Три подружки, две из которых были тепленькими от принятого алкоголя, а третья казалась самой трезвой и серьезной, нашли Евсеева, с тем чтобы поделиться какими-то своими предположениями, и были сильно удивлены, когда увидели за столом в саду меня. Вот бы они удивились, подумал я, если бы узнали, с кем я сюда приехал и что вообще натворил.
Людмила, потерявшая на время дар речи от такого количества гостей женского пола, приняла их, однако, с видимым уважением и, демонстрируя им свое гостеприимство, накормила их, напоила и, поскольку они так и не смогли стройно изложить свои мысли (что-то бормотали о Болотовой, у которой был мотив убить Эмму из ревности), вскоре тоже отвела их в дом и уложила спать. За столом оставалась трезвая Нора, которая выложила нам с Евсеевым информацию, касающуюся связи Эммы Китаевой с двумя престарелыми и именитыми литераторами. Мы, слушая ее, молча наливались водкой и время от времени качали головой. Нора же пила исключительно вишневый компот, приготовленный Людмилой («Люда, какой вкусный компот! Просто роскошный!»).
Оказывается, литераторы доверили Эмме свои деньги, с тем чтобы она организовала своего рода пансион для людей искусства, для чего и была куплена усадьба в Сухово. И тот факт, что после смерти весь капитал плавно переходит в руки Кати, еще не свидетельствует, по словам Норы, о том, что за убийством стоит она. Катя – кристальной души человек, которая продолжит дело, начатое Эммой, и разовьет его. И помогать ей в этом будет Аня. Нора убедительно просила нас не подозревать Катю и направить все силы на поиски настоящего убийцы. Больше того, она готова была прямо сейчас выдать нам наличными десять тысяч евро на непредвиденные расходы, бензин, оплату внештатных сотрудников, если таковые понадобятся в расследовании преступления. Подкрепляя свои слова, она открыла сумку из крокодиловой кожи и показала нам пачку денег:
– Что я еще могу сделать? Как вам помочь?
Услышав о деньгах, Евсеев сразу, как мне показалось, протрезвел. Людмила же принесла из дома холодное шампанское и хрустальные бокалы, решив взять дело в свои руки и не позволить словам оставаться висеть в воздухе. Деньги, как я понял, должны быть переданы Людмиле, как самой трезвой из компании и заинтересованной в благополучном исходе расследования.
– Что ж, это прекрасное пожертвование, – сказала она торжественно, принимая из моих рук уже откупоренную бутылку и разливая шампанское по бокалам. – Вы, Нора, прекрасной души человек, и знаете, вероятно, насколько сложно нашей правоохранительной системе существовать на те средства, что выделяются государством….
– Я могу перевести еще столько же!
– Нет-нет, и этого много, – сказал растерявшийся Евсеев.
– Эти деньги, уж поверьте мне, будут использованы исключительно в поисках убийцы этих несчастных женщин, – сказала Людмила, извлекая из кармана теплой вязаной кофты, в которую успела переодеться, спасаясь от ночной прохлады, пакет, раскрыла его прямо перед носом венгерской гостьи, и Норе ничего другого не оставалось, как положить туда всю продемонстрированную ранее сумму.
Михаил застыл с растерянной и озадаченной миной на лице, не зная, как реагировать на столь неожиданно решительный поступок жены. Положение спасла сама Нора, которая вдруг расхохоталась весело, встала и крепко обняла Людмилу.
– У вас замечательная жена! – воскликнула она. – А уж как она готовит! Жаль, что у нас мало времени, я с удовольствием записала бы ее рецепты и поделилась своими, венгерскими.
Ужин получался водевильным, словно в саду разыгрывалась пьеса, основной идеей которой было обличить непрофессионализм работников следственных органов и их склонность к алкоголю. Момент передачи банкнот Людмиле был кульминацией вечера и ничего, кроме гомерического хохота, не вызывал. Мои мозги расплавились в водочных парах и жирной сытости жареной на углях свинины. Надо было попросить Людмилу уложить и меня тоже спать, да только я не успел. Энергичная и деятельная Нора внезапно предложила мне проехать до Панкратово и осмотреть еще раз хорошенько место преступления.
– Нора, ночь на дворе, это во-первых. Во-вторых, что ты там можешь увидеть, если на месте уже поработали эксперты?
– Может, я и дура, но вдруг ваши эксперты что-то пропустили? Какую-нибудь деталь? Записку, квитанцию, ремешок, пуговицу, нитку, пряжку, прядь волос, обрывок кружева, кольцо…
– Нора, как говорят в таких случаях… – промурлыкал пьяненький Евсеев, сгребая щепотью остатки маринованного лука с тарелки, – вы насмотрелись детективных сериалов и прочли кучу криминальных романов! Жаль, что вы подвергаете сомнению профессионализм наших экспертов.
