Лифт идет вверх.
Босс. Эта борьба за власть дорого обходится. (Стонет.) Принесите мне ботинки.
Док берет список, разваливается на кушетке, изучает список. Босс сам ищет ботинки, надевает их, вызывает лифт.
Дурное предчувствие оправдалось.
Док. Теперь я ваш компаньон.
Босс. Фараон тоже.
Док (ухмыляясь). Вы попали в руки порядочных людей.
Босс. А я ведь был при захвате Исигаки.
Док. Наступили другие времена.
Босс. Ну и духота тут, внизу.
Шум льющейся воды.
Док. Подумайте о вашем насосе.
Босс (кивает, задумчиво смотрит на Дока). Где же, где я встречал этого парня?
Темнота. Из холодильной камеры выходит Энн, свет только на нее. Она в элегантном вечернем платье, меховая накидка волочится за ней по полу.
Энн. Меня зовут Энн. Я любовница Босса. Была фотомоделью, не то чтобы знаменитой. Самый большой успех имела в рекламе садовых качелей. Она появилась в "Харперз базар". Я качаюсь на них в голубом купальнике над английским газоном. До этого у Босса была другая любовница. Моя подруга Китти. Она жила в фешенебельном районе. Когда она пригласила меня к себе, то сказала, что, если я приду, Босса не будет. Я пришла, Босс был, а Китти пропала. Когда Босс меня взял, у меня сразу возникло какое-то нехорошее чувство; с такими, как Босс, связываться нельзя, но с тех пор я живу с ним. Он меня балует. Я езжу в дорогой спортивной машине. Он подарил мне драгоценности и меховое манто, а совсем недавно - маленький холст Рембрандта, только я не должна его никому показывать. Я переехала в квартиру Китти. А Китти никогда больше не появлялась. Могу только догадываться, что с ней случилось. Босс очень влиятельный. Люди его боятся, но я не знаю, чем он занимается. И хорошо, что не знаю. Думаю, у него есть семья. Он упоминал однажды, что живет на большой вилле в еще более фешенебельном районе. Иногда он летает на западное побережье. Когда он в очередной раз улетел на побережье, я пошла в "Томми-бар". (Подходит к рампе.) Босс, собственно, запретил ходить в "Томми-бар", он желал, чтобы я посещала только дорогие рестораны, но иногда я все же ходила в "Томми-бар" - хотелось самостоятельности и острых ощущений, - и так уж вышло, что я встретила там Дока. Тогда на мне было это манто. (Надевает манто.) Док сказал, что живет совсем недалеко, у реки, но я все-таки испугалась, когда мы вошли в склад и спустились на лифте вниз. Войдя сюда, я недоверчиво огляделась.
Комната освещается. Док лежит на кушетке.
Док. Ну, как тебе?
Энн. Так глубоко под землей.
Док. Пять этажей вниз.
Энн. Ты здесь живешь?
Док. Здесь.
Энн. Днем и ночью?
Док. Всегда.
Энн. Но это же не квартира!
Док. А для меня квартира!
Энн. Неуютно.
Док. Мне не нужен уют. (Листает комиксы.)
Энн. Где-то капает вода.
Док. Страшно?
Энн. Чуть-чуть.
Док. Ты сама со мной заговорила.
Энн. В "Томми-баре".
Док. И пришла сюда по доброй воле.
Энн. Я знаю.
Док. Тебе было все равно куда.
Энн. И вот я здесь.
Док. Ты хочешь со мной переспать?
Энн. Я предложила.
Док. Вот кровать.
Энн. Я вижу.
Док. Раздевайся.
Энн. Потом.
Док. Виски?
Энн. Пожалуйста.
Док приносит ей виски.
Док. Если хочешь, можешь снова подняться наверх.
Энн. Я останусь. Ты ученый?
Док. Что-то вроде.
Энн. Это твоя лаболатория?
Док. Что-то вроде. (Смеется.)
Энн. Я опять ляпнула не то?
Док. Ничего.
