– Три часа… Времени хватит, чтобы произвести полную блокировку, – решил подполковник. – Тихий, бери половину, выступай с нижней стороны. Я дождусь мальчишку и полезу сверху. С наступлением темноты начнем сжимать кольцо. Громобой, со мной!
Все знали, что подполковник любит иметь под рукой снайпера, и потому тот обычно старался держаться рядом с командиром, чтобы потом не подползать к нему издалека.
2Жалеть о том, что отправился в этот маршрут на сопредельную территорию, то есть на территорию другого государства, подполковник специальной службы внешней разведки Грузии Элизабар Мелашвили начал уже сразу после того, как Джогирг Зурабов объяснил, почему они двинулись в обратную первоначальному направлению сторону. Не подполковнику объяснил, а своему помощнику Абдулмуслиму. И Мелашвили понял из этих слов, что джамаата Амади Дидигова, скорее всего, больше не существует. Это, конечно, чем-то грозило и их группе…
Как-то раньше не осознавалось, насколько опасным может быть подобное мероприятие. Да, Элизабар понимал, что отправляется в такой поход, который ставит его там, по другую сторону границы, вне закона. Но он относился к этому слишком легко, постоянно чувствуя у себя в стране не только поддержку всем своим действиям со стороны руководства, но и плечо мощного покровителя из-за океана. И совсем не думалось, что там, в России, он уже не будет ощущать ни поддержки, ни защиты покровителей.
Подполковник Мелашвили никогда не принимал участия в боевых действиях, но всегда считал, что горская кровь – это кровь воина, и он способен быть настоящим воином. И потому к какой-то далекой опасности, которая, неизвестно еще, приблизится ли к нему вплотную или нет, относился как к чему-то существующему, но мало его касающемуся. Случится что, тогда можно будет и думать, тогда можно будет и беспокоиться, и меры какие-то предпринимать. Но он шел в Россию в сопровождении людей опытных, которые много лет уже воюют, и пока их победить не могут. Значит, с ними можно чувствовать себя в безопасности.
Опасность была далекой и не казалась относящейся непосредственно к нему. Потому Элизабар и не сомневался, отправляясь через границу. И на всем протяжении маршрута чувствовал уверенность и в своих силах, и в силах сопровождающих. И поколебалась эта уверенность только после того, как Джогирг приказал резко развернуться и двинуться в обратном направлении. Элизабар впервые задумался всерьез над тем, что здесь ведь не беседуют за чашкой чая, здесь убивают. И почувствовал себя весьма неуютно…
Когда из леса выскочила собака и Абдулмуслим хладнокровно и точно дал в нее очередь, свалив сразу, уверенность вроде бы снова вернулась к грузинскому подполковнику. Реакцию Абдулмуслима он оценил. И понял, что сам такой реакцией не обладает и стрелять так точно не умеет. Собака бежала стремительно, но как только выскочила из кустов, и десяти метров преодолеть не смогла, а Абдулмуслим уже пристрелил ее. В этой ситуации не отпускалось времени даже на раздумья, на оценку ситуации, на возможные последствия. И молодой боевик проявил способность действовать автоматически. Эти действия показались Элизабару похожими по характеристикам на действия героя какого-то американского вестерна, которые он любил смотреть. Рядом с таким стрелком грех чувствовать неуверенность.
Мальчишка, что выбежал за собакой из леса, покрывающего склон хребта, тоже подвергал свою жизнь опасности. Он бежал к убитой собаке, не обращая внимания на убивших ее людей, бежал быстро и рисковал, не думая, наверное, что рискует. Но в него Абдулмуслим не выстрелил. Значит, соображал он быстро и в собаку стрелял не автоматически, а все обдумав. Иначе он и в мальчишку выстрелил бы точно так же.
Они подошли.
– За что собаку-то… – без слез на глазах, но с плачем в голосе спросил мальчишка, с ненавистью глядя на них.
– Ты считаешь, я должен позволить твоему псу разорвать мне задницу? – с усмешкой, без жалости к страданиям мальчишки, спросил Абдулмуслим.
– Он добрый был! Он здороваться к вам бежал! И лаял радостно. Его все вокруг знают… И никто не боится. Кроме трусов…
Это было уже умышленным оскорблением, Абдулмуслим скрипнул зубами, и его рука, сжимающая автомат, дернулась.
– Ты кто такой? – останавливая товарища жестом, спросил Джогирг. – Где-то я тебя видел…
– Я – Хамзат Дидигов. Местный.
– Родственник, значит, эмира Амади?
– Родственник.
– Ладно, мальчик… За собаку извини. Не надо было отпускать. И запомни, спрашивать будут, ты нас не видел! Федералы могут пройти, будут спрашивать… Ты – не видел!
