В обеденный перерыв улицы заполнились народом. От трещины, ставшей к этому времени узкой пещерой, исходил отчетливый запах тухлятины, такой тяжелый и неприятный, что полдюжины наиболее чувствительных желудков вывернуло наизнанку; а к часу дня лопнули водопроводные магистрали, и «Кон Эдисон» пришлось отключить не только газ, но и высоковольтные линии. В 14.10 наружу показался первый мусор.
Сначала он лишь слабо пробивался сквозь расщелину, но уже через час разлом расширился до трех футов, близлежащие постройки начали оседать и давать трещины, посыпался кирпич, и мусор мощным потоком, как лава из проснувшегося вулкана, устремился по Уолл-стрит. Конторы закрылись, служащие бросились наутек; маклеры, банкиры, секретарши — все без разбора пробирались через груды мусора. Несмотря на все усилия полиции и пожарных, несмотря на героические действия экипажей полицейских вертолетов, пять человек были засыпаны прибывающим мусором или заблокированы в аварийных зданиях. К пяти часам гора мусора достигла высоты десятиэтажного дома; отбросы стали растекаться в одну сторону по Бродвею, а в другую — по Ист-Ривер-драйв. Потом, словно древний вулкан, гора взорвалась, и мусор в течение часа падал на Манхэттен, как когда-то на Помпеи падал пепел.
Потом все быстро и внезапно прекратилось — так внезапно, что мэр так и не успел покинуть свой кабинет, продолжая сидеть и глядеть в окно на мусорный ковер, окружавший городскую ратушу.
Он поднял трубку телефона и, к удивлению своему, обнаружил, что связь еще работает. Он включил персональную линию; электрические импульсы пробились сквозь мусор, и в кабинете профессора Хеплмейера зазвонил телефон.
— Хеплмейер слушает, — сказал профессор.
— Это мэр.
— О, да-да. Я слышал. Мне очень жаль. Все уже кончилось?
— Похоже, что так, — ответил мэр.
— А Эрнест Силверман?
— О нем никаких известий, — сказал мэр.
— Очень учтиво с вашей стороны, что вы позвонили мне.
— Здесь столько мусора.
— Около двух миллионов тонн? — осторожно поинтересовался профессор.
— Может, чуть больше, может, чуть меньше. Как вы думаете, если чуть-чуть передвинуть обруч…
Профессор, не дослушав, повесил трубку и пошел на кухню, где его жена тушила говядину. Она поинтересовалась, кто звонил.
— Мэр.
— Да?
— Он хочет передвинуть обруч.
— Думаю, он очень предусмотрителен, раз сначала посоветовался с тобой.
— О, да. Да, в самом деле, — сказал профессор Хеплмейер, — мне надо подумать об этом.
— Надо так надо, — покорно отозвалась жена.
НЛО
— Ты никогда не читаешь в постели, — сказал мистер Натли своей жене.
— Раньше читала, ты просто забыл, — возразила миссис Натли. — Но со временем мне стало нравиться просто лежать и думать. Чтобы собрать свою голову вместе — так говорят дети.
— Завидую. Ты всегда быстро засыпаешь.
— Не совсем так. Обычно, — ответила она. — Я думаю, просто женщины меньше мужчин переживают из-за пустяков.
— Меня это вовсе не волнует, — запротестовал мистер Натли, откладывая в сторону последний номер журнала «Нью-Йоркер» и выключая свет, — хотя и нахожу это чертовски неприятным. Дело не в бессоннице. Просто в голову иногда приходит мысль, которую трудно оттуда выбить.
— Сейчас тебе тоже пришла в голову такая мысль?
— Как сказать… Этот Ральф Томсон мне словно гвоздь в заднице, если это можно назвать мыслью.
— Во всяком случае, это не повод для бессонницы. Должна заметить, что он всегда казался мне довольно милым — как сосед. Мы иногда бываем хуже.
— Возможно.
— Почему ты так настроен против него? — спросила миссис Натли, подтягивая одеяло к подбородку.
— Потому что я никак не могу понять, когда он говорит серьезно, а когда — нет. Не выношу художников и писателей, а его больше всех. То, что я таскаюсь в город каждое утро и честно вкалываю целый день, делает меня, как он выражается, членом истеблишмента, а также объектом приложения его сомнительного чувства юмора.
— Ты этим расстроен?
— Нет, не расстроен. Но почему проходит час, прежде чем я нахожу достойный остроумный ответ на насмешку этой лошадиной задницы?
