– Возле Сийфары берет начало одноименный канал, по нему мы доберемся до Бриу, а оттуда до столицы рукой подать, – заявил Джевидж.
Весь день они шли вдоль берега, вниз по течению Серды, и только под вечер, когда мистрис Эрмаад окончательно выбилась из сил, решили сделать привал. Благо по дороге попался старичок-рыбак, с дорогой душой и не бесплатно поделившийся частью улова. Правда, поначалу он пытался сбежать при виде рожи лорд-канцлера, но Фэйм удалось его убедить, что никакие они не грабители и готовы честно заплатить по четвертушке за каждую рыбину. Росс подыграл ей, напустив на себя оскорбленный вид, и настаивал на изъятии всего улова, причем задаром, ибо пара хороших тумаков деньгами никогда не считались. Надо ли удивляться, что дедок счел за счастье взять предложенную доброй мистрис плату в обмен на двух жирных судаков.
Теперь путешественники ужинали этими самыми жареными судаками, запивая их кипятком, настоянным на земляничных листьях, из одной кружки на всех. Кайр сдержал слово и внимательно осмотрел незаживающую рану на шее лорд-канцлера. Красная, сочащаяся сукровицей и местами гноящаяся полоса по форме напоминала отпечаток пилы с широкими зубьями.
– Давно это у вас? – поинтересовался студент.
– Все время. Болит, жжет, и стоит чуть задеть – корочка лопается, – сдержанно пожаловался Росс.
– М-м-м-м… Очень похоже на ожог. Вы его пытались лечить?
– Мэтр Амрит пытался. Сначала магией, потом травами, но добился одного – теперь хоть не кровоточит.
По мнению Фэйм – слабое утешение, ибо выглядела рана отвратительно.
– Я вам ее почищу и перевяжу, – пообещал Кайр.
У него в сумке нашелся флакончик с азотнокислым серебром, а на бинт для перевязки пустили полосу, оторванную от подола нижней сорочки мистрис Эрмаад. К слову, единственной запасной, взятой с собой при бегстве.
Решено было дежурить по очереди, чтобы спящих снова не застигли врасплох. Пусть Хокварская академия вместе со своими вы…кормышами осталась далеко позади, но и с обычными-то бродягами можно нажить бед, если дать им повод воспользоваться удобным случаем и напасть на путников. Убить не убьют, но кости переломают и обчистят до нитки. Фэйм предложила разделить смены поровну – на троих, без всяких скидок на ее пол.
– Пожалуй, это будет излишним, – скривился Росс.
– Ничего подобного, – возразила Фэйм. – Вы ведь не хотите снова довести себя до припадка, милорд?
В ее словах таилось осуждение. Если бы лорд-канцлер не упрямился в дилижансе, то сегодняшнего утра таким чудовищным, каково оно выдалось, не случилось бы. И если кое-кто умудрился все забыть, то не всем вокруг даровано такое счастье, между прочим, безмолвно говорили холодно мерцающие глаза мистрис Эрмаад.
Словом, не время и не место было демонстрировать рыцарственность. Первым дежурил Джевидж, потом Кайр, а уже под утро – Фэймрил. На нее же возлагалась обязанность правильно и безболезненно разбудить лорд-канцлера на рассвете.
Только что казалось – вот стоит только лечь и глаза закрыть, как придет долгожданный сон. Он тонким серебряным ножом отрежет прошедший день, навсегда превращая его в Прошлое, в то, что уже никогда не вернется. Фэйм так рассчитывала на свою старую привычку изгонять плохое, вычеркивать его усилием воли, привычку, выработанную годами, отлаженную, как часовой механизм знаменитого виндрийского мастера Шугго. Но что-то сломалось внутри, непоправимо испортилось. И Фэйм примерно знала, что именно.
