— По крайней мере, она делала вид, что хотела. Но у нее, конечно, имелся собственный план, и я знаю, что Кайсу невероятно восхищало то, как Камилла умеет привязывать к себе людей и создавать себе политическую защиту. Она наверняка осталась бы навсегда преданной Камилле, если б не испугалась.
— Что же произошло?
— Кайса познакомилась с одним бывшим солдатом элитного подразделения, кажется, с майором, и после этого словно бы утратила почву под ногами. Согласно конфиденциальным сведениям, которыми обладал любовник Камиллы, этот мужчина выполнял по поручению русского правительства кое-какие сомнительные задания — попросту убийства. Он, в частности, убил известную журналистку — думаю, вы ее знаете — Ирину Азарову. Она критиковала режим в ряде репортажей и книг.
— О, да, настоящая героиня. Жуткая история…
— Именно. У них кое-что пошло не по плану. Ирина Азарова собиралась встретиться с одним противником режима в квартире на тихой улице в пригороде к юго-востоку от Москвы, и, согласно плану, майор должен был застрелить ее, когда она оттуда выйдет. Но никто не знал, что сестра журналистки заболела воспалением легких, и на Иринином попеченье внезапно оказались две племянницы, восьми и десяти лет; и когда Ирина с девочками вышли из парадного, майор застрелил всех троих. Он стрелял им в лицо и после этого угодил в немилость. Думаю, не потому, что кого-то волновали дети, а поскольку общественное мнение было уже не сдержать и возникла угроза, что операцию раскроют и обернут против правительства. Майор, полагаю, испугался, что его выдадут. У него, кажется, одновременно с этим возникло еще много личных проблем. От него ушла жена, оставив его с малолетней дочкой, и, думаю, даже существовал риск, что его вышвырнут из квартиры. А с точки зрения Камиллы, это был, разумеется, идеальный расклад: беспощадный человек, которого она могла использовать, и при этом находящийся в бедственном положении.
— И она его тоже привязала к себе…
— Да, они встретились. Кайса при этом присутствовала, и самое странное то, что она сразу же прикипела к этому мужчине. Он оказался совсем не таким, как она ожидала, ничуть не похожим на известных ей людей из «Свавельшё МК», которые кого-нибудь убили. Конечно, он был хорошо натренирован и выглядел жестоким. Но она говорила, что он также был воспитанным и вежливым и в каком-то смысле ранимым и чувствительным. Кайса ощущала, что он действительно переживает из-за того, что ему пришлось застрелить тех детей. Естественно, он был убийцей, человеком, специализировавшимся на пытках во время войны в Чечне, но тем не менее у него, по ее словам, имелись моральные барьеры, и поэтому она так расстроилась, когда Камилла запустила в него когти… Да, почти в буквальном смысле слова. Говорят, она провела ногтями по его груди и прошипела, как кошка: «Я хочу, чтобы ты убивал для меня!» Камилла подкрепляла свои слова сексом, эротической властью, с дьявольской ловкостью пробуждая в мужчине садистические наклонности, и чем более жуткие детали о своих убийствах он рассказывал, тем более возбужденной она якобы выглядела, — правда, не знаю, сумела ли я до конца понять… Но именно это, а не что-то другое, до смерти напугало Кайсу. Не убийца как таковой, а Камилла, то, как она с помощью своей красоты и привлекательности вызывала в нем дикого зверя и заставляла его чуть печальные глаза гореть, как у обезумевшего хищника.
— Вы никогда не сообщали эти сведения полиции?
— Я раз за разом спрашивала об этом Кайсу. Говорила ей, что она кажется напуганной и ей необходима охрана. Она отвечала, что охрана у нее уже есть. Кроме того, запретила мне обращаться в полицию, и я проявила глупость, послушавшись ее. После ее смерти я рассказала следователям все, о чем слышала, но поверили они мне или нет, не знаю; скорее всего, нет. Я ведь могла только понаслышке говорить о безымянном мужчине из другой страны — Камиллу было уже не найти ни в одном регистре, а ее новых личных данных я так и не узнала. Убийство Кайсы по-прежнему не раскрыто.
— Понятно, — произнес Микаэль.
— Правда?
— Думаю, да, — сказал он и уже собирался в знак сочувствия коснуться руки Маргареты Дальгрен, но его прервал зажужжавший в кармане телефон.
Микаэль надеялся, что это Андрей, но оказалось, что звонит некий Стефан Мольде. Прошло несколько секунд, прежде чем Микаэль сообразил, что это человек из Радиотехнического центра Министерства обороны, с которым в свое время общался Линус Брандель.
