Сперва он ничего не понимает.
Его отец стоит там, за стеклом, в синем халате – халате, который он привез из дома и которого Б у него раньше не видел, во всяком случае это точно не гостиничный халат. Отец внимательно наблюдает за ними, хотя, когда Б обнаруживает его, тот быстро дергается назад, словно ужаленный (при этом он взмахивает рукой в знак робкого приветствия), и исчезает за шторами.
«Песнь о Гайавате», говорит женщина. Б смотрит на нее. «Песнь о Гайавате», говорит женщина, поэма Лонгфелло. Ах да, говорит Б.
Затем женщина желает ему спокойной ночи и постепенно исчезает: сперва поднимается по ступеням, ведущим в холл, там на миг задерживается, перебрасывается парой слов с кем-то, кого Б не видит, а потом молча тает в глубине гостиничного холла – ее вытянутый силуэт попадает поочередно из одной рамки окна в другую, пока она не заворачивает в коридор, откуда ведет наверх внутренняя лестница.
Полчаса спустя Б входит в свой номер и находит отца спящим. Несколько секунд, прежде чем отправиться в ванную чистить зубы, Б, стоя в ногах кровати, рассматривает его (держится он при этом очень прямо, словно в ожидании нагоняя). Добрый вечер, папа, говорит Б. Но отец не подает ни малейшего знака, что услышал его.
На следующий день их пребывания в Акапулько Б с отцом идут посмотреть на клавадистас – прыгунов в воду. Можно выбрать одно из двух: либо наблюдать за представлением со специальной площадки на свежем воздухе, либо в баре гостиницы, расположенной над Ла-Кебрадой.[2]
Отец Б хочет выяснить, сколько стоят билеты. Первый человек, к которому он обращается с этим вопросом, о ценах ничего не знает. Отец Б продолжает расспросы, и наконец один старый прыгун, который сидит там, ничего не делая, называет цифры. Место на смотровой площадке в баре стоит в шесть раз дороже места на свежем воздухе. Отец Б решительно говорит: пошли в бар – там удобнее. Б следует за ним. В баре своей одеждой они резко отличаются от остальных зрителей, американских или мексиканских туристов, наряженных подчеркнуто по-отпускному. Б и его отец одеты как типичные обитатели мексиканской столицы – их костюмы словно вышли из какого-то нескончаемого сна. Официанты сразу это отмечают. Они знают, что от таких клиентов хороших чаевых не дождешься, поэтому и не спешат их обслуживать. В довершение всего с выбранных ими мест плохо видно представление. Лучше бы мы остались на площадке, говорит отец. Хотя и здесь не так уж плохо, добавляет он. Б согласно кивает. Выступление прыгунов завершается. Б и его отец, выпив по паре коктейлей, выходят из бара и принимаются обсуждать планы на остаток дня. На площадке почти никого не осталось, но отец Б вдруг видит старого прыгуна, который сидит на каменной ограде.
Бывший прыгун низкого роста, у него очень широкая спина. Он читает роман про ковбоев и не поднимает взгляда, пока Б с отцом не останавливаются рядом. Тут он их узнает и спрашивает, как им понравились прыжки в воду. Недурно, отвечает отец Б, хотя, чтобы вынести справедливое суждение о подобных видах спорта, надо обладать определенным опытом. Кабальеро был спортсменом? Отец Б несколько секунд смотрит на него молча, изучающе, потом говорит: и мы кое-что в жизни повидали! Бывший прыгун резко поднимается на ноги, словно он опять оказался на краю скалы. Ему лет пятьдесят, думает Б, а значит, он не многим старше отца, хотя морщины у него на лице больше похожи на шрамы, и поэтому он выглядит очень старым. Кабальерос приехали в отпуск? – спрашивает бывший прыгун. Отец Б с улыбкой кивает. А каким спортом занимался кабальеро, позвольте полюбопытствовать? Боксом, отвечает отец Б. Ого, говорит бывший прыгун, и наверняка в тяжелом весе? Отец Б широко улыбается и говорит: да.
