ ее на этомъ мѣстѣ: не могу ли я быть ей чѣмъ-нибудь полезенъ. Впрочемъ, заранѣе прошу тысячу извиненій за навязчивость.
Она, право, не знаетъ…
Въ этомъ дворѣ никто не живетъ, кромѣ меня и трехъ четырехъ лошадей; здѣсь находится конюшня и жестяная мастерская. Если она здѣсь ищетъ кого-нибудь, то, вѣроятно, ошиблась адресомъ.
Она отворачивается и говоритъ:
— Я никого не ищу, просто стою здѣсь; такъ мнѣ вздумалось…
Вотъ какъ, это была просто фантазія стоять тутъ нѣсколько вечеровъ сряду. Это однако странно, и я начинаю недоумѣвать насчетъ этой дамы. Я рѣшилъ быть нахальнымъ. Я позвякалъ въ карманѣ деньгами и безъ дальнѣйшихъ разсужденій пригласилъ ее зайти куда-нибудь и выпить стаканъ вина… принимая во вниманіе, что теперь зимнее время… или, можетъ-быть, она этого не хочетъ…
Нѣтъ, благодарю, это не годится. Но если я провожу ее немного, то она… Теперь такъ темно, и она боится возвращаться одна по Карлъ-Іоганнштрассе…
Мы тронулись въ путь; она шла по мою правую сторону. Странное и прекрасное чувство овладѣло мной, сознаніе близости молодой дѣвушки. Всю дорогу я украдкой поглядывалъ на нее. Ароматъ ея волосъ, теплота тѣла, благоуханіе женщины, исходящее отъ нея, ея свѣжее дыханіе при поворотѣ головы, все это захватывало меня, будило во мнѣ чувственность. Я различалъ подъ вуалью полное блѣдноватое лицо и высокую грудь подъ плащомъ. Мысль о всей этой скрытой прелести, которую я угадывалъ подъ вуалью и подъ накидкой, смущала меня, дѣлала меня счастливымъ, безъ всякой разумной причины. Я не могъ долѣе сдерживаться, я коснулся ея рукой; тронулъ ея плечо и засмѣялся. Сердце мое громко стучало.
— Какая вы странная! — сказалъ я.
— А что?
Во-первыхъ, у нея привычка простаивать вечера у конюшни только потому, что это приходитъ ей въ голову…
Однако, у нея могутъ быть на то свои причины. Кромѣ того, она любитъ долго оставаться на улицѣ, такъ какъ не любитъ рано ложиться спать. А я развѣ ложусь раньше двѣнадцати часовъ?
Я? Если когда-нибудь боялся чего-либо на свѣтѣ, то это именно ложиться раньше двѣнадцати часовъ.
Ну, вотъ видите! Она и дѣлаетъ эти прогулки по вечерамъ, когда ей нечего дѣлать; она живетъ на площади св. Олафа…
— Илаяли! — воскликнулъ я.
— Что вы сказали?
— Ясказалъ только «Илаяли»…но продолжайте!
Она живетъ на площади Олафа съ матерью, съ которой ри о чемъ нельзя говорить, потому что она глуха, что же тутъ удивительнаго, если она для развлеченія иногда ходитъ гулять?
— Конечно, — сказалъ я. Такъ зачѣмъ же спрашивать?
Я слышалъ по ея голосу, что она улыбается.
Нѣтъ ли у нея сестры?
Да, есть, старше ея. Почему я знаю?
Но она уѣхала въ Гамбургъ.
Давно?
Съ мѣсяцъ тому назадъ. Откуда я однако, знаю, что у нея есть сестра?
Я этого вовсе не знаю, я только спросилъ.
Мы помолчали. Мимо насъ прошелъ какой-то человѣкъ съ сапогами подъ-мышкой, а затѣмъ улица опять опустѣла. Въ Тиволи свѣтился рядъ цвѣтныхъ фонарей. Снѣгъ пересталъ итти, небо прояснилось.
