Время шло. У кружилинского подъезда — никакого движения. Значит, труп пока не обнаружен. А по поводу громкого звука, похожего на выстрел, никто сломя голову не помчится… Лишь для ловли сбрендивших бандерлогов всех силовиков в ружье поднимают.
Бандерлог!
Черт возьми!
Он-то ломал голову, перебирал дела Паши и свои, а самое интересное пропустил… Бандерлог и его запретные речи… Ничего сенсационно-разоблачительного они не услышали. Но ведь кто-то мог посчитать, что услышали… И что? Сразу, толком не проверив, устранять по такому подозрению двоих офицеров? Нет, троих, Проничева нельзя забывать…
Что же знал чокнутый обезьян?
План потайного туннеля между Смольным и Кремлем? Набитого золотыми и платиновыми слитками?
Он достал телефон, набрал номер, заговорил вполголоса, продолжая наблюдать за подъездом:
— Привет, Толян.
— Привет, привет, — жизнерадостно откликнулся Спицын. — Где тебя носит-то? Или дома уже?
— Пока еще не дома… — не стал врать Кружилин. — В больнице был. Про Дикобраза знаешь?
— В Управление уже сообщили… — сказал Толик Спицын с тщательно отмеренной долей скорби. — Хреновые дела… Ладно бы уркан или экстремист, а то своя же служебная животина… Обидно.
Он замолчал и явно выжидал, что еще скажет Кружилин. Тот сразу перешел к главному, времени мало, вот-вот подкатят…
— Помнишь, Толик, ты утром, перед охотой, про того спятившего бандерлога говорил? И не договорил? Так растолкуй сейчас, кто он и откуда. И еще: если ты где-то как-то хоть краем уха слышал о проекте «Русский дом», тоже рассказывай.
— Э-э-э… Старик, а ты уверен, что способен воспринять информацию прямо на ходу? Дойди уж до дома, перезвони, потолкуем не спеша.
— Рассказывай сейчас, — жестко сказал Кружилин.
Толик замолчал. Выдержал долгую-долгую паузу, полминуты, не меньше. А когда заговорил, Кружилин удивился: голос вроде тот же, но интонация другая, напрочь исчезла обычная толикова дурашливость.
— Все просто. Бандерлог не сбежавший вице-премьер по оборонке, сенсации не будет. Обычный столоначальник, доводящий до клерков волю высшего начальства. Но случилась накладка. Не ту бумагу ему дали для доведения… Ошибка, случайность. Тут же спохватились, заменили. Но у зверюги память фотографическая — глазами пробежал, на всю жизнь запомнил. Ну а дальнейшее сам домысливай… Я только одно тебе скажу: дурак ты, Кружилин. Другой бы махнул стакан после охоты, да и забыл все нахрен. А ты волну поднял, Проничева стал выспрашивать, других… Да еще запросы в Сеть начал слать. Со служебного компа! Да ты не просто дурак, а патологический. Патентованный.
— Полегче на поворотах, лейтенант Спицын.
— Не качай субординацию… Званиями померяемся, когда история эта закончится. Так что иди домой и хорошенько обо всем подумай.
— Пойду и подумаю. А завтра всерьез с тобой поговорю, — пообещал Кружилин.
Дал отбой и тут же отключил телефон. Потому что Толик прокололся… С чего он взял, что Кружилин сейчас подходит к дому? Тот такого не говорил, мог задержаться в больнице, мог заскочить куда-то еще… К любовнице мог поехать, живущей на другом конце города, в конце концов.
Кружилин подозревал, что перед глазами Спицына был экран, а на экране — данные локализации кружилинского мобильника. Лавочку, с которой шел разговор, не засечь, но что сигнал идет через ближайшую к дому соту, Толик знал.
И знал кое-что еще… Иначе не стал бы говорить то, что сказал. А сказал он, если вдуматься, очень многое… Дал понять, что Кружилин попал под негласное наблюдение, и Толик в нем участвует, либо полностью информирован о нем. Если он на деле работает на собственную безопасность Управления, выбалтывать такое глупо. Если крот, внедренный от другой спецслужбы, — еще глупее.
Такое имеет смысл говорить лишь без пяти минут мертвецу. Спицын знал о киллере.
У подъезда замерцали синие вспышки мигалки… Одна машина. Обычный патруль. Но подходить к приехавшим в любом случае нельзя, учитывая новые расклады.
Прямой связи с киллерами Толик не имел, это очевидно. Но он и те, кто за его спиной, очень скоро прочитают в оперативной сводке по городу: в подъезде дома на Звездной обнаружен труп мужчины с огнестрельным. Решат, что это Кружилин, будут ждать вестей от киллера. Пока разберутся, небольшой запас времени есть, и надо его с толком использовать.
