– Рад, что все так быстро прояснилось. Разумеется, мы сами не считали, что он это сделал. Да и факты подтверждали. Но вы нас знаете, нам нужны результаты. Все же скажите ему, что мы хотели бы задать ему несколько вопросов.
– Обязательно скажу при первой же встрече.
– Прошу вас сделать нам это небольшое одолжение.
– Хорошо. А теперь я вас не задерживаю, сержант, – промолвил Дирк, сделав жест рукой в сторону двери.
– Нет, черт побери, это я вас не задерживаю и прошу убраться отсюда, пока я сосчитаю до тридцати. Я не знаю, что вы там задумали, Чьелли, но мне будет спокойнее дремать за столом в участке, если я не буду об этом знать. Прошу.
– В таком случае желаю вам удачного дня, сержант. Увы, не могу сказать, что получил удовольствия от общения с вами.
И Дирка как ветром сдуло. Спускаясь по лестнице, он с прискорбием отметил, что на месте великолепной кушетки в стиле честерфилд на ступеньках лестницы печально и одиноко белела кучка опилок.
Вздрогнув, Майкл Вентон-Уикс поднял глаза от книги.
Его мозг был необычайно активен. Его переполняли мысли, образы, воспоминания и намерения, и чем противоречивей они были, тем стремительнее сходились, искали пару и, дополняя друг друга, состыковывались. Все сошлось, как в застежке «молнии»: стоило лишь потянуть – и она легко закрылась.
Ожидание было долгим, целая вечность, и полно неудач, малодушия, поисков на ощупь и одинокого бессилия. Но все позади, стыковка произошла, она все снимет, исправит роковые ошибки.
Кто это сказал? Впрочем, теперь это не важно. Главное – отличная стыковка, и все пришло в соответствие.
Майкл смотрел в окно на ухоженную Челси-стрит, и ему было не страшно, что, возможно, перед ним «слипались в комья слизняки», да и сам мистер А.К. Росс. Не важно, что они украли у него и что им придется вернуть. Росс был в далеком прошлом.
Для Майкла же главное то, что впереди.
Его добрые коровьи глаза снова вернулись к последним строкам поэмы «Кубла Хан». Стыковка состоялась, «молния» застегнута.
Он закрыл книгу и сунул ее в карман.
Путь к возвращению открыт. Он знал, что делать. Остались кое-какие покупки и – в дорогу.
22
– Ты обвиняешься в убийстве? Ричард, что ты говоришь?
Телефонная трубка в руке Ричарда дрожала. Он старался держать ее подальше от уха, потому что кто-то совсем недавно, должно быть, окунул ее в острый китайский соус. Но что поделаешь, это был телефон-автомат, и лишь по чьему-то недосмотру он все еще работал. Ричарду казалось, что даже прохожие обходят его стороной, как человека, злоупотребляющего дезодорантом.
– Гордон… – нерешительно произнес Ричард, – Гордон убит, не так ли?
Сьюзан ответила не сразу.
– Да, Ричард, – наконец промолвила она печально, – но никто не думает, что это сделал ты. Они просто хотят задать тебе вопросы, но…
– Значит, у тебя в доме нет полиции?
– Нет, Ричард, – заверила его Сьюзан. – Почему бы тебе не прийти сюда?
– Следовательно, меня не ищут?
– Да нет же. Почему ты решил, что тебя ищет полиция и считает убийцей?
– Видишь ли, мой друг сказал мне это.
– Кто он?
– Его зовут Дирк Джентли.
– Ты мне никогда о нем не говорил. Кто он? Что он еще тебе сказал?
– Он загипнотизировал меня и… заставил прыгнуть в канал… Да, так вот получилось…
На другом конце провода воцарилась, тишина.
