Он питал романтические иллюзии в отношении того, что можно издали определить, выдержит ли человек ближний бой или большое физическое испытание, и поэтому он, в отличие от Орлова и Богданова, не удивился, когда план с Микаэлем Блумквистом провалился. Сами же они были абсолютно уверены: еще не родился тот мужчина, который может устоять перед Кирой. Но Хольцер, лишь на секунду издали видевший журналиста в Сальтшёбадене, сомневался. Микаэль Блумквист показался ему проблемой. Он выглядел, как мужчина, которого не так-то легко обмануть или сломить, и ничто из увиденного или услышанного Яном с тех пор не заставило его изменить свое мнение.
С молодым журналистом дело обстояло иначе. Он производил впечатление классического образца слабого, чувствительного мужчины. Тем не менее оно оказалось настолько ошибочным, что дальше некуда. Андрей Зандер боролся дольше всех, кого Яну доводилось пытать. Невзирая на страшную боль, он не сдавался. В его глазах светилась какая-то неколебимость, которая, казалось, поддерживалась высшими принципами, и Хольцер даже подумал, что им придется отступиться, что Андрей Зандер скорее вынесет любое страдание, чем расскажет что-либо, и только когда Кира торжественно пообещала, что Эрике и Микаэлю из «Миллениума» тоже предстоит так мучиться, Андрей, наконец, сломался.
Было уже половина четвертого утра. Это мгновение было из числа тех, про которые Ян думал, что запомнит их навсегда. На окно в потолке падал снег. Лицо молодого человека казалось усохшим, глаза ввалились. Брызгавшая из груди кровь оставила пятна вокруг его рта и на щеках. Долгое время заклеенные скотчем губы потрескались и кровоточили. Он был весь искромсан. Тем не менее было видно, что он красивый молодой человек, и Яну вспомнилась Ольга. Что бы она о нем подумала? Разве этот журналист не как раз такой образованный парень, который борется против несправедливости и заступается за нищих и обездоленных, как ей нравятся? Ян задумался об этом и разном другом в собственной жизни. Потом перекрестился русским крестом, где одна дорога ведет на небо, а другая — в ад, и покосился на Киру.
Она выглядела красивее, чем когда-либо. Глаза у нее горели. Она сидела на табуретке возле кровати в дорогом синем платье, почти не забрызганном кровью, и что-то говорила Андрею по-шведски, что-то, звучавшее очень нежно. Потом взяла его за руку. Он сжал ее руку. Наверное, ему было больше не в чем искать утешения. В переулке завывал ветер. Кира кивнула и улыбнулась Яну. На окно падали новые снежинки.
Потом они все вместе сидели в «Лендровере» по пути к Ингарё. Ян чувствовал себя опустошенным, и развитие событий ему не нравилось. Но он не мог отделаться от мысли, что привела их сюда его собственная ошибка, и поэтому в основном помалкивал, слушая Киру, так удивительно взволнованную и с пылкой ненавистью говорившую о женщине, к которой они направлялись. Ян не считал это хорошим знаком, и будь его воля, он посоветовал бы ей развернуться и покинуть страну. Но он молчал.
За окнами продолжал валить снег, а они мчались все дальше в темноту. Когда Хольцер временами поглядывал на Киру и ее сверкающие ледяные глаза, она его пугала. Он гнал от себя эту мысль, и ему пришло в голову, что, по крайней мере, в одном он должен признать ее правоту: она поразительно быстро до всего догадалась. Не только вычислила, кто бросился вперед на Свеавэген и спас Августа Бальдера, а также заподозрила, кто может знать, куда подевались мальчик с женщиной, и назвала имя ни больше ни меньше как Микаэля Блумквиста. Никто из них не понял логики ее рассуждений. Чего ради шведский журналист с хорошей репутацией будет прятать человека, появившегося ниоткуда и увезшего ребенка с места преступления? Однако чем дольше они изучали ее теорию, тем больше им казалось, что в ней что-то есть. Оказалось не только то, что женщина — которую звали Лисбет Саландер — была тесно связана с журналистом, но и что в редакции «Миллениума» что-то произошло.
Утром после убийства в Сальтшёбадене Юрий хакнул компьютер Микаэля Блумквиста, чтобы попытаться понять, почему Франс Бальдер вызвал его посреди ночи. Тогда он справился с задачей без особых проблем. Но со вчерашнего утра доступ к почте журналиста оказался перекрыт, а когда такое случалось в последний раз, чтобы Юрий не сумел прочесть мейлы какого-нибудь репортера? Насколько знал Ян, никогда. Микаэль Блумквист вдруг стал намного осторожнее, и произошло это в связи с исчезновением женщины и мальчика со Свеавэген.
