Анжелика Маркиза Ангелов - Анн Голон 3 стр.

Так началась их история. Она была красива и великолепна. Караваны, дружественные и враждебные племена, священные леса, проклятия колдунов, заточения, злодейства и угрозы промышленников, лишение прав на владение шахтами, деколонизация, возвращение во Францию, нищета, судебные приставы, не знающие, что еще забрать, обращение к президенту республики. Серж Голон, безработный и обремененный долгами, много лет курсировал, как челнок, между Парижем и Версалем, пытаясь вернуться к своей прежней профессии — геолога-разведчика. Напрасно. Впрочем, на то были причины, о которых я здесь не стану упоминать.

Существуя на одни доходы от авторских прав Жоэль Дантерн, супруги решили объединить силы, чтобы вместе писать научные статьи и, наконец, сделать повести из некоторых воспоминаний Сержа, например «Сердца диких животных». Поскольку за основу брались именно воспоминания Сержа, Анн предпочла, чтобы они выходили под его псевдонимом. Так появились «Гиганты озера» — книгу Жоэль написала в паре с Сержем и затем предложила своему издателю. В то же время она опубликовала три собственных книги об Африке, среди которых «Тревога в Чаде».

Однажды в 1952 году в Версале, когда Анн сидела и теребила в руках свое перо, у нее перед глазами, прямо в той самой комнате, которую супругам предоставила мать Анн после их возвращения в метрополию[11], возник чудесный пейзаж Пуату, такой же, каким она увидела его впервые во время своего путешествия на велосипеде во время войны. Она как бы вновь представила себе деревню, подстриженные шапочками ясени, склоняющиеся над мерцающей зеленью болота, широкие желтые цветы… и маленькую светловолосую девочку, весело бегущую куда-то.

Анжелика, Маркиза Ангелов, появилась перед ней в этот день так же, как раньше появлялись герои «Мастера Куки», «Сундука Лимбы», «Патруля у фонтана Сан-Инносан»: это было не видение в духе Лурда, но вдохновение, которое приходит к любому настоящему писателю, явление того образа, который он собирается создать. И так было уже не в первый раз. В тот же день Анн Голон поняла, что эта девочка положит начало новой истории, героиней которой она станет, что она будет жить в эпоху Людовика XIV и однажды попадет в Америку. Анжелика. Болотное растение с желтыми цветами, дягиль, ангелика, «трава ангелов», имя, популярное в XVII веке… касание Небесного крыла.

Потому что в литературе тех лет не было ни одного произведения, посвященного Великому Веку. И кроме того, Анн и Серж Голон жили в Версале, рядом с дворцом, тогда еще полузаброшенным, и рядом с библиотекой, полки которой ломились от никому не известных документов. Анн и Серж вошли туда вместе, как исследователи, которыми они и были. Серж нашел старую книгу о бедном мелкопоместном роде. Анн решила сделать членом этой семьи свою героиню — Анжелику де Сансе, и поселить ее в старинном замке. Они обнаружили множество неизвестных ранее сведений о войне между Севером и Югом Франции, между цивилизациями языков «ок» и «ойль»[12]. И Анн создала графа де Пейрака, окситанского вельможу, опирающегося на трость. На набережных Сены супруги нашли старую книгу о берберах, о Братьях на ослах[13] и о средиземноморской работорговле. И Анн поняла, что Анжелика однажды должна будет отправиться на Средиземное море. Так началась работа над книгой.

Серж Голон в своих поездках посещал самые разные места. Однажды у него появилась идея отдать рукопись своей жены одному необычному, но, по его мнению, многообещающему агентству («Опера Мунди» начало издавать во Франции комиксы Уолта Диснея, среди которых, например, была «газета Микки»). Он хотел попозже создавать для них самые красивые цвета, чтобы более широко применять свои таланты. Но на этот раз Сержа Голона захватило искусство, и он стал художником. Серж Голон принадлежал к тому редкому типу людей, которых питает творческая энергия любимого существа. Он хотел, чтобы его жена была настоящей писательницей, литератором до мозга костей, одержимой своим творчеством.

Их союз никогда не имел ничего общего с тем, о чем писали многие газеты: «50 % текста каждого из супругов», или «у нее воображение, у него, инженера, научная строгость», или еще хуже — «рецепты, сфабрикованные меркантильными дельцами», или «литературные негры, воплощающие гениальные идеи своего агентства».

В оправдание журналистам скажем, что на самом деле всю эту ложь… поставляло прессе само агентство.