– Ричард, – наконец снова послышался голос Сьюзан. В нем было то спокойствие, которое охватывает людей, понявших, что дела плохи и, вполне возможно, будут еще хуже. – Приезжай ко мне. Я хотела тебе сказать, что ты мне нужен, но теперь поняла, что это я тебе нужна.
– Возможно, мне надо явиться в полицию.
– Ты успеешь это сделать, Ричард, потом. Пожалуйста. Несколько часов ничего не изменят. Я… я просто не знаю, что делать, Ричард. Это так ужасно. Мне так нужно, чтобы ты был здесь. Где ты?
– О'кей, – сдался Ричард. – Я буду у тебя через двадцать минут.
– Мне оставить окно открытым или ты попытаешься войти в дверь? – спросила она и тихонько фыркнула.
23
– Нет, пожалуйста, не надо, – остановил Дирк свою секретаршу мисс Пирс, собиравшуюся открыть письмо с печатью налоговой инспекции. – Есть дела поинтересней.
Он пришел в себя после мрачных раздумий в затемненном кабинете. На лице его снова была оживленная сосредоточенность. Понадобилось обещание его подлинной подписи на подлинном чеке на выплату жалованья, чтобы мисс Пирс простила его незаслуженную грубость и невнимание к ней и вернулась к исполнению своих секретарских обязанностей. Но если она теперь считает, что он будет сидеть за столом и читать письма всяких налогосборщиков, то, увы, она совсем неправильно поняла его великодушный жест.
Мисс Пирс отложила письмо налоговой инспекции в сторону.
– Пойдемте, – пригласил ее Дирк. – Я хочу, чтобы вы кое-что посмотрели. Мне интересна ваша реакция.
Дирк поспешил в свой кабинет и уселся в кресло.
Мисс Пирс терпеливо последовала за ним и села напротив, подчеркнуто не замечая неких экстравагантных новшеств на его столе.
Нахально бросавшаяся в глаза своим блеском вывеска у входа стоила ей немало нервов, но нелепый телефон с большими красными кнопками вызвал лишь брезгливое недоумение. Она явно не собиралась улыбаться до тех пор, пока не разменяет чек в банке без очередного подвоха. В прошлый раз Дирк отобрал у нее выданный им же чек еще до окончания дня, объяснив это тем, что он «может попасть не в те руки», а это означало только одно – в руки банковского служащего.
Дирк через стол протянул ей клочок бумаги.
Взяв его, мисс Пирс внимательно осмотрела его с лицевой стороны, а затем, перевернув, так же осмотрела оборотную сторону и вновь положила его на стол.
– Ну как? – спросил Дирк, сгорая от нетерпения. – Что вы на это скажете? Говорите же.
Мисс Пирс вздохнула.
– Бессмысленные каракули синим фломастером на куске простой писчей бумаги, – ответила она. – Похоже, вы сами сфабриковали это.
– Нет! – сердито крикнул Дирк. – Хотя да, – тут же признался он. – Потому что верю, что это решение проблемы.
– Какой проблемы?
– Проблемы, – повторил Дирк, стукнув ладонью по столу, – одного фокуса. Я говорил вам о нем.
– Да, мистер Джентли, и не раз. Но такие фокусы показывают по телевизору.
– Лишь с одной разницей. Этот фокус абсолютно невозможен.
– Он не мог быть невозможным, иначе ваш фокусник не взялся бы за него. Ясно как божий день.
– Совершенно верно! – радостно воскликнул Дирк. – Мисс Пирс, вы необычайно умная и проницательная юная леди.
– Благодарю вас, сэр. Мне можно идти?
– Подождите! Я еще не все сказал. Далеко, далеко не все. Вы продемонстрировали мне глубину вашей проницательности и ума, а теперь позвольте мне продемонстрировать мою.
Мисс Пирс снова послушно села.
