Стук повторился, нетерпеливый, требовательный; они спешно приводили в порядок одежду, Марк быстро шептал. Буря храбро ответила, хотя голос ее дрожал:
— Минутку, папа.
Марк схватил ее запачканный краской рабочий халат, надел на нее через голову, взял кисть, сунул ей в руку, обнял Бурю за плечи и мягко подтолкнул к двери.
Между стеной и холстами оставалось совсем немного места, но он забрался туда, скорчился, и старался не дышать, слушая, как Буря открывает задвижку и впускает отца.
— Закрываешься, мисси? — проворчал Шон, окинув подозрительным взглядом пустую мастерскую. — Я тебе мешаю?
— Что ты, папа, никогда, ты мне никогда не мешаешь!
Они вошли в комнату. Буря скромно шла за отцом, пока Шон разглядывал ее работы и делал замечания.
— На Вэгон-Хилл нет никакого дерева.
— Но я ведь не фотографии делаю, папа. Дерево должно здесь быть. Оно уравновешивает композицию. Разве ты не видишь?
Она по-бойцовски приходила в себя, и Марк любил ее до боли.
Он настолько осмелел, что решил выглянуть из-за холстов, и первым делом увидел пару женских панталон за пять гиней, из шелка цвета устричного мяса, обшитых кружевами; смятые панталоны лежали на полу, куда их незадолго до этого бросила Буря.
Марк почувствовал, как на лбу выступил холодный пот; панталоны на голом полу были заметны, как военные знаки различия. Он попытался дотянуться до греховной маленькой горки, но пальцев не хватило.
Буря держалась за руку отца, вероятно потому, что у нее подгибались ноги; она увидела руку Марка, высунувшуюся из-за холстов, увидела и то, что Марк пытался достать. Ее, как весенний разлив, захлестнула паника.
Давая бессмысленные ответы на отцовские замечания, она пыталась увести его к двери, но это было все равно что пытаться увести в сторону идущего к цели слона. Шон неумолимо приближался к сброшенным панталонам и к холстам, за которыми прятался Марк.
Со следующим шагом шелковые панталоны обернулись вокруг носка его сапога. Материал был такой тонкий и легкий, что Шон этого не заметил и захромал дальше. Одна его нога была обернута экзотическим предметом дамского туалета. Молодые люди в ужасе смотрели на то, как панталоны перемещаются по комнате.
У двери Буря обняла отца и поцеловала, одновременно умудрившись ногой прижать панталоны, потом подтолкнула отца в коридор и захлопнула за ним дверь.
Ослабев от ужаса и смеха, они вцепились друг в друга на середине мастерской, и Марк настолько отрезвел, что строго сказал:
— Мы больше не будем рисковать, понятно?
— Да, господин, — покорно согласилась она, но в ее глазах мелькнула озорная искорка.
* * *В несколько минут первого ночи Марк проснулся оттого, что ему глубоко в ухо просунули мягкий горячий язык; он едва не закричал, но сильная рука зажала ему рот.
— Ты с ума сошла? — прошептал он, увидев в лунном свете из окна нагнувшуюся к нему Бурю; Марк понял, что она в полной темноте прошла по всему дому, по многочисленным длинным коридорам, спустилась по скрипучим ступенькам, одетая только в тонкую пижаму.
— Да, — засмеялась она. — Я сошла с ума окончательно.
Он еще не совсем проснулся, иначе не задал бы следующий вопрос:
— Что ты здесь делаешь?
— Я пришла похитить тебя, — ответила Буря и легла к нему в постель. — У меня замерзли ноги, — величественно провозгласила она. — Согрей.
— Ради бога, не шуми так! — взмолился он — просьба в подобных обстоятельствах совершенно нелепая, потому что несколько минут спустя оба так кричали, что могли бы поднять на ноги весь дом.
Спустя заметное время Буря своим кошачьим мурлычущим голосом, который он теперь так хорошо знал, сказала:
— Поистине, мистер Андерс, вы удивительно талантливый человек. Где вы научились такому разврату? Если расскажете, я, вероятно, выцарапаю вам глаза.
— Ты больше не должна приходить сюда.
— Почему? В постели гораздо удобней.
— А что если нас застанет твой отец?
— Он убьет тебя, — ласково ответила она. — Но какое это имеет значение?
* * *Одним из дополнительных преимуществ их отношений для Бури стало то, что она получила хорошего натурщика для своих картин — она давно в нем нуждалась, но у нее не хватало храбрости попросить отца об этом. Она точно знала, какой будет его реакция.
