– Обалдеть, – восторженно протянула Аллочка. – И что, так и бегают?
– Наши клиенты – самые известные люди города! – заявил Вадим.
– Интересно, – мягко проговорила Гутя, – а вы решаете только их домашние проблемы? Или производственные тоже?
Вадим вытянулся, как пионер у знамени, и четко отрапортовал:
– У наших клиентов производственных проблем нет.
– Правильно, они есть у нас, у горожан, – пояснила Аллочка. – Гутя, что ты к мальчику привязалась? Тебе же сказали, к Абрикосову. Он, может быть, что-то прояснит.
Непонятно, отчего Георгий Львович Абрикосов не пригласил их приехать сразу же? Ни одного человека в его приемной не было. И, судя по тому, что и обслуживающего персонала не наблюдалось, здесь вообще никого не ждали в ближайшее время. Так к чему надо было ждать двенадцати часов? Да еще и десять минут учесть!
Аллочка толкнула дверь и просунула голову в кабинет:
– Можно?
В большом уютном кабинете находился светлый стол стильной формы и, видимо, стоивший весьма не дешево. За столом в глубоком кресле восседал сухонький длинноносый мужчина, ноги его покоились на столешнице, тут же были в беспорядке разбросаны цветные мотки ниток, а сам мужчина терзал белую тряпицу. То есть он вышивал крестиком. То, что именно крестиком, сомнений не вызывало – по всем стенам кабинета были развешаны вышивки в дорогих роскошных рамках, и надо отметить, работы были великолепными – настоящие произведения искусства.
– Это вы вышиваете, да? – совсем забывшись, подошла Аллочка прямо к столу. – Ну надо же, у вас еще что-то получается. А вот у меня никак терпения не хватает.
– Ну что ж вы? Надо тренировать свою силу воли, – легко пожурил даму мужчина. Он скинул ноги со стола и почувствовал себя несколько увереннее, чем мгновение назад. – Я вообще настоятельно рекомендую всем своим клиентам именно вышивание. Это великолепно воспитывает усидчивость, целеустремленность, чувство цвета, опять же, работает мелкая моторика, успокаиваются нервы, приходит моральное удовлетворение, к тому же…
– Меня зовут Алла Власовна Клопова, и я хотела бы…
Аллочка не успела высказать свое желание, потому что с мужчиной произошли разительные перемены. Он подскочил, стал подкатывать огромное кресло под Аллочкин зад и при этом не переставал бормотать:
– Алла Власовна! Аллочка! Ну надо же! А я столько раз хотел сам к вам наведаться, но считал это неудобным. Вот честное слово, считал это неловким, и все тут.
Гутя вошла в кабинет вслед за сестрой и слушала это бормотание с полным недоумением. Получается, что сестрица вовсе не врала, когда говорила, что в странном подъезде Родионова ее буквально носят на руках? Правда, сегодня вахтерша развенчала все Аллочкины бредни, но господин Абрикосов-то что вытворяет!
Да и сама Аллочка словно стала совсем другой. Вон как спинку выгнула, в креслице плюхнулась, только что ручку для лобызания не протягивает. Ну, чистая Екатерина Великая.
– А вы, простите, кто будете? – заметно строже спросил мужчина.
– Это моя сестра, не обращайте внимания, – махнула дланью «госпожа».
– Что значит не обращайте? – обиделась Гутя. – Я – Гутиэра Власовна, и пришла к вам по тому же вопросу.
– Алла Власовна, а вы тоже по вопросам? – преданно взглянул на Аллочку хозяин кабинета.
– А что вы думаете, я просто так по городу шатаюсь? У меня просто куча неотложных дел, но, – она надула от важности пухлые щеки, – но мне очень хотелось с вами поговорить. Так что, уж не заставляйте упрашивать, расскажите все сами.
Мужчина растерянно переводил взгляд с Аллочки на Гутю и обратно – он не понимал, что именно интересует столь дорогих гостей.
