— И ста фунтов наследства не будет, — вслух прошептал Марк и пошел через город на грохот железнодорожной сортировочной станции.
— Да, — подтвердил начальник станции, — Пит Грейлинг был машинистом маневрового локомотива, а сын работал с ним кочегаром, но они уволились несколько месяцев назад, в 1919 году. — Он задумчиво потер щетинистый подбородок. — Нет, куда они отправились, не знаю, только от души порадовался, что они уходят. Да, сейчас припоминаю, сын что-то говорил о том, что они направляются в Родезию. Купят там ферму или еще что. — Он усмехнулся. — Купят ферму. Вот ведь размечтались! На зарплату машиниста и кочегара ферму не купишь.
* * *Зал заседаний «Ледибургского фермерского банка» занимал половину верхнего этажа здания; один ряд высоких, от пола до потолка, окон смотрел на восток, чтобы в жаркие летние дни впускать прохладный ветер с моря, другие окна выходили на высокий откос. Этот откос был прекрасным фоном для города и придавал любопытный вид огромному залу с высоким расписным потолком, где застыли в своем веселье танцующие белые херувимы, держа спускающиеся к окнам цветочные гирлянды.
Стены обшиты панелями из темного дерева, на окнах зеленые бархатные занавеси с золотыми шнурами по краям.
Ковер тоже зеленый и такой толстый, что способен приглушить звуки кавалерийской атаки. Стол для заседаний, из мрамора с золоченой бронзой, украшен виноградными листьями и обнаженными женскими фигурами, которые карабкаются по ножкам стола, с арфами в руках или танцуя.
У одного конца стола в почтительной позе стоял человек с короткой шеей и тяжелыми плечами борца. Его брюки лоснились от езды в седле, а ботинки были покрыты пылью после быстрой скачки. Он нервно теребил поля шляпы.
На другом конце стола в кожаном кресле восседал элегантный господин. Даже когда он сидел, было видно, что он высок, а плечи под дорогим английским костюмом широкие и сильные.
Но его голова отлично смотрелась на этих широких плечах — великолепная голова с блестящими, тщательно подстриженными волосами; темные кудри спускались на щеки замечательными бакенбардами. Выступающий подбородок, сильный, гладко выбритый, принадлежал человеку, привыкшему распоряжаться. Широкий решительный рот, великолепные белые зубы. Сейчас он задумчиво пожевывал ими нижнюю губу. На переносице между темными умными глазами легкая морщинка от задумчивости, сжатая в кулак наманикюренная рука подпирает подбородок: человек внимательно слушает.
— Я подумал, что вам это будет интересно, мистер Кортни, — закончил говоривший и переступил с ноги на ногу на толстом ковре.
На мгновение повисла тишина. Рассказчик с тревогой взглянул на двух джентльменов, сидевших по бокам от Дирка Кортни, но потом снова обратил все внимание на центральную фигуру.
Дирк Кортни опустил руку на колени, и лицо его прояснилось.
— Вы правильно поступили, Хобди. — Он бледно улыбнулся, и эта улыбка только подчеркнула его силу и властность. — Посидите в приемной. Клерк вас там угостит чем-нибудь, а я потом хочу еще поговорить с вами.
— Да, сэр, мистер Кортни, сэр…
Человек быстро вышел за дверь, и едва она закрылась за ним, двоих рядом с Дирком Кортни как прорвало:
— Я говорил, что-то подобное случится.
— Вы сказали, что он убит.
— Мне эта идея никогда не нравилась.
— Думаю, на этот раз мы зашли слишком далеко!
Они говорили, перебивая друг друга, а Дирк Кортни сидел с загадочной полуулыбкой, внимательно разглядывая бриллиант на мизинце правой руки и поворачивая крупный камень, чтобы поймать свет из окна и бросить яркий блик на потолок над собой.
Через несколько минут говоруны иссякли, и Дирк Кортни вежливо посмотрел на них.
— Все? Я нахожу ваши замечания конструктивными и глубокомысленными. — Он перевел взгляд с одного на другого, не получил ответа и продолжил: — К сожалению, вам известны не все факты. Вот некоторые новые сведения. Он явился в город сегодня утром и направился прямиком в контору земельной регистрации, оттуда в контору регистрации компаний, потом на сортировочную… — Слушатели снова разразились потоком восклицаний и жалоб, а Дирк Кортни тем временем достал из хьюмидора сигару, тщательно подготовил ее, обрезав кончик карманным ножом с золотой ручкой, смочил языком и взял большим и указательным пальцами, дожидаясь, когда опять наступит тишина. — Спасибо, господа, но, как я уже сказал, указанный джентльмен направился на сортировочную станцию и там расспрашивал о Грейлинге и его сыне.