Энн. Спьяну. (Нажимает на кнопку холодильной камеры, дверь открывается.)
Док. Я изготовляю промышленные алмазы.
Энн. И для этого нужно забираться так глубоко под землю? (Делает шаг в холодильную камеру.)
Док. Радиоактивное излучение.
Энн. Это опасно? (Испугавшись, выходит из камеры.)
Док. Только когда аппарат работает.
Энн нажимает на кнопку, дверь закрывается.
Мое изобретение.
Энн. А я сразу догадалась, что ты интеллектуал.
Док. Был им.
Энн. Что внизу?
Док. Канализация.
Энн. Теперь мне раздеваться?
Док. Потом.
Энн. Боишься?
Док. Нет.
Энн. Тут можно курить?
Док. Могла бы не спрашивать.
Энн. А вдруг все взлетит на воздух.
Док. Может.
Энн. Тогда я лучше не буду. (Смеется, смотрит на Дока.) Я тебя никогда раньше не видела в "Томми-баре".
Док. А я до сих пор никогда не был в "Томми-баре".
Энн. Ты действительно всегда живешь здесь внизу?
Док. Я поднялся наверх первый раз за год. Еще виски?
Энн. Еще. (Протягивает ему свой стакан.)
Док. Лед?
Энн. Если он здесь есть.
Док. Здесь он всегда есть. (Идет со стаканом Энн в камеру, говорит оттуда.) У тебя шикарный драндулет.
Энн. Подарок.
Док. И манто не из дешевых.
Энн. Тоже подарок.
Док. А почему ты спросила именно меня, можно ли со мной переспать?
Энн. Случайно.
Док. А другого спросила бы?
Энн. Спросила.
Док (приносит виски). Дорогая проститутка или искательница приключений?
Энн. Не имеет значения.
Док. Все еще хочешь спать со мной?
Энн. Все еще.
Док. Я ничего не плачу.
Энн. Не имеет значения.
Док. Забавная девочка. (Садится на кушетку.) Давно у меня не было женщины.
Энн. Ну и шикарная же хата у тебя здесь внизу.
Док. Когда-то я жил вполне прилично.
Энн. Разорился?
Док. В пух и прах.
Энн. Экономический кризис многих выбросил на улицу.
Док. Все мы знавали лучшие времена. (Пьет.)
Энн. Меня зовут Энн. (Пьет.)
Док. Меня называют Док. (Пьет, задумчиво смотрит на нее.) Почему ты хочешь со мной переспать?
Энн. Это тебя не касается. (Пьет.)
Док. Тогда раздевайся.
Она протягивает ему свой стакан виски.
Энн. Я раздеваюсь.
Свет только на Энн, Док исчезает на заднем
плане. Энн подходит к рампе.
Потом я разделась. (Снимает манто.) Может, потому, что хотела отомстить Боссу. Или от стыда, что не смогла противостоять Боссу. Все получилось прекрасно. Тогда, в ту холодную февральскую ночь, я провела у Дока всего несколько часов и больше не собиралась с ним встречаться. Но когда Босс снова улетел на западное побережье, я снова встретилась с Доком, и теперь прихожу к нему, даже если Босс не улетает на побережье. (Ложится на кушетку, включает незаметно встроенный в стену проигрыватель. Вивальди, Лето." Allegro non molto.) Сейчас июль. Это прохладное помещение глубоко под землей стало вдруг таким уютным. Мне тут все нравится - и эта ниша, и навес над ней, на который иногда капает вода, и маленький скрытый в стене проигрыватель - подарок Дока. Я счастлива с Доком. Я доверяю ему больше, чем любому другому мужчине. Но до сих пор я не говорила с ним о Боссе. Не надо ему было знать, что я знакома с Боссом. И с Боссом не надо было знакомиться. И даже подозревать о его существовании. А теперь вот я должна рассказать ему о Боссе, но осторожно, не называя имени.
Вся комната освещена. Из холодильной камеры выходит Док с пустым ящиком, в изумлении останавливается.