Он достал другой телефон, нигде не засвеченный, числившийся за владельцем, никак с Кружилиным не связанным. В работе опера всегда полезно иметь под рукой такую штуку.
Звонил на ходу. Шел без какой-либо цели, просто удалялся от места происшествия.
— Ты?! Вот не ждала…
— Я сам не ждал. Но так уж получилось.
— И чем обязана?
— У меня к тебе просьба. По старой дружбе.
— В таком случае позвони лучше старым друзьям.
Кружилин сглотнул комок в горле. Комок был горьким. Комок до крови раздирал глотку.
— Тогда у меня просьба к женщине, которую я очень любил, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Женщины, которых по-настоящему любили, любившим мужчинам в просьбах не отказывают… В чем дело?
— У тебя большой круг знакомств. Информаторы во всевозможных структурах. Ты вхожа в самые разные сферы, порой высокие… Где-нибудь и когда-нибудь, в любом возможном контексте ты слышала о проекте «Русский дом»? Меня интересуют любые слухи, намеки, обмолвки, даже…
— Достаточно. Теперь послушай меня. Никогда, ни по телефону, ни при личных встречах, ни письменно не употребляй это название. Забудь его. Просто забудь. Это очень хороший совет. Наверное, лучший из всех, что могла дать женщина, когда-то любимая и брошенная.
В трубке запиликал отбой. Кружилину захотелось шмякнуть ее об асфальт. Вместо этого он связался с Проничевым.
— Сергеич, ты в порядке?
— Да ни хрена не в порядке!
— Что?!
— Шланг тормозной менять стали — трубки посыпались, а там и до цилиндров дело дошло… Ты пробовал купить тормозной цилиндр после восьми вечера?! На такси полгорода объездил… Просил же, как человека, отпусти пораньше… А он не человек. Он гамадрил.
— Понятно. Теперь о главном. Дела заварились поганые. И ты в них непосредственно участвуешь. Дикобраз мертв. Толик ссучился.
— Как…
— Вопросы потом. Ты на нашей СТО?
— Если бы… Они ж от звонка до звонка. Я на…
— Стоп! Не называй. Там, где мы были весной на моем «скауте»?
— Ну да…
— Если починишься, не уезжай. Я скоро буду. А телефон отключи. Немедленно. Приеду — все объясню.
Возможно, Проничеву повезло с тормозами и с блюдущим дисциплину начальником-бандерлогом… Как знать, кто мог поджидать майора на пути от гаража к дому.
11. Дельфин и анчоус — они, если честно, не пара, не пара, не пара…
«Берлогой» Юля обозвала квартиру Егора. Одну из квартир.
Съемного жилья у него имелось с избытком. С большим запасом, который, как известно, карман не трет. Две комнаты и квартирка-однушка в трех разных банках, три квартиры в чистых районах, но пользующихся разным статусом и репутацией.
Эта квартира, на Типанова, по статусу нечто среднее. Не голимый эконом-класс, но и далеко не премиум. Идеальный вариант: дом относительно новый, планировка удобная и просторная, подъезд с консьержем, контингент жильцов приличный. Но не премиум. Стрясется что — не слетятся, как мухи на навоз, правоохранители со всего Питера, не будут рыть носом землю и просеивать мелким ситом всю округу. Отработают не спустя рукава, но обычным порядком.
Именно сюда он решил временно поселить Юлю.
Хотя имелась, имелась грешная мыслишка: а вот в банку ее, да к Ольге на квартиру, пусть жизнь получше узнает, пусть картошечки жареной понюхает да с баклажанчиками… Пожалел.
…О смерти Брутмана они узнали по ящику, из ночной хроники городских происшествий. Хотя всего лишь любопытствовали, как отразят СМИ события в ресторане. Отразили крайне скупо. Никакого видеосюжета, никаких блиц-интервью с участниками или свидетелями. Ведущий программы сказал несколько слов так, словно они, слова, были у него на вес золота, и при том словарно-золотой запас подходил к концу.
Инцидент со стрельбой, есть пострадавшие, расследование происшествия ведется. И все. Ни слова больше.
Затем в хронике шел сюжет про Славу Брутмана. До того Юля дважды безуспешно пыталась дозвониться до него. Теперь понятно, почему не отвечал…
Брутмана убили, когда он подходил к своей припаркованной на Чапыгина машине. В двухстах метрах от входа в радиоцентр. Два ранения, оба смертельные, в грудную клетку и в голову. Стреляли издалека, из неустановленного оружия, на момент репортажа не найденного. Следствие, разумеется, ведется.
