Мясистыми были щеки, нос, подбородок, скулы… проще говоря, все лицо. И лысина. И даже уши. И все это мясистое хозяйство при любой попытке соврать краснело, наливалось кровью. Даже перед началом такой попытки Слава менял цвет. Не повезло человеку.
— Ну-у-у… Есть нарекания на последнюю программу… и оттуда… — Палец Брутмана устремился к потолку. — И от слушателей…
Он врал, она это знала, он знал, что она это знает… Но продолжал. Таковы уж правила игры. Их не изменить, надо играть и мучиться.
— Какие нарекания? Изложи конкретно.
— Ну-у-у… мат в прямом эфире…
— Ерунда. Одно словечко, к тому же по большому счету относительно цензурное. И услышали его лишь на Дальнем Востоке.
— Но ведь услышали…
— Ладно, нарекание номер один принято. Готова выслушать остальные.
— Ну-у-у… в общем-то… еще отклонение от темы… О чем вы собирались говорить? О монетизации вторичных избирательных прав? И куда в результате уехали?
И тут Брутман ей подмигнул. Правым глазом. И еще раз, и еще, и еще… Моргал так яростно, словно решил проморзировать сонет Шекспира. А то и венок сонетов. Карандаш в руке Брутмана что-то чиркал на листе из блокнота.
— Принято. Слушаю дальше. Или на этом список исчерпан?
— Ну-у-у… Эти ваши знаменитые словесные ляпы… «В него стреляли, но не попали, только ранили…» Как вы это представляете, Юлия Леонардовна? Не попасть, но ранить?
И Брутман вновь яростно заморгал. Теперь, для разнообразия, левым глазом. Затем показал взглядом на стол. Исчерканный листок был свернут в осьмушку, Слава накрыл ее ладонью, а когда ладонь сдвинулась, осьмушки на столе не осталось.
Понятно.
— Достаточно… Вот этим ты меня убил… Я унижена, сражена и растоптана. Уйду в пустыню, замаливать грехи и питаться акридами. Но помни, Слава: я всегда тебя любила! И сейчас люблю! И буду любить вечно!
Она обогнула стол, поцеловала Брутмана в пламенеющую лысину. На мгновение показалось, что целует окорок — домашний, безумно вкусный, закопченный в гуцульском селе, в дыму не паршивых ольховых опилок, а буковых поленьев…
Осьмушка перекочевала к ней.
— Прощай! Ты навсегда в моем сердце!
Когда она вышла, Брутман достал платок и вытер лысину. Она, уже в коридоре, сплюнула.
Новость ее не опечалила. Не обрадовала, конечно же, но и не расстроила ничуть. Оставила равнодушной.
Отмена эфира — ерунда, плюнуть и растереть. Бывало и хуже, даже программу дважды закрывали… И открывали снова. Юлия Закревская — это бренд. Это голос, который люди привыкли слышать. Не услышат на этой частоте — погоняют немного верньер настройки и будут слушать на другой, только и всего.
Гораздо интереснее поведение Брутмана. Что он пытался сказать? Что говорил — понятно, ерунду всякую болтал, — но что пытался впихнуть между фраз?
Записка — позже, записку она прочтет в машине. А сейчас надо разобраться со сказанным, пока слова и интонации свежи в памяти…
Мат в эфире отбрасываем. За слово «мудак» эфир не отменят. Ну разве что сдуру употребить его в адрес большой шишки… Она не употребляла. Вычеркиваем.
Монетизация прав… Тема острая, болезненная… Так у нее все темы такие… Не то… А куда она свернула? Ну да, на дело Астраханцева… Или, называя вещи своими именами, на Тамерлана Булатовича Хайдарова.
Вот это уже теплее. Можно сказать, горячо. У Хайдарова найдутся рычаги, чтобы немного подпортить жизнь, снять очередную программу с эфира… Человек он, по всем отзывам, более чем вменяемый и вполне мог таким способом высказать свое «фи»… Эх, затащить бы его в эфир, схлестнуться перед аудиторией… Не пойдет. А жаль.
Но как понять третий пассаж Брутмана — дикий и ни с чем не сообразный? Стреляли, попали, ранили… Это к чему? Это о чем? Да когда она вообще такое сказала, кажется, год назад, а то и раньше… Просто так сболтнул мясистый недомерок? Ляпнул первое пришедшее на ум? А зачем моргал, аж веко смозолил? Во время слов про мат в эфире обошелся без подмигиваний.
Что-то эти слова означали, но что? Хайдаров и намек на уголовщину в одну логическую конструкцию не укладываются. Не втискиваются, хоть пополам согни… Не тот человек.
Загадка. Тайна веков, покрытая мраком. Хотя не исключено, что ключ к ней на свернутом в осьмушку листе из блокнота.