– Да ничего подобного! – замахала руками Нора. – Ни в коем случае!
И тут до меня дошло, что трезвая Нора на самом деле была пьянее всех, но ее возбуждение имело не алкогольное происхождение, а страсть. Желание, которое охватило женщину, заставляло ее говорить прилюдно очевидные глупости: какое еще объяснение можно было подобрать ее настойчивой просьбе свозить ее в Панкратово, в темный лес, в темный дом?! Припоминая, зачем ей понадобилось встретиться с Зосей, а именно – сложности в личной жизни, ее сексуальная неудовлетворенность, я улыбнулся мысленно широко и счастливо. Наконец-то желание женщины совпало с моим желанием. Какая, в сущности, разница – Марина, Аня, Нора, если я запланировал на этот вечер выход своей сексуальной энергии в принципе. Все окружавшие меня женщины были хороши, даже прекрасны. Если бы не отчаянное пьянство Марины, я бы нашел слова, чтобы урезонить Нору не ехать в Панкратово, и попросил бы Людмилу постелить ей постель, а сам бы расположился с женой архитектора где-нибудь в укромном местечке огромного хозяйства Евсеевых. Но с Мариной не сложилось, а Нора сама, как я понял, предлагала себя, предпочитая мрачные кровавые декорации лесного домика в Панкратово уютной и теплой усадьбе Евсеевых.
– Девушка хочет пощекотать себе нервы, – шепнул я доверительным тоном предельно расслабленному Михаилу, вставая из-за стола и театральным жестом предлагая Норе последовать моему примеру. – В Панкратово так в Панкратово!
– Ура! Ура! – захлопала в ладоши вмиг превратившаяся в большого ребенка Нора, и яркий свет фонариков над столом осветил ее раскрасневшееся лицо.
Женщина явно хотела приключений. Что ж, подумал я, разве я сам не хотел этого, когда привез в Луговское Марину? Переварит ли все эти события Михаил, серьезный и ответственный человек, опекаемый не менее серьезной женой? Об этом я подумаю утром, решил я, усаживая Нору в свою машину под молчаливые взгляды Михаила и Людмилы.
– Постойте! – вдруг очнулась Людмила и кинулась к нам. – Дима, вам нельзя за руль! Мало того, что вы пьяны, и это очень опасно за рулем, на перекрестке, на трассе, ведущей в сторону Панкратово, ночью дежурят гаишники!
– Нет проблем! – весело крикнула Нора, выбираясь из машины и пересаживаясь на водительское место. – Я-то трезвая!
Уезжая, я поймал совершенно отрешенный, я бы даже сказал, отупевший взгляд моего товарища, стоящего посреди двора на нетвердых ногах и ритмично, в недоумении, поднимавшего плечи. Последнее, что я видел, это заботливое объятье его жены, уводящей мужа к дому.
По дороге Нора все извинялась, что придумала эту поездку, которую я вслух обозвал все же экскурсией на место преступления.
– Мне страшно неудобно, но и вы тоже поймите меня… Эмма была нашей подругой, и мы все довольно хорошо знали ее, чтобы предположить наличие у нее тайного врага. Она была ангелом…
– Так всегда говорят о безвременно ушедшем и внешне милом человеке, – заметил я довольно цинично. – Но кто знает, сколько тайн хранила ваша подруга.
Ведь те миллионы, которые осели на счетах Китаевой, наверняка и стали причиной ее убийства. Можно себе представить, какие страсти бушевали после того, как родственники Караваева и Качелина узнали, что их старики вот так чудно́ распорядились своими сбережениями. Эти люди, вероятно, строили какие-то планы, надеялись на помощь своих близких. Особенно внук покойного Караваева – наследник.
В какой-то момент мне стало нестерпимо стыдно за то, что я позволил себе эту поездку, этот незаслуженный отдых. Столько хлопот доставил Людмиле!
Между тем мы свернули с трассы и поехали по узкой асфальтированной дороге, ведущей в поля, по левую сторону от Панкратово. От Луговского до Панкратово – всего-то семь километров.
– Нора, мы куда едем?
– Так указатель же был – в Панкратово!
– Мы не должны были сворачивать налево. Нам надо объехать деревню с другой стороны… Сейчас ночь, темно, и вы не можете увидеть лес, но нам нужно именно туда. Разворачивайтесь, поедем в обратную сторону!
– Ну хорошо, показывайте дорогу!
Свет фар освещал лесную дорогу, мрачные тени деревьев покачивались на ветру, в распахнутое окно машины вливался терпкий хвойный воздух. Я бы нисколько не удивился, если бы впереди машины возникли фигурки инфернальных существ, привидений… Звуки, доносящиеся из ночного леса, были жуткими: кто-то кричал, подвывал, стонал, ухал…
– Нора, мы куда едем?