К этой новости нацепляли всего: и интервью, и комментарии, и краткую биографию покойного… Егор всю эту шелуху досматривать не стал, выключил. Главное и так ясно…
К этой новости нацепляли всего: и интервью, и комментарии, и краткую биографию покойного… Егор всю эту шелуху досматривать не стал, выключил. Главное и так ясно…
Те люди, что отметились в ресторане, Брутмана застрелить не могли, не успевали. Но почерк — один в один. Та же школа. Птенцы одного гнезда. А это уже зацепка.
Потом он долго расспрашивал Юлю. О том, где она могла наступить на мозоль влиятельным и не стесняющимся в средствах людям. И о последнем разговоре с Брутманом. Они вдвоем разобрали беседу по гаечке, по винтику, благо значительную часть анализа Юля проделала до того. Но теперь стало ясно, что все сказанное и не сказанное Брутманом надо воспринимать исключительно всерьез. Весомость своих слов и намеков он подтвердил страшным, но действенным способом.
Когда всплыла фамилия Хайдарова, Юля стояла на своем: не тот человек. Никак не мог участвовать в заказухе. Программу прикрыть мог. Радиостанцию обанкротить мог, если бы сильно подперло. Мог сделать так, чтобы Юлия Закревская не вылезала из судов, заваленная исками о защите чести и достоинства.
Но только не заказуха.
Егор сомневался. Жизнь приучила во всем сомневаться. Дольше пожить получается у сомневающихся…
— Помнишь генерала Кромова? — спросил он.
— В загородном доме застрелили, убийцу не нашли?
— Вот-вот… Тоже все думали: не такой человек. Правильный, как жена Цезаря. А после смерти столько дерьма всплыло…
— Я немного занималась этим делом. Там была мутная история с большими деньгами, пропавшими из его сейфа сразу после убийства, там, в коттедже…
— Речь не о деньгах. О репутации. О незапятнанной. Проверять я буду все и всех, без скидок на репутацию.
— Пока ты проверяешь, я не могу здесь отсиживаться.
— Убьют. Заказ получен, надо отрабатывать…
— Уеду за границу, открытых виз хватает.
— Как только закажешь билет, начнется обратный отсчет.
— На машине?
— Шансов больше, не спорю… Но ты согласна сыграть в русскую рулетку?
— Ты хочешь замариновать меня тут, как кильку в банке?
— Можешь считать себя дельфином в океанариуме. Для повышения самооценки. Да ты не волнуйся, я быстро управлюсь. По-простому, без формальностей. Мне ордера, понятые и протоколы не нужны.
Она помолчала, о чем-то думая. Затем вынесла вердикт:
— Я уйду отсюда.
Взглянула за окно и добавила:
— Утром.
— Метал бисер… — вздохнул Егор.
— Ты не понял… Я не собираюсь героически изображать живую мишень. Но включи логику: есть два зайца, по следу каждого идет своя компания охотников. Зачем им сидеть в одной норе? У обоих шансы уцелеть падают в два раза.
— Убедила… Но у тебя имеется своя незасвеченная норка?
— Я сейчас поразмыслила и поняла: имеется. Дом в пригороде… Хозяйка холодные полгода проводит в Майами, часто просит хороших знакомых пожить осенью и зимой. Бесплатно, разумеется, для пригляда… Сейчас дом пустует.
— Я бы вычислил такую норку на счет три.
— Не бахвалься… С хозяйкой я не знакома. Вообще не пересекалась. Должна была пожить наша общая знакомая, не сложилось, тоже уехала и попросила меня хотя бы изредка заглядывать… Никто об этом не знает. Запасные ключи спрятаны в тайничке у дома. Соседи незнакомым жильцам по холодам не удивляются, привыкли. Вопросы есть?
Вопросов не было. Даже надежнее, чем квартира на Типанова…
Потом разговор свернул на более отвлеченные темы. И, разумеется, перерос в спор.
Все вернулось.
Кухня была другая, и квартира другая, и время другое, и мир вокруг другой. И они другие. Но все вернулось.