Собственно, это еще не являлось гарантией того, что журналисту известно, где находятся Саландер и ребенок. Но чем дальше, тем больше появлялось признаков того, что теория может оказаться верна, а Кире в любом случае явно не требовалось стопроцентных доказательств. Ей хотелось напасть на Блумквиста. За неимением самого Микаэля, она хотела напасть на кого-нибудь другого из журнала, но, главным образом, с близкой к одержимости целеустремленностью рвалась выследить женщину с ребенком.
Уже одно это должно бы было заставить их почуять неладное. Правда, Яну все равно оставалось только испытывать благодарность. Всех нюансов Кириных мотивов он, вероятно, не понимал, но убить ребенка они собирались в первую очередь ради него — и на том спасибо. Кира с таким же успехом могла пожертвовать Хольцером. Однако она предпочла пойти на значительный риск, чтобы сохранить его, и это радовало Яна, действительно радовало, хотя в данный момент, в машине, он ощущал главным образом неприязнь.
Хольцер пытался черпать силы в Ольге. Что бы ни случилось, нельзя допустить, чтобы она, проснувшись, увидела во всех газетах рисунок с изображением отца, и он раз за разом уговаривал себя, что пока им везет и что самое страшное уже позади. Если только Андрей Зандер выдал правильный адрес, задание должно оказаться легким. У них трое вооруженных до зубов мужчин… четверо, если считать Юрия, который, конечно, по обыкновению, в основном занимался компьютером. На их стороне Ян, Юрий, Орлов и Деннис Уилтон — бандит, который раньше принадлежал к «Свавельшё МК», а теперь регулярно оказывал Кире услуги и помогал им с планированием в Швеции. Трое или четверо тренированных мужчин плюс Кира, а противостояла им только одна-единственная женщина, которая, вероятно, спит, и к тому же должна защитить ребенка. Никаких проблем не предвиделось. Они смогут быстро напасть, закончить работу и покинуть страну. Но Кира все равно не унималась. Она почти с маниакальной настойчивостью повторяла:
— Вы не должны недооценивать Саландер!
Она сказала это столько раз, что даже Юрий, обычно во всем с ней соглашавшийся, начал раздражаться. Конечно, Ян на Свеавэген тоже видел, что эта девица, похоже, тренированная, быстрая и бесстрашная. Но по словам Киры получалось, что она прямо-таки какая-то супервумэн. Даже смешно. Ян никогда не встречал женщины, которая в бою могла бы хоть в чем-то сравниться с ним или даже с Орловым. Тем не менее он пообещал проявлять осторожность. Обещал сначала подняться наверх, произвести рекогносцировку местности и выработать стратегию, план. Им нельзя торопиться, нельзя угодить в какую-нибудь ловушку. Ян раз за разом подтверждал это и, когда они наконец остановились возле маленького залива, рядом с горным склоном и заброшенной лодочной пристанью, незамедлительно взял командование на себя. Он велел остальным приготовиться, укрывшись в машине, пока он сам пойдет вперед, чтобы узнать, где находится дом. Разыскать его явно было не слишком легко.
Ян Хольцер любил раннее утро. Ему нравилась тишина и переходное ощущение в воздухе, и сейчас он шел, чуть согнувшись и прислушиваясь. Его окружала надежная темнота — не было видно ни души, ни единой горящей лампы. Миновав лодочную пристань и обогнув горный склон, он подошел к деревянному забору и шаткой калитке, рядом с елью и разросшимся кустом шиповника. Открыл калитку и двинулся вверх по крутой деревянной лестнице с перилами по правой стороне. Вскоре Хольцер заподозрил, что дом находится наверху.
Дом скрывали сосны и осины, свет в нем не горел, с южной стороны имелась терраса, а за нею — стеклянная дверь, которую легко преодолеть. При первом взгляде никаких особых сложностей Ян не увидел. Им не составит труда ворваться внутрь через стеклянную дверь и обезвредить врага. Никаких проблем быть не должно. Он отметил, что двигается почти беззвучно, и на мгновение задумался, не лучше ли ему завершить работу самому. Пожалуй, это даже его моральный долг. Он один поставил их в такую ситуацию. И разбираться с ней ему тоже следует одному. Работа представлялась ему не сложнее той, что он уже выполнял, — даже наоборот. Здесь явно нет полицейских, как у Бальдера, никаких охранников или даже признаков сигнализации. Правда, он не взял с собой автомат, но его и не требуется. Автоматы были полным излишеством, плодом разгоряченного воображения Киры. У него есть пистолет «Ремингтон», и этого вполне достаточно.
Внезапно — без обычного тщательного планирования — Хольцер рванул вперед, эффективный, как всегда. Он быстро-быстро начал перемещаться вдоль короткой стороны дома к террасе и стеклянной двери. Но вдруг замер, поначалу не понимая, почему. Это могло быть все, что угодно: какой-то звук, движение, опасность, которую он подсознательно ощутил… Ян быстро поднял взгляд к четырехугольному окну. Увидеть, что там внутри, отсюда он не мог. Тем не менее застыл на месте, с нарастающей неуверенностью. Может, это не тот дом?