– Так указатель же был – в Панкратово!
– Мы не должны были сворачивать налево. Нам надо объехать деревню с другой стороны… Сейчас ночь, темно, и вы не можете увидеть лес, но нам нужно именно туда. Разворачивайтесь, поедем в обратную сторону!
– Ну хорошо, показывайте дорогу!
Свет фар освещал лесную дорогу, мрачные тени деревьев покачивались на ветру, в распахнутое окно машины вливался терпкий хвойный воздух. Я бы нисколько не удивился, если бы впереди машины возникли фигурки инфернальных существ, привидений… Звуки, доносящиеся из ночного леса, были жуткими: кто-то кричал, подвывал, стонал, ухал…
– Не страшно? – спросил я у Норы, впившейся взглядом в дрожащую от света неровную дорогу.
– Страшно, конечно. Я еще подумала, что вот по этой же дороге в дом Зоси пришел или приехал убийца. И постоянно задаю себе вопрос: почему если он шел убивать, то не прихватил с собой свое оружие, свой нож, к примеру?
– Да я сам не понимаю… Может, он и не собирался убивать, и желание это возникло в результате ссоры, вот только кто с кем ссорился – тоже непонятно.
– Зося была темной лошадкой. Может, она была ведьмой? – прошептала, глядя на меня, Нора. Черные волосы ее гладкой блестящей волной рассыпались по плечам. И когда только она успела распустить свой конский хвост? Без него она казалась женственнее, но ночные краски придали и ей тоже зловещий вид. Бледное лицо, горящие глаза, черные волосы…
Я показывал ей путь, машина шелестела вдоль высокой травы небольших лужаек, рощиц, пока свет не полоснул по коричневому неровному заборчику, за которым показалась уже и крыша Зосиного дома.
– Стоп!
Машина резко остановилась.
– Какое жуткое место! – воскликнула Нора. – Даже выходить не хочется!
– Однако придется. Ничего не бойтесь. Убийц здесь уже нет. Думаю, что дождями смыты последние следы. Сейчас это обыкновенный дом, в котором есть свет и вода.
– А кровь? Там же должно быть много крови!
– Евсеев сказал, что после того, как в доме поработали эксперты, местные женщины привели в порядок комнаты, перемыли полы, все проветрили. Подготовили все к похоронам, правда, тело еще не выдали…
– Почему?
– Думаю, что скоро выдадут. Нора, вам это зачем?
– В том-то и дело, что незачем. Я бы вообще не хотела сейчас говорить о покойниках, телах и похоронах. Я и так вся в мурашках.
Я открыл калитку, Нора следовала за мной, едва ли не наступая мне на пятки, поднялся на крыльцо, светя себе под ноги светом телефона. Евсеев проинструктировал меня, где я могу найти ключ от дома – как водится, под половиком.
– А она всегда оставляла здесь свой ключ или же это сейчас, после смерти хозяйки, оставили те, кто тут убирался?
– Михаил сказал, что Зося оставляла.
– Но это же говорит о том, что в доме ничего ценного не было, не так ли?
Я пожал плечами. Мы вошли в дом, я включил свет и бросил быстрый взгляд на Нору. Так и есть. Ее горящие глаза, стреляющие по сторонам в поисках улик, говорили о том, что никакой романтики от этой поездки мне ожидать не приходится. Прагматичная, с европейскими рассудочными мозгами, Нора приехала сюда действительно для того, чтобы испытать себя в роли следователя, а не для того, чтобы отдаться мне на мягких перинах в гостевой комнате Зосиного дома, не говоря уже о сеновале с холодным и колючим сеном.
– Мы должны найти здесь что-то такое, что подсказало бы нам, как действовать… Дмитрий. Прошу вас, не смейтесь надо мной. Вы поймите, что те, кто тут работал, – мужчины. А я хочу все осмотреть своим, женским взглядом. Какая-нибудь мелочь, деталь, сдвинутая картинка на стене, потревоженная икона, ну, я вам уже говорила о пуговицах и прочем…
Признаться, после ее слов и у меня пропало желание обнять ее.
Белый матовый шар, примитивная люстра с мощной лампой внутри, довольно ярко освещал большую комнату с круглым столом в центре, полками и иконами по стенам. Белые кружевные занавески на маленьких окнах, вытертые половики розоватого цвета на деревянных полах, старый диван с деревянной полкой сверху, украшенный кружевными салфетками, в углу – телевизор на журнальном столике. Повсюду – кувшины с большими букетами высохших полевых цветов, от которых идет кисловатый дух.