– Я думаю, это произведет на вас впечатление, – заверил ее Дирк. – Представьте себе неразрешимую проблему. Я пытаюсь ее решить, я мысленно хожу вокруг нее, круг за кругом, напрягая свою сообразительность до предела. Я не могу ни о чем больше думать, пока не найду ответ. Но в том-то и дело, что, если я не переключусь на что-то другое, я не решу мою проблему и не найду ответ. Это замкнутый круг. Как разорвать его? Задайте мне этот вопрос.
– Как? – послушно, однако без энтузиазма спросила мисс Пирс.
– Заранее написав ответ! – воскликнул Дирк. – Вот он! – Он торжествующе хлопнул ладонью по записке и с довольной улыбкой откинулся на спинку кресла.
Мисс Пирс тупо уставилась на злополучный клочок бумаги.
– Имея результат решения проблемы, – продолжил Дирк, – я могу теперь обратиться к другим, новым и интригующим проблемам, как, например…
Он взял записку с небрежным росчерком, карабушками и закорючками и показал мисс Пирс.
– На каком языке она написана? – спросил он низким загадочным голосом.
Мисс Пирс все так же недоуменно глядела на нее.
Дирк отбросил бумажку, удобно положил ноги на стол и откинулся в кресле, сцепив руки на затылке.
– Догадайтесь, что я придумал? – сказал он, глядя в потолок, словно именно к нему обращался. Тени на потолке дрогнули, будто испугались, что вместе с потолком будут неожиданно вовлечены в эту дискуссию. – Я перевел проблему из разряда труднорешаемых и, возможно, неразрешимых головоломок в простую лингвистическую загадку. Хотя и… – тут Дирк сделал долгую паузу, что-то обдумывая, – труднорешаемую и, возможно, неразрешимую.
Он снял ноги со стола, сел прямо, затем серьезно посмотрел в лицо Джанис Пирс.
– Ну давайте скажите, что это бред сумасшедшего, но вполне возможно, что он сработает!
Джанис Пирс откашлялась.
– Это бред, – сказала она. – Поверьте мне.
Дирк отвернулся и как-то криво обмяк, словно натурщик «Мыслителя», когда Роден, извинившись, отлучился на минутку.
Он казался усталым и подавленным.
– Я знаю, – начал он каким-то погасшим голосом, – в этом кроется что-то недоброе, какая-то огромная ошибка. Я должен немедленно ехать в Кембридж и все уладить. Но мне было бы спокойней, если бы я знал, что это…
– Пожалуйста, мне можно уйти? – взмолилась несчастная девушка.
Дирк мрачно посмотрел на нее.
– Да, – сказал он со вздохом, – только скажите, что вы обо всем этом думаете? – Он указал на записку.
– Я думаю, что все это похоже просто на детскую игру, – откровенно призналась Джанис Пирс.
– Но… но… но… – Дирк в отчаянии заколотил по столу. – Как вы не понимаете, мы должны иногда становиться детьми, чтобы понять? Только дети способны видеть все в истинном свете, потому что они еще не научились все пропускать через фильтры, столь мешающие нам увидеть то, чего мы не ожидаем увидеть.
– Взяли бы да и спросили у них, раз так.
– Благодарю вас, мисс Пирс. – Дирк потянулся за шляпой. – В который раз вы оказываете мне поистине неоценимую услугу, за что я вам бесконечно благодарен.
Более не раздумывая, Дирк устремился к двери.
24
Когда Ричард собрался наконец к Сьюзан, погода стала явно портиться. Ясные и чистые краски утра утратили свою интенсивность, и небо вскоре снова приняло привычный для Англии цвет, напоминающий старую мокрую кухонную тряпку. Ричард взял такси и через несколько минут был у цели.
– Всех их следует депортировать, – заметил шофер, когда они остановились.
– Эм-м, кого депортировать? – испуганно спросил Ричард, сообразив, что не слышал ни слова из того, что, очевидно, всю дорогу говорил таксист.