— Боже мой, не холодно ли вамъ безъ пальто? — спросила она вдругъ и остановилась.
Сказать ли ей, почему у меня нѣтъ пальто? Разсказать ей о своемъ положеніи и оттолкнуть её тѣмъ отъ себя разъ навсегда? Нѣтъ — такъ пріятно итти рядомъ съ ней и поддерживать ее въ этомъ незнаніи, что я разсмѣялся и отвѣтилъ:
— Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ. — И, чтобъ перейти на другую тему, я спросилъ:
— Видѣли вы звѣринецъ въ Тиволи?
— Нѣтъ, — отвѣтила она, — а есть тамъ что-нибудь интересное?
Только бы ей не вздумалось пойти туда! Тамъ такъ свѣтло и много народу! Я ее только скомпрометирую: за мою плохую одежду и тощее, немытое лицо насъ обоихъ выпроводятъ; при этомъ она, пожалуй, замѣтитъ, что на мнѣ нѣтъ жилета.
— О, нѣтъ, — сказалъ я, тамъ нечего смотрѣть. Тогда мнѣ пришло въ голову нѣсколько счастливыхъ мыслей, остатки моего изсохшаго мозга. — Развѣ можетъ быть, интересенъ такой маленькій звѣринецъ? Да и вообще звѣри въ клѣткахъ не представляютъ для меня никакого интереса. Звѣри знаютъ, что люди стоятъ и смотрятъ на нихъ; они чувствуютъ на себѣ сотни любопытныхъ взглядовъ и конфузятся. Нѣтъ, я представляю себѣ звѣрей, которые знаютъ, что на нихъ не глазѣетъ, они лежатъ въ своихъ логовищахъ, вращаютъ своими блестящими зелеными глазами, лижутъ лапы и размышляютъ. Не такъ ли?
Да, она вполнѣ со мной согласна.
Только звѣрь со своей своеобразной дикостью, съ своей пугливостью представляетъ что-нибудь особенное. Безшумные, крадущіеся шаги во мракѣ ночи, грозная непривѣтливость лѣса, крикъ мимо летящей птицы, вѣтеръ, запахъ крови, шумъ листвы; пробуждающійся кровожадный инстинктъ…. поэзія безсознательнаго…
Но я боялся утомить ее. Сознаніе своей бѣдности опять охватило меня и принизило. Если бъ я былъ одѣтъ поприличнѣе, я могъ бы доставить ей удовольствіе, повести ее въ Тиволи! Я не понималъ ее; какое удовольствіе могло ей доставить итти на Карлъ-Іоганнштрассе съ полуголымъ нищимъ! И что она вообще думаетъ? И съ какой стати я иду съ ней, охорашиваюсь и смѣюсь неизвѣстно чему? Затѣмъ я поддался этой нѣжной шелковистой птичкѣ? Развѣ мнѣ самому это не стоитъ страшнаго напряженія? Развѣ я не чувствую холода смерти въ сердцѣ при каждомъ дуновеніи вѣтерка. И развѣ безуміе не зарождалось въ моемъ мозгу оттого, что я такъ долго былъ лишенъ пищи. Она помѣшала мнѣ итти домой и выпить немного молока, ложку молока, которую могъ бы удержать мой организмъ. Почему она не отвернулась отъ меня и не прогнала меня ко всѣмъ чертямъ?
Я пришелъ въ отчаяніе, безнадежность перешла всякія границы, и я сказалъ:
— Собственно говоря, вы не должны были итти со мной, сударыня. Я компрометирую васъ своимъ костюмомъ. Да, это правда, я серьезно говорю.
Она запнулась. Она быстро взглянула на меня и замолчала. Наконецъ, она сказала:
— Боже праведный! — больше она ничего не сказала.
— Что вы хотите этимъ сказать? — спросилъ я.