«Анжелика» была опубликована в Германии в 1956 году под именем Анн Голон, затем, в 1957 году, во Франции под именами Анн и Сержа Голон и, наконец, в англо-говорящих странах произведение вышло под именем Сержанн Голон. Последняя анаграмма была утверждена по желанию агентства, которое твердо стояло на том, что мужское имя придает «солидность». Так началась история Анжелики, чей феноменальный успех не знает равных по сей день.

В 1959 году Анн и Серж Голон решили поселиться вместе с детьми в маленьком шале в горах Швейцарии. Началась новая жизнь на лоне природы, а затем последовали поездки и другие приключения. Привязанность к этой маленькой федеративной державе, где еще в Средние века зародилась демократия и появились права гражданина, сохранилась у них на всю жизнь.

Без Сержа, без их любви, Анн, конечно, не написала бы «Анжелику», по крайней мере, такую, какая она есть.

Потому что встреча с настоящей любовью — это чудо, которое одаривает человека бесконечным вдохновением. Божественной, мистической и одновременно земной человеческой любовью дышит роман об Анжелике.

Это невероятное чувство захватило их обоих тем утром в Конго, когда Всеволод Голубинофф увидел девушку, любующуюся пейзажами Африки, которые были ему так дороги. Он понял, что она станет для него всей жизнью или же он должен умереть, и — прыгнул в водопад Буэнза, куда бросали людей, которых хотели подвергнуть Божиему суду — виновных перемололо бы там, как деревья на опилки. Однако Серж выбрался живым, да еще с белой орхидеей в зубах, выловленной специально для своей дамы, которая стояла на маленьком островке посреди реки, уверенная в его гибели. Они никогда не говорили о браке, но все-таки обвенчались в Пуант-Нуар, узаконив сложный в ту эпоху союз православного и католички. Тут-то, после свадьбы, которой обычно заканчиваются все сказки, и начались настоящие приключения.

Если бы Сержа не существовало, был бы Жоффрей де Пейрак столь обворожительным? Нет. Потому что Серж стал музой Анн.

Вот таким был Серж Голон, потомок дворян, ученый, изобретатель, доктор наук, владелец десятка патентов, говоривший на семнадцати языках, искатель приключений, глава семьи, художник, влюбленный в розы и в свою жену. Нужно ли было подобному человеку отнимать у своей жены титул автора «Анжелики», чтобы остаться в памяти людей?

В наших первых воспоминаниях, и моих, и моих братьев и сестры, сохранилась мать, которая писала «Анжелику» каждый день, и отец, который после своей последней поездки в Африку в 1961 году занимался живописью и научными исследованиями. Ребенком я не раз видела, как самые известные журналисты отворачивались от отца с презрительной улыбкой, когда на вопросы об «Анжелике» он отвечал: «Спросите мою жену. Это она — автор. Она пишет». Все считали моего отца «жалким типом», который уступил свое законное авторство жене. Во Франции в то время у замужних женщин прав было не больше, если не меньше, чем у несовершеннолетних — что и сегодня, впрочем, еще имеет место в некоторых странах.

Анна хотела подарить мужу спокойную жизнь — насколько это возможно, — чтобы он мог продолжать свои научные изыскания по изобретению новых красок, так нужных художнику мистического плана, каким он стал, чтобы заново отразить на своих картинах красоту природы.

Они были партнерами, счастливыми влюбленными, любящими родителями. И у нас, детей Анн и Сержа Голон, благодаря им было волшебное детство.

После долгих лет каждодневной борьбы, отчаяния, бедности, утраты всех прежних иллюзий Анн Голон и Анжелика торжествуют победу. Это произошло благодаря надежде и помощи, пришедшей через Интернет, встречам автора со своими почитателями со всего мира, благодаря солидарности, дружбе и, конечно, огромной поддержке художников и скульпторов Ивы Гаро и Режиль, без которых мне пришлось бы одной выполнять миссию по спасению матери и ее творчества, осознанную еще в 1991 году.

Сегодня фигурка Анн Голон возрождается из пепла и продолжает свой путь, после стольких лет нападок и напастей.

С небрежной прической, немного постаревшая, но такая же, как раньше, как всегда, твердо стоящая на ногах, полная новых идей, она все еще одержима своим творчеством, грандиозным ныне и навсегда.

С небрежной прической, немного постаревшая, но такая же, как раньше, как всегда, твердо стоящая на ногах, полная новых идей, она все еще одержима своим творчеством, грандиозным ныне и навсегда.