Мы многие тысячи раз бросаем ничего не значащие пожелания смерти. «Чтоб ты сдох!» и «Убить мало» – только малая часть разнообразия. Мы кричим это в запале гнева, или тихонько шепчем себе под нос, или же просто думаем, глядя на очередное недостойное жизни непотребство. Но редко кому доводится в жизни своей пожелать смерти по-настоящему и исполнить обещанное собственной рукой. Того безымянного парня – наемного убийцу – Фэйм не хотела убивать, правда-правда не хотела. И ничуть не лукавила, так же как не стала обманывать себя относительно юного чародея по имени Гэрри.
Она даже мысленно не могла произнести слово, которое обозначает то, что собирались сделать с ней мальчики-волшебники. Казалось, грязь и мерзость прилипнут к черепу изнутри и осквернят душу навеки.
Ненависть, ярость и это пьянящее, обжигающее, почти сладкое чувство избавления от божественного запрета отбирать чужую жизнь. Фэйм захлебнулась в нем, опьянела и… утратила что-то навсегда, безвозвратно. Может быть, самую настоящую Невинность? В ее исконном незамутненном смысле. Не-винность… не-виноватость… как отсутствие вины, а следовательно, и кары за содеянное.
Она смотрела в небо, читая карту осенних созвездий, и думала еще и о том, что до сей поры плохо представляла себе, с кем прожила пятнадцать лет. Глазами Гэрри и Сколли… как их там полностью – Гериш и Скольдиам?.. их глазами смотрел на нее Уэн. Просто он был гораздо старше, когда женился на Фэймрил Сааджи, и научился насиловать словами, избивать взглядом и глумиться молчанием. Точно так же, как это делали все его знакомые коллеги по цеху и дару.
Но почему, почему магия так меняет людей, превращая их в ненасытных хищников, изощренных мучителей и неумолимых охотников? Причем прежде всех остальных они истязают самих себя. Уэн не мог жить спокойно и размеренно, не мог и дня обойтись без жестокой выходки, без скандала и оскорблений. А как виртуозно он третировал прислугу! Фэйм сначала думала, что это из-за происхождения. Его дед держал скобяную лавку, и богатство упало Уэну на голову столь внезапно, что он посчитал его не просто благословением или удачей, а собственной заслугой. В старой аристократической семье Фэйм слуги считались чуть ли не членами клана, им не нужно было носить форменное платье, хозяева, как и встарь, даровали одежду со своего плеча. Бабушка Ииснисса за всю жизнь не уволила ни одной горничной, не поругалась ни с единой поварихой, а сыну дворецкого дала денег на поступление в университет.
Теперь-то понятно, что Уэн издевался над слугами ради удовольствия, а не из чувства классовой неполноценности.
Фэйм боялась завести даже золотую рыбку, не то чтобы кошку или ручную соню. Рискованно было привязываться к тварюшке.
Небеса! ВсеТворец-Зиждитель! От ужасающей в своей откровенности догадки Фэйм, словно молнией, пронзило насквозь. Она же столько лет роптала, она пеняла ВсеТворцу за смерть Кири, а Он-то спас невинную душу от такого отца, от страшной участи пожизненной зависимости от морального урода и идейного палача.
«Кири, девочка моя, прости меня! Прости меня, моя маленькая! Я четырнадцать лет не могла понять, что ты была столь прекрасным ребенком, что просто не захотела жить рядом с безвольной матерью и отцом-чудовищем. Прости, что столько лет держала тебя! Прости!»
– Почему вы не спите? – глухо спросил Росс Джевидж, не оборачиваясь.
Он сидел спиной к костру и бдительно нес вахту, но все же услышал взволнованное дыхание женщины.
– Мне есть о чем подумать, милорд. Последние дни получились… слишком… насыщенные. Чересчур много всего случилось.
Фэйм совсем не хотелось, чтобы он сказал: «Не переживайте. Все забудется», но Росс этого делать не стал. Наверное, оттого, что слишком хорошо знал, как это на самом деле – Все Забыть.