Б вдруг обнаруживает, что уже неведомо сколько времени шагает вместе с отцом и бывшим прыгуном туда, где они припарковали свой «мустанг», затем все трое садятся в машину, и Б слышит, словно по радио, указания, которые бывший прыгун дает его отцу. Машина некоторое время следует по проспекту Мигеля Алемана, но потом сворачивает куда-то вглубь, и скоро пейзаж, образованный гостиницами и ресторанами, предназначенными для туристов, сменяется обычным городским пейзажем, правда с легким тропическим налетом. Машина продолжает подъем, удаляясь от золотистой подковы Акапулько, двигаясь по плохо заасфальтированным или вообще не заасфальтированным улицам, пока не останавливается на пыльной обочине у чего-то вроде ресторана или скорее заведения быстрого питания (хотя для заведения быстрого питания здешнее помещение великовато, думает Б). Бывший прыгун и отец Б быстро выходят из машины. Всю дорогу они не переставали говорить, да и теперь, на тротуаре, пока ждут Б, подавая ему невразумительные знаки, они продолжают беседу. Б, чуть помешкав, выходит из машины. Пойдем обедать, говорит отец. Да, пора, говорит Б.
Внутри темно, столики занимают только четверть помещения. Остальное пространство напоминает площадку для танцев с помостом для оркестра, окруженным длинным барьером из неструганых досок. Войдя туда с яркого света, Б поначалу ничего не может разглядеть. Потом видит мужчину, похожего на бывшего прыгуна, тот подходит к ним, внимательно слушает объяснения их спутника, пока тот представляет Б с отцом, хотя сам Б плохо понимает, о чем идет речь, пожимает руку отцу и протягивает руку Б. Тот тоже тянет свою, и они с незнакомцем обмениваются рукопожатием. Незнакомец произносит какое-то имя и еще раз крепко жмет руку Б. Жест дружеский, но пожатие получается скорее грубым. Мужчина не улыбается. Б решает тоже обойтись без улыбки. Отец Б и бывший прыгун уже заняли места за столиком. Б садится рядом с ними. Тип, похожий на бывшего прыгуна и оказавшийся его младшим братом, продолжает стоять, ожидая распоряжений. Этот кабальеро, говорит бывший прыгун, был чемпионом своей страны в тяжелом весе. Вы иностранцы? – спрашивает мужчина. Чилийцы, отвечает отец Б. Есть уачинанго?[3] – спрашивает бывший прыгун. Есть, отвечает мужчина. Давай нам одну, уачинанго по-легионерски, говорит бывший прыгун. И пиво для всех, говорит отец Б, и для вас тоже. Благодарю, говорит мужчина, вытаскивая белый блокнот из кармана и с трудом записывая заказ, хотя, думает Б, его ничего не стоило бы запомнить.
Вместе с пивом мужчина приносит им закуску – соленые галеты и по небольшой тарелке крупных устриц. Совсем свежие, говорит бывший прыгун, кладя соус чили на все три тарелки. Забавно, правда? – добавляет он, тыкая пальцем в бутылку с острым соусом ярко-красного цвета, соус называется чили, и ваша страна тоже Чили. Да, и вправду забавно, соглашается отец Б. Нам, чилийцам, это всегда было любопытно. Б смотрит на отца с едва заметным изумлением. Затем, пока им не приносят уачинанго, разговор крутится вокруг бокса и прыжков со скалы.