На этот раз они промолчали, обмениваясь испуганными недоверчивыми взглядами, и молчание длилось, пока Дирк Корни зажигал спичку, ждал, пока прогорит сера, и закуривал.
— Это вы додумались, — сказал Рональд Пай.
Он по крайней мере на тридцать лет старше Дирка Кортни. Некогда горделиво выпяченный живот, говоривший о процветании, опал под дорогим пиджаком, щеки обвисли, как петушиная бородка, и покрылись блеклыми веснушками, словно темными пятнами — признаком нездоровья печени. Волосы поредели и поседели, остались лишь жалкие напоминания о некогда роскошных рыжих кудрях. Но уши по-прежнему торчали, словно он к чему-то внимательно прислушивался, как пустынная лиса, а глаза смотрели на Дирка Кортни с лисьей же хитростью.
— Да, — согласился Дирк Кортни. — Большинство идей принадлежит мне. Поэтому общий капитал Фермерского банка за десять лет с тех пор, как я начал снабжать вас своими идеями, вырос с полутора до пятнадцати миллионов фунтов.
Ронни Пай продолжал смотреть на него, в десятитысячный раз горько сожалея о том, что десять лет назад поддался искушению и доверил управление банком этому молодому авантюристу, этому элегантному пирату.
Видит Бог, у него были причины сомневаться и осторожничать, и он долго не решался принять фантастическое предложение Дирка Кортни. Он достаточно хорошо знал историю этого парня и при каких неприятных обстоятельствах тот ушел от отца и своей семьи.
А потом, годы спустя, свалился как снег на голову — вошел в кабинет Рональда Пая и сделал свое предложение.
Рональд Пай с первого взгляда увидел, что мальчишка превратился во взрослого мужчину из тех, с кем шутки плохи, но предложение было чересчур заманчивым, чтобы отвергнуть его. А потом до него начали доходить мрачные слухи, которые тянулись за этим человеком, как стервятники за львом.
Его должно было насторожить одно то, что Дирк Кортни мог предложить шестьсот тысяч фунтов за шестьдесят процентов акций банка и подкрепить свое предложение гарантией лондонского банка Ллойда. Это уже подтверждало зловещие слухи. «Как может честный человек за короткий срок раздобыть такие деньги?» — спрашивал себя Рональд Пай.
Но в конце концов деньги оказались слишком сильным искушением — деньги и возможность взять верх над старым врагом, генералом Шоном Кортни. Пая радовала мысль о появлении могущественного изгнанного сына в самом сердце владений Кортни. Эта радость плюс шестьсот тысяч фунтов наличными и заставили его согласиться.
Но сделка оказалась неудачной.
— Я предвидел это с самого начала, — сказал теперь Пай.
— Мой дорогой Пай, вы принципиально выступаете против любой новой идеи. Только неделю назад вы, как невеста-девственница, падали в обморок, услышав об итогах годового баланса «Ледибургской недвижимости» и «Сахара Зулуленда».
Дирк встал с кресла. Оказалось, что он внушительного роста. Зажав сигару в крепких белых зубах, он слегка пригладил волосы обеими руками и расправил галстук, коснувшись булавки с жемчугом, прежде чем пройти к дальней стене комнаты.
Он потянул вниз свернутую карту Зулуленда и Северного Наталя, закрывшую половину стены, и отошел.
Здесь в крупном масштабе были показаны границы всех ферм. Фермы, принадлежавшие «Ледибургской недвижимости» (окрашенные зеленым), тянулись от моря до гор — огромный участок земли и богатых недр.
— Вот схема, джентльмены, против которой вы так отчаянно возражали. — Дирк Кортни улыбнулся. — Она казалась слишком богатой для вашей водянистой крови. — Улыбка погасла, Дирк стал мрачен. Когда он хмурился, в уголках рта залегали горькие складки, а глаза делались злыми и утомленными. — Ключ ко всей этой территории — здесь, на Умфолози. Вот необходимая нам вода, без нее весь план теряет смысл. Один упрямый, глупый, дремучий, старый ублюдок… — Он смолк, потом снова улыбнулся, и в его голосе зазвучало возбуждение. — Теперь все это наше, весь южный берег реки, и мы на этом не остановимся!
Дирк расставил руки с хищно скрюченными пальцами, охватывая всю карту.
— Здесь, — говорил он, — и здесь, и здесь.
Его руки жадно двигались на север.
Он со смехом отошел от карты и наклонил большую красивую голову.
— Да взгляните же на себя, — рассмеялся он. — У вас по ногам течет с перепугу, а почему? Только потому, что я помогаю вам разбогатеть!
