Запрокинув голову, старший посмотрел через линзы солнцезащитных очков на косо поднявшееся, выкатывающееся с восточной части над обрезом плоской крыши гаража дневное светило. Сверился с наручными часами – без нескольких секунд семь утра. Ровно через два часа, если Всевышний ниспошлет им удачу, это пригожее летнее утро взорвется; и само небо над городом расколется и обрушится на головы местным жителям.
Он, Мурат Нухаев, прибывший в эти места под видом другого человека, сегодня поквитается за все. Он отомстит за смерть родного брата Азамата, за жизни других братьев, за свой собственный страх, за тот ужас, который он испытал грозовой ночью на хуторе шесть лет назад…
Да, он отомстит за все разом. А заодно и выполнит задание, которое ему поручено находящимися в нескольких тысячах километрах отсюда людьми.
– Братья, – чуть повысив голос, произнес он, – братья, – повторил он, – выходите… Пришло время совместной молитвы.
Патрульный «Форд» остановился там, где было сказано сидящему за рулем сержанту, – не на самом повороте к гаражам, а в сотне метров до него, ближе к высокой бетонной стене Пищекомбината, вдоль которой, свернув с дороги, они сюда проехали.
Волков тоже притормозил.
– Светлана, выйдем на минутку, – сказал он. – Надо посовещаться с патрульным.
Волков открыл дверь со своей стороны. Его напарница, находящаяся в эти минуты в состоянии нервного возбуждения, даже не вышла, а выпорхнула из «Лагуны»! «Альфовец» тут же захлопнул дверь и, переключив на заднюю, быстро сдал кормой…
Анохина, изумленно распахнув глаза, смотрела, как «Лагуна» развернулась… и повернула к дороге, ведущей внутрь гаражных блоков.
– Обманщик! – крикнула она. – Так нечестно!..
Из сумочки послышался трезвон телефона. Она вытащила смартфон, глянула на дисплей – Волков!
– Вы жулик! – крикнула она. – Я… я вас…
– Светлана, так надо, – прозвучал в трубке твердый мужской голос. – Оставайтесь в «Форде»… наблюдайте за обстановкой!
– Как вам не стыдно?! Я… я…
– Передайте телефон сержанту! Я хочу сказать ему пару слов.
Анохина, расстроенная произошедшим донельзя, сунула телефон опешившему патрульному, выбравшемуся только что из своей служебной машины.
– Вас к телефону!
– Слушаю! – сказал полицейский, прижав к уху телефон.
– Сержант, головой отвечаешь за эту девушку! Никуда ее не отпускай! Понял?!
– Э-э… понял… товарищ начальник.
– Наблюдайте за гаражами! Если что интересное увидишь, сразу свяжись со мной по рации!..
Волков, руководствуясь полученными от Фомина разъяснениями, повернул в третий по счету проезд. Миновал недлинный ряд гаражей, большей частью запертых в это раннюю утреннюю пору. Свернул возле двухэтажной коробки с наглухо заложенными окнами второго этажа направо. И тут же оказался в тупичке – далее дорогу перегораживала глухая стена из газобетонных блоков в два человеческих роста; справа были видны открытые ворота гаражного бокса.
Возле этих ворот он увидел Фомина и еще какого-то коренастого лысоватого мужчину лет сорока с небольшим. Оба они были одеты в рабочую униформу. Подчиняясь жесту ветерана, Волков аккуратно въехал внутрь бокса. Припарковал угнанную им для служебных целей «Лагуну» в ближней от проезда части этого сдвоенного гаражного блока. Выключил движок. Выйдя из «Лагуны», обошел машину, достал через переднюю дверцу сумку с трофейным снаряжением. И только после этого, держа сумку в левой руке, правую протянул подошедшему к нему владельцу мастерских.
– Волков, – сказал он, пожимая широкую мозолистую ладонь механика. – Алексеем меня зовут.
– Степаныч, – бросив на него встревоженный взгляд, представился мужчина в спецовке. – У вас, вижу… «Рено Лагуна»?
– Да, «Лагуна», – не вдаваясь в подробности, сказал Волков. – Мне надо… переодеться.
«Альфовец» поставил сумку на рабочий стол, часть которого занимали разложенные инструменты и технические приспособления.
– Александр Игнатьевич, – он посмотрел на ветерана. – Табельный ствол ваш…
Фомин открыл правую переднюю дверь «Соболя» и достал из перчаточного ящика кобуру с «ярыгиным».
– Не хотелось держать оружие на виду, – пояснил ветеран.
– Вторая сумка с экипировкой в багажнике! – сказал Волков. – Вам надевать сбрую, думается, ни к чему. Но вот «калаш» и запасные магазины достаньте… на всякий пожарный.