– Был бы у меня автомат, сам бы вас перестрелял… – сказал Хамзат, впрочем, без угрозы в голосе.
– Идем, – распорядился Зурабов. – Родственник Амади нас не сдаст. Идем! У нас времени нет.
И только через полсотни шагов, когда поднялись почти до выхода из леса, сказал тихо Абдулмуслиму:
– Зря ты стрелял. Мальчишка Амади пожалуется, но это ерунда… Хуже, если федералы выстрелы услышали.
– Собака прямо на меня бежала…
– А ножом ты умеешь только картошку чистить? Ладно. Поставь в конце лесной тропы «растяжку». Там место узкое, тропа заросшая… Если кто пойдет, Аллах с радостью раскроет ему свои объятия.
Подполковник грузинской специальной службы внешней разведки в разговор не вмешивался, потому что не знал местных отношений между людьми. Но выводы из разговора делать умел. И сделал их. Главный – что если джамаат Амади Дидигова и погиб неподалеку, то самого Амади там не было, иначе Джогирг не предостерегал бы о возможности жалобы Хамзата на убийцу собаки. Это радовало. Значит, Амади и сам жив, и сил еще не лишился. То есть разговаривать о начале плотной и взаимовыгодной работы есть с кем…
Пошли быстро. Тропа была вся заросшая травой, которая местами поднималась до колен. Тропой, по большому счету, ее назвать было трудно и ходить здесь было трудно. Но в других местах лес был настолько густ, что там идти было бы гораздо сложнее. Приходилось смиряться с тем, что есть хотя бы такая тропа.
* * *Абдулмуслима ждали, отойдя на два десятка метров. Так Джогирг определил безопасное расстояние и не смущался тем, что сам только что подгонял остальных, а теперь опять же сам решился на задержку.
– По крайней мере, если будет преследование, мы это услышим. И кого-то из преследователей остановим. Надеюсь, что им не придется долго мучиться…
– Думаешь, не заметят?
– Ты заметил бы в такой густой траве?
– Я – не специалист. А за нами пойдут специалисты!
– Все мы, когда нужда заставит, становимся специалистами. И они точно такие же, как я и ты. Всегда так думай, иначе не стоит оружие в руки брать. Преследователи будут спешить, будут стараться нас догнать. Если, конечно, преследование будет… Его может и не быть. Но если будет… Кто спешит, чаще смотрит вперед, чем под ноги. И таких учить нужно. Жизни учить… Хотя бы в последний ее момент.
Философия финансиста-боевика слегка забавляла Элизабара Мелашвили, тем не менее не успокаивала. Подполковник грузинской разведки желал бы знать точно, есть преследование или нет. Но этого ему не мог сказать никто…
– Готово, – выпрямился Абдулмуслим и не отошел, а отпрыгнул от собственноручно выставленной ловушки.
– Идем! Наверстываем время. Дальше тропа сложная.
* * *То, что Джогирг Зурабов назвал тропой, в действительности представляло собой нагромождение больших и малых камней, засыпавших когда-то существующий проход между скал. Причем на многих больших и мощных глыбах отчетливо виделись места скола, словно кто-то умышленно дробил эти скалы, чтобы завалить проход и сделать его недоступным для прохождения. Элизабар не удержался и спросил Зурабова.
– Ты почти прав. В первую чеченскую здесь погиб отряд еще одного эмира Дидигова. Не Амади, а Гази, но тоже представителя их тейпа. Они почти не участвовали в боевых действиях. Просто вооружились и проводили здесь, вдали от села, учения. Гази – бывший полковник, человек в возрасте, считал, что до того, как пошлет своих парней в бой, их надо хоть чему-то научить. И он учил. А потом прилетела тяжелая авиация и раздолбала весь лагерь. В живых осталась одна десятая, в том числе и Амади. Но он чему-то успел научиться и уже почти полтора десятка лет доказывает это федералам. Амади об этом часто рассказывает. Из тех, старых, с нами никого не осталось. Все потом погибли. Только один Амади… А камни бомбами раскололи. Тяжелыми бомбами… Такими можно весь Кавказ расколоть, если долго бомбить. И потому Амади не желает никому прощать прошлое. Не хочет, чтобы Кавказ разбомбили. Если у нас будет равнина вместо гор, где будут жить настоящие горцы? Горцы не могут жить в городах и вообще не могут жить без высоты и простора. В городах бывают высокие этажи, но там нет простора. Там слишком много стен. Я учился в Москве и работал в Питере. И не знал, как оттуда вырваться. Я, как Амади, без гор не могу. Иначе давно бы куда-нибудь в Европу перебрался. Ты, Элизабар, в Европе был?
– В Европе – нет. Я стажировался в Америке.
Это прозвучало гордо.