— Все равно… Но теперь недалеко. — И она ускорила немного шаги,
Мы завернули въ Университетскую улицу, издали виднѣлись фонари площади св. Олафа. Теперь она опять пошла медленнѣе.
— Я не хочу быть нескромнымъ, — сказалъ я, — но не назовете ли вы мнѣ ваше имя, прежде чѣмъ разстаться. И не подымете ли вы вуаль хоть на секунду, чтобъ я могъ васъ видѣть? Я буду вамъ такъ благодаренъ.
Пауза. Я ждалъ.
— Вы ужъ видѣли меня разъ, — сказала она.
— Илаяли! — воскликнулъ я.
— Что? вы меня однажды все утро преслѣдовали, до самаго дома. Вы были тогда навеселѣ?
Я опять услышалъ въ ея голосѣ смѣхъ.
— Да, — сказалъ я, — да, къ сожалѣнію я былъ тогда навеселѣ.
— Какъ это нехорошо съ вашей стороны!
И я согласился, совсѣмъ уничтоженный, что это, дѣйствительно, было очень скверно.
Мы дошли уже до фонтана и смотрѣли на освѣщенныя окна дома № 2.
— Дальше вы не должны итти со мной, — сказала она, благодаря за сегодняшній вечеръ.
Я поклонился, я не смѣлъ что-либо сказать. Я снялъ шляпу и стоялъ передъ ней съ непокрытой головой. Протянетъ ли она мнѣ руку?
— Отчего вы не просите пройтись со мной еще немного? — спросила она тихо, глядя на носокъ своего башмака.
— Боже мой! — воскликнулъ я съ жаромъ. — Боже мой, если бы вы это разрѣшили!
— Да, но только немного.
Мы повернули назадъ.
Я былъ совершенно смущенъ и не зналъ, стоять ли мнѣ или итти; эта женщина измѣнила весь ходъ моихъ мыслей. Я былъ очарованъ, мнѣ было такъ весело, я думалъ, что не переживу этого счастья. Она сама пожелала пройтись со мной еще немного; это не было моей фантазіей, это было ея желаніе. Я смотрю на нее и становлюсь бодрѣй, она ободряетъ меня и съ каждымъ словомъ все больше и больше влечетъ къ себѣ. На минуту я забываю всю свою нищету, свое ничтожество, свое жалкое существованіе; я чувствую, что кровь горячо катится у меня по жиламъ, какъ въ прежнія времена, когда я еще не былъ сломанъ жизнью, и я рѣшилъ немножко подразнить ее.
— Я преслѣдовалъ тогда въ сущности не васъ, а вашу сестру, — сказалъ я.
— Сестру? — спрашиваетъ она въ высшей степени удивленная. Она останавливается, смотритъ на меня и ждетъ отвѣта. Она спрашивала совершенно серьезно.
— Да, — возразилъ Я. — Гм… То-есть я хочу сказать, младшую изъ тѣхъ дамъ, которыя шли передо мной.
— Младшую? Да? ха-ха-ха! — вдругъ она громко и искренно разсмѣялась, какъ ребенокъ. — Нѣтъ, какой же вы хитрый, вы это сказали для того, чтобы я подняла вуаль. Не правда ли? Да, я это сразу замѣтила! Но вы ошиблись… въ наказанье!
Мы шутили и смѣялись, болтали все время, не переставая; я самъ не понималъ, что говорилъ, мнѣ было такъ весело. Она разсказала мнѣ, что видѣла меня съ тѣхъ поръ разъ въ театрѣ. Я былъ тамъ со своими товарищами и велъ себя, какъ сумасшедшій. Вѣроятно, я и тогда былъ навеселѣ.
Почему она это думаетъ?
Потому что я тогда такъ много смѣялся.
Вотъ какъ? Да, тогда я еще смѣялся!
А теперь нѣтъ?
О, нѣтъ, и теперь тоже.