Потом Б с отцом покидают ресторан. Время пролетело быстро, так что никто этого и не заметил, и когда они садятся в «мустанг», часы уже показывают семь вечера. Бывший прыгун садится в машину вместе с ними. Б начинает казаться, что они никогда от него не избавятся, но машина доезжает до центра города, и бывший прыгун просит высадить его у бильярдной. Они остаются одни, и отец Б с одобрением отзывается как об обслуживании в том заведении, так и о цене уачинанго. Если бы мы вздумали заказать то же самое здесь, – он обводит рукой гостиницы на приморском бульваре, – нам бы это влетело в копеечку. Они поднимаются в свой номер, Б надевает плавки и отправляется на пляж. Он плавает, а потом принимается за чтение при скудном сумеречном свете. Он читает поэтов-сюрреалистов и ничего не понимает. Мирный одинокий человек на краю смерти. Какие-то образы, обиды. Только это он и видит. И на самом деле картинки мало-помалу начинают таять, как закатное солнце, и остаются только обиды. Второразрядный поэт исчезает, пока дожидается визы в Новый Свет. Второразрядный поэт бесследно исчезает, отчаявшись дождаться визы, не важно в каком поселке на французском побережье Средиземного моря. Не ведется никакого расследования. Нет трупа. Когда Б пытается прочитать Домаля, ночь уже опустилась на пляж, Б закрывает книгу и медленно идет в гостиницу.
После ужина отец предлагает Б пойти поразвлечься, тот отказывается. Говорит, чтобы отец шел один, что сам он не в том настроении и предпочитает остаться в номере и посмотреть какой-нибудь фильм по телевизору. Трудно поверить, говорит отец, что в твоем возрасте ты ведешь себя как старик. Б смотрит на отца, который уже сходил в душ и теперь надевает чистое белье. Б смеется.
Когда отец собирается уходить, Б просит, чтобы тот вел себя поосторожнее. Отец смотрит на него с порога и говорит, что хочет всего лишь немного выпить. Ты сам будь осторожен, говорит он и мягко закрывает за собой дверь.
Как только Б остается один, он разувается, ищет свои сигареты, включает телевизор и снова растягивается на кровати. Сам того не замечая, он засыпает. Ему снится, будто он живет в городе титанов (или просто приехал туда). Весь сон – непрестанные блуждания по огромным темным улицам, которые он помнит по другим снам. И, глядя на здания, чьи объемные тени словно бы наталкиваются одна на другую, он испытывает чувство, которое в обычном состоянии ему не свойственно: это не то чтобы храбрость, а скорее безразличие.
После ужина отец предлагает Б пойти поразвлечься, тот отказывается. Говорит, чтобы отец шел один, что сам он не в том настроении и предпочитает остаться в номере и посмотреть какой-нибудь фильм по телевизору. Трудно поверить, говорит отец, что в твоем возрасте ты ведешь себя как старик. Б смотрит на отца, который уже сходил в душ и теперь надевает чистое белье. Б смеется.
Когда отец собирается уходить, Б просит, чтобы тот вел себя поосторожнее. Отец смотрит на него с порога и говорит, что хочет всего лишь немного выпить. Ты сам будь осторожен, говорит он и мягко закрывает за собой дверь.
Как только Б остается один, он разувается, ищет свои сигареты, включает телевизор и снова растягивается на кровати. Сам того не замечая, он засыпает. Ему снится, будто он живет в городе титанов (или просто приехал туда). Весь сон – непрестанные блуждания по огромным темным улицам, которые он помнит по другим снам. И, глядя на здания, чьи объемные тени словно бы наталкиваются одна на другую, он испытывает чувство, которое в обычном состоянии ему не свойственно: это не то чтобы храбрость, а скорее безразличие.
Некоторое время спустя, как раз в тот миг, когда закончился сериал, Б внезапно просыпается, словно отзываясь на чей-то зов, встает, выключает телевизор и выглядывает в окно. На террасе, в том же углу, что и прошлым вечером, сидит перед бокалом вина или фруктового сока американка. Б наблюдает за ней без малейшего любопытства и вскоре отходит от окна, садится на кровать, открывает книгу про поэтов-сюрреалистов и пытается читать. Но не может. Тогда он пытается предаться размышлениям, для чего снова ложится на кровать, закрывает глаза и вытягивает руки вдоль тела. Ему вдруг начинает казаться, что он вот-вот заснет. Он даже видит уходящую вбок улицу в городе из его сна. Но быстро соображает, что всего лишь вспоминает тот сон, и тогда он открывает глаза и неподвижно лежит, разглядывая потолок над головой. Потом гасит свет на ночном столике и снова приближается к окну.