Марк тоже принял эту идею без воодушевления, и потребовались многочисленные уговоры и ласки, чтобы он разделся. Для мастерской она выбрала одно из тайных мест их встреч в лесу, и Марк застенчиво сидел здесь на поваленном дереве.
— Расслабься, — умоляла она. — Думай о чем-нибудь приятном.
— Я чувствую себя жутким ослом, — возражал он. На нем были только полосатые трусы, дальше этого он не хотел идти, несмотря на все ее уговоры.
— Но это неправильно. Предполагается, что ты греческий атлет, а кто когда видел олимпийского чемпиона в…
— Нет! — оборвал ее Марк. — Не сниму. Это окончательно.
Буря вздохнула, думая о глупой непреклонности мужчин, и занялась своими холстами и красками. Постепенно Марк расслабился и даже начал наслаждаться ощущением свободы и солнечного тепла на обнаженной коже.
Ему нравилось наблюдать, как она работает, нравилось выражение полной сосредоточенности, полузакрытые глаза, фарфорово-белые зубы, задумчиво прикусывающие верхнюю губу, и тот почти танец, который она исполняла вокруг мольберта; глядя на нее, он придумывал будущее, в которое они рука об руку вступят в райском саду за Воротами Чаки. Будущее, полное счастья, общей работы и достижений; он даже начал рассказывать ей об этом, находя, в какие слова облечь эти мысли, но Буря не слушала. Она замкнула слух, все ее существование сосредоточилось в глазах и руках, она видела только цвета и формы, чувствовала только настроение.
Она видела, как первоначальная неловкость, оцепенелость его тела сменяются природной грацией, какой ей самой никогда раньше не удавалось достичь; она видела восторг на его лице, кивала и негромко бормотала что-то, не желая испортить или нарушить возникшее настроение; ее пальцы стремились остановить мгновение; все ее сознание, все искусство сосредоточились только на этой задаче; ее собственный восторг умножал его восторг, они взаимно усиливались; казалось, они с Марком становятся единым целым, прочно связанные шелковыми нитями любви и общей цели, но на самом деле они были так же далеки друг от друга, как Земля далека от Луны.
— Я изучу местность и выберу самое подходящее место для дома, — говорил он, — и потребуется целых двенадцать месяцев, чтобы увидеть все в каждое время года. Вдоволь воды в сухой сезон, но безопасно во время разливов и наводнений. Прохладный ветер с моря летом и защита от холода зимой.
— О да, — отвечала Буря, — это замечательно.
Но не смотрела ему в глаза.
«Если бы только я могла уловить и передать игру света, которая делает глаза такими живыми», — подумала она и окунула кисть в голубую краску, потом в белую, чтобы смешать их.
— Сначала только две комнаты. Одна — чтобы жить, другая — чтобы спать. Конечно, широкая веранда с видом на долину.
— Прекрасно, — негромко говорила она, касаясь глаза концом кисти, и глаз мгновенно ожил и взглянул на нее с холста с выражением, от которого у нее сжалось сердце.
— Я возьму камни с утеса, но подальше от реки, чтобы не оставить шрам, который мог бы испортить красоту, тростник мы срежем на краю болота, а балки для крыши — в лесу.
Солнце садилось на западе, его лучи холодным зеленоватым светом озаряли лесную крону; этот свет падал на гладкие жесткие мышцы его руки и скульптурный мрамор спины, и она видела, как он прекрасен.
— Мы можем пристраивать комнаты постепенно, когда понадобятся новые. Я составлю план. Когда пойдут дети, можно будет превратить гостиную в детскую и добавить новое крыло.
Он почти чувствовал запах коры деревьев и сладкий аромат свежесрезанного тростника; видел, как новая крыша темнеет в непогоду, чувствовал прохладу комнат в полдень и слышал, как в холодные звездные ночи трещат в камине ветки мимозы.
— Мы будем счастливы, Буря, обещаю.
Это были единственные слова, которые она услышала. Она подняла голову и посмотрела на него.
— О да! Мы будем счастливы, — повторила она, и, совершенно не понимая друг друга, они улыбнулись.
* * *Когда Шон рассказал Руфи, что Марк уходит, ее отчаяние испугало его. Он не сознавал, что и в ее жизни Марк занял такое важное место.
— О нет, Шон! — сказала она.
— Ну, на самом деле все не так уж плохо, — сразу начал он ее успокаивать. — Мы не потеряем его насовсем, он просто будет на более длинном поводке, вот и все. Он по-прежнему будет работать на меня, но только в официальной должности.
Он объяснил положение дел. Когда он закончил, Руфь долго молчала, всесторонне обдумывая услышанное, и лишь потом высказала свое мнение.