– Я расскажу вам все, – прижал он руку к сердцу. – Только намекните мне хотя бы, с чего начать?
– Начните со знакомства, – предложила Гутя. – Ваше имя, отчество, фамилия?
– И принесите кофе, что ж, мы так и будем на сухую говорить? – добавила Аллочка.
Уже через пять минут Гутя тоже сидела в кресле, правда, несколько меньшем по размеру, на столике исходили паром чашечки с кофе и даже лежала пачка каких-то редких сигарет.
– Итак? – напомнила ему Гутя. – Расскажите – как вы, что вы, кто вы?
– Кажется, я понимаю, что вас интересует, – нежно порозовел сухонький мужчина. – Я очень неплохой психолог, очень! А потому сразу понял цель вашего визита. Сразу! Вы можете мне не верить, но профессия наложила на меня некое магическое могущество. Вот вы вошли, и – оп! Я уже догадался. И поэтому…
– А почему вы так много говорите? – насупилась Аллочка. – Вы волнуетесь, что ли? Не бойтесь, мы же ничего вам не сделаем. Ну, хоть вышивку свою возьмите, сами же говорили, нервы успокаивает.
Мужчина схватил тряпицу, помял ее в руках и аккуратно убрал с глаз подальше.
– Меня зовут Абрикосов Георгий Львович.
– Ну, слава богу, дело сдвинулось, – вздохнула Гутя. – Мы вас внимательно слушаем, говорите.
– А что говорить? – выпучил глаза Абрикосов. – Все!
Сестры переглянулись.
– Георгий Львович, вы хорошо знали Максима Михайловича Родионова? – спросила Гутя без всяких предисловий.
Мужчина вздрогнул и отчаянно кивнул:
– Да!
– А вы дружили или так просто, по работе общались, а потом шли по домам, и уже – никаких отношений? – наседала Гутиэра Власовна.
– Нет! Мы – да! Дружили. Крепко. На всю жизнь. И по работе. Мы… потому что мы вместе работали. И вообще.
Абрикосов все никак не мог взять себя в руки, отчего дамы засомневались в его психологических познаниях. Он это видел, и оттого волновался еще больше. В конце концов он подскочил к шкафчику, тоже новомодному, вытянул оттуда красивую бутылочку с коньячком, хлебнул прямо из горлышка и, только увидев расширенные глаза женщин, произнес:
– Не хотите? Пригубить?
– Мы на работе не пьем, – пробормотала Гутя.
После коньячка мужчина заметно успокоился, уселся в кресло и закинул ногу на ногу.
– Вы не представляете, как я рад вас видеть, – снова запел он дифирамбы Аллочке. – Вы же сами не знаете, что вы для нас сделали! Ведь все это, – Абрикосов взмахнул рукой, аки лебедь, и закатил глаза. – Все это без вас было бы просто невозможно!
– А нельзя ли в долю? – мигом сориентировалась Аллочка.
– А вы и так в доле! Конечно же! А как же? Все это принадлежит народу. А значит, и вам! – с сияющими глазами обрадовал ее Абрикосов.
– К этому мы еще вернемся, – строго пообещала Гутя. – А сейчас хотелось бы узнать, каким образом моей сестре удалось подарить вам все это великолепие?
– Это долгий рассказ.
– Мы не спешим, – улыбнулась ему Аллочка. – Говорите же.
И он не смог ей отказать.
– Видите ли… Мне об этом не однажды рассказывал сам Максим. Это началось много лет тому назад.
Максим Родионов закончил педагогический институт и был направлен на практику в село. Конечно, ему не очень хотелось в далекой глуши долбить первоклассникам А и Б, но в то время никто особенно желания студентов не спрашивал, просто выдавали направления, и – будь любезен.