– Нора, что вы ищете на полу, ведь его же вымыли? – с трудом сдерживая раздражение, спросил я, наблюдая, как Нора энергично заглядывает под старые венские стулья, стол и даже шарит свернутой в трубку пожелтевшей от времени газетой под диваном.
Я со скучающим видом рассматривал ее обтянутые тугими джинсами бедра, полоску спины между поясом и задравшимся серым свитером и в который уже раз ругал себя за то, что придумал всю эту поездку в Луговское. Неужели всему виной мое мужское одиночество?
– Вы осматривали двор, сад? Может, здесь есть какие-нибудь сараи, где убийца мог спрятаться, или сеновал, я не знаю… Мы же приехали сюда работать, Дмитрий!
– Хорошо, я пойду осмотрю.
Я вышел из дома и остановился напротив горящего окна большой комнаты, закурил. Мне отлично было видно все, что происходило в комнате, – ползающую по полу Нору, тщательнейшим образом изучающую, казалось, каждую доску, каждый половичок. И вдруг я увидел, как она замерла, наклонилась к одному из половиков и аккуратно провела рукой по нему. Пощупала и подняла что-то совсем маленькое, поднесла к глазам, потом встала и, положив это нечто на ладонь, принялась рассматривать под лампой. Затем она достала из кармана носовой платок и завернула в него свою находку, сунула обратно в карман. И словно успокоилась. Села, расслабленная, на стул, вытянула ноги и с облегчением вздохнула. Не зная, что за ней наблюдают, она несколько раз зевнула, потом резко встала, потянулась.
Я вернулся в дом с видом человека, справившегося с порученной ему работой.
– Кругом темно, что можно там найти?
– Да, понятно… – устало улыбнулась Нора. – Ладно, что-то меня клонит в сон… И где будем спать?
– Можно в маленькой комнатке на кровати…
– Это там, где нашли Эмму? – занервничала она. – Ну уж нет!
– Можно здесь, на диване.
– Тут тесно даже для одного человека.
Я почувствовал, как сердце мое заколотилось. Что это – приглашение поспать вместе, в обнимку?
– Можно в машине, – предложил я неохотно, поскольку никогда не воспринимал машину как вариант спального места.
– А может, вернемся в Луговское? А там уж – хоть в сарае, хоть на сеновале… Там хотя бы не пахнет смертью… – Нора поджала губы и посмотрела на меня как ребенок, который просится ночью в кровать родителей, спасаясь от своих детских страхов.
– Хорошо… Мне тоже нравится эта идея. На самом деле, здесь жутковато… Вы что-нибудь нашли?
– Вы, Дмитрий, были правы: бестолковое это занятие – искать иголку в сене…
– В стоге сена, – машинально поправил я ее, сгорая от любопытства, что же она нашла на половичке в большой комнате Зоси.
– Хорошо, в стоге сена, – устало улыбнулась она.
В Луговское вернулись приблизительно в два часа ночи. Во дворе все еще горели фонарики, но стол был чистый, Людмила все перенесла в дом. Окно кухни горело, я подошел и постучал.
– А… Полуночники! – нисколько не сердясь на нас, сказала Людмила. – А я тут посуду мою…
Она подняла вверх руки в оранжевых резиновых перчатках. Затем ловко, одним движением, стянула их.
– Проходите в дом, я на всякий случай постелила вам в гостиной на диване. Два одеяла положила, вроде как вы отдельно спите… Извините, но больше спальных мест нет – повсюду гости…
– Вы – очень хорошая! – Нора подошла к ней и обняла, чем очень удивила меня. – Вы не представляете себе, как я устала и еще… как сожалею о том, что доставила всем вам столько хлопот…
– Ничего, в жизни все бывает, – сдержанно улыбнулась Людмила и жестом показала нам следовать за ней.
В гостиной на пианино стояла маленькая ночная лампа, розовый свет которой освещал диван с двумя пухлыми, в горошек, одеялами и огромными подушками.
– Вот, ложитесь. Здесь, Нора, ночная рубашка, если нужно, полотенце… Ванная комната по коридору направо, увидите, там я тоже свет оставлю…
Нора, увидев постель, не обращая на меня никакого внимания, стянула с себя джинсы, оставшись в белых трусиках, свитер, быстро надела голубую длинную рубашку с короткими рукавами и нырнула под одеяло, выбрав для себя место на диване возле стенки.
– Спокойной ночи, – пробормотала она и практически сразу уснула, засопела.
Я несколько минут стоял, глядя на нее, на ее одежду, потом, осмелившись, поднял со стула джинсы, сунул руку в карман и достал носовой платок. Подошел с ним к ночнику и развернул, чтобы получше разглядеть «улику», скрытую от меня Норой.
Это был маленький золотой лепесток с розовой эмалью, очень похожий на часть женского ювелирного изделия – сережки или кольца, может быть, кулона.