— Думаю, он справится, — сказала она наконец. — Но я привыкла к тому, что он рядом. Мне его будет не хватать.
Шон хмыкнул; возможно, так он выражал согласие: никак не мог принять ее чересчур сентиментальное признание.
— Что ж, — немедленно продолжила Руфь, сразу становясь деловой женщиной, — надо этим заняться.
Это означало, что Марка будет готовить к отъезду к Воротам Чаки один из лучших специалистов в этом деле. Руфь так часто отправляла своего мужчину на войну или сафари, что точно знала, что необходимо — совершенно необходимо для выживания и даже жизни с удобствами в африканском буше. Она знала, что все лишнее все равно не будет использовано, баулы с тем, что обеспечивает роскошь и комфорт, вернутся домой нераспакованными или будут брошены по дороге. Но все отобранное ей было высочайшего качества. Она безжалостно перебрала походный ранец Шона, решительно оправдывая каждое изъятие:
— Это Шону больше не понадобится. Спальный мешок нуждается в починке.
И починка превращалась в священнодействие.
Потом Руфь занялась единственным тюком, все же предназначенным для предметов роскоши — книг. Они с Марком долго обсуждали выбор, потому что вес и объем требовали, чтобы каждую книгу можно было читать много раз. Им было из чего выбирать: сотни потрепанных старых томов, переплетенных в кожу, в пятнах дождя и грязи, пролитого чая и — нередко — в пятнах засохшей крови, поблекшие от солнца и старости. Все эти книги преодолели огромные расстояния, путешествуя в старом брезентовом ранце Шона.
Макалей и Гиббон, Киплинг и Теннисон, даже небольшая Библия в кожаном переплете — вот какие книги получили место, после того как были просеяны отборочной комиссией, и Марк, который раньше брал с собой только одеяло, кружку и ложку, чувствовал себя так, словно получил постоянный номер в «Дорчестере».
Шон предоставил и прочие необходимые для экспедиции вещи.
«Манлихер» 9.3 в кожаном чехле и двух мулов.
Это были крупные длинноногие животные, работящие, спокойные, оба «просолены», то есть намеренно подвергнуты укусам мухи цеце, и в результате приобрели невосприимчивость к сонной болезни. Эта невосприимчивость обошлась Шону дорого: смертность от наганы составляла девяносто процентов. Без «просоленных» животных было не обойтись. Проще выстрелить «непросоленному» животному между глаз, чем брать его с собой в пояс мух цеце за Воротами Чаки.
Ежедневно Шон выделял час на обсуждение с Марком главных целей и первоочередных задач экспедиции. Они составили список, который все увеличивался. Так же рос и энтузиазм Шона Кортни. Он часто замолкал, качал головой и говорил:
— Везунчик! Я бы все отдал, чтобы вернуть молодость и снова отправиться в буш.
— Приезжайте в гости, — улыбнулся Марк.
— Конечно, — соглашался Шон, снова надевал на нос очки и возвращался к обсуждению.
Первой задачей Марка будет установить, какие дикие животные сохранились на запретной территории, и оценить их поголовье. Очевидно, это было необходимо для их сохранения. Чем больше диких животных уцелело, тем большего успеха можно достичь.
— Возможно, уже поздно, — заметил Шон.
— Нет. — Марк и слушать не желал такие возражения. — Там много разной дичи. Достаточно, чтобы у нас была возможность.
Следующая задача — установить контакт с обитателями района Ворот Чаки: с зулусами, которые пасут скот на границе пояса цеце, с туземными охотниками и собирателями, живущими в самом поясе, с каждой бродячей группой, с каждой деревней, с каждым старостой, с каждым вождем и поговорить с ними; оценить отношение зулусов к запрету и охране этой территории и предупредить их — то, что они и их предки веками считали своей охотничьей территорией, теперь под строгой охраной. Больше здесь нельзя рубить лес и резать тростник, охотиться и собирать дары природы.
В этом Марку поможет хорошее знание зулусского языка.
Он должен будет выбрать временное место для жилья и осмотреть территорию, чтобы подобрать площадку для строительства постоянного дома хранителя. Были еще десятки других задач, не столь важных, но не менее трудных.
Такая программа будоражила и интриговала Марка, ему хотелось скорее начать, и по мере приближения этого дня лишь одно облачко омрачало ясный горизонт перед ним. Придется расстаться с Бурей. Но он утешал себя тем, что это ненадолго. Он отправляется в рай, чтобы приготовить место для своей Евы.
* * *Буря смотрела на спящего Марка. Раскинув руки и ноги, он лежал обнаженный на ковре прошлогодней листвы; их с природой не разделяло даже белье, и губы Бури согрела теплая мягкая улыбка; с такой улыбкой мать смотрит на ребенка у своей груди.