– Послушайте… Но я не специализируюсь на ремонте иномарок, – растерянно наблюдая за ними, сказал Степаныч. – Я больше по части «Соболей» и «Газелей»…
Алексей сбросил куртку, отстегнул кобуру с «ярыгиным», снял ремни и положил все это хозяйство на стол. Достал из сумки «разгрузку»; надел ее и закрепил липучки.
– Э-э… я не понимаю, что…
– Дядь Саша, вы уже объяснили товарищу, кто мы такие?
– Не было как-то времени, – Фомин усмехнулся, сморщив загорелое лицо. – А где вы разжились этим вот добром, Алексей Иванович? – спросил он, доставая из багажника «Рено» вторую сумку. – Ого… да тут целый арсенал!
– Долго рассказывать, дядь Саша, – криво усмехнувшись, сказал Волков. – Хотя сам эпизод, когда мы по ходу завалили двух гоблинов, был секундным делом…
– Надо объяснить про себя все же, – доставая из сумки автомат, сказал ветеран. – А то товарищ… товарищ Степаныч может про нас бог весть что подумать.
– Мы из органов, – перейдя на шепот, сказал Волков. – И находился тут по служебной надобности.
Владелец автомастерской, по совместительству являющийся и механиком, вдруг переменился в лице: из кирпично-красного его цвет стал пепельно-белым.
– Я это… так и подумал.
– Вот так сразу и подумали? – тем же приглушенным голосом сказал Волков. – У нас что, на лбу написано, кто мы такие?
– Надо было самому заявление сделать… – Степаныч облизнул губы. – Значит, вы по поводу моего младшего механика? По поводу Анатолия Деревянченко?
Теперь уже Волков с удивлением уставился на него. Степаныч вытер потный лоб тыльной стороной ладони, оставив на коже мазутную полоску. Вздохнув, сказал:
– Зарезали Толю…
– Зарезали? Как так?
– Я ему говорил: кончай якшаться с этими «питбулями»! Особенно с Костей Быстровым! И не участвуй во всех этих драках и разборках с бабаями!.. А он меня не послушал.
– С бабаями? – переспросил Волков. – Это кто такие?
– Ну… с этими… с южанами.
– Ага. – Волков отрегулировал заново ремни и приладил сверху укладки кобуру с «ярыгиным». – С южанами… – Погодите-ка, – он уставился на Степаныча. – Ваш механик… как его зовут? Анатолий? Он что, был знаком с Быстровым?
– С детства знакомы.
– С тем самым парнем, который погиб на днях? Которого расстреляли на окраине в джипе вместе с сотрудником «Гефеста»?
– Про него и говорю… Эх, – Степаныч судорожно вздохнул. – Надо было мне самому в полицию сходить. Но работы было много. А тот следователь, что приезжал сюда, чтобы осмотреть оставленные Толей вещи, он почти ни о чем меня не спрашивал.
– Скажите, когда убили этого вашего помощника?
– Деревянченко? В этот понедельник. Зарезали недалеко от дома.
Волков, не останавливаясь ни на секунду – он мог проделывать эту работу, в смысле, вешать на себя экипировку, на автомате, – задумался над тем, что услышал от механика. Похоже, этот Анатолий Деревянченко и есть жених той самой девушки, о которой ему рассказывала Анохина.
Волков на миг замер; затем медленно повернул голову, глядя на застывшего при первых же донесшихся откуда-то звуков Фомина. Он узнал не раз слышанные им прежде звуки утреннего азана. Высокий мужской голос, долетавший как бы издалека, как будто в окрестности имелась мечеть с минаретом, но все же вполне различимый, выводил затейливо, умело модулируя голосом:
– Аллаахумма, рабба хаазихи дда’вати ттааммати ва ссаляятиль кааима…
«Альфовец» вопросительно посмотрел на хозяина этой крохотной автомастерской.
– Бабаи молятся… – сказал Степаныч. – Я так думаю.
– И часто такое бывает?
– Нет, изредка. Раз пятый или шестой слышу за все время.
– А давно у вас появились эти вот соседи?
– Да пару месяцев назад.
Волков, услышав перезвон смартфона, глянул на дисплей – Анохина.
– Слушаю.
– Я только что говорила с Ковалем… Ругается!
– Ругается? – удивленно переспросил Волков.
– Он уже знает, что мы попали в историю… И что убиты двое, тоже знает.
– Что говорит? Кроме ругани, естественно?
– Говорит… – Волкову показалось, что собеседница всхлипнула, – говорит, что они, вот те двое из «Чероки», наверняка были сотрудниками полиции из соседних регионов. И теперь… он так и сказал… нам всем «бошки» поотрывают.