– Эм-м… – попытался ответить таксист, тоже соображая, что прослушал, о чем говорил клиент. – Да, всех. Разделаться с ними разом, вот что я считаю. С ними и с их чертовыми тритонами, – добавил он в заключение.
– Может, и так, – неопределенно согласился Ричард и поспешил скрыться в парадном.
Из-за двери доносились медленные и величавые звуки виолончели. Он был рад, что Сьюзан играет. Она умела сохранять удивительную выдержку и контроль над собой при любых обстоятельствах, если не разлучалась с музыкой. Ричард заметил, какую странную и необычную форму принимала порой эта связь. В те моменты, когда ей было плохо или что-то тревожило, стоило ей взять в руки виолончель, как она все забывала. Музыка освежала ее и возвращала покой. Но бывало, что исполнение той же пьесы могло, наоборот, лишить ее покоя, и она долго потом не могла прийти в себя.
Ричард как можно осторожнее открыл дверь квартиры и попытался на цыпочках прокрасться мимо маленькой музыкальной комнаты, но неожиданно дверь оказалась открытой. Остановившись на мгновение, он глазами попросил Сьюзан не обращать на него внимания и продолжать играть. Он успел лишь заметить, как осунулось и побледнело ее лицо, и все же она улыбнулась ему, а рука, державшая смычок, увереннее заходила по струнам.
Именно в этот краткий миг с безукоризненной точностью луч солнца, пробившись сквозь тяжелые дождливые тучи, отбросил блики на девушку и благородное коричневое дерево виолончели. У Ричарда перехватило дыхание от этой великолепной картины. Зловещий круговорот событий этого дня на мгновение замер, великодушно дав ему передохнуть.
Он знал, что плохо понимает музыку и так же мало знает ее, но то, что играла Сьюзан, было похоже на Моцарта. Именно Моцарта она должна была исполнять в предстоящем концерте вместо подруги, вспомнил он и тихонько проследовал в гостиную. Сев, он стал слушать.
Наконец звуки виолончели умолкли, но прошло какое-то время, прежде чем появилась Сьюзан. Смущенно моргая и улыбаясь, она крепко обняла его, а затем отпустила и, подойдя к телефону, снова положила трубку на место. Обычно она снимала ее, когда играла.
– Прости, – сказала она, – я хотела доиграть до конца. – Она быстро и с досадой смахнула слезинку. – Как ты, Ричард?
Он пожал плечами, смущенно глядя на нее, но ничего не ответил.
– А мне остается привыкать и жить дальше, – сказала с печальным вздохом Сьюзан. – Мне так жаль, я была такой… – Сьюзан, не закончив, лишь в отчаянии покачала головой. – Кто мог сделать это?
– Не знаю. Какой-нибудь маньяк, возможно. Да это уже не столь важно.
– Да, – ответила Сьюзан. – Ты завтракал?
– Нет. Ты продолжай играть, а я загляну в холодильник. За столом мы обо всем поговорим.
Сьюзан кивнула.
– Ладно, – сказала она, – только…
– Что?
– В данный момент я не хотела бы говорить о Гордоне. Пока не пройдет какое-то время и все не уляжется. Меня это застало врасплох. Мне было бы легче, если бы мы с ним были ближе друг к другу. Но это было не так, и я теперь в каком-то смятении, ибо не понимаю, что чувствую. Можно было бы поговорить, но теперь все окажется в прошлом: был, считал, любил…
Она прижалась на мгновение к Ричарду, а потом немного успокоилась и печально вздохнула.
– В холодильнике у меня, боюсь, маловато еды, – как бы оправдываясь, сказала она. – Йогурт и банка маринованной сельди кусочками. Можешь открыть. Может, тебе понравится. Главное, не разбрасывай по полу и не мажь сельдь джемом.
Она обняла его, поцеловала и с печальной улыбкой вернулась в музыкальную комнату.
Зазвонил телефон, Ричард снял трубку.