– А вот Америку я вообще не люблю. Категорически… Это еще хуже, чем Европа, гораздо хуже и теснее. Хотя принципиальной разницы мало. Народ там плохой. Трудно среди таких жить. Они всегда говорят о каких-то своих свободах; знают, что и себя, и других обманывают, а все равно говорят и говорят…
– Ну свобода-то у них есть, – не согласился Мелашвили; впрочем, его несогласие звучало неуверенно, поскольку он сам с этими понятиями сталкивался мало.
– Свобода есть только у тех, у кого есть деньги. У этих, может быть, и равные права. А ты вот, если бы в Америке родился, смог бы стать президентом? Смог бы, наверное, если бы миллиард баксов имел на предвыборную кампанию. Все они врут. И в Европе точно так же врут… Захлебываются, когда про честность свою врут. А сами только и смотрят, как обмануть красиво, и при этом так все переврать, чтобы самому себе потом нравиться. И суды их врут. Есть деньги на хорошего адвоката – любое дело выиграешь. Нет денег – даже если сто раз прав, проиграешь. Это все не для меня… Свободным человек может быть только там, где чистый воздух и простор. Поднимешься на перевал, посмотришь вдаль – вот она, свобода! Полной грудью лови, захлебывайся и радуйся…
– Далеко еще до перевала? – спросил Абдулмуслим, с трудом удерживая равновесие после того, как перепрыгнул с одного камня на другой.
Элизабар, обладатель намного более коротких ног, повторить такой прыжок не решился, потому со своего камня слез и стал искать, как ему на следующий взобраться.
– Таким темпом час погубим, – сказал Джогирг. – Надо быстрее идти. А ты, Элизабар, американцам зря доверяешь. Дело с ними можно иметь, когда у них есть своя выгода, но тоже постоянно оглядываться следует. Всегда подставить могут.
– Мне что… – криво усмехнулся Мелашвили. – Мне приказали, я и работаю с ними. Стажировался там, язык знаю хорошо, вот и приказали.
– Где стажировался? – спросил Джогирг.
– В Лэнгли.
– Понятно…
– А что это такое? – спросил Абдулмуслим.
– Учебное заведение такое, – Джогирг показал, что он не так прост, как можно было подумать после его слегка наивных, как показалось подполковнику, размышлений о свободе в Европе и в Америке. – Военных готовит.
В самом деле, если проговорился Зурабову, это еще не значит, что всем следует знать про стажировку Элизабара Мелашвили в ЦРУ. Но в данном случае он и не проговорился, а просто похвастался. Надеялся, что это произведет впечатление. Но от Абдулмуслима можно было ждать вопроса и о том, что такое ЦРУ. Следовательно, ему и говорить ничего не стоит…
После разговора все трое, наверное, почувствовали, что стоит поберечь дыхание, и замолчали, потому что приходилось не только перепрыгивать с камня на камень, не только перебираться со скалы на скалу, но одновременно с этим подниматься на перевал. А это всегда требует сильных и чистых легких. И разговор быстрому передвижению не способствует.
* * *После перевала идти стало значительно легче. И не только потому, что здесь приходилось спускаться. Просто под ногами уже была нормальная тропа, которая вилась среди скал, как ручей, который в природе всегда отыскивает себе самый легкий путь. Точно так же самый легкий путь искали и люди. Где-то даже камни с места своротили. Странным казалось то, что такую тропу прокладывали в местах, отдаленных от селений. Мелашвили и об этом спросил.
– Когда метеостанцию строили, что-то вертолетом доставляли, а что-то носильщики по тропе несли, потому что деньги кончились и на вертолет уже не хватало. У нас как строят? Сначала деньги дают, потом, что не разворуют, по мелочи тратят. На самое дешевое. А что дешевле всего? Человеческие руки. Вот и наняли носильщиков. Они здесь все и выравнивали. Тоже руками… Можно сказать, для нас.
– Дым… – сказал вдруг Абдулмуслим.
Джогирг резко вскинул автомат и оглянулся, не понимая.
– Где дым? Откуда?
Абдулмуслим громко носом потянул:
– Запах… Что-то готовят. Печка…
– Печка? – переспросил Зурабов. – Печка есть на метеостанции. Только она уже два десятка лет не разжигалась. Там не может быть дыма!
– Нюхай, – сказал боевик. – Сильнее нюхай.
Джогирг и Элизабар одновременно потянули носами и переглянулись.
– Не чувствую, – покачал головой Зурабов.
– Вроде бы что-то есть… – Чуткий нос Мелашвили уловил какой-то едва различимый запах, похожий на запах дыма, но точно сказать, что топится печь, он не решился бы. Значит, у Абдулмуслима нюх развит сильнее, если так категорично утверждает.