И все же не зря говорили, будто лорд-канцлер умеет читать мысли.
– Мне бы очень хотелось поделиться с вами моим умением забывать взамен на крупицу вашего дара помнить и хорошее, и плохое.
В животе у мистрис Эрмаад похолодело от острейшего предчувствия.
– Если бы… если бы я могла… то с радостью обменялась с вами, милорд.
Он ничего не ответил. Кусал губы и косился на узкий серп луны, но потом решился:
– Я, сам того не желая, сыграл в вашей жизни роковую роль.
– И продолжаете играть, милорд, – честно призналась вдова.
Некоторое время они молчали. Росс созерцал тьму, спрятавшуюся в зарослях камыша, а Фэйм – лорд-канцлера. Годам к шестидесяти волосы у него совсем поседеют, появятся залысины, глаза станут еще меньше и *!*у*!*же, появятся отвисшие брыли, но никто не посмеет назвать лорда Джевиджа стариком. Столько в нем силы, воли и энергии, столько желания жить и упрямства. Нравится это кому или нет.
– Мне жаль, но изменить уже ничего нельзя.
– Я знаю.
– Добрых вам снов, Фэймрил. Завтра будет тяжелый и долгий день.
При всей инстинктивной неприязни к магам, которая после сегодняшнего дня только усилилась, о мэтре Амрите лорд Джевидж вспоминал с теплотой и благодарностью. И, пожалуй, жалостью. Старенький волшебник все время бурчал, жаловался на погоду, соседей, налоги, коллег и покойную жену, но при этом к подопечному своему относился куда как терпеливо. Даже когда Росс в тщетной попытке вспомнить все разгромил дедову горницу. Он бушевал, орал, крушил лавки и полки, охваченный слепым бешенством, а старичок дожидался во дворе, пока схлынет первая волна негодования и отчаяния. Потом зашел и, подобрав единственный уцелевший табурет, усевшись посреди разгрома, точно король на троне, степенно сказал:
– В следующий раз ломай все на собственной башке, авось поможет. Здоровенный дядька, а ведешь себя ровно малолетний неслух. Не стыдно?
Джевиджу стало нестерпимо стыдно, и в дальнейшем он себе такого больше не позволял никогда, как бы ни хотелось взорваться яростью бессилия.
Мэтр жил на окраине Рамани так давно, что среди местных считался не столько волшебником, сколько достопримечательностью, почти сказочным персонажем. Низенький дедок с пышными бакенбардами носил длиннополые сюртуки, атласные жилеты, пестрые галстуки и шляпы с высокими тульями и короткими полями. Причем подобных нарядов у него имелось превеликое множество – чуть ли не по обновке на каждый день. А еще мэтр душился женскими духами и по утрам устраивал обливания ледяной водой. Говорил, что очень полезно для здоровья, и обещал приобщить Росса к этой манипуляции. Но не успел… Его нашли мертвым, с пробитым черепом, в одной из подворотен. Только чудом Джевиджа не заподозрили в убийстве – он весь день подрезал ветки в саду у соседки мэтра – мистрис Лаххми, находясь все время на глазах у хозяйки.
Вот почему мэтр Амрит помогал, лечил и заботился о больном незнакомце, а два малолетних выродка жаждали мучить и убивать, при том что все трое – колдуны? Был ли Амрит в юности таким же злобным скотом, но с годами вся его мизантропия постепенно выветрилась или он от природы оказался более добросердечен, чем иные волшебники? Теперь уже не дознаться, но загадка осталась загадкой: делает ли магия людей более жестокими или эти качества идут рука об руку, как глухота голубоглазых белых котов?