Говорил он:
— Да пойми, ты тогда, семь лет назад, всю плешь мне проела с дурацким законом о дерьме, по любому поводу поминала… Ну да, закон Старджона. Все состоит из дерьма на девяносто процентов. Ты не понимаешь, что мы сейчас живем прямо посреди первого и главного следствия этого закона?! А оно гласит, что нельзя искусственно отделять дерьмо от недерьма. Если твои чистые и благоуханные десять процентов станут отдельным, независимым множеством, — к нему снова можно применить закон Старджона, так? С тем же результатом. И снова искусственно отделить чистых. И так далее… И весь мир превратится в дерьмо. Уже превращается. И мы в нем живем. Идея хорошая: запереть весь криминальный элемент, всех маргиналов в банках, избавить от них приличных людей… Любой нормальный человек под ней бы подписался. И любой бы депутат проголосовал. Подписались. Проголосовали. И что? В банках режут, убивают, насилуют, — а в чистых районах тишь и благодать? Хрена с два. У меня нет доступа к сводкам Управления, но хронику смотрю регулярно. Нет тишины. Нет благодати. Кривая преступлений в чистых районах растет. Подозреваю, даже круче растет, чем раньше, — слишком много сил на банки оттянуто. Да и чистые они уже относительно… Вот Средняя Рогатка, чтоб далеко не ходить. Четыре года назад считалась не люкс, но вполне приличный район. А сейчас? Можно стеной обносить и метро разблокировать. Созрела Рогатка для банки, вполне. Да что там Рогатка — меня тут давеча в двух шагах от Сенной зарезать пытались. Гоп-стоп с применением. Не гопота, не маргиналы, вполне приличные на вид парни… были… Ты тут говорила про свой чистый, уютный и безопасный мир, населенный дружелюбными и креативными людьми? Если пойдет, как идет, твой мир сожмется до размеров крохотного элитного квартала, окруженного высокой стеной с колючкой. А потом дерьмо придет и туда. И ты в нем захлебнешься.
Он говорил не с кондачка. Выстраданное, давно обдуманное. Он был уверен в своей правоте. Жизнь подтверждала все построения. Он не знал лишь одного: что можно сделать, как помешать миру катиться к Апокалипсису. А он катился…
Очередной ангел поднес к губам трубу и надул щеки — в Думе лежал законопроект, еще сильнее сужающий круг избирателей, и обсуждался во втором чтении. Не хочешь исполнять гражданский долг, три раза подряд не появлялся возле урн в день голосования? — долой из списков избирателей. И еще полтора десятка категорий граждан, недостойных быть гражданами. И уже не монетизация — безвозмездное аннулирование ваучеров. Лишенцев прибавится, банок тоже.
Потом говорила она:
— Человек закончил школу для дефективных, ай-кью у него ниже плинтуса. Но паспорт получил, идет голосовать. Насильник-педофил отсидел, получил паспорт, идет голосовать. Старушка на грани маразма — тоже на участок тащится, вместе с педофилом и олигофреном. И у них три голоса против моего одного. Почему они должны решать, как будет жить моя страна — значит, и я в том числе? Ладно, педофилов, убийц и дебилов уже отсекли. Не о них речь. А об огромной массе анчоусов. Ни на что не способных, ничего по большому счету не желающих. Крыша над головой, жратва на столе, баба в койке, ведро с гайками в гараже, работа, пусть самая тупая, но чтоб платили без задержек, водка в магазине и футбол в ящике. Все. Круг интересов и потребностей исчерпан. Не хомо сапиенсы. Хомо анчоусы. Люди выходили в океан, не зная, что за горизонтом, и плыли к неведомым континентам. Люди изобретали порох и искали философский камень. Люди сплачивали империи железом и кровью. ЛЮДИ! А если бы и тогда все решали тупым большинством анчоусы, черта с два Колумб отплыл бы из Кадиса…
— Он вообще-то отплыл из города Палос-де-ла-Фронтера.
— Ну оговорилась, бывает… Но он ниоткуда бы не отплыл, если бы рулили анчоусы. И Бертольд Шварц порох не изобрел бы. Представь, мы завтра объявляем референдум: люди, выберите что-то одно, от чего мы откажемся — от космической программы России или от футбола по ящику. Не потянуть нам и то, и другое разом. Результат предсказуемый: вместо сообщений о запусках — пьяные вопли «Го-о-о-л!» из всех окон по субботам. Анчоусам звезды не нужны. А я хочу, чтобы мои внуки туда полетели. Очень хочу.
Она говорила не экспромтом. Выстраданное, давно обдуманное, обкатанное в разговорах с другими умными людьми, озвученное в эфире и высказанное в статьях и книгах. Она была уверена в своей правоте. Жизнь подтверждала все построения. Она не знала лишь одного: что можно сделать, чтобы облегчить процесс родов, процесс появления на свет нового, лучшего мира… Роды, прав Егор, процесс неприглядный и болезненный. А роды продолжаются, головка уже показалась. В Думе обсуждают новый закон, спасающий людей и их будущее от анчоусов. Живешь на пенсию или пособие, не платишь налоги? — не тебе решать, как будут жить те, кто тебя кормит. Дважды или более судился по уголовной? — ну и живи по воровским законам, избирай себе паханов. И еще полтора десятка категорий анчоусов, не нуждающихся в звездах и в избирательных правах. Не хватит банок — построим. Футболом, водкой и работой обеспечим. И будут счастливы все. И люди, и маленькие глупые рыбки. А если клопам кажется Апокалипсисом выбрасывание на помойку старого дивана — то это проблема исключительно клопов.