Родионов малышей не слишком любил. Ему больше нравились старшие классы, там и дети посмышленее, и разговоры с ними такие интересные, и уроки пролетают – не успеешь оглянуться, да и сам Максим был ближе к десятиклассникам. Однако его факультет назывался «начальные классы», а потому выбирать не приходилось.
Он долбил с малышней азбуку, арифметику, а сам мечтал: вот выберется из этой глуши и непременно переедет в столицу, будет работать только там! В Москве он согласен был работать и учителем начальных классов. Но не лежало его сердце к первачам, и хоть ты вой! Да и не только у Максима Родионова не случилось любви с подопечными – на факультете учились три парня, всех их забросили в деревню, и все скрипели зубами, входя в класс.
Куратор их курса, пожилой Иван Иваныч, просто не знал, как разбудить в ребятах настоящих педагогов.
– Ну как вы работаете? – каждый раз хватался он за голову. – Дети должны бегать за вами тенью! Они должны вас криками встречать. Естественно, криками радости. Где ваше творчество? Где горящие глаза? Где интересные уроки? Я вас спрашиваю!
Никто ему ничего отвечать не собирался. Молодые учителя, как обычно, опускали глаза и искренне задумывались – сегодня вечером лучше сбегать на танцы в соседнюю деревню или посмотреть футбол по телевизору у соседки Аленки? Соседка, как всегда, побеждала.
И вот однажды Иван Иваныч принес интересную весть:
– Други мои, – выдохнул он. – Через два месяца наших лучших студентов отправят для обучения за границу!
– Урррраа! – взревели «други».
– Да, решили отправить вас, чтобы вы там познакомились с их школами, подучились, побывали на семинарах, поднахватались ума-разума. Я поеду вместе с вами. Но отправляются только двое. И самые лучшие. Конечно, одно место уже занято, это наша медалистка Перфильева, вы понимаете, ее никто не переплюнет. Но вторым студентом руководству хотелось бы видеть молодого человека. Так сказать, показать, что у нас воспитанием детей занимаются не только женщины. Так что – дерзайте.
– Мы готовы! – рявкнули мощные юношеские глотки.
– А вот и нет, – не согласился Иван Иваныч. – Поедет лишь тот, кто предоставит серьезную работу, почти кандидатскую. То есть ваши разработки, новые идеи, воплощенные в жизнь, на этом вопросе я остановлюсь более конкретно.
И он долго-долго объяснял, что им нужно делать. Если говорить простым языком, студентам предлагалось взять самого отсталого ребенка и провести с ним такую работу, чтобы он через месяц вышел в отличники. Конечно, для этого необходимо было выработать новую методику. Согласовать со старшим начальством, опробовать ее, и только потом…
Ребята выбрали себе подопечных, но другие глупенькие дети как-то терялись на фоне Клоповой Февралины, доставшейся Родионову.
– Аллочка! – не выдержав, прервала рассказ Абрикосова Гутя. – Так это же ты! Февралина Клопова! Ой, Георгий Львович! Вы не представляете! Когда еще мы в деревне жили, отец все сына ждал! А рождались одни девчонки. А он так на нас злился! Хи-хи! Ну так обижался, что нет сына у него. Он даже нас называть не хотел.
– Почему не хотел? – встряла Аллочка. – Он называл. Но только лучше бы уж и правда, махнул рукой, пусть бы мама назвала.
– Вот уж точно, – захихикала Гутя. – Он нас, как коров, обозвал всех! Кто в каком месяце родился, ту так и записывали, представляете? Это уж потом, когда мы выросли, другие имена себе взяли. Вот я, например, в августе родилась… Августа была, а я придумала, что меня зовут Гутиэра, как в «человеке – амфибии», а еще у нас Марта есть, Майя! А вот эта – ее и вовсе в феврале родиться угораздило. Так ее Февралиной и назвали!
– А я себя Алиссией записала, как в мексиканском сериале. Так это получается, что Максим Михайлович моим учителем был, что ли?