— Потому что ты честен и благопристоен, за что я тебе благодарна. Что он еще ляпнул?
— Главное не что, а как он это сказал, — ответил мистер Натли. — Таинственно-насмешливо. Он сказал, что видел, как летающая тарелка прилетела со стороны заходящего солнца и опустилась в долину за холмом.
— Ха! Это даже не остроумно. Ты, наверно, попался на крючок и стал доказывать, что летающих тарелок не бывает.
— Я хочу спать, — сказал мистер Натли. Он отвернулся, устроился поудобнее под одеялом и затих. Через минуту или две он поинтересовался, спит ли миссис Натли.
— Что-то не спится.
— Да, я ответил: почему бы тогда ему не сходить туда и не посмотреть на тарелку, раз он точно знает, где она приземлилась? А он сказал, что не хочет нарушать границы собственности миллионеров.
— Он действительно считает нас миллионерами?
— Человек, встречающий летающие тарелки, может думать все что угодно. Куда катится наша страна? Когда я был маленьким, никто и думать не думал об этих летающих тарелках. Тогда никого не грабили, никто не принимал наркотики. Я хочу спросить: ты, когда была маленькой, видела хоть одну летающую тарелку?
— Может быть, тогда их просто не было? — предположила миссис Натли.
— Конечно, их не было.
— Нет, я хотела сказать, что их не было тогда, а сейчас они есть.
— Ерунда.
— Ну, может быть, не совсем, — мягко сказала миссис Натли, — многие люди их видят.
— Это доказывает только, что мир заполнили ненормальные. Что может быть глупее летающих тарелок? К чему все это?
— Может из любопытства?
— О чем ты?
— Ну, — объяснила миссис Натли, — мы любопытны, они любопытны. Почему нет?
— Вот именно такое направление мыслей и представляет сегодня самую главную опасность. Идиотские предположения, не имеющие под собой никаких оснований. Ты знаешь, что вчера из-за того, что кто-то высказал нелепое предположение, а репортеры его подхватили, биржевой курс упал на десять пунктов? Если бы ты и тебе подобные крепче стояли на земле, а не витали в облаках, нам всем жилось бы лучше.
— Кого ты называешь людьми, подобными мне?
— Тех, кто ничего не знает о мире, в котором живет.
— Как я? — мягко спросила миссис Натли. Она вообще редко сердилась.
— Ну скажи, чем ты занята весь день здесь, в пригороде, в шестидесяти милях от Нью-Йорка?
— Я занята делами, — кротко ответила она.
— Недостаточно быть просто занятой, — мистер Натли начал одну из своих нравоучительных проповедей, которые, как подсчитала миссис Натли, он выдавал с удручающей регулярностью приблизительно раз в две недели, когда его особенно мучила бессонница. — Человек должен оправдывать свое существование.
— Делая деньги. Но ты всегда говоришь мне, что денег у нас достаточно.
— Я говорю не о деньгах. Дело в том, что, когда дети пошли в колледж, а ты решила завершить образование и получить докторскую степень в биологии растений, я был полностью за. Не так ли?
— Да, это так. Ты проявил понимание.
— Не в этом суть. Суть в том, что вот уже два года как ты получила степень, а пользы из этого ты никакой не извлекаешь. Ты проводишь свои дни здесь и тратишь их попусту.
— Ты сердишься на меня, — сказала миссис Натли.
— Я не сержусь.
— Я пытаюсь себя занять. Я работаю в саду. Я собираю образцы.
— У тебя есть садовник. Я плачу ему сто десять долларов в неделю. У тебя есть повар. У тебя есть прислуга. Я прочитал статью в «Санди Обзервер» о бесцельной жизни женщин верхнего и среднего классов общества.
— Да, я читала ее тоже.
— Ты так и будешь меня перебивать? — сказал раздраженно мистер Натли. — Мы говорили о летающих тарелках, которые ты готова принять как факт.
— Но сейчас мы говорим о чем-то другом, не так ли? Тебя раздражает, что я не ищу работу в каком-нибудь университете в качестве биолога и не могу доказать, что занимаю достойное место в жизни. Но тогда мы практически не будем видеться. А я люблю тебя.
— Разве я сказал хоть слово о работе в университете? Хотя в радиусе двадцати миль есть четыре колледжа, каждый из которых с радостью взял бы тебя к себе.
— Ну, это еще не факт. А потом, я люблю мой дом.
— Стало быть, ты миришься со скукой. Ты миришься со скучным, бессмысленным существованием. Ты миришься…
— Знаешь, тебе не следует работать допоздна, — сказала миссис Натли тихо. — Потом тебе трудно заснуть. Может, выпьешь стакан теплого молока?