– Вот что, Светлана, – едва дослушав ее, сказал Волков. – Не тратьте время на этого идиота!. Звоните в дежурную часть! Пусть немедленно шлют к гаражам всех, кого только могут собрать!
– Вот что, Светлана, – едва дослушав ее, сказал Волков. – Не тратьте время на этого идиота!. Звоните в дежурную часть! Пусть немедленно шлют к гаражам всех, кого только могут собрать!
– А-а… А что там происходит?
– Пока еще не знаю. Сейчас буду пытаться прояснить эту вот ситуацию… Вы еще на связи? – торопливо спросил он. – Алло!
– Да, Алексей?
– От вас видно крыши гаражей?
– Минутку… Знаете… Да… большей частью как на ладони.
– Видите двухэтажное строение из светлого кирпича?
– Эм-м… Верхние окна замурованы?
– Да, это оно. Мы находимся в аккурат в соседнем боксе…
– Поняла.
– Посмотрите, нет ли на крышах чего-нибудь подозрительного.
– В смысле… думаете, что там есть наблюдатель?
– Именно!
– Минутку… Нет, никого не вижу.
– Добро. Звоните в дежурную часть! Сейчас же!
– Вы там поберегите себя. Хотя вы и порядочный жулик… я все же переживаю…
Не дослушав Анохину, Волков нажал кнопку отбоя.
– Степаныч, а вот это строение двухэтажное, – Алексей кивнул в сторону боковой двери, – оно тоже ваше?
– Да… там мой офис. Ну, типа. И маленький склад еще.
– А почему верхний этаж заколочен? Вернее, замурован?
– Ну так… – Мужчина насупился. – Бабаи заставили. Вот когда стеной огораживались, ко мне от них представитель пришел. И сказал, что они не хотят, чтобы кто-то подглядывал за ними.
– Так и сказал – «подглядывал»?
– Может, не дословно, но смысл таков. Мол, частная собственность священна и все такое.
– И вы согласились?
– А что было делать? – угрюмо проговорил Степаныч. – Он сказал, что если не заложу проемы в три дня, то будут «большие проблемы».
Волков, уже полностью экипированный, прислушался к звукам высокого мужского голоса. Похоже, утренняя молитва записана на магнитофон или на дискету, такое практикуется… Однако же, накладываясь на эту запись, слышны и доносящиеся иногда из-за стены мужские голоса.
Как вот только что прозвучало:
– Субхаана раббияль азыим… Хвала моему Великому Господу.
«Странно, – подумал Волков. – По исламским канонам время совершения утренней молитвы – от момента появления истинного рассвета до начала восхода солнца. Время утренней молитвы уже прошло, ибо солнце взошло часа полтора, а то и два тому назад… Для полуденного намаза тем более время еще не настало… С чего это вдруг те, кто находятся за стеной, стали нарушать каноны, стали творить молитву в неурочное для этого время?..
– Степаныч, лестница найдется? – спросил он у владельца мастерской.
– Стремянка подойдет?
– Вполне…
По настоянию двух гэбистов (чей приезд в мастерские его очень напугал) Степаныч удалился в свой офис на первом этаже строения. Мобильный телефон хозяина гаража вежливо попросили отдать «на время»….
Комната и складик, оборудованные там, находились на максимальном расстоянии от «стены». Дверь запиралась как снаружи, так и изнутри. Конечно, было бы правильней отправить этого Степаныча вовсе из гаражей, да хотя бы к патрульному «Форду». Но тогда придется кому-то сопровождать его до выхода из гаражных блоков и затем передать на попечение полицейского. Учитывая, что здесь их всего двое, такой возможности у них нет. Так что пусть пока посидит в своем «офисе», там более или менее безопасно.
Волков установил стремянку. Из-за стены доносились слова молитвы, выводимые, как сложный узор, высоким мужским голосом на арабском. Если влезать на крышу, то сейчас для этого самое подходящее время.
– Игнатьич, встанете вот там, – сказал «альфовец» шепотом, указав затянутой в перчатку с вырезанными пальцами ветерану позицию. – Будете страховать. Гляньте сами, ладно ли будет? Видно ли всю стену и хотя бы частично крышу?
Фомин надел все же «разгрузку». В этом прикиде с «АК-74М» в руке он смотрелся весьма органично. Не задавая лишних вопросов, Александр Игнатьевич отошел к угловому боксу. Оценив позицию, он переложил «калаш» в левую руку и показал большой палец.
Волков, решив, что автомат, даже укороченный, будет в задуманном им деле обузой, положил его на кусок брезента у ворот рядом с лестницей. Проверил амуницию – привычным способом, подпрыгнув несколько раз. Убедившись, что ничто из надетого на нем не звякает, не брякает, под звуки молитвы стал подниматься по стремянке.