Она села в машину и развернула записку. М-да… Уж на бумаге мог бы выразиться пояснее… Пять слов, объединенных в три коротких фразы:
НАДО ПОГОВОРИТЬ
СРОЧНО
ОЧЕНЬ ВАЖНО
Ладно, поговорят… И даже срочно. Сегодня позвонит Брутману, договорится о встрече. Но это поздним вечером, когда он отстреляется… А сейчас, коли уж негаданно выдалось трехчасовое окно, надо заскочить в «Сазонович и Сидоров», получить гонорар… Жуки там еще те, до сих пор платят наличкой, наверняка черной… Впрочем, если спалятся, — их проблемы.
Жаль, авторские экземпляры не получить… Когда-то любила взять в руки новенькую, типографской краской пахнущую книжку, полюбоваться на свой портрет на задней странице обложки, раскрыть с хрустом, вчитаться в знакомые и одновременно незнакомые строки…
Увы… В редакции сидят те же люди и делают то же дело, но без типографии — не то. Файлы, даже после всех трудов верстальщика, корректора и редактора, открываются без всякого хруста. И краской не пахнут. Ладно хоть гонорары за электронные копии капают…
…На Большом она чуть не влетела в пробку. Хорошо вовремя заметила, успела свернуть на Введенскую. На четырехрядном проспекте — пробка. Днем. Все-таки в мире слишком много дешевых машин. А в этом городе особенно. И бензин слишком дешев. И что-то с этим надо делать… Пора перевернуть древний-древний лозунг: автомобиль должен стать роскошью, а не средством передвижения. По крайней мере в мегаполисах. Хочешь передвигаться — в общественный транспорт. А хочешь жить роскошно — плати в десять, в двадцать раз больше за машину, за бензин, за парковку.
У нее складывался план программы под условным названием «За свободные дороги». С планом проезда к «СиС» дело обстояло хуже. Новую засаду, поджидавшую на другом избранном пути, она удачно миновала — «Авторадио» предупредило о пробке на съезде с Троицкого моста.
Акциз, беспощадный акциз на новые тачки, а всю авторухлядь принудительно изымать — и под пресс… Ничего, в банках живут без машин, не жалуются. И остальные привыкнут.
Но до наступления тех светлых времен желательно как-то просочиться к издательству. Она решила сделать хитрый финт: выехать на радиальную скоростную, платную — туда анчоусы в своих ведрах с гайками не суются. А с Юго-Западной развязки — обратно к центру, через туннель, под банками. И выскочит как раз недалеко от Фонтанки, прогуляется немного пешеходной зоной.
Решено — сделано. И на сей раз обошлось без сюрпризов, а то ведь порой и в туннеле застрять случается… Выехала под открытое небо, чуть-чуть не успела проскочить светофор — стояла у самой стоп-линии, дожидаясь зеленого… Мысленно похвалила себя за успешный маневр: креативный человек в любой ситуации найдет достойный выход… А анчоусы пусть стоят в пробках, проклиная все на свете, кроме главных виновников — себя самих.
По «зебре», у самых бамперов машин, шагал одинокий пешеход. Быстро шел, почти бежал, — зеленый человечек на светофоре уже подмигивал. Она скользнула по пешеходу равнодушным взглядом, приготовилась дать газу, как только он уберется из-под колес…
А в следующий миг ее спланированный и вполне предсказуемый вечер взорвался и разлетелся миллионом осколков.
Пешеход улыбнулся ей. Помахал рукой. И тут же как-то очень быстро возник у правой передней дверцы. И взялся за ручку. И оказался внутри.
Все произошло стремительно. Зеленый человечек еще продолжал мигать, а пешеход превратился в пассажира ее машины. Забавный фокус, правда? Крибле, крабле, бумц…
Она прокляла себя за вечную забывчивость, за опять не заблокированную пассажирскую дверцу. Затем еще раз прокляла — за сумочку с шокером, небрежно брошенную на заднее сиденье. Затем узнала человека. Затем не поверила себе и своему узнаванию. Затем успела убедить себя, что ошиблась. Затем узнала опять. Затем поняла, что у нее едет крыша — медленно и шурша шифером.
Мыслительные процессы — все вкупе — заняли секунду, не больше.
Зеленый человечек погас, сменился красным.
Сзади нетерпеливо засигналили. Она нажала на газ и поняла, что в «СиС» сегодня не попадет.
8. Кости трещат в мускулистой руке, труп крокодила плывет по реке
Легко расследовать преступление, когда все оно, от начала и до конца, совершилось под бесстрастными объективами видеокамер.
Дело происходило так:
В 16.07 к супермаркету подкатила патрульная машина, припарковалась. И почти сразу патрульный-аллигатор откусил голову своему коллеге-человеку, сидевшему за рулем. Не напрочь откусил, от шеи не отделил, но, как пишут в казенных бумагах, «нанес повреждения, несовместимые с жизнью». Умер патрульный сразу.