— В чем состоит ваше дело? — спросил он.
— Я звоню по поводу встречи с одним высокопоставленным чиновником, который направляется в Швецию и хотел бы встретиться с вами в «Гранд-отеле» завтра утром, как можно раньше.
Микаэль жестом извинился перед Маргаретой Дальгрен.
— У меня довольно плотный график, — сказал он, — и для того, чтобы я вообще стал с кем-то встречаться, мне нужно, по крайней мере, знать имя и повод.
— Человека зовут Эдвин Нидхэм, а дело касается личности, использующей ник Оса и подозревающейся в серьезном преступлении.
Микаэль ощутил приступ паники.
— О’кей, — согласился он. — В котором часу?
— В пять часов утра подошло бы идеально.
— Вы шутите!
— Мне вовсе не до шуток. Я бы рекомендовал вам проявить пунктуальность. Мистер Нидхэм примет вас у себя в номере. Мобильный телефон вам придется оставить на ресепшне. Вас обыщут.
— Ясно, — ответил Блумквист с нарастающей неприязнью.
После этого он встал и попрощался с Маргаретой Дальгрен на Проствэген в Сольне.
Часть III Асимметричные проблемы
Глава 25
Ночь и утро 24 ноября
Лисбет не потребовалось много времени, чтобы найти того Рогера, которого нарисовал Август. На домашней страничке бывших актеров театра, называвшего себя «Театром революции в Васастане», она увидела этого мужчину в молодости. Его звали Рогер Винтер, и о нем говорилось, что он агрессивен и завистлив. В молодости Винтер сыграл пару значительных ролей в кино, но в последнее время оказался в хвосте очереди и был гораздо менее известен, чем его прикованный к инвалидному креслу брат Тобиас — не скрывающий своих убеждений профессор биологии, который, как утверждалось, сейчас полностью прекратил общение с Рогером.
Лисбет записала адрес Винтера, а потом вломилась в суперкомпьютер ННФ. Она извлекла также свою компьютерную программу, где попыталась создать активную систему для поиска эллиптических кривых, которые могли бы справиться с задачей лучше всего, причем, разумеется, с наименьшим числом итераций. Но сколько она ни старалась, ей ни на шаг не удавалось приблизиться к решению — файл АНБ оставался непробиваемым. В конце концов она встала, бросив взгляд в спальню и на Августа. Тут она выругалась. Мальчик не спал, а сидел в кровати и писал что-то на листе бумаги, лежавшем на ночном столике. Подойдя поближе, Лисбет увидела, что это новые факторизации целых чисел. Тогда она немного поворчала, а потом строго сказала монотонным голосом:
— Нет смысла. Таким путем мы все равно ничего не добьемся.
Когда же Август снова начал истерически раскачиваться, она велела ему взять себя в руки и спать. Час был уже очень поздний, поэтому она решила, что ей надо немного отдохнуть, улеглась в соседнюю постель и попыталась расслабиться. Но это оказалось совершенно невозможно. Август извивался и скулил, и под конец Лисбет решила все-таки сказать еще что-нибудь. Лучшее, что пришло ей в голову, было:
— Ты знаешь что-нибудь об эллиптических кривых?
Ответа Саландер, естественно, не получила. Тем не менее она принялась объяснять так просто и наглядно, как только могла.
— Ты улавливаешь? — спросила она.
Август, конечно, не ответил.
— Ну, ладно, — не унималась она. — Возьмем, например, число 3034267. Я знаю, что ты можешь с легкостью найти его факторы. Но их можно также получить при помощи эллиптических кривых. Давай выберем, к примеру, кривую y2 = x3 — x + 4, и точку P = (1,2) на этой кривой.
Лисбет аккуратно записала уравнение на лежавшем на ночном столике листе. Но Август, казалось, вообще ничего не понимал. Тогда она опять вспомнила тех близнецов-аутистов, о которых читала. Они каким-то загадочным образом умели находить большие целые числа, однако оказывались не в силах составлять даже простейшие уравнения. Возможно, с Августом дело обстояло так же. Возможно, он был больше счетной машиной, нежели математическим талантом… Впрочем, в данный момент это не играло никакой роли — у Лисбет начала болеть рана, и ей требовалось поспать. Требовалось изгнать старых призраков детства, проснувшихся в ней из-за мальчика…
Микаэль Блумквист пришел домой уже за полночь, и хотя он безумно устал и ему предстояло вставать ни свет ни заря, он сразу уселся за компьютер и принялся искать информацию об Эдвине Нидхэме. В мире оказалось довольно много людей с таким именем и фамилией — в частности, успешный регбист, которому после лечения от лейкемии удалось вернуться в спорт. Один Эдвин Нидхэм, похоже, являлся экспертом по очистке воды, а другой ловко умел попадать на общие снимки, причем с глупым видом. Но никто из них не годился на роль человека, расколовшего личность Осы и обвинявшего ее в преступлении.