— Почему ты не даешь мне закончить мысль?
— Я хотела принести тебе молоко. Это всегда помогало тебе уснуть.
— Почему ты не даешь мне закончить мысль?
— Я хотела принести тебе молоко. Это всегда помогало тебе уснуть.
Она вылезла из постели, включила лампу на ночном столике, надела халат и направилась в кухню. Там она подогрела молоко. Из банки в шкафу она взяла пакетик снотворного и высыпала порошок в стакан. Затем налила туда горячего молока. Муж выпил молоко под ее любящим взглядом.
— В молоко ты добавляешь волшебство, — сказал мистер Натли. — Извини, я раздражаюсь оттого, что не могу уснуть.
— Да, конечно.
— Просто я думаю целый день о тебе и…
— Но я так люблю этот дом.
Она подождала, пока его дыхание станет ровным и тихим.
— Бедный ты мой, — сказала она со вздохом, выждала еще десять минут, а затем встала и надела одежду из грубой ткани, походные ботинки, рубашку и свитер, осторожно спустилась по лестнице и вышла из дома.
Она пересекла сад в направлении сарая. Луна светила так ярко, что ей не понадобился висящий на поясе фонарь. В сарае лежал рюкзак, полный образцов растений, которые она собрала и систематизировала за последние три недели. Она заботливо обкладывала каждое растеньице сырым мхом, чтобы сохранить его свежесть, его теплые краски. Не то чтобы ей мало платили за работу. Мистер Натли был абсолютно прав. Квалификация должна достойно оплачиваться, и у нее была старая сумочка, наполовину заполненная алмазами. Миссис Натли хранила ее в верхнем ящике столика. Работодатели сразу объяснили ей, что в их краях алмазов не меньше, чем придорожных камешков у нас, так что миссис Натли не чувствовала неудобства за чрезмерную оплату.
Она вскинула рюкзак на плечи, вышла из сарая и направилась через холм в прятавшуюся за ним долину, где вдали от глаз циничных скептиков удобно устроилась летающая тарелка. Миссис Натли шла уверенной походкой пятидесятилетней женщины, поддерживающей отличную форму. В этом ей помогала работа на открытом воздухе. Она шла и думала, как хорошо было бы, если бы мистер Натли мог проводить свое время на природе, а не в душном городском офисе.
Обоснование
Надо сказать, что акция проводилась с немалым размахом: в США передача велась по трем национальным радиоканалам, в Англии по каналам Би-би-си, в остальных странах — на волнах самых популярных радиостанций. Не осталось в стороне и телевидение.
Сообщение гласило следующее:
«Вы должны обосновать, почему население Земли не может быть уничтожено».
Подпись была столь же простой и лаконичной:
«Аз есмь Господь Бог ваш».
Сообщение передавалось один раз в день, в одиннадцать часов утра в Нью-Йорке, десять часов утра в Чикаго, семь часов утра в Гонолулу, два часа ночи в Токио, в полночь в Бангкоке и так далее по всему земному шару. Информация читалась на всех языках мира, голос диктора был глубоким и спокойным, а сигнал обладал такой силой, что перекрывал любую передачу, которая транслировалась в данный момент.
Первая реакция была легко предсказуемой. Русские набросились на Соединенные Штаты, утверждая, что поскольку США, по их сведениям, по уши погрязли во всевозможных грехах, то они вряд ли остановятся и перед диверсионным загрязнением радио- и телевизионного эфира. США обвиняли в этом китайцев, а китайцы — Ватикан. Арабы обвиняли евреев, а французы — Билли Грэма, англичане — русских, а Ватикан безмолвствовал, занятый целым комплексом секретных расследований.
Короче, первые две недели, прошедшие с момента появления таинственных объявлений, были почти целиком посвящены взаимным обвинениям. Государства, организации, органы, секты, группы — словом, любые объединения, имеющие доступ к энергии, обвиняли друг друга, пытались выявить источник сигнала. Постепенно обвинения потонули в теле-, радио- и газетных дебатах по данному вопросу. Источник вещания обнаружить так и не удалось. Публичные обсуждения в конце концов были обнародованы. Частные — нет, что придает еще большую историческую ценность приводимым ниже выдержкам.
КРЕМЛЬ.
Резнов: — Я не радиоинженер. Вот товарищ Гриновский — радиоинженер. На его месте я тотчас отправился бы в школу еще лет на десять. Это лучше, чем на десять лет загреметь в Сибирь.