Американка по-прежнему там, неподвижная, а тени от двух ваз вытягиваются, пока не сливаются с тенями соседних столиков. Вода в бассейне собирает отблески света из холла, где, в отличие от террасы, горят все лампы. Вдруг в нескольких метрах от входа в гостиницу тормозит машина. Б думает, что это «мустанг» его отца. Но слишком долго никто не входит в дверь гостиницы, и Б понимает, что ошибся. Но в тот же миг он различает силуэт отца, поднимающегося по лестнице. Сначала показывается голова, потом – широкие плечи, потом – корпус, ноги, потом – ботинки, мокасины белого цвета, которые страшно раздражают Б, хотя в эту минуту они вызывают у него даже что-то вроде нежности. Отец входит в гостиницу, будто бы приплясывая, думает Б. Он входит так, словно возвращается с поминок, когда человек испытывает бессознательное счастье от того, что сам все еще жив. Но далее происходит нечто любопытное: почти дойдя до стойки портье, отец вдруг резко поворачивает и идет на террасу – спускается по лестнице, обходит бассейн и располагается за столиком недалеко от американки. И когда наконец появляется тот тип, что дежурит за стойкой, и приносит выпивку, отец, заплатив и не дожидаясь, пока тот вернется на свое место, встает со стаканом в руке, подходит к столику американки и какое-то время стоит там, что-то говорит, жестикулируя и попивая из стакана, пока женщина жестом не приглашает его сесть рядом с ней.
Она стара для него, думает Б. Потом он снова ложится в постель, но тотчас понимает, что сон как рукой сняло. Однако ему не хочется зажигать свет (хотя и тянет почитать), отец ни в коем случае не должен заподозрить, что Б подглядывал за ним. Довольно долго Б предается размышлениям. Он думает о женщинах, думает о путешествиях. И наконец засыпает.
За ночь он дважды внезапно просыпается – кровать отца пуста. В третий раз он просыпается на рассвете и видит спину отца, который крепко спит. Тогда он зажигает свет и, не вставая с постели, читает и курит.
Утром Б снова идет на пляж и берет напрокат доску. В этот раз он без всяких затруднений доплывает до расположенного напротив острова. Там он пьет сок манго и купается. Вокруг никого нет. Потом он возвращается на гостиничный пляж, отдает доску пареньку, глядящему на него с улыбкой, и идет к себе, делая большой круг. В ресторане при гостинице он видит своего отца, тот пьет кофе. Б садится рядом. Отец только что побрился, и от его кожи пахнет дешевым одеколоном, этот запах нравится Б. Правую его щеку пересекает – от уха до подбородка – царапина. Б собирается спросить, что случилось ночью, но в конце концов решает этого не делать.
День проходит словно в тумане. Б с отцом едут на пляж, расположенный недалеко от аэропорта. Пляж огромный, и вдоль него понастроено множество хижин под камышовой крышей, где рыбаки хранят свои снасти. Море волнуется, какое-то время Б с отцом наблюдают за волнами, бьющимися о берег в бухте Пуэрто-Маркес. Оказавшийся рядом с ними рыбак говорит, что сегодня не самый лучший день для купания. Да, конечно, отвечает Б. Тем не менее отец заходит в воду. Б садится на песок, согнув ноги в коленях, и наблюдает, как тот ныряет навстречу волнам. Рыбак приставляет руку козырьком ко лбу и что-то говорит, но Б не слышит его слов. На короткий миг голова отца, плечи отца, уплывающего в открытое море, исчезают из виду. Теперь рядом с рыбаком стоят двое ребятишек. Все они стоят и смотрят в море. Только Б продолжает сидеть. В небе показывается – как-то чересчур бесшумно – пассажирский самолет. Б отводит взгляд от моря и начинает следить за полетом, пока самолет не скрывается за пологим холмом, покрытым густой зеленью. Б вспоминает свое пробуждение ровно год назад в аэропорту Акапулько. Он летел из Чили, один, и самолет сделал посадку в Акапулько. Когда Б открыл глаза, помнится, он увидел оранжевый свет с розово-голубоватыми отливами, словно в старом фильме, цвета которого начали тускнеть. И тут Б поверил, что он находится в Мексике и что так или иначе, но спасся. Это случилось в 1974 году, и Б еще не исполнился двадцать один год. Сейчас ему двадцать два, а отцу где-то около сорока девяти. Б закрывает глаза. Из-за ветра трудно разобрать встревоженные крики рыбака и двух мальчишек. Песок холодный. Открыв глаза, Б видит выходящего из моря отца. Б снова закрывает глаза и открывает их только тогда, когда большая мокрая рука опускается ему на плечо и голос отца предлагает пойти попробовать яйца кагуамы.[4]
Есть вещи, которые можно рассказать, и есть вещи, которых рассказать нельзя, подавленно думает Б. Начиная с этой секунды он знает, что приближается катастрофа.