– Да, – торжественно мотнул головой Абрикосов. – был!
– А отчего я не помню? – вытаращилась на него бывшая звезда эксперимента.
– Вы его видели только два месяца. А потом он общался с вами невидимкой!
– Это как?
– Я лучше по порядку…
Познакомившись с умственными способностями Февралинки, куратор сделал вывод:
– Очень удачный экземпляр! Очень! Если вам, молодой человек, удастся научить ее решать задачи, место второго путешественника у вас в кармане.
– Задачи? Это безнадежная затея, – закручинился Родионов. – Ее хоть бы к парте приучить и чтобы она на свою фамилию отзывалась. Вот если это получится, мне Нобелевская премия полагается.
– Вы не правы, – не согласился педагог. – Девочка не имеет умственных заболеваний. У нее просто очень позднее, приглушенное развитие. Ну очень позднее. И при определенном старании…А как вы хотели? За красивые глаза никого за рубеж не возьму!
И парни принялись за работу. Больше всех старался Родионов. Уж что он только ни делал, что ни придумывал, чтобы хоть чему-то научить Февралинку. Однажды он потратил на нее целую неделю, они выучили-таки стишок «Наша Таня громко плачет», но Иван Иваныч от радости не прослезился. Во-первых, стишок не шел по программе, а во-вторых…
– Максим! Тебе надо научить ее думать! Мыслить! А ты с ней зазубрил словечки и радуешься. Это не пройдет.
Родионов чуть не плакал, а он столько времени потратил! Ему казалось, что у нее такой прогресс – ведь запомнила же!
– Наивный, – фыркнула Аллочка, снова прервав рассказ Георгия Львовича. – Четыре строчки запомнила. Да если б он слышал, как я наши деревенские частушки пою! Я их с двух лет запоминала.
– Да! – обрадовался Абрикосов. – Он потом это понял. Потом. После того, как стал вас водить гулять.
Родионов стойко двигался вперед сам и двигал свою подопечную. В какой-то миг он решил, что не надо наседать на девчонку с учебой. Надо просто попробовать ее понять. И он проводил с ней долгие часы после учебы. Разговаривал, придумывал какие-то игры. А потом в этих же играх начал потихоньку девочку учить – давать знания арифметики, учить писать. К концу месяца Февралина задачи еще не решала, но у нее был заметен такой сдвиг, что Иван Иваныч от радости прыгал козленком.
Надо сказать, что и по окончании положенного срока Клопова с задачами не справлялась, но на общей комиссии решили, что именно студент Родионов достоин поездки за границу, потому что только им была проведена такая адская работа, остальные дети с Февралинкой ни в какое сравнение не шли.
И Родионов поехал смотреть мир.
Надо сказать, Максима взяли не напрасно – молодой человек ходил на все семинары и лекции и засиживался на тех, которые ему по программе были не нужны. Так он и заинтересовался психологией. Мало того, он не просто заинтересовался – он ею заболел. Познать себя! Узнать другого человека – не это ли самое интереснейшее занятие?
И он поступил в институт психологии. А потом пошел и дальше, в аспирантуру. И вновь он ставил эти психологические опыты на своей знакомой – на Февралине. Только теперь она уже выросла, называлась Аллой Власовной и даже переехала на жительство в город, к сестре, но Родионов никогда не упускал ее из виду.
– Врет он все, – набычилась Аллочка. – Раньше, когда я маленькая была, еще может быть, но потом – не было никаких опытов!
– Были, только теперь он проводил их, не встречаясь с вами. И даже без вашего ведома, – пояснил Абрикосов. – Вот, к примеру, надо ему что-то узнать, допустим, реакцию индивида среднего уровня на определенную ситуацию, он вам звонит и просто спрашивает: «Если я вас внезапно оболью горячей водой, что вы скажете?»
– А ты сначала облей, а потом узнаешь, – пробурчала Аллочка.