Гриновский: — Похоже, товарищ Резнов лучше меня разбирается в научных проблемах.
Болов: — Наглость, товарищ Гриновский, не заменяет компетентности. Товарищ Резнов — марксист, что позволяет ему проникать в самую суть дела.
Гриновский: — Вы тоже марксист, товарищ Болов, да к тому же министр связи. Почему же вы еще не проникли в самую суть дела?
Резнов: — Кончайте пререкаться. В вашем распоряжении — все возможности советской науки, товарищ Гриновский. Это не просто помехи на радиолиниях, это покушение на основные принципы нашей философии.
Гриновский: — Мы уже использовали все возможности советской науки.
Резнов: — И к чему же вы пришли?
Гриновский: — Ни к чему. Мы не знаем, откуда исходит сигнал.
Резное: — Товарищ Болов, что вы можете предложить в свете заявления товарища Гриновского?
Болов: — Мы можем расстрелять товарища Гриновского, а можем пригласить зайти сюда митрополита. Он ожидает в приемной.
Резное: — Кто вызвал митрополита?
Гриновский (слегка улыбаясь): — Я.
БЕЛЫЙ ДОМ.
Президент: — Где Билли? Я же предупредил его, что мы начнем в два часа. Где же он?
Госсекретарь: — Я лично звонил ему. Пока мы можем выслушать профессора Фостера из Массачусетского технологического института.
Президент: — Я хочу, чтобы Билли слышал, что скажет профессор Фостер.
Профессор Фостер: — У меня очень короткое сообщение. Оно напечатано в нескольких экземплярах. Я могу отдать один Билли или прочесть еще раз.
Министр юстиции: — Уверяю вас, за всем этим скрывается Си-би-эс. ЦРУ согласно со мной.
Федеральный министр связи: — Си-би-эс не скрывается за этим. Думаю, нам следует выслушать профессора Фостера. Он работает на переднем крае науки.
Президент: — Где Билли, черт возьми?
Министр обороны: — Должны послушать профессора Фостера. Если у него короткое сообщение, он еще раз зачитает его Билли.
(Открывается дверь. Входит Билли.)
Билли: — Приветствую всех. Да благословит вас Бог.
Министр юстиции: — Вы уверены, что говорите от его лица?
Президент: — Профессор Фостер имеет сообщить нам кое-что. Всю прошедшую неделю он провел в совещаниях с моей специальной ученой комиссией. Зачитайте ваше сообщение, профессор.
Профессор Фостер: — Зачитываю. «Несмотря на все наши усилия, нам не удалось выявить источник сигнала».
Президент: — Это все?
Профессор Фостер: — Да, сэр. Это все.
Министр юстиции: — Черт возьми, сэр, уж вы-то должны знать, откуда исходит сигнал. Из космоса? С Земли? Это проделки русских?
Профессор Фостер: — Я придерживаюсь своего заявления.
Президент: — Итак, от нас требуют обоснования. Билли, мы можем дать обоснование?
Билли: — Я думаю об этом.
Президент: — Да или нет?
(Молчание.)
ИЕРУСАЛИМ.
Премьер-министр: — По предложению профессора Гольдберга я пригласил на это собрание раввина Коэна.
Министр иностранных дел: — Зачем? Чтобы еще больше усложнить эту мистификацию?
Премьер-министр: — Давайте выслушаем профессора Гольдберга.
Профессор Гольдберг: — Мы безуспешно работали над этой проблемой денно и нощно, затем связались с американцами. Они тоже не могут определить источник сигнала. Полагаю, нам следует выслушать раввина Коэна.
Премьер-министр: — Раввин, что делать неевреям — это их проблемы. У нас более личный интерес, поскольку, если поразмыслить, наш народ уже сталкивался однажды с подобной проблемой. Мы стоим перед необходимостью дать обоснование. Мы можем дать обоснование?
Раввин Коэн (печально): — Боюсь, что нет.
УАЙТХОЛЛ.
Начальник службы безопасности: — Я подключил четырех наших лучших сотрудников. Мы забрасываем их на север через афганскую границу.
Премьер-министр: — Что вы от них узнали?
Начальник службы безопасности: — Связь с ними потеряна.
Премьер-министр: — Думаю, вам следует связаться с архиепископом.
Начальник службы безопасности: — Этим займется один из моих лучших сотрудников.
(Многозначительное молчание.)
ВАТИКАН.
Первый кардинал: — Никак не могу поверить. После стольких лет усилий…