Док. Ты еще здесь.
Энн. Я снова здесь.
Док. Ты же уехала наверх.
Энн. Значит, потом спустилась вниз.
Док. Уже утро.
Энн. И что?
Док уносит ящик.
Тебя всегда знобит, когда ты выходишь из соседней комнаты.
Док. Там прохладно.
Энн (выключает проигрыватель). Док.
Док. Что, Энн?
Энн. Я влюбилась в тебя.
Док молчит.
Вдруг.
Док. В таких, как я, не влюбляются.
Энн. Ты не такой, как другие.
Док. Я стал таким, как другие.
Энн. Я хотела остаться порядочным человеком.
Док. Все мы этого хотели.
Энн. Ты порядочный человек.
Док. Чушь. Не будь мне так нужны мои инструменты, умей я мыслить без электронного микроскопа или без компьютера, может, я и остался бы порядочным ученым, вот и все.
Энн. Нет ничего непорядочного в том, чтобы изготовлять промышленные алмазы.
Док. Сегодня все непорядочно.
Энн. Ты ничего не знаешь обо мне.
Док. Нам не нужно ничего знать друг о друге.
Энн. Меня содержит один человек.
Док. И что?
Энн. Я не могу с ним больше жить, с тех пор как познакомилась с тобой.
Док. Важная птица?
Энн. В определенных кругах.
Док. Его имя?
Энн. Я не хочу тебя впутывать.
Док. Я уже впутался.
Энн. Еще нет.
Док. Мы все во все впутаны.
Энн. Он подарил мне Рембрандта.
Док. Царский подарок.
Энн. Старая дама при свечах.
Док. Подделка.
Энн. Возможно.
Док. Или краденый.
Энн. Тогда не подделка.
Док. Ты боишься?
Энн. С тех пор как люблю тебя.
Шум льющейся воды.
Док. Изготовление промышленных алмазов требует постоянного наблюдения. (Идет в камеру.) Он что-то подозревает?
Энн. Не знаю.
Док. Ты в опасности?
Энн. Если он что-то подозревает.
Док. Не надо было в меня влюбляться.
Энн. Но я в тебя влюбилась.
Док возвращается из камеры с пустым ящиком.
Док. Энн.
Энн. Что, Док?
Док. Я тоже влюбился в тебя.
Молчат.
Тоже вдруг.
Она подходит к нему. Страстно обнимаются. Барахтаются на полу.
Док возвращается из камеры с пустым ящиком.
Док. Энн.
Энн. Что, Док?
Док. Я тоже влюбился в тебя.
Молчат.
Тоже вдруг.
Она подходит к нему. Страстно обнимаются. Барахтаются на полу.
Энн. Что мне делать?
Док. Не жить с ним больше.
Энн. Я не могу уйти.
Целуются.
Он везде меня найдет.
Док. Я тебя надежно спрячу.
Энн. Где?
Док. У подружки моего партнера.
Энн. Кто твой партнер?
Док. Неважно.
Энн. Тоже важная птица?
Док. Тоже.
Энн. На следующей неделе он летит на западное побережье.
Док. Это может быть слишком поздно.
Энн. Уходить раньше опасно.
Док. Прямо сегодня.
Энн. Сегодня он придет ко мне.
Док. Тогда завтра.
Энн. Не знаю, как получится.
Док. Нужно, чтобы получилось.
Энн. Завтра вечером?
Док. Здесь внизу.
Энн. После десяти.
Док. После десяти. (Поднимается.) Не бери с собой ничего. Все должно выглядеть так, будто ты растворилась в пустоте.
Она поднимается, садится на кушетку, закуривает сигарету, оставляет пачку на полу.
Энн. Последняя. (Курит.) А что будет с тобой?
Док. Я должен оставаться здесь.
Энн. Из-за твоей важной птицы?
Док. Я вхожу в крупное дело. (Садится на пустой ящик.)
Энн. Твои промышленные алмазы?
Док. Да.
Энн. Грязное дело?