Зато существовал некий Эдвин Нидхэм, компьютерный инженер, защитивший диссертацию в Массачусетском технологическом институте, а это уже хотя бы нужная отрасль. Однако он тоже, казалось, не подходил. Конечно, сейчас этот Нидхэм был высоким начальником в «Сейфлайне» — ведущей компании по защите компьютеров от вирусов, но хакерами эта компания точно не интересовалась. Однако в интервью, которые давал Эд, как его называли, речь шла исключительно о долях продаж на рынке и новых продуктах. Ни одно слово не поднималось над уровнем обычных штампов, свойственных болтовне торговцев, даже когда ему предоставлялась возможность рассказать о своих хобби — боулинге и ловле рыбы на мушку. Он говорил, что любит природу, любит соревновательный момент… Казалось, самое страшное, на что он способен, это занудить людей до смерти.
Имелась также его фотография, на которой он, голый до пояса, ухмыляясь, вытаскивал крупного лосося, но таких снимков в рыболовном контексте существует великое множество. Такая же скукота, как и все остальное. И тем не менее постепенно Микаэль начал задумываться над тем, не являются ли скукота и безликость намеренными. Он еще раз перечитал материал, и у него возникло ощущение вымысла, ширмы, и медленно, но верно стало появляться убеждение: это тот самый парень. Тут попахивает разведкой, разве нет? Напоминает АНБ или ЦРУ…
Блумквист снова посмотрел на фотографию с лососем, и ему показалось, будто он видит уже нечто другое — крутого парня, который просто притворяется. В его постановке ног и насмешливой ухмылке на камеру чувствовалось нечто неколебимое, по крайней мере, так посчитал Микаэль. И он опять подумал о Лисбет. Следовало ли ей что-нибудь сказать? Нет причин сейчас волновать ее, особенно раз он сам еще ничего не знает, и журналист решил лучше лечь в постель. Ему требовалось пару часов поспать и иметь более или менее ясную голову, когда он ранним утром встретится с Эдом Нидхэмом. Блумквист в задумчивости почистил зубы, разделся, лег — и только тут осознал, что устал сверх всякой меры. В сон он погрузился мгновенно. Ему снилось, что его тянут вниз и начинают топить в реке, в которой стоял Эд Нидхэм. Потом у него останется смутное воспоминание о том, как он ползал по дну реки с мечущимися, бьющимися лососями…
Но проспал он, вероятно, не слишком долго. Резко проснулся с ощущением того, будто что-то упустил. На ночном столике у него лежал телефон, и Микаэль подумал об Андрее. Он все время подсознательно думал про Андрея…
Линда заперла дверь на два замка, и в этом, разумеется, не было ничего странного. Женщина с ее прошлым, естественно, должна соблюдать меры предосторожности. Тем не менее у Андрея возникло неприятное ощущение. Он убеждал себя в том, что дело в квартире. Она выглядела совсем не так, как он ожидал. Неужели это действительно дом подруги?
Широкая, но не особенно длинная кровать с обоих концов была снабжена сверкающими стальными решетчатыми спинками. Черное покрывало вызывало ассоциацию с носилками или могилой. Украшения на стенах Андрею тоже не понравились — они в основном состояли из обрамленных фотографий мужчин с оружием. Да и вообще, в целом квартира производила какое-то стерильное и холодное впечатление. Возникало ощущение, что здесь едва ли живет добрый человек.
С другой стороны, он сильно нервничает и наверняка все преувеличивает. Возможно, просто пытается найти оправдание, чтобы сбежать… Человеку всегда хочется сбежать от того, что он любит, — кажется, нечто подобное говорил Оскар Уайльд? Андрей посмотрел на Линду. Он по-прежнему считал, что никогда не видел такой обворожительно красивой женщины, и уже одно это пугало его. Но тут она подошла к нему в своем облегающем синем платье, подчеркивающем ее формы, и спросила, точно прочитав его мысли:
— Тебе хочется уйти домой, Андрей?
— У меня довольно много дел.
— Понимаю, — сказала она и поцеловала его. — Тогда, конечно, иди домой и занимайся своей работой.