Она тоже была нагая, их одежда была разбросана вокруг, как опавшие лепестки розы; их расшвырял ураган страсти, изнуривший молодых людей и уже миновавший. Буря сидела поджав ноги на углу пледа и изучала лицо Марка, дивясь тому, каким юным оно выглядит во сне, чувствуя, как от нежности у нее перехватывает горло, а в нижней части живота, там, где он недавно был, разливается мягкое тепло.
Она наклонилась над ним, свесив потяжелевшие груди с темными морщинистыми сосками, похожими на розово-коричневые орехи. Ссутулив плечи, она легко провела сосками по его лицу и улыбнулась, когда он поморщился и сложил губы, словно отгоняя надоедливую муху.
Он неожиданно проснулся и потянулся к ней, она тихонько взвизгнула и отпрянула, хлопнув его по рукам.
— Немедленно отпустите меня, сэр! — приказала она, а Марк схватил ее и прижал к груди, так что она услышала биение его сердца.
Буря прижалась к нему, негромкими звуками выражая, что ей хорошо. Марк глубоко вздохнул, и Буря щекой почувствовала, как поднялась и расправилась его грудь, и услышала, как воздух течет в легкие.
— Марк?
— Я здесь.
— Ты не поедешь. Ты ведь это понимаешь, правда?
Ток воздуха в легкие прервался — Марк затаил дыхание, и рука, медленно гладившая ее шею, замерла. Буря чувствовала, как напряглись его пальцы.
Так они лежали много секунд, потом он шумно выдохнул.
— О чем ты? — спросил он. — Куда я не поеду?
— Туда, в буш, — ответила она.
— К Воротам Чаки?
— Да. Ты не поедешь.
— Почему?
— Я запрещаю.
Он неожиданно сел, резко сбросив ее с груди.
Они сидели лицом друг к другу, и он смотрел на Бурю с таким выражением, что она погладила его по голове и положила руки ему на грудь, как бы защищая.
— Буря, о чем ты? — спросил он.
— Я не хочу, чтобы ты опять терял время попусту, — ответила она. — Хочешь начать свой путь — начинай немедленно.
— Но это и есть мой путь, наш путь, — удивленно сказал он. — Мы же договорились. Я отправлюсь к Воротам Чаки и построю для нас дом.
— Дом? — Она искренне ужаснулась. — Ты хочешь, чтобы я жила в буше в травяной хижине? Марк, ты совсем спятил!
— Я думал…
— Ты должен начать зарабатывать, — решительно сказала она и, взяв блузку, натянула ее через голову; когда голова снова появилась, она продолжила: — Пора забыть о детских играх.
— Но я зарабатываю.
Его лицо застыло, на нем появилось враждебное выражение.
— Что ты зарабатываешь? — ледяным тоном спросила она.
— Я получаю жалованье.
— Жалованье! — Она откинула голову и презрительно рассмеялась. — Жалованье, вот уж действительно! И сколько именно?
— Не знаю, — признался он. — Да это совсем не важно.
— Ты ребенок, Марк. Ты знаешь это? Жалованье, двадцать фунтов в неделю! И ты можешь себе представить, чтобы я жила на жалованье? — Она произнесла это слово с величайшим презрением. — Знаешь, кто получает жалованье? Мистер Смотерс получает жалованье. — Теперь она встала и прыгала на одной ноге, натягивая панталоны. — Папины десятники на лесопилках получают жалованье. Слуги, ждущие у стола, конюхи на конюшне — вот кто получает жалованье. — Теперь она надевала брюки для верховой езды, обретая с ними все свое достоинство. — Настоящие мужчины не получают жалованье, Марк. — Голос ее звучал пронзительно. — Знаешь, что делают настоящие мужчины? — Он застегивал брюки, вынужденный последовать ее примеру. — Настоящие мужчины платят жалованье, а не получают его, — сказала она. — Знаешь ли ты, что в твои годы отец уже был миллионером?
Марк до конца своих дней не мог понять, что его подтолкнуло — возможно, упоминание о Шоне именно в этот момент, но он вдруг вышел из себя. У него словно раскаленный туман заволок глаза.
— Я не твой чертов отец! — крикнул он.
— Не смей ругать папу! — крикнула она в ответ. — Он впятеро больше мужчина, чем ты.
Оба раскраснелись и тяжело дышали. Полунагие, в измятой одежде, с растрепанными волосами, они глядели друг на друга злобно, как звери, онемев от боли и гнева.
Буря сделала усилие. Она с трудом сглотнула и протянула руки ладонями вверх.