Док. Дела бывают только грязные.
Энн курит.
Через год я разбогатею.
Энн. Год может длиться вечность.
Док. Не всегда.
Энн. Если ты справишься?
Док. Потом мы оба уедем из города.
Энн. Если нам повезет.
Док. Я справлюсь.
Энн курит.
Потому что у меня снова есть шанс.
Энн. С твоими алмазами?
Док. С тобой.
Энн тушит сигарету, поднимается, берет манто.
Энн. Я должна идти.
Док уносит пустой ящик.
Док. Я должен работать.
Энн. Я должна еще раз вернуться к своей важной птице.
Док. Последний.
Энн входит в остановившийся лифт, виден только ее силуэт.
Энн. Док!
Док. Что, Энн?
Энн. Сходим ли мы еще в наш "Томми-бар"?
Двери лифта закрываются, лифт идет вверх. Темнота. Из холодильной камеры, шатаясь, выбирается Билл, голый, наполовину завернутый в пластик. Свет только на него.
Билл. Меня зовут Билл. Мне двадцать четыре. Сначала я изучал биологию, потом занялся социологией. Образование помогает человеку только в том случае, если он научился уживаться с себе подобными. Непорядочно рассуждать об атомах, молекулах, спиральных галактиках или соединениях углерода, когда коррумпированное государство, еще более коррумпированное общество или идиотский догматизм ведут мир к гибели. Я ученый, не моралист, личный жизненный опыт, который привел к этим выводам, существенной роли не играет. Я все равно стал бы анархистом, поскольку человечество развивается слишком медленно. Коль скоро общественные устройства порабощают личность, личность должна их разрушать. Революции с их огромными жертвами только создают необходимость заново изменять мир. Бессмысленно каждый раз изобретать новую идеологию, сооружать каждый раз новые утопии. Все это пустая болтовня. Лишь огромная беда вернет человечеству разум, а безумному миру годятся только безумные методы. Наша борьба направлена против любой политической системы и любого pежима: все они никуда не годятся. Всеобщая коррупция непобедима, умно заложенная бомба - не утопия, а реальность, в нужный момент переведенная стрелка - не идеологический поступок, а осмысленное, решительное вмешательство в ход истории. Бездействие вредно. Соучастие преступно. Строительство планов пустая трата времени. Только сумасшедшая гонка поможет продвинуться вперед. Воплотить этот принцип в жизнь - вот моя цель. Когда-то это казалось недостижимым. Несмотря на энциклопедическое образование, мне не хватает опыта насильственных действий, я настолько непрактичен, что абсолютно не способен вбить в стену гвоздь; но неожиданное стечение обстоятельств сделало недостижимое вполне реальным и возможным. Я пользуюсь случаем, вот и все.
Билл снова плетется в холодильную камеру. Из камеры, разминувшись с ним, выходит Джек, дряхлый старик в черном выходном костюме: шляпа, очки без оправы, в руках два дипломатических чемодана. Шум воды в момент исчезновения Билла.
Джек. Я Джек. Если выступление Билла было нереально, то мое еще нереальнее. Это я сейчас спустил воду. А вообще-то я больше всего люблю читать чувствительные любовные романы и сонеты елизаветинской поры. Я угодил в ужасное место. Ванная комната, на полках - бутылки с кислотой, как в аптеке, на стене - сосуды с какими-то непонятными жидкостями, красный шланг, который, как вы видите, подключен к крану, все облицовано белым кафелем. Омерзительно. Впрочем, меня доставили сюда, запихнув в эти два чемодана. (Швыряет чемоданы в холодильную камеру.)
Дверь закрывается, снова слышен шум льющейся воды.