Мы дошли до Карлъ-Іоганнштрасое… — Дальше мы не дойдемъ! — сказала она. И мы снова вернулись по Университетской улицѣ. Дойдя до фонтана, я замедлилъ шагъ, чувствуя, что свиданіе кончено.
— Теперь вамъ нужно вернуться, — сказала она и остановилась.
— Да, я знаю.
Но она тотчасъ же прибавила, что я могъ бы проводить ее до самыхъ дверей.
Боже мой, вѣдь въ этомъ нѣтъ ничего особеннаго? На правда л?
— Нѣтъ, — сказалъ я.
Но, дойдя до дверей, я опять почувствовалъ все свое бѣдственное положеніе. Можно ли сохранить мужество, когда такъ весь изломанъ?
Вотъ и теперь я стою передъ молодой женщиной, грязный, оборванный, обезображенный голодомъ, немытый, наполовину одѣтый — хоть въ землю провалиться. Я съежился, сгорбился невольно и сказалъ:
— Смѣю ли я просить васъ о новой встрѣчѣ?
Я не смѣлъ надѣяться, что она разрѣшитъ мнѣ свиданіе; я хотѣлъ бы даже услышать отъ нея рѣзкое «нѣтъ», которое укрѣпило бы меня и сдѣлало равнодушнымъ.
— Да, — сказала она еле слышно.
— Когда?
— Я не знаю.
Пауза.
— Не подымете ли вы вуаль хотя на минутку, — сказалъ я, — чтобъ я могъ видѣть, съ кѣмъ я говорилъ. Только на минуточку, я долженъ видѣть, съ кѣмъ я говорилъ.
Пауза.
— Вы можете меня ждать во вторникъ, вечеромъ, — сказала она, — хотите?
— Да, дорогая, если я смѣю!
— Въ восемь.
— Хорошо.
Я провелъ рукой по накидкѣ и счистилъ снѣгъ, чтобы имѣть только предлогъ тронутъ ее; это такое блаженство чувствовать ея близость.
— Но вы не должны черезчуръ плохо думать обо мнѣ,- сказала она и опять улыбнулась.
— Нѣтъ…
Внезапно она сдѣлала рѣшительное движеніе и откинула вуаль. Цѣлую секунду мы смотрѣли другъ на друга.
— Илаяли! — сказалъ я.
Она выпрямилась, обняла мою шею обѣими руками и поцѣловала меня прямо въ губы. Одинъ единственный разъ, быстро, головокружительно, прямо въ губы.
Я чувствовалъ, какъ ея грудь колыхалась, она закашлялась.
Затѣмъ сразу оторвалась и, съ трудомъ дыша, шопотомъ пожелала мнѣ покойной ночи. Она отвернулась и, не говоря ни слова, взбѣжала по ступенямъ…
Дверь заперлась изнутри.
* * *На слѣдующій день опять шелъ снѣгъ, смѣшанный съ дождемъ, тяжелыми, мокрыми хлопьями, превращающимися въ ледъ. Погода была отвратительная.
Я проснулся поздно утромъ, голова была полна вчерашнихъ волненій, сердце полно вчерашнимъ свиданіемъ. Въ упоеніи я пролежалъ еще нѣкоторое время, представляя около себя Илаяли; я распростеръ руки, обнялъ самого себя и поцѣловалъ воздушное пространство. Затѣмъ я всталъ, выпилъ чашку молока, съѣлъ бифштексъ и почувствовалъ себя сытымъ; только нервы были опять натянуты.
Я пошелъ на толкучій рынокъ. Мнѣ хотѣлось купить хоть подержаный жилетъ, чтобы носить что-нибудь подъ пиджакомъ, все равно что. Я пришелъ на базаръ и нашелъ жилетъ, къ которому прицѣнивался. Но пока я былъ занятъ этимъ дѣломъ, меня подозвалъ знакомый; я оставилъ жилетъ и подошелъ къ нему. Онъ былъ техникъ и направлялся въ бюро.