Эта женщина никогда не станет циничной и никогда не утратит надежду. Иначе она не была бы автором «Анжелики». Иначе это произведение не было бы ее детищем.

Благодаря публикации полного собрания сочинений об Анжелике, которую осуществляет издательство «Рефюж», Анн Голон обретает второе дыхание и остается такой же отважной, искренней и вечно молодой, как и ее герои.

Маркиза Ангелов Том 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Монтелу

Глава 1 На кухне замка Монтелу

1646

— НЯНЮШКА, — спросила Анжелика, — зачем Жиль де Рец убивал так много детей?

— Для дьявола, деточка моя. Жиль де Рец, машекульский людоед, хотел стать самым могущественным сеньором на свете. В его замке было полно реторт, колб и котелков с колдовским варевом, от которого шел страшный чад. Дьявол требовал приносить в жертву сердца детей. Так и начались преступления. Ошеломленные матери со страхом и ужасом показывали пальцами на черный донжон Машекуля, над которым кружило воронье, — так много трупов невинных младенцев было в его каменных мешках.

— Он всех их ел? — дрожащим голосом спросила Мадлон, маленькая сестра Анжелики.

— Не всех, всех съесть он не смог бы, — ответила кормилица.

Склонившись над котлом, где варилась капуста со свиным салом, она какое-то время молча помешивала суп. Ортанс, Анжелика и Мадлон, три дочери барона де Сансе де Монтелу, чьи ложки замерли над мисками, с волнением ждали продолжения рассказа.

— Он поступал еще хуже, — наконец продолжила рассказчица голосом, полным гнева. — Сначала он приказывал привести к себе бедных испуганных мальчиков и девочек, которые громко кричали и звали мать. Сеньор, разлегшись на своем ложе, наслаждался их страхом. Затем по его приказу ребенка подвешивали на что-то вроде виселицы, которая сжимала его грудь и шею. Ребенок отбивался как придушенный цыпленок, его крики становились тише, глаза выкатывались из орбит, он синел. А в большом зале слышались только смех мучителей и стоны маленькой жертвы. Потом Жиль де Рец приказывал снять ребенка с виселицы; он брал его на свои колени, прижимал лобик бедного ангелочка к груди и тихо успокаивал его.

«Ничего страшного, — говорил он, — мы просто немножко поиграли, но теперь все позади». Ребенку обещали конфеты, мягкую постель, шелковый костюмчик, как у маленького пажа. Понемногу малыш успокаивался. Его мокрые от слез глазки начинали светиться радостью. И тут сеньор внезапно вонзал свой кинжал в его шею… Но самое ужасное происходило, когда он похищал молоденьких девушек.

— Что он с ними делал? — не выдержала Ортанс.

Но тут старик Гийом, сидевший у очага и растиравший листья табака, вмешался в разговор и принялся бормотать прямо в свою желтоватую бороду:

— Замолчите же, сумасшедшая старуха! Я старый солдат, но вы с вашим вздором способны заставить прослезиться даже меня.

Толстуха Фантина Лозье живо стала ему возражать:

— Вздор?! Сразу ясно, что вы не из Пуату, Гийом Лютцен. Но, знаете, стоит вам проехать чуть-чуть дальше, к Нанту, и вы непременно встретите на своем пути проклятый замок Машекуль. Вот уже два века минуло с тех пор, как в нем вершились преступления, но люди все еще крестятся, проходя мимо него. Но вы ведь не из наших краев, откуда вам знать о нашем прошлом.

— Хорошенькое прошлое, если все его герои такие же, как Жиль де Рец[14]!

— Жиль де Рец был таким страшным злодеем, что до сих пор никакая другая провинция, кроме Пуату, не может похвастаться тем, что когда-нибудь имела такого преступника! И когда он умер, осужденный и приговоренный в Нанте, раскаявшись и прося у Бога прощения, все матери, чьих детей он мучил и съел, надели по нему траур.

— Ну, это уже слишком! — воскликнул старый Гийом.

— Да, такие жители Пуату. Великие во зле и великие в прощении! Мы не только способны совершать ужасные преступления, но также и великодушно их прощать.

Грозная, с ожесточенным видом кормилица разлила суп по расставленным на столе мискам, затем горячо поцеловала малыша Дени.