Все шло пока так, как он задумал. Перемещаясь где-то на четвереньках, а где-то и ползком по плоской сухой крыше, покрытой, к счастью, не оцинкованными листами, не жестью, не шифером, а положенными на стропила толстыми плитами ДСП, обработанными для водонепроницаемости гудроном или чем-то вроде него, Волков добрался до того места, где начиналась граница чужих владений.
Теперь стена находилась слева от него. Позади, метрах в пятнадцати, торчала пристройка с замурованными окнами. Ну а впереди и чуть наискосок по левую руку открывался двор тех, кого Степаныч называет бабаями…
Волков осторожно приподнял голову; он буквально впился взглядом в открывшуюся ему картину. Эта картина, надо сказать, заставила его вздрогнуть и облиться ледяным потом. А увидел он следующее. В пространстве между гаражами, в этом замкнутом со всех четырех сторон колодце, на постеленных поверх асфальта кусках брезента, молились по меньшей мере, два десятка мужчин. Они располагались в коленопреклонных позах, лицом к находящимся за многие километры отсюда святыням своей веры. И спинами, затылками к тайно наблюдающим за ними с крыши «альфовцу» – в четыре ряда по пять человек.
Возле гаражей с открытыми воротами, по обе стороны этого замкнутого пространства, была составлена их обувь. Но не это привлекло внимание Волкова, а другое.
Там же, вдоль стен, на принесенных из бокса попонах или кусках брезента, были разложены автоматы, пистолеты в кобурах и такие же разгрузки, как и надетая сейчас на нем самом.
Как он и предполагал, молитва была записана – звук доносился из магнитофона, стоящего на вынесенной из гаражей табуретке. У большинства молящихся головы повязаны зелеными повязками с арабской вязью. Надписи разобрать не получалось, но Волков не раз сталкивался с подобными вещами. Можно гадать об одном – к какой именно группировке радикального бандподполья относятся те, кого он видит. А то, что они воины джихада, моджахеды, сомнений у него не вызывало.
«Гоблины, – пронеслось у него в мозгу. – По меньшей мере два десятка натуральных гоблинов…»
Волков, глядя сверху на их слаженные поклоны, вслушиваясь в звуки, всматриваясь в спины и головы этих существ, ощутил на какое-то мгновение… нет, не страх, а растерянность. Два десятка гоблинов. И вооружены они, похоже, до зубов. А их всего двое, он да Фомин. Можно рассчитывать также на какую-то помощь патрульного, вооруженного автоматом. Что касается Светланы Анохиной, то вряд ли она сможет в этой ситуации хоть чем-то помочь двум находящимся в гаражах членам опергруппы «Уран» – у нее нет ни подходящего оружия и снаряжения, ни опыта участия в подобного рода операциях.
Волков, припав к плоской крыше, находясь у самого ее края, продолжал жадно наблюдать за теми, кто молился во дворе гаражей. Эти два десятка «духов» объединены какой-то общей целью. По ходу молитвы они кажутся единым целым; они, каждый из них, похоже, готовы подчиняться одной руке, одной воле, ведущей их к какой-то цели… Что можно противопоставить в данной ситуации той организации, той единой руководящей воле, которая движет, которая управляет этими существами? Что именно он, Волков, может сделать, чтобы остановить их? А если они сразу после молитвы откроют ворота? И потянутся дружно на выход? В гаражах у них по меньшей мере четыре машины… Плюс «Опель», который стоит за воротами… И что ты будешь в таком разе делать, Волков? Выпустишь их из этого «колодца»? Позволишь им разъехаться, позволишь им просочиться в город?.. А если начнешь первым, то долго ли сам продержишься против всей этой своры? И не спровоцируешь ли сам, начав именно первым, пользуясь элементом внезапности, пользуясь тем, что они все находятся сейчас в тесном колодце внутреннего пространства гаражей, какие-то тяжелые события, которыми потом уже не сможешь управлять?
Вопросы, вопросы… Ни на один из них у «альфовца», замершего на крыше одного из гаражных боксов, пока не было ответа.
Волков пытался разглядеть того мужчину, который молился в первом ряду, – он крайний справа. Рядом с ним находился некто, тоже привлекший к себе внимание наблюдателя. Фигура явно мужская; голова, плечи, лицо – кроме глаз – этого моджахеда укрыты белоснежным платком или покрывалом, перехваченным темно-зеленой лентой на уровне лба…
«Шахид? Очень похоже на то, что этот, в своем символическом одеянии, молится последний раз в своей жизни… Охо-хо… Вот только этого недоставало!..»
Мужчина, первый в правом ряду, тот, чье лицо пытался высмотреть Волков, – похоже, это сам Мурат Нухаев – словно почувствовав чужой взгляд, вдруг переменил позу. И резко обернулся. Так резко, что Волков едва успел убрать голову.