Ян решил подойти поближе и заглянуть, на всякий случай, и тут… он оцепенел в темноте. За ним наблюдают. Глаза, уже однажды смотревшие на него, уставились стеклянным взглядом в его сторону из-за круглого стола. Ему следовало действовать — добежать до террасы, молниеносно ворваться внутрь и выстрелить; ему следовало в полной мере ощутить инстинкт киллера. Но Хольцер опять засомневался, не в силах выхватить пистолет. Он словно терялся перед этим взглядом…
Возможно, Ян оставался бы в той же позиции еще несколько секунд, не сделай мальчик такого, на что, казалось, был мало способен. Он издал пронзительный крик, от которого, казалось, задребезжали стекла. Только тут Ян, сбросив оцепенение, помчался на террасу и, ни секунды не размышляя, ворвался в дом прямо сквозь стеклянную дверь и выстрелил. Выстрелил, как ему думалось, с большой точностью. Но он так и не успел увидеть, попал ли.
Похожая на тень фигура метнулась к нему с такой скоростью, что Хольцер даже не успел обернуться или занять выгодную позицию. Он точно помнил, что снова выстрелил и что кто-то выстрелил в ответ. Больше Ян ничего подумать не успел, поскольку в следующее мгновение ударился всем своим весом об пол, а поверх него свалилась молодая женщина с такой яростью в глазах, какую ему никогда видеть не доводилось. Он инстинктивно отреагировал с той же злостью — попытался снова выстрелить. Но женщина действовала, как дикое животное, и вот она уже сидит на нем, поднимает голову… Бац. Ян не успел понять, что произошло. Вероятно, он потерял сознание.
Когда он очнулся, во рту ощущался вкус крови, а под свитером было влажно и липко. Наверное, его ранили. Как раз в этот момент мимо него проходили мальчик и женщина, и он попытался схватить мальчика за ноги. По крайней мере, ему так подумалось. Но, очевидно, его опять атаковали. Внезапно он ощутил острую нехватку воздуха.
Хольцер уже больше не понимал, что происходит. Знал только, что уничтожен и побежден. И кем? Какой-то девицей… Осознание этого стало частью его боли, когда он, закрыв глаза и тяжело дыша, лежал на полу среди осколков стекла и собственной крови и надеялся, что скоро все кончится. Но тут он вновь что-то уловил — голоса вдали. Когда он открыл глаза, то, к своему изумлению, увидел женщину. Она здесь. Разве она не ушла? Нет, она стояла прямо возле кухонного стола, на тонких мальчишеских ногах, и чем-то занималась. Тогда Ян напрягся изо всех сил, чтобы подняться. Своего пистолета он не нашел, но сумел принять сидячее положение — и тут же уловил, что в окне мелькнул Орлов. Хольцер опять попытался наброситься на нее. Но дальше этого дело не пошло.
Женщина взорвалась — так ему показалось. Она схватила несколько листов бумаги, с бешеной силой рванулась наружу и прямо с террасы плашмя бросилась вниз, в лес. Сразу вслед за этим в темноте затрещали выстрелы, и он пробормотал про себя, словно желая помочь: «Убейте этих сволочей!» На самом же деле помочь Ян уже больше ничем не мог. Ему с трудом удалось подняться на ноги, и он был даже не в силах интересоваться суматохой снаружи. Он лишь стоял, покачиваясь, думая о том, что Орлов с Уилтоном наверняка уложили женщину и ребенка, и, пытаясь радоваться этому, воспринимая это как реабилитацию.
Полностью поглощенный тем, чтобы держаться на ногах, Хольцер вяло покосился на стоявший перед ним стол. Там валялась масса мелков и листов бумаги, и Ян смотрел на них, ничего толком не понимая. Потом словно коготь вонзился ему в сердце. Он увидел самого себя — или, вернее, сперва увидел лишь злого человека, демона с бледным лицом, который поднял руку, чтобы убить. Лишь по прошествии нескольких секунд Хольцер сообразил, что демон — это он сам, и задрожал, охваченный ужасом. Однако оторвать взгляд от рисунка он не мог, рисунок словно гипнотически притягивал его.
Присмотревшись, Ян обнаружил, что там имеется не только какое-то уравнение — в самом низу; наверху небрежным, корявым почерком было написано:
Mailed to police 04.22![79]
Глава 27
Утро 24 ноября
Когда Арам Барзани из шведской оперативной группы в 04.52 утра вошел в дом Габриэллы Гране, он увидел огромного, одетого в черное, мужчину, лежащего на полу возле круглого обеденного стола.