Большинство чародеев существа на редкость зловредные – это прописная истина, от них больше вреда, чем ощутимой пользы. Но, к сожалению и разочарованию многих, не существовало особого рода колдунов, который легко уничтожить, поголовно истребив всех, как пытался сделать Ведьмобой. Волшебник может родиться в любой семье, в любом доме, у каких угодно отца с матерью, через много поколений. А где один, там и второй, и не успеешь обернуться, как запретное знание снова в ходу. Словом, уже довольно давно властители земель и царств поняли, что там, где невозможно полностью победить, там можно и дóлжно загнать неподконтрольную силу в законное русло. Мудрые правители решили, что иметь под рукой пусть не слишком приятных, но весьма изобретательных подданных и плательщиков налогов гораздо выгоднее, чем тайное сообщество идейных и непримиримых изгоев, готовых на любую пакость. Про меньшее из двух зол, сытость волков и целость овец, а также худой мир, который лучше доброй ссоры, помнят все, но кому от этого легче? Не Россу Джевиджу и не Фэйм Эрмаад – это точно.
Небо постепенно стало затягивать тучами, подул холодный ветер, и, чтобы окончательно не задубеть самому и не дать замерзнуть спящим спутникам, Джевидж подкинул в костер пару бревен топляка. От потока тепла тут же разморило и начало тянуть в сон. Поэтому пришлось встать и походить вокруг стоянки, развеивая дремоту. Ему не хотелось снова подвести Фэймрил. Сон для Росса давно уже стал врагом – коварным и безжалостным, с которым невозможно договориться по-хорошему. Сколько ни сражайся с ним – никогда не победить.
Дожидаясь окончания смены, Джевидж несколько раз ходил умываться к реке, делал в уме арифметические расчеты и повторял исторические даты.
Кайра и будить-то особенно долго не пришлось – тут же открыл глаза, едва лорд Джевидж коснулся плеча.
– Уже пора?
– Да, – хмуро кивнул тот, сунул парню в руку револьвер и рухнул рядом с Фэйм, засыпая в миг соприкосновения ресниц.
У этой осени были холодные руки и злые глаза, у нее были ожесточенное сердце и тяжелая поступь. Она с недобрым любопытством наблюдала из камышей за ничтожными созданиями, жмущимися друг к другу и к золотому цветку огня. Она пила из реки и собирала в горсти туман, решая, каким еще способом испытать людей на прочность. Но, так ничего не придумав, нырнула в темные глубины Серды, зарылась в ил, недовольная и расстроенная. Что еще можно сделать с бездомными, голодными, усталыми и гонимыми? Ну ничего, ничего, скоро придет зима, уж она-то найдет управу на хромых гордецов и вдовых упрямиц.
Глава 6 Старые споры
Как утверждают умные и прочитавшие много книг люди – ни одно доброе дело не остается безнаказанным. За доброту свою и участливость Кайр Финскотт «вознаградился» сполна в течение трех последующих дней, вкусив всех прелестей ночевки под открытым небом и блужданий по раскисшим от ливней дорогам под голодные завывания пустого желудка. Одно хорошо – обошлось без непредвиденных встреч с опасными личностями.
Столь долгожданная Сийфара оказалась грязным и некрасивым приложением к угольной шахте. Среди пыльного унылого пространства, утомляющего взгляд полным отсутствием растительности, находился сам рудник с горами отвалов пустой породы, башнями копров и громоздкими паровыми машинами. Вокруг теснились деревянные, сколоченные на скорую руку сараи, потемневшие и полуразвалившиеся. Между ними зияли обрушившиеся ямы старых, полувековой давности, выработок, заполненные водой и сгнившими бревнами крепежа. От них в разные стороны, до самых дальних холмов и в сторону реки, тянулись длинные улицы с домами горнорабочих, бараками, лавками торговцев и конюшнями. Ни постоялого двора, ни гостиницы в Сийфаре отродясь не водилось. А зачем? Добытый уголь грузили на баржи и каналом увозили на литейные заводы Дианефа. Если сюда кто-то и приезжал, то лишь с деловым визитом к управляющему. Для новоприбывших горных инженеров хозяева предпочитали сразу строить дома.