– Может, там засада? – Абдулмуслим даже автоматом потряс.
– Засада печку растапливать не будет, – резонно рассудил Джогирг. – Может, метеостанцию запустили? Сейчас все запускают… Интересно, здесь сотовая связь есть?
Это он сам у себя спросил, вытащил трубку, нажал кнопку включения и посмотрел на монитор. И удовлетворенно кивнул.
– Нет связи… И слава Аллаху! Идем, скоро видно будет. Я этим путем весной проходил, еще не все забыл. Если стекла в окнах вставили, значит, станцию запустили.
– Куда ты шел? – поинтересовался Элизабар. – Здесь и идти-то, вроде бы, некуда.
– В Ингушетию. Друзья помочь просили. Они сразу несколько джамаатов собирали для крупной операции. Но мы опоздали на три дня. Их федералы полностью перебили…
* * *Спустились по тропе до поворота. Оттуда в самом деле стало видно здание метеостанции. Дверь была распахнута, недавно еще выбитые окна застеклены. Это было заметно даже издали. Не видно было только людей. Впрочем, и дыма над трубой тоже.
– Жалко, бинокля нет, – посетовал Джогирг и повернулся к Абдулмуслиму. – Так, где твой дым? Не вижу что-то…
Абдулмуслим снова носом потянул.
– Прогорело все. Но был дым. Сейчас едой пахнет…
– Горяченького перекусить не мешало бы, – мечтательно заметил Элизабар.
– Нас встречать готовятся, – сердито пошутил Джогирг. – Двинули… Тропа в сторону идет. А нам туда… За горяченьким. Если взрыва за спиной не было, значит, и преследователей нет. Можем спокойно перекусить, нас встретят и обогреют.
И сразу нашел проход между камней. И здесь уже стала заметной настоящая свежая тропа, не так и давно, видимо, протоптанная. Похоже было на то, что метеостанция снова заработала, как и многое в Чечне, что за годы двух войн пришло в полуразрушенное состояние.
Чтобы попасть на метеостанцию, пришлось сначала спуститься по склону, причем в отдельных местах спуск был предельно крутым и опасным, а потом подниматься, и тоже по крутому склону. И только на подходах к самому зданию тропа пошла уже с ровным, едва заметным и не утомляющим уклоном.
Осталось пройти метров пятьдесят, когда на порог одновременно вышли мужчина с женщиной и остановились, рассматривая нежданных гостей. Мужчина приложил козырьком руку к глазам, чтобы лучше видеть; женщина сложила руки на животе. Ждали, что принесет им эта встреча, но понять, видимо, сразу не смогли, что за люди к ним движутся.
Поняли они только вблизи. Переглянулись, обменялись несколькими словами.
Боевики подошли ближе.
– День вам добрый, хозяева! – сказал Джогирг, впрочем, без особой приветливости в голосе. Может, голос у него такой был, может, вправду приветливости не испытывал или не хотел показать это. – А я и не знал, что здесь кто-то теперь живет…
Мужчина хотел что-то ответить ему, но в это время женщина испуганно воскликнула что-то. Джогирг поймал направление ее взгляда, обернулся и увидел, как падает, зажав рукой ногу, Элизабар Мелашвили. И сразу увидел кровь, брызнувшую из-под руки. Реакция опытного воина сработала сразу. Оборвав разговор, Джогирг двумя прыжками преодолел порог; точно так же, с опознанием на секунду и едва не сбив Зурабова с ног, заскочил в дом Абдулмуслим.
– В дом, быстро, если жить хотите! – приказал Джогирг хозяевам.
Те послушались и вошли, но не скачками, как это сделали боевики, а спокойно, почти с достоинством, словно хотели показать, что подчиняются приказу, но пули снайпера не боятся, как не боятся и самих боевиков.
– Кто стрелял? – сразу спросил Джогирг.
– Это ты у нас спрашиваешь? – вопросом на вопрос ответил мужчина. – Стреляли не в нас, стреляли в вас. Кто может в вас стрелять?
– Умный ты… Кто такой будешь?
– Метеоролог.
– А имя у тебя, метеоролог, есть?
– Есть. Абали Дидигов я. А это моя жена Альбика…
– Родственник Амади? – спросил Зурабов.
– Родственник, – кивнул Абали.
– Это хорошо. А я его помощник.
– А имя у тебя, помощник, есть?
– Есть. Джогирг Зурабов я.
– Слышал. Бухгалтер, кажется…
– Можно и так… Амади меня так иногда зовет.
– Так кто ж в тебя стрелял, бухгалтер?
Абали не чувствовал смущения перед боевиками. И Джогирг сразу почувствовал это. И повел себя уже по-другому, без нарочитой грубости.
– Абдулмуслим, нюхаешь ты хорошо, а как слушаешь?