– Вот! Вы это и отвечали! А если у него были какие-то вопросы посложнее, он писал вам эдакое «Письмо счастья». И уж там спрашивал все, что хотел. А вы отвечали.
– Да, было такое, Аллочка, было, – вспомнила Гутя. – Я еще тебе всегда говорила – что ты такая глупенькая? Один дурак пишет эту дрянь, другой переписывает и еще отвечает.
– Ну и что, ну и было.
– А то! – разошелся Абрикосов. – С вашей помощью он защитил докторскую, он наработал клиентуру. Он на вашем примере уже вывел одну теорию, она сложно называется, и вам все равно ее название ничего не даст. И все то, что вы сейчас видите – все это благодаря той самой теории! Он вас всерьез считал своим талисманом, своей музой, своим оберегом, своей…
– Собакой Павлова, – подсказала Гутя.
– Ну какой собакой, о чем вы? Он боготворил свою Аллочку! – закатил глаза Абрикосов. – О! Сколько раз он мне рассказывал, как вы с ним пили чай! Как вы с ним ездили по ночному городу, как вы… ой, вы не представляете, он мне даже такие интимные подробности рассказывал!
Аллочка испуганно взглянула на сестру. Та вращала в гневе глазами – упустила сестрицу!
– Простите, он так прекрасно описывал ваше тело!
– Он врет! – взвизгнула Аллочка. – Ничего прекрасного в моем теле нет! Меня с детства все дразнят толстухой.
– Милая моя, вы не знаете, что такое – глаза влюбленного. Они видят только прекрасное.
– Не верещи, – ткнула ее в бок Гутя. – Просто Родионов был подслеповат, видимо.
– Да нет же, просто Аллочка была его музой!
– А что же он мне денег ни разу не перевел, если я – муза? – прищурилась Аллочка. – Сам, главное, в роскоши проживал. А у меня даже собственной квартиры нет. Считал он!
– Так это только для чистоты эксперимента, – удивился Георгий Львович. – Как же вы не понимаете? Если б вам пришли деньги, вы бы что стали делать? Искать, кто их послал. А если б нашли? Он бы такой ценный экспонат потерял! Ну что вы! Деньги посылать вам никак нельзя было.
– Другой бы экспонат себе нашел.
– И это было невозможно. Он ведь на протяжении тридцати трех лет за вами наблюдал. Каждую вашу черточку знал. И потом, совсем недавно он вышел на разработку новой теории. И он перешел с вами на новые отношения, разве вы не заметили? Он же с вами стал контактировать.
– Ну да, стал, – вздохнула Аллочка.
– А в чем его теория заключается? – поинтересовалась Гутя.
Абрикосов на секундочку задумался.
– Понимаете, если я расскажу в двух словах, получится грубо, а если распишу все, как полагается, вы не поймете, ну, например, если уж совсем, так сказать, топором, к примеру, он придумал такую теорию – он сначала создает характер, какие-то определенные его черты, а потом подгоняет под них человека.
– Как это? – уставились сестры на рассказчика.
– Да так. Вот, к примеру, Максим оплатил всем стоянку, да? От вашего имени. А за одного человека не заплатил. И что? Все вокруг вас хвалят. Дивятся вашей щедрости, а у вас этой щедрости никогда и не было. И сейчас еще нет, но… Подходит к вам это человек, за которого не заплатили, и просит: дескать, а за меня тоже надо! Оплатите, дескать. И что вы сделали бы?
– А что я? У меня пожизненно денег нет, мне же ваша клиентура не платит.
– Правильно. Но если бы деньги у вас были, вы бы полезли в кошелек и стали отсчитывать купюры.
– Так, – быстренько предупредила Гутя. – Денег я тебе больше не дам, даже на карманные расходы. Кто знает, за кого ты там платить кинешься? А у нас, между просим, за два месяца за квартиру на уплачено.