Арам осторожно приблизился. Дом казался пустым, однако рисковать не хотелось. Совсем недавно им сообщили, что здесь, наверху, ведется интенсивная стрельба, а снаружи, с уступов скал доносились возбужденные крики коллег.
— Здесь! — кричали они. — Здесь!
Арам не понимал, к чему это относилось, и на мгновение засомневался: бежать ли ему к ним? Наконец он решил остаться здесь и посмотреть, в каком состоянии находится мужчина на полу. Вокруг него были осколки стекла и кровь. На столе кто-то разорвал в клочки лист бумаги и растер в порошок несколько мелков. Мужчина лежал на спине и слабым движением руки крестился. Теперь он что-то забормотал — очевидно, молитву. Язык напоминал русский, Арам уловил слово «Ольга» и сказал мужчине, что медики уже едут.
— They were sisters[80], — ответил мужчина.
Но это было произнесено так растерянно, что Арам не придал его словам значения. Вместо этого он обыскал его одежду, констатировав, что мужчина безоружен и, по всей видимости, ранен в живот. Свитер у него намок от крови, и выглядел мужчина подозрительно бледным. Арам спросил, что случилось. Сперва ответа не последовало. Затем мужчина прошипел еще одно странное предложение по-английски.
— My soul was captured in a drawing[81], — произнес он, казалось, начиная терять сознание.
Арам постоял еще несколько минут, чтобы убедиться, что мужчина не сможет создать им проблем. Но услышав, что персонал «Скорой помощи» уже на подходе, он оставил мужчину и вышел на скалы. Ему хотелось узнать, о чем кричали коллеги.
Снег продолжал валить, было скользко и холодно. Из расположенной пониже долины доносились голоса и звук моторов подъезжавших машин. Было по-прежнему темно и плохо видно, повсюду лежали камни и торчали ветки хвойных деревьев. Колоритный ландшафт, да и спуск с горы крутой. Воевать на такой местности явно нелегко, и Арама охватили недобрые предчувствия. Ему показалось, что стало удивительно тихо, и он не понимал, куда подевались коллеги.
Однако они стояли неподалеку, прямо возле обрыва, за большой, бурно разросшейся осиной. Обнаружив их, Арам вздрогнул. Это было на него не похоже, но он испугался, увидев, что они устремили в землю серьезные взгляды. Что там такое? Неужели мальчик-аутист мертв?
Арам медленно пошел вперед, думая о собственных детях; им уже шесть и девять лет, и они помешаны на футболе. Ничем больше не занимаются и ни о чем другом не говорят. Их зовут Бьёрн и Андерс. Они с Дильван дали сыновьям шведские имена, посчитав, что это поможет им в жизни… Что же это за люди такие, которые отправляются сюда, чтобы убить ребенка? Его охватила внезапная ярость, и он покричал коллегам. В следующее мгновение полицейский вздохнул с облегчением.
На земле лежал не мальчик, а двое мужчин, тоже явно раненных в область живота. Один из них — здоровенный, жестокого вида тип со щербатой кожей и приплюснутым боксерским носом — попытался встать, но его быстро уложили обратно. В лице поверженного читалось унижение. Правая рука у него дрожала от боли — или от злости. Второй мужчина, в кожаной куртке и завязанными хвостом волосами, похоже, чувствовал себя хуже. Он лежал неподвижно, потрясенно уставившись в темное небо.
— Никаких следов ребенка? — спросил Арам.
— Никаких, — ответил его коллега Клас Линд.
— А женщины?
— Тоже.
Арам был не уверен, хороший ли это знак, и задал еще несколько вопросов. Но никто из коллег не имел отчетливого представления о том, что произошло. Точно известно было только то, что метрах в тридцати-сорока ниже по склону обнаружили два автомата марки «Барретт REC7». Оружие посчитали принадлежавшим мужчинам. Но почему автоматы оказались там, оставалось неясным. Щербатый мужчина на этот вопрос выдал какой-то маловразумительный ответ.
В течение следующих пятнадцати минут Арам вместе с коллегами прочесывали местность, но не обнаружили ничего, кроме новых следов битвы. Тем временем прибывало все больше народу: медицинский персонал, инспектор уголовной полиции Соня Мудиг, пара-тройка криминалистов, множество полицейских, а также журналист Микаэль Блумквист и какой-то американец с коротко стриженными волосами и грузным телосложением, который сразу вызвал у всех непонятное уважение. В 05.25 поступило сообщение, что на берегу, возле парковки, имеется свидетель, ожидающий допроса. Мужчина хотел, чтобы его называли КоГе[82]. На самом деле его звали Карл-Густав Матсон, и он совсем недавно приобрел новый дом на другой стороне залива. По словам Класа Линда, к мужчине следовало относиться с известной долей скептицизма.