— Да взгляните же на себя, — рассмеялся он. — У вас по ногам течет с перепугу, а почему? Только потому, что я помогаю вам разбогатеть!
Заговорил Деннис Петерсен, ровесник Ронни Пая, женатый на его сестре. Если бы не это, он никогда бы не оказался за этим мраморным с бронзой столом. Из троих он наименее значителен. У него неопределенные черты лица, дорогой костюм облегает бесформенное тучное тело, цвет глаз Денниса понять трудно.
— Что же нам делать? — спросил он, и хотя его руки лежали на коленях, казалось, он горестно ломает их.
— Нам? — ласково спросил Дирк и подошел к его стулу. — Нам, мой дорогой Деннис? — Несмотря на разницу в возрасте, он ласково, по-отцовски, потрепал Денниса по плечу. — Вам ничего не нужно делать. Отправляйтесь в свою контору, а я скажу вам, когда дело будет кончено.
— Послушайте, Дирк, — Деннис упрямо поднял подбородок. — Больше никакой грубой работы, слышите? — Он увидел выражение глаз Дирка и опустил подбородок. — Пожалуйста, — пробормотал он.
Дирк усмехнулся.
— Убирайтесь, оба, и продолжайте подсчитывать, насколько разбогатели. — Он провожал их, положив руки им на плечи. — Завтра в девять утра у нас совет, Деннис. Я буду обсуждать строительство новой сахарной фабрики у Стейгера. Мне понадобятся все данные. Потрудитесь обеспечить.
Как только Дирк остался один, его лицо изменилось, глаза сузились. Он погасил сигару в ониксовой пепельнице и подошел к двери в свою приемную.
— Хобди, — негромко позвал он. — Зайдите ненадолго, пожалуйста.
* * *В жизни охотника бывают минуты, когда свежий след вдруг начинает теряться. Марк помнил такие моменты, с тех пор как они со стариком охотились у Ворот Чаки.
— След старый, он теряется, — сказал он вслух, стоя в задумчивости на главной улице Ледибурга.
Казалось, могилу старика не найти. Он не может привезти тело деда и похоронить рядом с Алисой в Андерсленде.
На втором месте — деньги, которые заплатили старику за Андерсленд. Три тысячи фунтов. Для Марка это целое состояние, и было бы неплохо узнать, что с ним случилось. С такими деньгами он мог бы купить себе где-нибудь землю.
Марк подумал о том, о чем в последнее время старался не думать. Приходилось признать, что небольшой шанс есть, но внутри у него все сжималось от мыслей о том, что предстоит сделать. Он с трудом заставил себя повернуть и двинуться к «Ледибургскому фермерскому банку». К дверям банка он подошел, когда начали бить церковные часы в конце улицы — пять ударов разнеслись по долине, и из банка хлынули десятки его служащих, улыбаясь, весело болтая и радуясь окончанию рабочего дня. Охранники в форме принялись закрывать солидные двери красного дерева.
Марк с облегчением повернул назад.
«Приду завтра», — строго сказал он себе.
Пансион при церкви предлагал ужин и ночлег за шесть шиллингов, но Марк задумался об этом только на мгновение. Соверенов из сокровищницы старика должно было хватить надолго.
Он пересек по мосту Бабуинов ручей, поднялся на противоположный берег и пошел вверх по течению в поисках места для лагеря. В четверти мили от моста нашлось прекрасное место — деревья, хворост для костра, но, спустившись к воде, Марк ощутил зловоние, еще даже не коснувшись ее котелком; он присел на корточки.
Вдоль берега тянулся толстый мыльный слой пены, облепивший стебли тростника там, где они уходили в воду. Марк впервые заметил, что тростник мертв, он потемнел, а из воды поднимались зловещие пузыри газа. Марк наклонился, набрал воды в горсть, принюхался, с отвращением выплеснул и встал, вытирая руку о штаны.
По течению плыла большая желтая рыба, не менее четырех фунтов весом; она плыла брюхом вверх, слегка покачиваясь, выпучив мертвые тусклые глаза. Марк с тревогой и дурным предчувствием следил, как она проплывает, словно это гниющее отравленное тело имело какой-то особый смысл в его жизни. Он чуть вздрогнул и отвернулся, снова поднялся наверх и надел ранец на плечи.
Он шел вверх по течению, время от времени останавливаясь и глядя вниз, на воду, пока не оказался напротив стальной структуры новой сахарной фабрики; здесь вода в ручье бурлила, выбрасывая клубы светлого дыма, который туманом висел над поломанными мертвыми тростниками. У следующего поворота Марк наткнулся на сточную трубу; черная шестидюймовая труба выступала из берега и непрерывно извергала горячий, окутанный паром поток.