Сзади нетерпеливо засигналили. Она нажала на газ и поняла, что в «СиС» сегодня не попадет.
8. Кости трещат в мускулистой руке, труп крокодила плывет по реке
Легко расследовать преступление, когда все оно, от начала и до конца, совершилось под бесстрастными объективами видеокамер.
Дело происходило так:
В 16.07 к супермаркету подкатила патрульная машина, припарковалась. И почти сразу патрульный-аллигатор откусил голову своему коллеге-человеку, сидевшему за рулем. Не напрочь откусил, от шеи не отделил, но, как пишут в казенных бумагах, «нанес повреждения, несовместимые с жизнью». Умер патрульный сразу.
Трагедию, разыгравшуюся в машине, никто не разглядел. По крайней мере, когда рептилия топала по парковочной площадке, никто в панике не разбегался. Идет по улице крокодил и идет, эка невидаль. Прошли те времена, когда первые чешуйчатые патрульные собирали толпы зевак.
Крокодил вошел в услужливо раздвинувшиеся двери с фотоэлементом. И тут же начал убивать. Начал с охранника магазина — одним укусом выдрал изрядную часть живота со всем содержимым. Потом занялся продавцами и покупателями.
На беду, одна из кассирш успела врубить тревогу. Автоматика первым делом заблокировала двери. Люди оказались в ловушке, могли только убегать и прятаться в пределах торгового зала. А тварь занялась охотой в лабиринте из витрин, стеллажей и лотков с продуктами… Поохотилась не менее успешно, чем ее предки в болотах и джунглях: еще восемь пострадавших, из них трое скончались на месте, а для двоих медики утешительных прогнозов не давали.
Даже прибытие нового патруля, усиленного и укомплектованного лишь людьми, не сразу внесло перелом. Картечь из полицейских дробовиков для крокодила, как щекотка, а специальных пуль, с сердечниками, у патрульных не оказалось. Но все же несколько попаданий поумерили прыть рептилии, а прикончил ее подоспевший рептолог. Причем без единого выстрела, ножом.
Такая вот история… Зафиксированная во всех подробностях. Но ни на одном кадре нет ответа: с какого перепугу чешуйчатый все это сотворил?
Дикобраз работал со свидетелями, с трудом отходящими от шока. И Кружилин ему не завидовал. Женщина-эксперт работала с трупами, Кружилин ей не завидовал тоже.
Майор Субботин из ОРПИ выбрал для себя дело почище: бродил по разгромленному залу, вчерне набрасывая схему происшествия. Схема получалась сложной.
Сам Кружилин бегло, вполглаза, просмотрел записи внутренних камер, изъял нужные под протокол.
Затем занялся мертвым аллигатором и его победителем.
— Пойми, у аллигатора мозгов нет, — втолковывал рептолог[1]. — Ему сходить не с чего. Ты видел где-нибудь спятивший пистолет?
— Пистолет не видел, — согласился Кружилин. — Но у пистолета есть предохранитель. Для исключения самопроизвольной стрельбы. А у аллигатора?
— Тоже есть.
— Где?
— А вот посмотри…
Рептолог повозился с небольшой коробочкой, крепившейся на спине аллигатора вместе с другим снаряжением. Отвинтил крошечной отверткой крошечные винтики, снял крышку, пошуровал внутри, и продемонстрировал Кружилину небольшую пластинку, весьма напоминающую телефонную «симку», только размером побольше.
— Что это?
— Блок-чип.
— И как работает?
— Все просто… Вот отсюда тянется проводок к башке — снаружи не видать, он прямо в толще шкуры проходит. При любых неадекватных действиях по проводку идут импульсы. Не простые, к ним как раз очень чувствителен участок мозга, отвечающий за восприятие температуры. Термоконтроллер, если по-простому. И крокодил мерзнет. Для него, субъективно, минус двадцать. И организм мгновенно реагирует соответствующе: цепенеет, парализуется. Просто и надежно. На первых моделях ставили механические инъекторы с парализующим, но те ломались, да и срабатывали с задержкой.
— А если сбой? И попрут импульсы, активизирующие центр агрессии? Или охоты?
— Случайный сбой невозможен. Если думаешь рыть в этом направлении, копай уж сразу у производителя… На предмет целенаправленной диверсии.
— А не сбой, поломка? Ты можешь утверждать, что этот блок-чип исправен?
— На вид, сейчас? Не могу. Надо гонять на стенде… Но можешь поставить следственный эксперимент. Запихай этот блок-чип вон тому кайману, — рептолог показал на патрульного, застывшего в центре разгромленного зала. — Только подожди, пока я подальше уйду.
Тут их беседу прервал майор Субботин, руководивший сводной следственной группой:
— Кружилин, живо дуй в кабинет директора, Бурич и эксперт уже там. Я сейчас подойду, займемся бумагами.