Зато был кабак, где, кроме разнообразной выпивки, подавали овощной суп и жареную домашнюю колбасу.
– В скором времени протянут к нам ветку железной дороги, и заживем не хуже, чем в Дианефе или Круле, – вещал хозяин, выставляя перед клиентами тарелки с едой. – А пока чем богаты, тем и рады, господа. Угощайтесь!
Среди дня, во время рабочей смены, заведение пустовало, и одноногий кабатчик не мог нарадоваться своей удаче – появлению вполне приличных господ, да еще и при живых деньгах. Он тщательно протер полотенцем столешницу, отодвинул стул даме, а мужчин бесплатно угостил пивом. По стаканчику для аппетита. Впрочем, на его отсутствие никто и не жаловался. За трое суток в дороге по-настоящему ужинали только раз – лорд Джевидж каким-то чудом умудрился подстрелить зайца. На хутора заворачивать было бы бесполезно, никто из фермеров в здравом уме не пустит ночевать трех незнакомых бродяг. К тому же Росс не скрывал, что торопится. Каждый новый день приближал его к зловещей дате, а время безвозвратно утекало сквозь пальцы.
– Жаль, до сих пор не проложили колею, – сокрушался он, быстро заглатывая горячий суп. – Придется делать изрядный круг до Бриу, а это лишних пять или шесть дней. Я потом схожу на пристань, узнаю, как скоро отходит баржа.
Кайр и Фэйм многозначительно переглянулись. Спешку лорда Джевиджа понять можно, но после трехдневного марш-броска вдова еле ноги за собой тянула от усталости. И к тому же вся чесалась от грязи. Про то, во что превратилось ее платье, лучше вообще не думать, настолько измятым и неопрятным оно стало. Тряпка для мытья полов – и то приятнее на вид. А шляпка… Эх, да что там говорить! Ее уже можно смело выбрасывать. Не женщина, а огородное пугало: растрепанная, с грязными разводами на щеках. Кошмар! Росс и Кайр, кстати сказать, выглядели ничуть не лучше. Только в нищем шахтерском городишке таких оборванцев могли пустить в приличное заведение.
– Прежде чем отправимся дальше, надо бы постираться и помыться, – проворчала Фэйм.
– Мы поплывем на барже, груженной углем, – хмыкнул Росс, намекая на отнюдь не стерильную чистоту, царящую на судне.
– Что – прямо в трюме?
– Нет, но…
Мистрис Эрмаад осталась непреклонна в своем намерении задержаться в Сийфаре хотя бы на день.
– Мы приведем себя в порядок, купим Кайру какую-нибудь теплую одежду – куртку или пальто – и только тогда будем двигаться дальше. А не то в Бриу нас первым делом, как только на берег сойдем, арестуют за нищенство и бродячий образ жизни. Вы сами два дня талдычили о необходимости не привлекать лишнего внимания.
И не возразишь! Джевидж своим спутникам плешь проел нудными нотациями.
– Мы теряем время.
– А если попадем в участок, то потеряем еще больше, – не сдавалась Фэйм, игнорируя тяжелый и недовольный взгляд Росса. – Или вы хотите, чтобы от грязи на нас вши завелись? – И демонстративно почесала над ухом.
– Я хочу как можно скорее попасть в столицу.
Кайр вздохнул и принялся за сочащуюся жиром колбасу. Знаем, знаем – теперь эти двое будут три часа препираться, спорить и доказывать друг другу свою правоту. Потом милорд благородно уступит даме, а та, в свою очередь, заберет назад брошенные сгоряча обвинения в равнодушии и безответственности, и до следующего утра не обмолвятся ни единым словом. Но выйдет все по желанию лорд-канцлера. Такой уж он человек – настоит, убедит, заставит, научит и проверит, сделано ли правильно. А ты как миленький будешь скакать под его дудку столько, сколько понадобится.