Сейчас в канализацию спускается мой племянник Билл. В общем-то я любил мальчика: он образован, мечтателен, нежен. Идеи, которые он развивал, повергают в изумление не только вас, меня тоже, современная молодежь определенно сдвинулась по фазе. Однако еще его мать была самой потрясающей нимфоманкой из всех, которых мне довелось повстречать. Чертовски развратная баба: черноволосая, длинноногая, гибкая. Грандиозная. Мой брат сходил по ней с ума. Ему было наплевать, что она изменяла ему со всем штатом химического завода и, кажется, со всем административным советом, но не будем сплетничать. Моему брату было достаточно того, что она согревала его старые кости, а когда я раскрыл ему глаза, он только усмехнулся. "Ник, - швырнул я ему всю правду в лицо, - Ник, она спит с каждым, она и меня соблазнила, в моем кабинете, под собранием сочинений Германа Гессе, во время авторского вечера в зале. Не помню, кто выступал: Е.Ф.Шуттертон, К.Л.Шуттертон, или Шуттертон-Шуттертон, или какой-то из молодых писателей, из тех, кто сейчас входит в моду. Я только слышал отдаленный гул голосов, пока она скакала на мне, и крики "браво!". Голая, старик, она была голая, ей-богу, а что, если бы такой вот молодой поэт вдруг застал бы нас врасплох. Ник, говорю, ты летишь в пропасть". Это не произвело на него впечатления. Он женился на ней, усыновил Билла и полетел в пропасть. Буквально. Я уверен, что в тот момент, когда они врезались в северный склон Айгена, Ник, с его диабетом, дремал, а эта пышнотелая баба упражнялась с пилотом. Гора сказала свое слово, все было кончено, по завещанию химические заводы перешли к Биллу, мне осталось место в правлении и культура - она прилипла ко мне навсегда. С некоторых судьба берет втридорога. (Вставляет в петлицу белую гвоздику.) Мой отец скупил основные издательства художественной литературы и завещал их мне. Пока мой брат загребал миллионы, современная литература разоряла меня, и мой конец после смерти Билла - тоже театр абсурда. Если бы только понять, как им удалось растворить меня здесь, в этих двух чемоданах. Странно, мое предложение относительно Билла, казалось, было принято. Но вернемся же снова к реальности. Вы, наверное, с умилением вспоминаете о расставании Энн с Доком, догадываясь, что они простились навсегда.
Свет. Док лежит на кушетке, затем поднимается, идет в холодильную камеру. Свет снова только на Джека.
Наутро, в начале девятого, Док отправляется в холодильник, начинает работать.
Лифт идет вниз.
Холодильник нужно очищать каждое утро, понятно, что он не заметил прихода Билла.
Из лифта выходит Билл, удивленно оглядывается, не замечая Джека, уходит в глубину помещения. Лифт снова идет вверх.
Это он, да-да. Вы, наверное, с трудом узнали молодого человека? Он вошел в склад всего за несколько минут до меня, я еще подумал, что "феррари" на другой стороне улицы похож на его машину; это и был его "феррари". До меня постепенно стало доходить: он, наверное, подслушал мое предложение и обошел меня. Но тогда почему погиб он? И если он, то почему я? Я все еще ничего не понимаю, отказываюсь что-либо понимать. В конце концов должна же быть какая-то логика. Представьте себе: я сижу перед телевизором, смотрю "круглый стол" с моими авторами и с радостью вижу, как в их сознание начинает наконец проникать простая мысль, что пора снова писать просто так, потому что пишется, пора снова сочинять просто так, по прихоти фантазии, - ведь весь этот ангажированный и социально обусловленный компот, который они стряпали в последнее время, был неудобоварим, пришлось сокращать или даже спускать по дешевке целые серии, увольнять редакторов тысячами, вышвыривать менеджеров. Я счастлив, я дышу полной грудью, наконец-то, наконец-то забьет родник чистой поэзии, возродится божественное сочинительство, но тут я вдруг слышу за спиной какое-то шевеление, хочу - все еще счастливый, все еще окрыленный - оглянуться назад и оказываюсь перед вами. Простите, мои мысли вечно блуждают в будущем, но с вами, дамы и господа, произойдет то же, если вас после смерти снова и снова будут переносить в прошлое - в позапрошлое, если быть точнее.