– Алло? – В трубке молчали, слышен был лишь шум, похожий на вой ветра в телеграфных проводах.
– Алло? – снова произнес Ричард, подождал немного и, пожав плечами, положил трубку.
– Кто-то звонил? – крикнула Сьюзан.
– Нет, никто, – ответил Ричард.
– Это уже не в первый раз, – заметила Сьюзан. – Кто-то звонит и дышит в трубку.
Она продолжала играть.
Ричард ушел в кухню и открыл холодильник. Он не сидел на рациональной диете, как Сьюзан, и поэтому содержимое холодильника мало обрадовало его. И все же он выложил на поднос все, что счел нужным: йогурт, немного отварного риса и апельсины, в мыслях, однако, пожалев, что не хватает пары сочных гамбургеров с жареной картошкой в придачу.
Нашлась и бутылка белого сухого, он и ее поставил на небольшой обеденный столик.
Спустя несколько минут к нему присоединилась Сьюзан. Она была спокойной и собранной и после нескольких кусочков селедки спросила его о происшествии на канале.
Ричард смущенно отнекивался, тряс головой и старался как-то объяснить ей, кто такой Дирк.
– Как его имя, ты сказал? – переспросила она, нахмурясь, когда он потерпел полную неудачу со своими объяснениями.
– Э-э-э… Дирк Джентли, в некотором роде… – промямлил Ричард.
– В некотором роде?
– Да, понимаешь… – Ричард окончательно сбился. Он понял, что, говоря о Дирке, почему-то всегда сбивался на какие-то намеки, неопределенности и недомолвки. Даже на бланках Дирка к его имени добавлена масса каких-то титулов, званий и пояснений, столь же неопределенных и загадочных. Он вытащил один из листков бумаги для заметок, которые взял со стола Дирка и на которых, организовав наконец свои мысли, записал все происшедшее с ним.
– Я… – снова попытался продолжить свой рассказ Ричард, но внизу кто-то позвонил в дверь. Ричард и Сьюзан испуганно переглянулись.
– Если это полиция, – решительно заявил Ричард, – я поговорю с ними. Чем скорей, тем лучше.
Сьюзан, отодвинув стул, встала, подошла к двери и взяла микрофон внутренней связи.
– Я слушаю, – сказала она, а затем переспросила: – Кто?
Нахмурившись, она выслушала то, что говорил незваный гость у входной двери, а затем, еще больше нахмурившись, посмотрела на Ричарда.
– Вам лучше подняться сюда, – не очень любезно пригласила она наконец гостя и нажала кнопку, открывающую входную дверь. Вернувшись к столу, Сьюзан села.
– Твой приятель, – сказала она ровным голосом. – Дирк Джентли.
Денек выдался на славу, и Электрический Монах пустил лошадь галопом. То есть от радостного возбуждения он пришпорил ее сильнее обычного, чему она, не разделяя его чувств, вынуждена была подчиниться.
Этот мир, по мнению Монаха, был определенно недурен. Он полюбил его. Он не знал, что это за место, откуда взялось, но оно во всех отношениях было подходящим для существа с уникальными, даже выдающимися дарованиями.
Монах нравился всем. Целые дни напролет он общался с людьми, выслушивал их жалобы и исповеди, а потом произносил три магических слова: «Я верю вам».
Эффект был потрясающим. Не то чтобы люди этого мира не произносили этих слов друг другу, такое бывало, но никогда в них не звучало столько искренности и убежденности, ибо Монах был специально запрограммирован именно на это.
Во всем мире его принимали как нечто непременное и должное. Он должен был верить за них, освобождая их от этой обязанности. Если кто-то появлялся у их двери с новой великой идеей, предложением или даже новой религией, они запросто отправляли всех к нему, говоря: «Идите к Монаху». И Монах сидел и терпеливо выслушивал каждого и верил всему, что они говорили. Далее этого, правда, не шло, и никто более этим не интересовался.