Следующие сорок восемь часов, однако, протекают в какой-то томной неге, которую отец Б считает «идеалом отпуска» (и Б не может понять, то ли отец смеется над ним, то ли говорит всерьез). Они ходят на пляж, обедают в гостинице или в ресторане на проспекте Лопеса Матеоса с вполне доступными ценами. Как-то после обеда они берут напрокат лодку из пластика, совсем маленькую, и плывут вдоль берега поблизости от гостиницы, рядом с продавцами всяких безделушек, которые перемещаются на самых никудышных посудинах – похожие на эквилибристов или мертвых моряков, – перевозя свой товар с пляжа на пляж. На обратном пути случилось небольшое происшествие.
Лодка, которую отец Б подвел слишком близко к скалистому берегу, перевернулась. Ничего серьезного. Оба они довольно хорошо умеют плавать, лодку легко вернуть в прежнее положение, чтобы снова в нее залезть. Что они и делают. Ни на секунду нам не грозила настоящая опасность, думает Б. Но тут, когда оба уже опять сидят в лодке, отец Б обнаруживает, что потерял бумажник, о чем и сообщает сыну. Ощупывает грудь и говорит: бумажник! Затем недолго думая ныряет в воду. У Б начинается приступ смеха, потом, лежа в лодке, он оглядывает поверхность воды, но не видит и следа отца и начинает воображать, как тот плывет под водой или, хуже того, камнем падает, хотя и с открытыми глазами, на дно глубокой ямы, над которой на поверхности воды покачивается лодка, и в ней сидит он сам, Б, уже не зная, смеяться ему или дать волю панике. Тогда Б встает и, оглядев море с другой стороны лодки и не обнаружив отца, в свою очередь ныряет, и тут случается следующее: пока Б с открытыми глазами опускается вниз, отец выныривает наверх (можно сказать, что они едва не сталкиваются) – и тоже с открытыми глазами, держа в правой руке бумажник; встретившись, они смотрят друг на друга, но не могут изменить, во всяком случае в тот же миг, свои траектории, так что отец Б продолжает в полном безмолвии подниматься, а Б продолжает в полном безмолвии погружаться.
Для акул, вообще для большинства рыб (за исключением летучих рыбок) ад – это поверхность моря. Для Б (для большинства юношей двадцати двух лет) ад иногда – это морское дно. Пока он погружается, двигаясь по струящемуся следу отца, но в обратном направлении, Б думает, что именно сейчас у него больше, чем когда бы то ни было, причин для смеха. На дне он не видит песка, как ожидал того в воображении, а видит одни только скалы – скалы, растущие одна из другой, словно это место было горой, ушедшей в воду, а он находится у самой вершины, где только-только начинается спуск. Потом он поднимается вверх и снизу рассматривает лодку, которая временами кажется летящей, а временами – тонущей, отец сидит ровно посередине и пытается раскурить намокшую сигарету.