Ветер переменился и принес туда, где стоял Марк, острый ядовитый запах. Марк закашлялся и отвернулся.
В ста ярдах выше по течению между зелеными тростниками, которые грациозно раскачивались на ветру, текла чистая вода и Марк увидел в глубине омута неподвижно стоящего угря; под поверхностью по сахарно-белому песку бегали маленькие черные и розовые крабы.
Он нашел место для стоянки у подъема на откос, рядом с водопадом и небольшим омутом у его подножия.
С деревьев над ним свисал зеленый занавес папоротника. Когда Марк разделся и спустился к омуту, вода оказалась прохладной и освежающей.
Он побрился старой бритвой, сидя голышом на замшелом камне у ручья. Вытерся рубашкой, выстирал ее, повесил сохнуть у небольшого костра, и пока голый по пояс ждал, когда закипит в котелке вода, смотрел вниз на долину.
Солнце уже коснулось края откоса, его низкие лучи были теплыми, розовыми. В них заблестели железные крыши городских домов, столбы дыма из труб окрасились в цвет прекрасной золотистой бронзы. Дым поднимался в вечернее небо вертикально, потому что в необычной тишине африканского вечера ветер утих.
Взгляд Марка уловил какое-то движение, и он сморгнул, чтобы лучше видеть.
По открытой местности за городом двигалась группа охотников. То, что это охотники, Марк понял даже отсюда. Четыре всадника медленно двигались тесной группой, один из них упирал в колено ружье или дробовик; он наклонялся, всматриваясь в землю, и держал оружие стволом к небу.
Остальные трое тоже были вооружены: Марк видел ружья в чехлах у их колен и заметил признаки охотничьего азарта. Перед группой виднелась одинокая фигура — зулус в рваной европейской одежде; ведя за собой всадников, он шел характерной походкой следопыта, обманчиво быстрым зулусским шагом, опустив голову, не отрывая взгляда от земли; в руке он держал стебель тростника с оборванными листьями — палочку следопыта, которой раздвигал траву в поисках следа.
Марк лениво подумал: на кого они охотятся так близко к городу, на берегу отравленной, умирающей реки? Они шли той же тропой, по которой пришел к откосу сам Марк.
Быстро стемнело. Едва солнце ушло за горизонт, крыши города поблекли, но в последнем свете Марк увидел, как предводитель всадников натянул поводья и выпрямился в седле. Он был плотным, коренастым. Этот человек посмотрел в сторону откоса, туда, где стоял Марк, но тут стемнело, и в темноте охотники стали неразличимы.
Слегка встревоженный, обеспокоенный событиями дня, тяжелыми мыслями о судьбе деда, печалью из-за умирающей реки и наконец этой фигурой внизу, Марк сидел у костра, ел похлебку, которую сварил в своем жестяном котелке, и пил кофе.
Когда он наконец надел шинель и завернулся в одеяло у огня, то не смог уснуть. Тревога почему-то усиливалась, и он снова задумался, на кого могли охотиться эти четыре всадника на окраине густонаселенного города. Вспомнил, что они шли по его тропе, и тревога усилилась.
Неожиданно он вспомнил, что дед никогда не ложился спать у костра, на котором готовил пищу. «Я научился этому, когда мы гнали буров. Свет в ночи привлекает не только мошек, но и гиен, львов и людей», — прозвучал в ушах у Марка голос деда; он тотчас поднялся, все еще держа одеяло на плечах, и передвинулся по склону на пятьдесят ярдов, пока не нашел углубление, заваленное опавшей листвой.
Наконец он задремал, но тонкая ткань сна мгновенно разорвалась, когда в лесу поблизости крикнула сова-сплюшка. Знакомый ночной звук затронул в Марке какую-то потаенную струну. Отличное подражание, но ему не обмануть ухо, настроенное на звуки дикой природы.
Напряженно прислушиваясь, Марк медленно приподнял голову и посмотрел вниз со склона.
Там у воды снова крикнула сова, и одновременно Марк услышал, как что-то большое и тяжелое вкрадчиво движется недалеко от нее, шурша опавшей листвой. Затем снова наступила тишина.
Марк напрягал зрение и слух, но тьма под деревьями была непроницаема.
Где-то внизу в долине трижды свистнул паровоз, звук далеко разнесся в тишине, потом послышалось пыхтение поезда, выходящего с товарной станции, ритмично стучали по шпалам колеса.
Марк пытался не слышать их перестука, отфильтровать его, оставить только близкие звуки в ночи.
Что-то двинулось вниз по склону, Марк услышал легкий шепот и засек движение на фоне гаснущих углей костра: из темноты показалась нога в обуви, остановилась у костра и застыла.