— Наверное, так будет лучше, — пробормотал Зандер.
Она прижалась к нему и снова поцеловала его — с такой силой, что Андрей больше не мог сопротивляться. Он поцеловал ее в ответ, обхватил руками, и тут она оттолкнула его — так сильно, что он закачался и упал спиной на кровать. На какую-то долю секунды Зандер испугался. Но Линда улыбалась столь же нежно, как раньше. Тогда он сообразил: это просто игривая агрессивность любви. Кажется, она действительно хочет его? Она хочет заниматься с ним любовью здесь и сейчас…
Андрей позволил ей усесться на нем верхом, расстегнуть ему рубашку и провести ногтями по животу; глаза ее при этом горели ярким огнем, а большая грудь вздымалась под платьем. Рот был открыт; струйка слюны стекала к подбородку, и она что-то ему шептала. Поначалу он не расслышал, что именно. Но это было: «Сейчас, Андрей».
— Сейчас!
— Сейчас, — неуверенно повторил он, чувствуя, как Линда стаскивает с него брюки.
Она оказалась более ловкой, чем он ожидал, более умелой и неистовой в своем вожделении, чем кто-либо из его знакомых.
— Закрой глаза и лежи, не шевелясь, — велела Линда.
Он закрыл глаза, замер и заметил, что она чем-то шуршит, но не понял, чем. Затем послышался щелчок, и он почувствовал что-то металлическое у себя на запястьях, а открыв глаза, увидел, что на них надели наручники. Зандер захотел было воспротивиться, но протестовать он умел плохо, а тут все произошло быстро, молниеносно… Словно обладая большим опытом, Линда пристегнула его руки к спинке кровати, затем связала ему ноги веревкой и крепко стянула.
— Осторожней, — попросил он.
— Ну, конечно.
— Хорошо.
Она посмотрела на него каким-то новым взглядом, не совсем приятным, как ему подумалось. Затем что-то сказала громким голосом. Вероятно, он ослышался.
— Что? — переспросил он.
— Сейчас я буду резать тебя ножом, Андрей, — сказала Линда и заклеила ему рот большим куском скотча.
Микаэль Блумквист попытался уговорить себя, что беспокоиться незачем. Почему с Андреем должно было что-то случиться? Никто — кроме него самого и Эрики — не знал о том, что Зандер знает об укрытии Лисбет и мальчика. Они проявляли крайнюю осторожность с информацией, бóльшую, чем когда-либо. Но все же… почему до парня не дозвониться?
Андрей не из тех, кто пренебрегает телефоном. Напротив, когда Микаэль звонил, он обычно отвечал прямо после первого гудка. А сейчас его было никак не достать — разве не странно? Или же… Блумквист снова попытался убедить себя в том, что Зандер просто работает, забыв обо всем на свете, или, в худшем случае, потерял мобильный телефон. Наверняка не более того. Но, черт побери… После стольких лет откуда ни возьмись возникла Камилла… Явно что-то затевается. Как там сказал комиссар Бублански?… «Мы живем в мире, где безумное считается нормальным…»
Микаэль потянулся за лежащим на ночном столике телефоном и снова позвонил Андрею. Опять не услышав ответа, он решил разбудить нового сотрудника Эмиля Грандена, живущего неподалеку от Андрея. В голосе Эмиля, пожалуй, чувствовалось некоторое замешательство, но он все-таки пообещал сразу сбегать к Зандеру и проверить, дома ли тот. Через двадцать минут Эмиль перезвонил и сказал, что долго колотил в дверь Андрея и что его там совершенно точно нет.
Положив трубку, Микаэль натянул одежду, вышел на улицу и помчался через безлюдный, охваченный бурей район Сёдер в редакцию журнала, на Гётгатан. «Если повезет, — думал он, — Андрей спит там на диване». С Зандером уже случалось так, что он засыпал на работе и не слышал телефона. Можно было надеяться, что все объяснялось именно этим. Тем не менее Микаэль ощущал все большее беспокойство. Отперев дверь и отключив сигнализацию, он вздрогнул, словно ожидал обнаружить разгром. Но сколько он ни ходил по комнатам, никаких следов чего-либо необычного не заметил, и все сведения в его зашифрованной почтовой программе были тщательно стерты — в точности как они договаривались. Все выглядело нормально, но на редакционном диване Андрея не оказалось.
Диван выглядел таким же обшарпанным и пустым, как обычно, и Микаэль несколько минут посидел на нем, погрузившись в размышления. Затем он опять позвонил Грандену.