В кабинете, кроме Дикобраза и эксперта, торчал еще и кайман. Застыл у стены, на вид абсолютно безопасный. Вернее, Кружилин привык за полтора года воспринимать кайманов так — для своих безопасными. Граната тоже штука грозная, но если уметь ей пользоваться, владельцу и окружающим ничего не грозит.
Но после разговора с рептологом Кружилину совершенно не нравилось близкое соседство зубастой пасти. Мало ли в чем технари уверены…
Субботин заглянул на минутку и тут же вышел — начальство вызвало, по рации патрульной машины… Кружилин посидел, поглядывая на каймана, майор задерживался, и он сказал Паше:
— Я отлучусь, звякни на мобилу, когда Субботин придет.
Он вернулся к рептологу. Поинтересовался: да как же тот умудрился завалить аллигатора? Голыми руками, — а тварь перед тем в три ствола добить не могли?
В свой вопрос Кружилин постарался щедро добавить льстивого изумления.
Сработало, и отвечал рептолог с большим энтузиазмом.
— Ну не голыми, допустим, а ножом. Так ведь ножик-то кому угодно не поможет, живо и руки лишишься, и ножика. Смотри — вот здесь, на спине, поближе к башке у него есть нервный узел. Расположен близко, почти под кожей, так уж природа крокодилов создавала… Генные конструкторы ошибку природы подправили, кожу здесь нарастили втрое толще — видишь, горбится? Ножом не пробить, даже пулей трудно. Да еще сверху динамик для лишней защиты крепится. А теперь посмотри, где от ножа ранка…
Кружилин посмотрел. Небольшое отверстие виднелось ниже и динамика, и горбика.
— Во-от под таким углом клинок идет, наклонно. Если заглубишь сильнее, то завязнет в мышцах, — и хана тебе. Если полого пойдет, то под кожей скользнет — и опять хана.
— Длинное лезвие нужно?
— Восьми сантиметров хватает. Но лучше подлиннее брать, сам понимаешь. Не всегда до конца вогнать получается.
— Буду знать… Надеюсь, не пригодится.
— Погоди, погоди… Ничем тебе это не пригодится. Крокодил хоть глупый, но все ж не совсем дурак. Не будет спокойно смотреть, как ты у него за спиной шуруешь. Пасть сначала блокировать надо. Чтобы он ее не раззявил и башку тебе не откусил.
— Как?
— Левой рукой. Смотри…
Рептолог ухватился за челюсти аллигатора, показал.
— Видишь как? Тут выступ такой, за него и хватаю, чтобы пальцы не оттяпал.
— А удержишь?
— Каймана? Легко. Хилые у них открывающие мышцы на челюсти, у кайманов. Они ж в природе не антилопами и буйволами питаются — рыбой, птицами водоплавающими… С аллигатором сложнее, у него пасть помощнее. Но все равно, если рукой пудовую гирю жмешь — удержишь. Долго ж держать не надо — зафиксировал, ножом тык, и готово дело. Только он в этот момент хвостом бьет, конвульсивно. Ноги надо беречь.
— А брюхо зачем вспорол?
— Для гарантии. Типа контрольного выстрела. Иногда случается нервный узел вскользь зацепить, рука дрогнет или еще что… Он тогда обрубится на пару минут, а потом может такое устроить… А со вспоротым брюхом не шевелится, даже если очухается, — лежит и тихонько отходит, так уж устроен… Резать надо по шву панциря, по складке, ее хорошо видно. Вот так их и мочат. На самом деле просто.
Все просто, если знать и уметь…
Рептолог добавил:
— А вот со здоровенными крокодилами — с нильскими, с гребенчатыми, — такая механика не поможет. Там и нервные центры глубже упрятаны, и пасть о-го-го, рукой не сдержать, они ж буйволам ноги откусывают… Хорошо, что их нам…
Он не договорил. Грохнул выстрел, тут же второй. Затем раздался истошный женский вопль.
Кричали в директорском кабинете. Стреляли там же.
Кружилин несся через зал, на бегу выдергивая пистолет и опрокидывая уцелевшие от разгрома лотки. Рептолог спешил следом, поотстав. Вопль не смолкал.
Коридорчик, белая дверь. Кружилин рванул внутрь.
Кричала женщина. Уже не так громко, обессилев. Лежала она у самой двери, под ногами. Левой руки у нее не было. Из развороченного живота змеились кишки, частично разорванные. На полу росла лужа крови.
Пашу сразу от входа Кружилин не увидел. Зато увидел каймана, рванувшегося из угла кабинета. Выстрелил раз, второй. Одна пуля отрикошетила, вторая пробила шкуру, но видимого вреда не принесла. Окровавленная пасть рептилии надвигалась.