— Конечно, — она продолжила, — я недолго ходила в школу, но могу отличить детские сказки от старинных преданий. Жиль де Рец действительно жил на этом свете. Может быть, его душа все еще бродит вокруг Машекуля, но его тело гниет в этой земле. И потому о нем нельзя болтать с такой же легкостью, как о феях и домовых, которые гуляют вокруг больших камней, что лежат на полях. Хотя не стоит слишком насмехаться и над этими духами…

— А над призраками, нянюшка, над ними можно смеяться? — спросила Анжелика.

— Лучше не стоит, моя малышка. Призраки не злые, но почти все они печальные и обидчивые, зачем же добавлять насмешки к мукам этих бедняг?

— А почему старая дама, что появляется в замке, все время плачет?

— Кто знает? В последний раз, когда я встретила ее, шесть лет тому назад, между бывшим караульным помещением и большой галереей, мне показалось, что она не плакала, наверное, потому, что ваш дедушка повелел творить для нее молитвы в часовне.

— А я слышала ее шаги на лестнице, ведущей в башню, — заявила служанка Бабетта.

— Наверняка это была крыса. Старая дама де Монтелу очень скромная и не хочет никого беспокоить. Может быть, она слепая? Мне так кажется из-за того, что она ходит с протянутой вперед рукой, как будто что-то ищет. Иногда она подходит к спящим детям и проводит рукой у них по лицу.

Голос Фантины звучал все тише и заунывней.

— Может быть, она ищет мертвого ребенка?

— Женщина, в вашей голове темно, словно в склепе, — вновь запротестовал папаша Гийом. — Возможно, ваш сеньор де Ретц и был большим человеком, и вы гордитесь тем, что он жил на вашей земле… два века тому назад, и дама Монтелу была всеми уважаема, но по мне, нехорошо волновать этих славных крошек, которые даже перестали забивать свои маленькие животики, так вы их напугали.

— Надо же, я задела ваши чувства, грубый солдат, чертов наемник! Сколько таких же маленьких животиков, как у этих крошек, вы проткнули вашей пикой, когда служили австрийскому императору на полях Германии, Эльзаса и Пикардии? Сколько хижин вы подпалили, закрыв двери и зажарив в них целые семьи? Неужто вы никогда не вздергивали крестьян одного за другим, до тех пор пока ветки на деревьях не ломались под их тяжестью? Вспомните их жен и дочерей, которых вы насиловали до тех пор, пока они не убивали себя от стыда!

— Такова жизнь, такова жизнь, моя дорогая. Жизнь солдата — это война. Но жизнь этих девочек, которые сидят перед нами, предназначена для игр и веселых историй.

— До того самого дня, пока солдаты и разбойники не пройдут как тучи саранчи по нашей стране. Тогда жизнь этих девочек станет как жизнь солдата, в нее войдет война, нищета и страх…

С этими горькими словами кормилица открыла большой глиняный горшок, наполненный пирогом из зайчатины, смастерила тартинки с маслом, раздала их по кругу, не забыв и старого Гийома.

— Это я вам говорю, Фантина Лозье. Слушайте меня, мои детки.

Ортанс, Анжелика и Мадлон, которые воспользовались спором, чтобы опорожнить свои миски, снова подняли носы, а Гонтран, их десятилетний брат, оставил темный угол, где сидел надувшись, и подошел поближе. Наступало время для рассказов о войнах и грабежах, о наемниках и разбойниках, где в красном зареве пожара слышался звон шпаг и женские крики…

— Гийом Лютцен, вы знаете моего сына? Он служит конюхом у нашего хозяина, барона де Сансе де Монтелу.

— Да, знаю, он очень красивый парень.

— Так вот! Все, что я могу вам сказать о его отце, это то, что он служил в армии мессира кардинала Ришельё, которую он отправил в Ла-Рошель на погибель протестантов. Сама я не гугенотка и всегда молила Святую Деву Марию, чтобы она сохранила меня невинной до свадьбы. Но когда войска нашего христианнейшего короля Людовика XIII прошли по стране, самое меньшее, что про меня можно было сказать, что девственницей я быть перестала. И сына своего я назвала Жаном Латником в память обо всех этих чертях, один из которых стал его отцом, чьи кирасы, полные гвоздей, разорвали единственную рубашку, что тогда была на мне.

А если рассказать, что творили со мной на соломе в сарае те разбойники и бандиты, которые не раз выходили на дорогу, подгоняемые голодом, то вам всю ночь не сомкнуть глаз. В это время остальные поджаривали ступни моего благоверного на очаге, чтобы заставить его признаться, где он припрятал деньги. Я чуяла запах, да думала, что они жарят свинью.